В это же время Джейнин и Найджел были заняты такими же древними ритуальными сборами - жених готовился к событию, в котором он играл роль и триумфатора, и жертвы.
Вулфрик рассматривал платье Розвиты, поворачивая ее и так, и эдак, чтобы полюбоваться со всех сторон. Предоставив отцу и дочери с довольным видом самозабвенно обсуждать наряд, Айсуда отошла к шкафу в стене, сняла с полки шкатулку, на ощупь выудила с ее дна старинную фибулу, которая некогда принадлежала Питеру Клеменсу, и приколола ее к плечу широкого плаща Розвиты.
Молодой конюх Эдред привел в приют святого Жиля двух лошадей как раз вовремя, чтобы потихоньку доставить Мэриета и брата Марка в церковь, где бы они могли укрыться в тени, прежде чем соберутся все приглашенные. Несмотря на естественное желание посмотреть на свадьбу брата, Мэриету не хотелось, чтобы его видели, его, изобличенного преступника, опозорившего родной дом. Так он и заявил, когда Айсуда пообещала, что ему разрешат прийти и что Хью Берингар проявит снисхождение к узнику и поверит, что тот не воспользуется его милостью. Такая щепетильность со стороны Мэриета и до истории с фибулой не нарушала планов Айсуды, а теперь устраивала девушку еще больше. Мэриет не должен был ни с кем говорить, его не должны были не только узнать, а даже и заметить. Эдреду следовало провести его в церковь рано, раньше, чем придут гости, чтобы он там спрятался в каком-нибудь темном углу, откуда все увидит, сам оставаясь незамеченным. А когда молодожены уйдут, а за ними и гости, он тоже незаметно выйдет и вернется в свою тюрьму вместе со своим добрым тюремщиком. Марк мог понадобиться и как друг, и, в случае необходимости, как осведомленный свидетель, хотя Мэриет и представления не имел о том, что может возникнуть необходимость в таком свидетеле.
- Леди Фориет приказала мне, - бодро объявил Эдред, - привязать лошадей у ограды, чтобы они были наготове, как только вы захотите вернуться. Я привяжу их возле сторожки, там есть скобы, и вы, если захотите поспешить, можете уехать, пока гости еще не выйдут во двор. Вы не против, братья, если я уйду на час или около того, пока вы будете в церкви? В предместье живет моя сестра с мужем, у них тут маленький домик. - О том, что в соседней хижине живет девушка, которая нравится ему, Эдред не счел нужным говорить.
Мэриет вышел из сарая, весь как натянутая струна, надвинув на лоб капюшон. Палкой он уже не пользовался, разве только вечером, когда сильно уставал за день; однако он еще прихрамывал на больную ногу. Марк шел рядом с другом, поглядывая на острый профиль, казавшийся еще резче на фоне черной материи: надменные брови, орлиный нос - благородное лицо.
- Нужно ли навязываться ему? - проговорил Мэриет с болью в голосе. - Он ведь не спрашивал обо мне, - добавил он горько и отвернулся, устыдившись этой жалобы.
- Нужно и должно, - твердо ответил Марк. - Ты обещал леди, и она сделала все, чтобы ты мог поехать. А теперь позволь конюху подсадить тебя, ты еще не можешь полностью опереться на ногу, тебе не вспрыгнуть на лошадь.
Мэриет уступил, согласившись принять помощь, чтобы сесть в седло.
- Это ее собственная лошадь, - сказал Эдред, с гордостью глядя на высокого молодого мерина. - Леди - отважная маленькая наездница и очень любит его. Немногим она разрешила бы сесть ему на спину, скажу я вам.
Мэриету пришло в голову, хоть и несколько поздно, не подвергает ли он брата Марка слишком тяжелому испытанию, вынуждая взобраться на коня - животное, чуждое ему и, возможно, вызывающее страх. Мэриету так мало было известно об этом маленьком неутомимом монахе - только то, каков он сейчас, и ничего о том, кем он был раньше и давно ли носит он рясу. В монастырях бывали случаи, когда дети надевали ее с малых лет. Однако брат Марк достаточно ловко поставил ногу в стремя и, почти невесомый, проворно забрался в седло, не проявив особого изящества, но и не испытав затруднений.
- Я вырос в деревне, там много скота, - пояснил он, увидев широко раскрытые от удивления глаза Мэриета. - Мне с детства приходилось возиться с лошадьми, не с такими породистыми, к каким привык ты, а с деревенскими трудягами. Я не очень поворотлив, как и они, но удержаться в седле могу и могу заставить эту скотинку идти туда, куда надо. Я очень рано начал, - добавил он, вспомнив долгие часы, когда, наполовину засыпая, брел по полям вслед за плугом, сжимая ручонкой сумку с камнями, которыми должен был отгонять ворон.
Так они и проехали по предместью - два монаха-бенедиктинца и конюх, медленно рысивший рядом. Зимнее утро только начиналось, но на улицах было уже оживленно: тут были мужья, направлявшиеся в хлева, чтобы покормить скот, жены, вышедшие за покупками, припозднившиеся разносчики с мешками за спиной, бегающие и играющие дети - все старались воспользоваться прекрасным утром, особенно теперь, когда дни стали короткими, а утра с хорошей погодой выпадали редко. На всем пути встречные почтительно приветствовали монахов из аббатства.
Они спешились у сторожки и оставили лошадей Эдреду, чтобы тот привязал их, как и собирался. Оказавшись в монастыре, куда он стремился быть принятым, какими бы разными ни были причины, заставлявшие его и отца желать этого, Мэриет задрожал и не решился бы войти, если бы Марк не взял его за руку и не повел за собой. Они пересекли большой двор и вошли в спасительный сумрак и холод церкви. На дворе толпилось уже довольно много людей, но каждый был занят своим делом, и если кто-то и заметил двух монахов, спешащих в такое морозное утро укрыться в церкви, то ничуть не удивился.
Эдред, насвистывая, привязал лошадей, как обещал, а сам отправился навестить сестру и девушку, жившую по соседству.
Хью Берингар не был приглашен в качестве гостя на свадьбу, однако он приехал так же рано, как Мэриет и Марк, и приехал не один. Двое его людей незаметно слонялись по двору, не выделяясь в общей толпе. Многие жители предместья, снедаемые любопытством, присоединились к служкам, послушникам и мальчикам, а общий зал заполнили многочисленные странники. Как бы ни было холодно, они намеревались не пропустить ничего из происходящего. Хью спрятался в сторожке у дверей: оттуда он мог, оставаясь незамеченным, наблюдать за всеми. А перед глазами у него были те, кто так или иначе оказался связан со смертью Питера Клеменса. Если в течение сегодняшнего дня не появится никаких свежих идей, он, Хью, потребует объяснений у Леорика и Найджела, и тем придется все рассказать.
Оказывая любезность щедрому патрону аббатства, сам аббат Радульфус вызвался провести обряд венчания, а это означало, что и его гость, каноник Элюар, будет присутствовать на службе. Более того, обряд должен был происходить у центрального, а не приходского алтаря, и все монахи обязаны были быть на своих местах. Это лишало Хью возможности обменяться с Кадфаэлем хотя бы словом. Жаль, конечно, но они знали друг друга достаточно хорошо, чтобы даже без предварительной договоренности действовать согласованно.
Гости, одетые в свои лучшие наряды, уже начали собираться, по двое и по трое переходя из странноприимного дома в церковь. Провинциальное общество - не придворное, конечно, но столь же гордое и имеющее не менее, а может, и более древнюю родословную. Розвита Линде пойдет к венцу, окруженная сонмом гостей как саксонского, так и нормандского происхождения. Шрусбери был отдан великому графу Роджеру почти сразу после того, как герцог Вильям стал королем, однако у многих маноров в округе остались прежние хозяева, а большинство пришельцев-норманнов позаботилось о том, чтобы взять в жены дочерей саксов и, смешав свою кровь с более древней, тем самым закрепить за собой полученные наделы и обеспечить своим потомкам верность их вассалов.
Толпа любопытствующих задвигалась и зашептала, вытягивая шеи, чтобы получше разглядеть входивших. Вот прошел Леорик Аспли, а вот его сын Найджел. Этот блестящий молодой человек даже не набросил плаща, чтобы показать всем великолепие своего наряда. Рядом с ним грациозный Джейнин Линде с веселой снисходительной улыбкой на лице, вполне подходящей добродушному холостяку, принимающему участие в том, как его друг расстается со свободной жизнью. Появление Найджела и Джейнина означало, что все должны быть уже на своих местах. Оба молодых человека остановились в ожидании у церковных дверей. Розвита вышла из зала для гостей, закутанная в прекрасный синий плащ, так как ее платье было слишком легким для зимнего утра. "Без сомнения, она красива", - подумал Хью, глядя, как девушка спускается по каменным ступеням, опираясь на пухлую руку довольного Вулфрика. Кадфаэль говорил, что она не может устоять перед соблазном желания покорить всех мужчин, даже пожилых монахов, неловких и некрасивых. Сейчас у Розвиты была публика, какой она не имела никогда в жизни, публика, задохнувшаяся от восхищения, выстроившаяся по обе стороны прохода, по которому невеста неторопливо шла в церковь.
Айсуда Фориет, держа в руках молитвенник в золоченом переплете, скромно шла позади Розвиты, заслоненная необычайным блеском невесты, готовая выполнить роль ее прислужницы у дверей в церковь, где Вулфрик снял руку дочери со своей и вложил в протянутую с готовностью руку Найджела. Невеста и жених вместе переступили порог церкви, и там Айсуда сняла с плеч Розвиты теплый плащ, сложив, перекинула через собственную руку и так проследовала за брачующейся парой в сумрачной неф церкви.
Не перед приходским алтарем пресвятого Распятия, а перед главным алтарем святых Петра и Павла Найджел Аспли и Розвита Линде были объявлены мужем и женой.
Свой торжественный выход из церкви Найджел и Розвита совершили через западные двери, которые выводили к ограде аббатства, недалеко от сторожки. Найджел церемонно держал Розвиту за руку и был так ослеплен и опьянен гордостью за ту, чьим властелином он стал, что вряд ли заметил Айсуду, стоявшую на пороге, а уж тем более плащ, который та развернула и набросила на плечи Розвиты, когда молодые муж и жена вышли на яркий свет морозного дня. За ними двигались гордые своими детьми отцы и довольные гости. И если лицо Леорика было на редкость серым и хмурым для такого случая, никто, похоже, не обратил на это внимание. Леорик слыл суровым человеком.
Розвита не заметила на своем плече дополнительную тяжесть украшения, предназначенного, впрочем, для мужчин. Ее глаза были прикованы к восхищенной толпе, которая заволновалась и испустила одобрительный вздох при виде красавицы-новобрачной. Внутри стен аббатства собралась большая толпа - ведь все, кто жил в предместье или оказался там по делу, пришли посмотреть на свадьбу. "Не теперь, - думала Айсуда, внимательно наблюдая за происходящим, - ответ будет получен не теперь, когда все, кто может узнать фибулу, идут позади Розвиты, а Найджел не замечает, что приколото у жены на плече, как и она сама. Только когда они повернут у сторожки и пойдут к двери в приходский придел, кто-нибудь сможет увидеть и узнать эту старинную брошь. И если каноник Элюар обманет мои ожидания, - решила девушка, - заговорю я, и пусть Розвита или кто угодно другой ответит мне".
Розвита не спешила: она медленно и величественно спустилась по ступеням и прошла по булыжнику двора до ворот, чтобы все могли налюбоваться ею. Это было очень удачно, так как к этому времени аббат Радульфус и каноник Элюар вышли из церкви через трансепт и галерею и остановились у лестницы в зал для гостей, милостиво оглядывая собравшийся народ, а все монахи стали расходиться по двору, держась чуть в стороне от толпы, но по-прежнему с интересом наблюдая за ней.
Брат Кадфаэль тихонько пробрался вперед и скромно встал неподалеку от того места, где стояли аббат и его гость, так, чтобы незаметно наблюдать за молодоженами. На тяжелой синей материи плаща Розвиты была прекрасно видна крупная фибула, явно мужское украшение. Каноник Элюар внезапно оборвал посредине какую-то спокойную фразу, которую произносил, повернувшись к аббату, и доброжелательная улыбка сползла с его лица; он задумчиво нахмурил брови и прищурился, как будто зрение на таком расстоянии подводило его и он не был уверен в том, что видит.
- Но это… - пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-то другому - Нет, как это возможно?
Новобрачные подошли ближе и, как положено, поклонились высоким церковным сановникам. За Розвитой и Найджелом шли Айсуда, Леорик, Вулфрик и все приглашенные. Под аркой ворот у сторожки Кадфаэль заметил светловолосую голову и блестящие голубые глаза Джейнина: тот отстал, чтобы обменяться парой слов с каким-то знакомым из предместья, стоявшим в толпе, а потом своим легким шагом, немного припрыгивая, пустился догонять процессию.
Найджел подвел жену к первой ступеньке каменной лестницы; в этот момент каноник Элюар выступил вперед и остановил их. Только тогда, следуя за его пристальным, в упор, взглядом, посмотрела Розвита на ворот своего плаща, свободно спадавшего с плеч, и увидела блеск разноцветной эмали и тонкие золотые силуэты сказочных змей, похожих на переплетенные между собой растения.
- Дитя, - проговорил каноник Элюар, - можно мне посмотреть поближе? - Он коснулся пальцами золотых перегородок и серебряной головки булавки-язычка. Розвита молча следила за ним, удивленная, чувствуя некоторую неловкость, но не успев испугаться и не приготовившись защищаться. - Это очень красивая и редкая вещь, - продолжал каноник и, прищурившись, взглянул на новобрачную: - Откуда она у тебя?
Хью вышел из сторожки, держась позади толпы, смотрел и слушал. Возле угла галереи стояли два монаха с надвинутыми на лица капюшонами, наблюдая за тем, что происходит. Зажатый между собравшимися у западной двери зеваками и толпой на большом дворе, Мэриет не двигался, как будто окаменел: он не хотел, чтобы его узнали, и ждал возможности вместе с Марком незаметно вернуться в свое убежище-тюрьму.
Розвита облизала губы и ответила со слабой улыбкой:
- Ее подарил мне родственник.
- Странно! - пробормотал Элюар и, помрачнев лицом, повернулся к аббату: - Милорд аббат, я хорошо знаю эту фибулу, слишком хорошо, чтобы ошибиться. Она принадлежала епископу Винчестерскому, и тот подарил ее Питеру Клеменсу, своему любимому секретарю, чьи останки лежат сейчас в вашей часовне.
Между тем брат Кадфаэль отметил одно удивительное обстоятельство. Он наблюдал за лицом Найджела с того момента, как молодой человек первый раз бросил взгляд на украшение, вызвавшее столь большой интерес у каноника, и до этой минуты совершенно не было заметно, что фибула говорит Найджелу что-нибудь. Он переводил глаза с Элюара на Розвиту и обратно, морщил в недоумении свой широкий лоб, улыбался легкой вопрошающей улыбкой, ожидая, чтобы кто-нибудь просветил его. Но когда был назван владелец фибулы, внезапно все обрело смысл, и притом смысл зловещий и устрашающий. Найджел побледнел и застыл, уставившись на каноника, и, хотя губы молодого человека шевелились, он либо не мог найти слов, либо счел, что лучше их не произносить, и продолжал молчать. Аббат Радульфус придвинулся с одной стороны, Хью Берингар - с другой.
- Что такое? Ты узнал эту драгоценность, ты говоришь, она принадлежала Питеру Клеменсу? Ты уверен?
- Я так же уверен в этой вещи, как в тех, что вы показали мне - крест, кольцо и кинжал, - побывавших вместе с ним в огне. Этой фибулой он особенно дорожил как подарком епископа. Была ли она на нем в его последней поездке, я сказать не могу, но обычно он всегда носил ее и очень ценил.
- Разрешите мне сказать, - раздался ясный голос Айсуды из-за плеча Розвиты. - Я знаю, что она была на нем, когда он приехал в Аспли. Фибула была приколота к плащу, когда я взяла его у гостя, чтобы отнести в приготовленную для него комнату. Она оставалась на месте и на следующее утро, когда перед его отъездом я вынесла ему плащ. Плащ он не надел, а перекинул через луку седла, ведь утро было теплое и ясное.
- Значит, у всех на виду, - отчетливо произнес Хью. Крест и кольцо оставались на покойнике и отправились в костер вместе с ним. Либо у убийцы было мало времени и он должен был бежать, либо какой-то суеверный страх помешал ему снять драгоценности с тела священника, хотя это красивое украшение, попавшееся ему под руку, он не постеснялся взять. - Заметьте, милорды, - добавил Хью, - на этой фибуле нет следов огня. Ты разрешишь нам снять ее и посмотреть?..
"Хорошо, - успокоенно подумал Кадфаэль, - мне бы следовало знать, что Хью не нуждается в моих подсказках. Теперь все можно оставить на него".
Когда Хью стал откалывать фибулу, Розвита не пошевелилась. Она не разрешала и не мешала. Ее лицо побледнело, на нем появилось выражение смятения, но она не произнесла ни слова. Да, Розвита кое-что знала об этом деле; независимо от того, было ли ей известно, что представляет собой этот подарок и откуда он взялся, она, несомненно, понимала, что эта вещь таит в себе опасность и что ее никто не должен видеть - пока! Может быть, потом, не здесь, она сможет ее носить. После свадьбы они собирались уехать в северный манор Найджела. Кто там узнает эту фибулу?
- Эта штука никогда не бывала в огне, - проговорил Хью и протянул фибулу канонику Элюару, чтобы тот подтвердил его слова. - Все остальное, что было на покойнике, сгорело вместе с ним. У него взяли только эту вещь, причем раньше, чем возле его тела оказались те, кто потом сложил его погребальный костер. Только один человек мог снять ее с плаща Клеменса, тот, кто последним видел его живым и первым увидел мертвым, - его убийца. - Хью повернулся к Розвите, которая побледнела так, что стала почти прозрачной, как будто была вырублена изо льда, и смотрела на помощника шерифа расширившимися от ужаса глазами.
- Кто подарил ее тебе?
Быстрым взглядом Розвита обежала стоявших вокруг, потом собралась с духом и, глубоко вздохнув, внезапно ответила громко и четко:
- Мэриет!
Придя в себя от неожиданности, Кадфаэль сообразил, что еще не успел поделиться с Хью последними новостями и что, если ждать, пока кто-нибудь возмутится этим наглым заявлением, можно потерять время и упустить то, чего удалось достичь. Ведь для большинства собравшихся здесь ничего невероятного в этой ужасной лжи, которую выговорила Розвита, не было; вполне возможно, никто и не удивился, если вспомнить, какие обстоятельства сопутствовали приезду Мэриета в монастырь, или историю о "послушнике дьявола", которая случилась в стенах обители. А Розвита приняла всеобщее короткое "ах!" за возглас одобрения и смело продолжила:
- Он всегда преследовал меня, смотрел собачьими глазами. Мне не нужны были его подарки, но я взяла фибулу из доброго отношения к Мэриету. Как я могла знать, откуда она у него?
- Когда? - спросил Кадфаэль громко, как человек имеющий право спрашивать. - Когда он подарил ее тебе?
- Когда? - Розвита оглянулась, не понимая, откуда прозвучал этот вопрос, но ответила твердо и решительно, чтобы убедить всех в своей искренности: - Это было на следующий день после того, как мастер Клеменс уехал из Аспли, на следующий день после того, как он был убит, - к вечеру. Мэриет пришел на наш выгон, в Линде. Он так уговаривал меня взять подарок… Я не хотела его обижать…