* * *
Вениамин Вельчевский педантично собрал все факты о воскресных передвижениях гостей Ростоцкого в Сильвии, но, как назло, с половины шестого начало хмуриться и даже те, то раньше были вместе, разбрелись кто куда. Взаимных алиби почти не было. Никто не мог точно указать время, когда он был на рыбалке или гулял. Гейзенберг мельком видел младшего Осоргина, но не ручался, что это было в шесть - может быть, и раньше. Леонид Осоргин гулял с невестой, но вдвоём их видели около пяти. Деветилевич бродил вдоль реки, не видел никого, кроме Елены, сидевшей в беседке у надгробий Родителей императрицы, однако сама она не видела Аристарха, заметила только Нальянова и Дибича. Павел Левашов уверял, что был занят рыбалкой, но Сергей Осоргин, проходивший мимо реки в лавку, его не заметил. От Анны Шевандиной проку было и того меньше - она вообще не могла вспомнить, где и кто был. Девицы же Галчинская и Тузикова рассматривали в парке статуи, но вот беда - Климентьева однажды прошла мимо статуи Актеона, но там сидела только Ванда Галчинская, Марии же нигде не было видно. Харитонов же по неосторожности потерял очки и вообще ничего не мог видеть.
Взаимное и непробиваемое алиби имели только те, кто обнаружил труп. Нальянов и Дибич были вместе, их видели около шести вдвоём с другого берега, и совершить убийство на глазах друг друга они не могли. Но это никуда сыскаря не продвигало. Вельчевский знал братьев Нальяновых не первый год, и подозревать Юлиана не стал бы никогда.
Вечером в понедельник появились Валериан Нальянов и супруги Белецкие, прослышавшие об убийстве и приехавшие за племянницей. С приездом Валериана Нальянова, имевшего в кругах сыскарей негласную кличку "Цугцванг", Вельчевский заметно приободрился. Он знал одарённость этого человека, его ум и благородство, и рассчитывал на помощь, рассказав всё, что знал, включая дневник и записку. Валериан согласился вместе с ним осмотреть место преступления и поляну пикника, при этом Вельчевского не оставляло ощущение, что Валериан, как говорили в Третьем отделении, подлинно "не от мира сего". На берегу Славянки, глядя на Висконтиев мост, Нальянов обронил: "Если архитектура застывшая музыка, то это строение - реквием", а выслушав отчёт о передвижениях гостей Ростоцкого, сказал, что это всё совершенно неважно, после чего вежливо осведомился у полицейского, обедал ли он?
Видя растерянность Вениамина Осиповича, Валериан обмолвился:
- Это дело не из простых, за час всё равно не управимся. Вы пообедайте и отдохните, а мы с братцем пока помозгуем. Завтра утром заходите - даст Бог, что-то прояснится.
Вельчевский, не спавший ночь, и впрямь валился с ног от усталости и согласился.
* * *
Валериан же вернулся на тёткину дачу, где у рояля в гостиной с погашенными лампами застал братца Юлиана, с кем-то беседовавшим впотьмах. Валериан пригляделся. В тёмном углу на стуле сидел Лаврентий Гейзенберг.
- Не видел, клянусь, знал бы, что и где упадёт - на лету поймал бы, а так… - Лаврентий развёл руками. - Валериан Витольдович велели-с эмансипе в компанию доставить, - ну, я и доставил. А за барышнями приглядывать - с чего бы? Когда же вы, как я понял, что надо получили, - я и вовсе расслабился, на жаркое да винцо налегать начал.
- А в воскресение утром, перед пикником, заметил ли что?
Гейзенберг задумался.
- На завтраке в доме Ванда на убитую смотрела как на змею. Я спросил после, чего, мол, она? Так сказала, что некоторые тут строят из себя приличных особ, а на самом-то деле обыкновенные-де шалавы.
- Так и сказала? - удивился Нальянов, и Валериан понял, что мнение брата об эмансипированной девице значительно поднялось.
- Ну да. И Тузикова, хоть и не говорила ничего, взгляды бросала презрительные. А Лизавета эта, сестрица-то убитой, скандал закатила ей!
- Что?
- Утром, ещё до завтрака дело было. Я по малой нужде встал, возвращаюсь, слышу в комнате у Анастасии голоса. Ну, я, натурально, к себе зашёл, стакан к стенке приставил, ухо приложил. Так Лизавета возмущалась, что та с вами ночь провела, мол, Ванда, полька эта эмансипированная, ночью её выследила: окно-то у неё на чёрный ход вашего дома выходит. Она всё видела, теперь, конечно, всем всё растреплет и разнесёт молва всё по ветру.
- А Анастасия что? - Юлиан улыбался и явно наслаждался беседой.
- Сказала ей, чтобы не лезла в чужие дела. Да только Лизавета не унималась и пуще прежнего бранилась.
- Так, как я понимаю, о визите покойницы в мой дом перед пикником знали уже все?
- Думаю, да. Левашов - точно знал, посмеивался в усы, Деветилевич при мне Осоргину-старшому, Лёньке-то, сказал, что знатный у него свояк будет. Ну а дальше… Разве что сам Ростоцкий не в курсе дела был.
- А что Анна и Елена Климентьева?
- Мрачные были обе, как в воду опущенные. Они же по вас вздыхают, а тут им так дорогу перебежали.
Юлиан тоже вздохнул, только Бог весть о чём, и насмешливо бросил:
- Ну, что же, держи ушки на макушке, Тюфяк, и сам будь осторожен.
После чего комната мгновенно опустела: несмотря на толщину, Гейзенберг двигался как кошка - бесшумно и молниеносно.
После его ухода Валериан, не говоря ни слова, развалился на диване и задумался. Старший Нальянов вскоре сел напротив. Некоторое время оба молчали, потом Юлиан спросил:
- Арефьев арестован?
- Да, и от него узнали своего иуду. Не Каримов это, не Зборовский и не Чаянов. Клепочников, представь себе. Дрентельн ему как себе верил. В общем, всё не так плохо, он - человек Толмачёва, пусть с него и спрашивают. Но ты умница, конечно, я не ожидал, что так быстро разыщем. А тут-то что случилось? Расскажи толком. Что за записка у покойной в дневнике?
- Переусердствовал я, похоже, только не пойму, где, - скривился Юлиан, правда, физиономия его выражала не столько недовольство собой, сколько, напротив, сияла. - Убитая - Анастасия Шевандина, моя бывшая пассия, связь продолжалась неделю. Минувшую ночь она провела в нашем доме: ей написал записку мой дружок-дипломат Андрей Данилович. Справедливости ради скажу, что он охотился вовсе не за ней, а за племянницей Белецкого, но девицу мне жалко стало, и я записку… переадресовал. То, что ночную гостью выследили - это, конечно, неожиданность. Ванда оказалась умнее, чем я полагал. Однако кому понадобилось душить Анастасию и зачем - убей, не понимаю. Не девицы же ревнивые? К подполью Анастасия отношения не имела, это точно. Впрочем, есть у меня некоторые размышления насчёт этого гадюшника. Тебе пригодятся.
- Почему Вельчевскому не рассказал? Он толковый.
- Ему трудно будет отделить зерна от плевел, кроме того, не должно всплыть, что Тюфяк - наш агент, да и Левашова светить не хотелось бы. Надо их прикрыть. В общем, разбираться придётся тебе.
- Хорошо, - благодушно согласился Валериан. - А ты не исключаешь, что наш Тюфяк или Поль могли сами девицу придушить?
Юлиан хмыкнул.
- Ох, Валье. - Он вздохнул и несколько помрачнел.
- Что ты, братец?
Старший Нальянов безразлично пожал плечами.
- За несколько часов до убийства я разглядывал гостей Ростоцкого. Подпольщики-бомбисты, сочувствующие им чиновники муниципалитета, глупейшие эмансипе, светские львы, романтичные дурочки и циничные стервы - все они говорили о революции, а внимали им агенты охранного отделения. Они все хотят изменить мир, не понимая, что обязательно станут палачами или жертвами. Но ведь и я не лучше, Валье, я тоже хочу изменить мир, очистив его от подпольщиков-бомбистов, сочувствующих им чиновников муниципалитета, глупейших эмансипе, светских львов, романтичных дурочек и циничных стерв. Просто я умнее и сильнее, и понимаю, что я - палач.
Валериан Нальянов смутился.
- Полно тебе, пугаешь ты меня, Жюль. - Он поторопился вернуться к случившемуся. - Ладно, напортачили, давай думать. Тут политику не пришьёшь, ты прав, банальная уголовщина. Если это изнасилование и убийство для сокрытия следов, то подозреваемый - мужчина. Их на месте было девятеро. Старика Ростоцкого отметаем, вы с Дибичем имеете взаимное алиби, остаются шестеро. Ты исключаешь Тюфяка и Поля?
Юлиан неторопливо перебил брата.
- Нет-нет, Валье, это мнение Вельчевского, но он повторил сказанное врачом, что убитая не девица. Я осмотрел тело. Следов блудной ночки много - но как отличить их от следов насилия? Расцарапать её мог накануне и мой друг Андрэ…
- А не мог убийца сначала придушить Шевандину, а потом воспользоваться?
- Мог, ведь она не кричала, - кивнул Юлиан. - Если изнасилование было - это, конечно, облегчит наше положение. Но пока будем основываться только на факте удушения. Из трёх подходов к расследованию - орудие убийства, возможности его совершения и мотивы, - выберем то, что быстрее приведёт к убийце. Итак, первое - орудие преступления. Руки. Подозреваемых четырнадцать человек. Удушить женщину могла даже женщина, так что не исключаем никого, но сразу отсекаем троих. Меня, Дибича и Ростоцкого. Дальше. Тюфяк не убивал Шевандину. Чист и Харитонов. Можно пропустить и Анну Шевандину.
- Аргументы? - удивился Валериан. - Гейзенберг убедил тебя в своей невиновности?
- Нет, но на шее убитой чёткие следы ногтей, они довольно длинные и так впечатаны в кожу, что оставили кровавые лунки, а у Тюфяка ногти врастают в пальцы. Он бренчал на гитаре и сегодня четверть часа размахивал руками перед моим носом. А Харитонов, когда нервничает, грызёт ногти, а так как нервничает часто, они очень коротки. Коротко острижены ногти и у Анны Шевандиной. Впрочем, она и так вне подозрений.
Валериан улыбнулся.
- Браво, братец, отец прав, какой бы сыскарь из тебя вышел! Если мы отмели троих по орудию преступления, и стольких же отметём по возможностям и поводам, мы найдём убийцу к утру.
- Не найдём, - покачал головой Юлиан, - хотя ещё кое-кого оправдаем. Итак, у нас остались восемь человек. Осоргин-старший и его невеста Елизавета, она подошла к Ростоцкому позднее, Сергей Осоргин, Деветилевич с Левашовым, Елена Климентьева, Ванда Галчинская и Мария Тузикова. Можно снять подозрение с Павлуши. Он - левша, а на шее Шевандиной отпечатаны пальцы правой руки. Хотя, - он на мгновение задумался, - женская шея тощая, мужчине можно больших усилий и не прилагать, так что он и правой бы справился…
- А племянницу княгини Белецкой ты не исключаешь?
- С чего бы? - удивился Юлиан. - Ногти у неё аршинные. Я скорее усомнился бы в возможностях Ванды Галчинской. Она слишком субтильна, ручонки совсем слабые. Удушить она, впрочем, могла, а вот перекинуть тело через перила моста… - Юлиан с сомнением покачал головой. - Я ведь, признаться, думал, что укокошат именно её…
- Что? - изумился Валериан.
- Имя Арефьева я узнал от Тузиковой, а полька молчала до последнего. Я и обронил при младшем Осоргине, что на месте наших бомбистов я не держал бы в своих рядах баб-с. С потрохами-де продадут первому жиголо. Надеялся, уберут её, и одной шалавой меньше станет. В общем-то, шалаву и убили, только почему эту?
Валериан вздохнул и мрачно покачал головой.
- Какой же ты циник, Жюль.
- Ну что ты, Валье, - Юлиан зевнул. - Однако продолжим. Возможности придушить Анастасию были у каждого: все разбрелись по парку, хмарилось, быстро темнело. Деветилевич и Осоргин развели костёр и ушли - один за хворостом, другой в лавку. При этом я думаю, что убийца либо догнал гуляющую Анастасию на мосту, либо пригласил пройтись и на мосту задушил, сбросив тело через перила. Кстати, перила невысокие, пожалуй, и Галчинская могла столкнуть через них жертву. Если же имело место насилие, то убийца придушил её в кустах, позабавился, а потом отволок тело к мосту. Теперь всё упирается в мотивы.
- Ты же знал её. Кому она мешала?
- Судя по моим наблюдениям - она никому не была нужна, но сама едва ли это понимала. Она презирала сестёр - одну за уродство, другую за наивность, презирала плебея-жениха Лизаветы и его братца, презирала Харитонова и ненавидела Деветилевича и Павлушу Левашова. Ненавидела и Климентьеву, ревновала её ко мне.
- Чем ей не угодили Павлуша с Аристархом?
- Аристарх Деветилевич, как я догадываюсь, лет пять назад совратил её, потом она была любовницей Левашова. Но оба предпочли ей Климентьеву. Там и деньги немалые, и родство приличное. В этом смысле замечу, что гораздо проще найти у Анастасии мотив разделаться с каждым в этой компании, чем понять, кому понадобилось сводить счёты с ней самой.
- А то, что думали девицы… что она провела ночь с тобой?
- Ревность? Ну, это совсем дурочкой убийце быть надо.
- Могла ревнивая девица и голову со злости потерять.
- Могла, только преступление не кажется мне импульсивным. Хоть и проступает какое-то дурное отчаяние…
- А не могли её убить по ошибке? Ты говоришь, темнело, марево…
Юлиан покачал головой.
- Едва ли. Смеркалось, но не разглядеть лица? Да и фигурой она схожа только с Анной и Елизаветой, Климентьева выше, Мари-эмансипе - толще, Галчинская - куда субтильней. Она одна была в светло-жёлтом платье. Не думаю, что убийца не видел, кого душил. Рука легла спереди.
- Ты сказал, что Дибич написал записку. Записка у Вельчевского. Я читал её. Ты считаешь, что он писал не Шевандиной?
Юлиан вздохнул.
- Он тут давеча корил меня, что я без любви воспользовался девицей. Это, по его мнению, - подло. Каково, а? А назваться чужим именем и затащить девицу в постель под видом другого, - что, идеал праведности? Человек, пользующийся моим именем и моим домом, чтобы обесчестить влюблённую в меня, не считает себя подлецом. Но тогда почему я, подставляющий ему издёвки ради блудную девку, должен считать себя таковым? Самое смешное, что он в Климентьеву всё же влюблён. - Нальянов горько рассмеялся и пояснил. - Я заметил, что он отлучился в дом, а потом вернулся, наблюдал за ним и видел, как он заложил за ободок шляпки Климентьевой записку. Я её извлёк и прочёл. Хотел засунуть в шляпку Галчинской, да она не снимала её, хотел Тузиковой, да она её в руках тискала. Вот и сунул в шляпку Анастасии. Потом подумал, что так и лучше - нигилисток он бы сразу отличил по субтильности и полноте.
Валериан внимательно посмотрел на брата.
- Зачем ты это сделал? Всё же пожалел племянницу Белецкой?
- Говорю же, не люблю, когда пользуются моим именем и делают мой дом публичным, - отмахнулся Юлиан, - Кроме того, я не сомневался, что уж кто-кто, а Анастасия обязательно придёт.
- Ты хотел завербовать Дибича? - хладнокровно поинтересовался Валериан.
- На чёрта он нам нужен? - удивился Нальянов. - Хотел при случае посмеяться. Но невольно повязал. Однако это всё пустяки. Нужно проверить мотивы Осоргиных. Ребята мерзковаты. Кроме того, она могла шантажировать Аристарха и Павлушу тем, что расскажет о них кое-что Елене. Эмансипированные девицы могли разозлиться на её хамство или пренебрежение. У остальных - мотив - ревность. И наконец, она просто могла случайно что-то увидеть и стать нежелательным свидетелем.
- Работы много, - вздохнул Валериан.
* * *
Тем временем совсем стемнело. Снова стал накрапывать дождь. На даче Ростоцкого, куда зашёл Андрей Дибич, заметив приезд Белецких, он стал свидетелем двух разговоров. Первый ничуть не заинтересовал его: Белецкий требовал от Вельчевского, чтобы его племяннице позволили утром во вторник уехать, ибо Елена, разумеется, не имеет никакого отношения к гибели подруги. А вот второй разговор был весьма интересен. Княгиня Белецкая тихо выговаривала Елене в саду за то, что та не прислушивалась к её словам. Дибич, осторожно прячась за ствол раскидистого дерева, подошёл ближе и стал за кустами.
- Говорила же тебе, держись от него подальше! - яростно шипела Надежда Белецкая, - и вот в итоге посмотри, во что ты впуталась.
- Причём тут он? - возмутилась племянница. - Он с дипломатом этим, Дибичем, был. Никакого отношения к этому не имеет. Перестаньте поносить его. Что он, в конце концов, вам сделал? Почему вы так ненавидите его? Все эти разговоры о его похождениях - вздор.
- Нужны мне его похождения! - огрызнулась тётка, - достаточно и того, как он с матерью поступил! Я, видит Бог, Лильку не оправдываю, но не сыну мать судить! Выродок он, бессердечный выродок!
.Елена судорожно вцепилась в руку тёти.
- Да что он сделал-то, объясните!
- Не твоего ума дела, - снова зло отмахнулась Белецкая, - да только если бы ни он - Лилька жива бы была. И хватит болтать, Собирай вещи, и утром уезжаем. Живо.
- Но нам не велели отлучаться…
- Нам разрешат. А к этому Нальянову больше не подходи. Думать забудь.
- Вы не правы, тётя.
Дибич подумал, что как только закончится следствие - разумнее уехать. Что до Климентьевой - её-то как раз просветить на счёт "идола" не помешает. Он решил, что завтра расскажет ей о том, что узнал от графини Клейнмихель.
Глава 17. Зигзаги следствия
Судья, отступающий от текста закона, становится… законодателем.
Фрэнсис Бэкон
Однако ночь обманула Андрея Даниловича. Он почему-то до пяти утра просто не сомкнул глаз, а вот под утро - уснул, причём настолько крепко, что не слыхал ни петухов, ни гонга на завтрак. Когда же он наконец проснулся, то заметил, что за те часы, пока он спал, случилось что-то ещё: на улице суетились дворовые люди с чалокаевской дачи и из дома Ростоцкого. Что-то, размахивая руками, доказывал Вельчевскому старик Ростоцкий. Деветилевич, Левашов и братья Осоргины стояли на пороге дома генерала с серыми лицами. Правда, из гостиной чалокаевской дачи неслись тихие аккорды шубертовского "Мельника", а с балкона на поднятую суету недовольно взирала сама Лидия Чалокаева, из чего Дибич заключил, что какая бы беда ни приключилась, она не коснулась "холодного идола морали".
И он не ошибся.
Поднявшись по ступеням боковой лестницы, Дибич столкнулся с Валерианом Нальяновым, который, вежливо и отстранённо кивнув ему, быстро прошёл вниз. В гостиной же сидел старший Нальянов, перебирая ноты.
- А, дорогой Андрэ, вы уже проснулись? - увидев его, небрежно бросил Юлиан. - Вы знаете, что нигде не могут найти прелестную мадемуазель Климентьеву?
- Что? - удивился Дибич, присаживаясь на диван.
- Мадемуазель пропала - с утра ищут. Утром сегодня Белецкие с Ростоцким телеграмму давать ходили, потом разрешения на отъезд получили, а тем временем, как говорят, Елена вышла по саду генеральскому погулять. Белецкие вернулись - вещи сложены, а девицы нет.
Дибич решил, что его разыгрывают.
- Шутите? Куда она с дачи-то пропасть могла?
Нальянов покачал головой.
- Не знаю.
Это просто и почти бездумно произнесённое "холодным идолом морали" слово неожиданно заставило Дибича похолодеть.
- Так она серьёзно пропала? - он вскочил. - А вы где все были?
- Утром-то? Вельчевский с братом на почту ходили, Лидия Витольдовна с ними пошла, я решил ванну принять. Потом поспал ещё часок, газеты полистал. В Германии введён высокий таможенный тариф, пошлины на железо, бумажную пряжу и хлеб. Кроме того, наш Тургенев получил звание доктора гражданского права в оксфордском университете. Сообщено, что он один из первых русских, удостоенный этой чести. Больше ничего примечательно. На рояле побренчал, подзакусил слегка. Ванну принял.
- Какого чёрта вы принимаете ванну дважды в день? - вскипел Дибич.
- Потому что три раза я не всегда успеваю, - охотно растолковал Нальянов.