- В каком смысле, Дмитрий Петрович? - робко уточнил кто-то из агентов.
- Армия приехала, вот пусть она себя и покажет. А мы посмотрим. Из нашего окошка. Повторяю приказ: всем оставаться в расположении отделения, несение службы прекратить до моей команды. Кто еще не перевез сюда семьи - немедля сделайте это. Свободны!
Когда все ушли, надворный советник спросил Лыкова:
- Алексей Николаевич, меня ведь ваше поручение тоже не касается?
- Не касается, - подтвердил тот.
- Тогда, может, чаю?
Питерцы поняли, что это было завуалированное "шли бы вы отсюда", и удалились. Теперь надежды на московских коллег не оставалось. Лыков вздохнул и сунулся в соседний подъезд, к охранникам.
Там обстановка оказалась еще более удручающей. Окно первого этажа было забито фанерой, часть стены разрушена, у двери дежурили драгуны с винтовками наперевес. 8 декабря, после разгона митинга в саду "Аквариум", боевики кинули в помещение МОО две бомбы. Погиб нижний чин караульной команды, четверо сотрудников получили тяжелые ранения. После этого охранка перешла на осадное положение, несение службы прекратилось.
Питерцы пробились к начальнику отделения ротмистру Петерсону. Лыков знал его еще по Петербургу и всегда удивлялся, как такой нерасторопный человек служит в корпусе жандармов. Теперь, столкнувшись с восстанием, Петерсон совсем растерялся.
- Александр Григорьевич, - начал сыщик, - мне нужны данные на некоего товарища Владимира. Он начальник одной из дружин на Пресне. Этот человек командовал казнью несчастного Войлошникова. Проходит у вас товарищ Владимир по картотеке?
Ротмистр стал мямлить:
- Картотека пострадала от взрыва. Вы же слышали, что у нас тут произошло?
- Что, вся целиком сгорела?
- Нет, что-то осталось, но там беспорядок, мы спасли, что сумели, и сложили в кучи… в подвале.
- Сложили в кучи… - задумчиво повторил Алексей Николаевич. - Ну а люди ваши? Может, кто-то знает товарища Владимира?
- Я сейчас распоряжусь.
В течение часа Лыков разговаривал с кадром отделения. Беседы шли тяжело: люди были деморализованы. А проще говоря, сильно напуганы. Помогать приезжим никто не хотел. Наконец, когда сыщики уже собирались уходить, один из чиновников вспомнил:
- Есть такой. Очень опасный тип!
- Ну-ка, кто он?
- Зовут Мазурин Владимир Владимирович. Бывший студент университета. В четвертом году я сам его арестовывал.
- За что? - ухватился Лыков.
- За революционную агитацию.
- Осудили?
- Дали семь лет! Я было обрадовался: одним злодеем меньше станет. А его взяли и выпустили по амнистии… Теперь боюсь нос на улицу казать: вдруг он там стоит, товарищ Владимир?
- Что еще о нем знаете?
- Владимир из того самого рода, из проклятого. Помните?
- Родоначальник которого принес ложную клятву на Евангелии? - сообразил Лыков. - Ну, однако… Говорят, с тех пор все Мазурины или алкоголики, или сумасшедшие.
- Так и есть. Один даже на каторгу пошел за убийство ювелира. На первом этаже бал, сестра замуж выходит. А он на втором тело на куски режет, в сундук чтобы запрятать. Да и остальные не лучше…
Род купцов Мазуриных, владельцев огромной Реутовской мануфактуры, печально прославился своим вырождением. Говорили, что после клятвопреступления их деда на всю фамилию легло проклятие.
- Так наш товарищ Владимир из них, - констатировал сыщик. - Вот скотина. Что еще о нем имеете сообщить?
Чиновник замешкался.
- Ну, смелее. Если он мне попадется, можете после этого перестать бояться.
Охранник поглядел на питерца не без иронии и сказал:
- Их там человек сто!
- Где там?
- Мазурин руководит боевой дружиной Казанской железной дороги.
- А как же он тогда оказался на Пресне? - задумался сыщик. - Может, Войлошникова расстрелял какой-то другой товарищ Владимир?
- Может быть. Но наш, согласно последним сведениям… еще перед взрывом… Коротко говоря, Мазурин входит в головку вожаков обороны Пресни. С Казанки его перевели туда для усиления.
- Значит, он! Еще что-нибудь вспомните? Особые приметы, привычки, родственники в Москве… Любовница была у него?
Чиновник задумался, наконец сказал.
- М-м… Рост - два аршина семь вершков , волосы темно-русые, усы и бороду бреет. Глаза карие. Возраст - двадцать три года. Особых примет нет. Привычки? Любит петь.
- Петь?
- Да. Голос у него, кстати, неплохой.
- Что он поет? - уточнил коллежский советник.
- Народные песни. Любимая - "Мой костер в тумане светит". Мазурин, когда тут сидел, частенько ее напевал. Что еще сказать? Хладнокровный, отчаянный.
- Неужели фотокарточки не сохранилось? - усомнился Азвестопуло.
- Может, и уцелела, только как ее сейчас в подвале найти?
Сыщики поблагодарили собеседника и ушли. Им требовалось где-то поселиться и обдумать дальнейшие действия.
Когда они приехали на вокзал за вещами, то едва сумели попасть внутрь. Всюду командовали военные. Полицейский билет Лыкова не произвел на них впечатления. Со стороны Виндавского вокзала слышалась частая стрельба, а со стороны Казанского - лишь редкие выстрелы. Это семеновцы начали расширять границы правительственных владений.
Питерцы забрали чемоданы и пешком отправились в Хохловский переулок. Здесь, напротив Троицкой церкви, держал номера отставной надзиратель сыскной полиции Панченко. Он служил еще при Эффенбахе, знал Лыкова смолоду и был человек неболтливый. Место казалось безопасным. Хоть Хитровка и находилась совсем рядом, но в условиях вооруженного восстания близость уголовных была не так страшна. Неподалеку Покровские казармы, Мясницкая часть, да и отставного сыщика хитрованцы старались не трогать.
Панченко обрадовался гостям:
- Алексей Николаевич, сколько лет, сколько зим! А это кто с вами? Заместо Валевачева который?
Хозяин поселил приезжих в лучшем номере, накормил из буфета и удалился.
- Ну, Сергей Манолович, давай думать, - приказал коллежский советник, когда они остались одни.
- Ловить Мазурина у нас нет никакой возможности, - сразу же категорично заявил Азвестопуло. - Кроме того, вовсе не факт, что расстрелял вашего товарища именно он.
- Согласен. А так хочется сказать ему: спой напоследок…
Коллежский советник мечтательно зажмурился, потом посмотрел на помощника неприятным пустым взглядом:
- Удавил бы своими руками…
Сергей никогда еще не видел шефа таким и поежился. Действительно, удавит и не поперхнется.
- Нельзя! - строго сказал он. - Да и некогда. Нам поручено отыскать "японцев". Тут уж не отвертишься.
- Опять согласен. Но как их искать?
Лыков давно уже придумал, как. Но ему хотелось узнать, что предложит его помощник. Выяснилось, что тот тоже имел готовый план.
- Начать надо с Кольки-куна. Он, со слов вашего приятеля, бандита Сажина, воюет в Симоновской слободе. Начальником над дружинниками или как-то так. В сыскной рассказали: там создан целый военный лагерь, обнесенный со всех сторон баррикадами. Полицию рабочие прогнали еще три дня назад, и теперь у них самоуправление, так называемая "Симоновская республика".
- Что, идем туда? - поддел помощника шеф.
- Да, но только вместе с армией. Вдвоем нам всю толпу не одолеть, хотя бы один из нас и поднимал двадцать пудов, - парировал коллежский секретарь.
- Значит, нужны две вещи, - подхватил Лыков и покосился на Азвестопуло - согласен ли тот?
Грек кивнул:
- Первая - узнать планы военных, чтобы присоединиться к ним в нужный момент. Это легко.
- А вторая?
- Вторая, Алексей Николаевич, - узнать обстановку в слободе и вокруг. А это уже трудно.
- Молодец, правильно рассуждаешь, - одобрил Лыков. - Как попасть в слободу? Вываливай идеи, какие есть.
- Если пойдете вы, то можете встретить там Кольку-куна. Нынче Сажин нас не прикончил, а, наоборот, выручил. Выручит ли атаман?
Алексей Николаевич задумался. Тут Сергей спросил:
- И кстати, объясните дураку. Что значат ваши слова: помоги нам, и будем квиты? Я ведь для них тогда билеты покупал в Финляндию?
Лыков кивнул:
- Для них.
Азвестопуло констатировал:
- Чиновник из Департамента полиции спас от той же полиции шайку бандитов. Хорошее дело!
- Тогда они были не бандиты, а порядочные мужики.
- Но где вы их отыскали? Где прятали?
- Отыскал в Александровской слободе, ты об этом догадываешься. А прятал на своей квартире.
- Ну… У меня слов нет!
- Вот и промолчи. Услышал - и забудь.
- Я-то забуду, - разволновался грек, - но вот забудут ли они? А если кто из вшивобратии попадет в плен? И на допросе расскажет, как скрывался на Стремянной? Что тогда будет с вами?
- Предлагаешь их убить? Чтобы заткнуть рот навсегда? Дурново то же самое советовал.
- Нет, но…
Сыщики помолчали, потом Азвестопуло пробормотал:
- Ну мы и влипли.
- Не мы, а я.
- Мы, Алексей Николаевич. Я ведь обязан доложить о том, что сейчас услышал, начальству. А поскольку делать этого не собираюсь, то становлюсь недоносителем.
- Извини, но я решил, что ты должен знать правду.
- Правильно сделали, что сказали. Давайте вместе думать теперь, как выпутаться.
- Самое для меня страшное, Сережа, уже случилось. Нынче утром. Когда я спросил Сажина, убил ли он кого-то, есаул промолчал. Значит, на нем теперь кровь. И это мой крест пожизненный. Кого он там застрелил? Солдатика или нашего товарища, городового? И я, понимаешь, я вывез Сажина в Финляндию! Всех восьмерых вывез. А они теперь в Москве и воюют. Но ведь тогда были другие люди, приличные, не хуже нас с тобой! Как это произошло? Как они наизнанку вывернулись? И мог ли я заранее догадаться об том? Не понимаю.
Сергей молча достал из саквояжа бутылку коньяку, налил шефу полстакана, а себе вдвое меньше. Сыщики выпили. Через минуту Лыков сказал уже спокойным голосом:
- Что сделано, то сделано. Глупо об этом жалеть. Извини за истерику.
- Но…
- Я думаю, что тогда, в той ситуации был прав. Наше государство иногда чудовищно, скажем об этом прямо. Власть безмозглая, умеет только карать. А эти люди, хлебнувшие лиха в плену, едва не умершие от голода в собственной деревне, зарытые живьем в могилу… Как я мог отдать их на съедение Герасимову? Разве он стал бы разбираться в обстоятельствах мужиков, искать им оправдание? Нет, конечно. А я стал. И понял, что мы, баре, во многом перед ними виноваты.
- Это вы-то барин?! - вскинулся Сергей, но Алексей Николаевич тут же его оборвал:
- Конечно. Ни ты, ни я землю не пахали и хлеб не сеяли. И живьем нас в могилу не зарывали, из-за того что всякие негодяи хотели поиметь за счет казны лесные концессии. Короче говоря, я их оправдал. И отпустил. Теперь готов нести полную ответственность…
- Лучше не нести, - испуганно перебил грек.
- Лучше, - согласился Лыков. - Но, если вдруг придется, помни: я ни о чем не сожалею. Тогда, в той ситуации - я был прав.
- Хорошо, продолжим. Я начал с того, что если вы явитесь в Симоновскую слободу и там попадете на Кольку, это будет плохая встреча. Даже если разойдетесь миром, если он не забыл про должок и отпустит вас, что дальше? Атаман будет знать, что вы приехали в Москву по его голову.
- Этого я и хочу! - горячо воскликнул сыщик.
- Как это? - не понял Азвестопуло.
- Конечно. Мы поговорим и разойдемся. Я объявлю ему войну. Пусть знает.
- А потом?
- Потом суп с котом!
- А серьезно? - продолжил настаивать грек.
- Видно будет. Откуда я знаю, как сложится? Может, я его убью, может, он меня.
- Но их восемь человек.
- Сергей! Идет восстание. То, что было до приезда гвардии, лишь прелюдия. Сейчас начнется страшное дело: уличные бои, в которых русская армия будет воевать против русского же народа. Кто из них живым оттуда выйдет, откуда мне знать?
- Но, если случится, вы готовы застрелить любого из вшивобратии?
- В бою - да. Так же, как и они меня. А теперь и тебя тоже.
- Понял. Но как быть с риском, что "японцы" попадутся и на допросе выдадут своего укрывателя?
- Никак. Буду надеяться на их порядочность.
- Бр-р!!! - Азвестопуло сердито замотал головой. - Придумали вы себе приключений на лысеющую голову, Алексей Николаевич. Двадцать пять лет беспорочной службы псу под хвост. Поймать, потом отпустить, войти в положение, пожалеть… А теперь сидеть и бояться, что тебя за твою доброту и продадут. Страсти-мордасти. Так только в книжках для институток бывает!
- Увы, как видишь, и в жизни тоже. Ну, пошли?
- В сыскной гардероб, принарядиться?
- Нет. Так двинем, по-простому.
- Так? - испугался Сергей. - Раскусят же.
- Имеется одна идея, - успокоил помощника коллежский советник.
Глава 11
Кровь на улицах Москвы
Два сыщика, не скрываясь, подошли к Подонскому переулку. Присмотрелись: жизнь текла своим чередом. В Симоновскую слободу валил народ, и оттуда выпускали без помех. Караул около баррикады вел себя либерально. Можно попробовать…
Лыков выбрал двух дружинников и обратился к ним:
- Здравствуйте, товарищи.
Один, в грязной робе, на вид рабочий, посмотрел настороженно и не ответил. Второй, длинноволосый студент в тужурке с арматурой сельскохозяйственного института, был приветливее:
- Здравствуйте.
- Нам бы увидеть Николая Егоровича.
Дружинники ответили хором. Студент спросил:
- А зачем он вам?
Рабочий отрезал:
- Не знаем мы никакого Николая Егорыча!
Лыков обратился к студенту, понизив голос:
- Есть возможность купить десять браунингов.
Караул тут же расступился. Волосатый приказал:
- Следуйте за мной.
Они пошли по бесконечно длинному Симоновскому валу. Справа выглядывали из земли приземистые редуты пороховых погребов. Лыков кивнул на них и спросил у сопровождающего:
- Не страшно?
- Чего?
- Делать революцию рядом с такой пороховой бочкой?
Студент сделал важное лицо и ответил:
- У нас с караулом договор о нейтралитете.
- И Крутицких казарм не опасаетесь?
В казармах стоял батальон Двенадцатого гренадерского Астраханского полка.
Студент покровительственно усмехнулся:
- Да они сами нас боятся! Забились, как мыши в норы, и дрожат.
Потом вдруг добавил:
- Там есть сознательные солдаты, они нам помогают. Но это секрет!
- Могила, товарищ! - в тон ему ответил Лыков.
Они обогнули монастырь, вышли на Сергиевскую площадь, главную в слободе, и по Старосимоновскому проезду добрались до корпусов Центрального электрического общества. Выяснилось, что штаб дружины Кольки-куна помещался именно здесь. Сам командир занимал кабинет директора. Из большого полукруглого окна открывался хороший вид на Москва-реку и правобережные улицы.
- Товарищ Николай, к вам насчет браунингов, - доложил студент, пропуская сыщиков внутрь.
Колька увидел Лыкова и удивился:
- Ты откуда взялся?
Тот покосился на студента, парень неумело козырнул и вышел за дверь.
- Поговорить пришел.
- О чем? Только быстро, у меня мало времени.
Атаман очень переменился, и не в лучшую сторону. Помятое лицо, красные от недосыпа глаза и властный голос человека, привыкшего решать чужие судьбы.
- Ты Сажина давно не видал?
- Позавчера разговаривали, - ответил "японец", оглядывая Азвестопуло. - А это кто с тобой?
- Мой помощник.
- Который печки смотрел? Ну-ну. Так что насчет Сажина?
- Я встречался с Иваном вчера. Когда выносил с Пресни тело своего товарища, убитого дружинниками.
- Что за товарищ? - спросил Колька без особого интереса.
- Войлошников, начальник сыскной полиции.
- А! Сатрап, значит? И что дальше?
- Его казнили на глазах у жены и маленьких детей. Вломились в квартиру, вывели на улицу и прямо под окнами расстреляли.
- Так война идет, Лыков. Ты и не заметил?
- На войне тоже есть правила.
- То на обычной. А у нас гражданская, русский пошел на русского. Тут уж кто кого.
Атаман говорил о страшных вещах равнодушно, как о чем-то очевидном и не очень существенном.
Тут в комнату без стука ворвался еще один студент, на этот раз из университета. Он крикнул:
- Товарищ Николай! Со стороны Кожухово лезут четыре драгуна!
- Это разведка, - спокойно пояснил атаман. - Хотят выведать нашу карточку огня.
- И что нам делать?
- Сколько там наших?
- Двадцать.
- Подпустите их поближе и перебейте. Только пусть стреляет не больше трех человек.
Студент возразил:
- Трое всех не перебьют.
- Ну, уползет один-другой. Это ловушка. Пусть думают, что нас там мало.
- Есть!
Студент убежал, и тут же вошел крепыш с туповатым лицом, в кожаном фартуке.
- Товарищ командующий, что с ефрейтором делать, а?
- Он сказал, что спрашивали?
Парень ухмыльнулся во весь рот:
- А то! Как я ему хлебало раскурочил, все выложил…
- И какие новости?
Крепыш - видимо, забойщик с городских боен - принялся чесать затылок:
- Э-э… Семеновцы готовятся нас штурмовать. При них полубатарея.
- А казаки?
- Казаки, бает, на Пресне завязли, не до нас им.
Колька кивнул и опять повернулся к Лыкову. Парень бесцеремонно взял вождя за рукав:
- Так что делать-то с ефрейтором? Кокнуть?
- Нет, он нам еще пригодится.
- Да как? - судя по всему, башколому очень хотелось зарезать пленного.
- Обменяем на наших. Запри его пока где-нибудь.
Парень вышел, крайне недовольный. Куницын обратился к Лыкову:
- На чем закончили?
- Что гражданская война.
- Точно! Ты чего ко мне пришел, Алексей Николаич? На революцию пожаловаться?
- Скажи, ты много уже русских перебил?
- А! - "японец" отмахнулся, как от назойливой мухи. - Какая разница? Не считал, сколько. Некогда считать, Лыков. Надо царизм свергать.
Сыщик смотрел на атамана во все глаза и поражался. Это был совсем другой человек, ничего общего не имевший с тем, кого он осенью спасал от полиции. Тот, кажется, понял, о чем думал Лыков:
- Что, жалеешь уже, что нас тогда отпустил?
- Жалею.
- Ну так ступай, откуда пришел.
- Значит, война между нами, Николай Егорыч?
- Война, Алексей Николаич. Попадешься - пристрелю.
- Ну уж и ты не обижайся, ежели что…
- Ступайте отсюда, царские опричники, - рассердился Колька-кун. - А не то передумаю и оставлю здесь, как аманатов .