Вечером отправились пешком на хлебозавод. Уже все машины-хлебовозки в гараже. Работа для них начинается рано утром, можно сказать – даже ночью, когда с завода развозят хлеб по магазинам. На машине, на которой работает знакомый Николаю водитель, на борту надпись крупными буквами "Хлеб". Только после оперативники поняли, что сделали ошибку, выбрав такую машину. До войны, во время массовых репрессий, чекисты использовали такие для перевозки арестованных. По ночам, наряду с настоящими хлебовозками, по городу курсировали грузовики НКВД, замаскированные под мирные продуктовые.
Милиционеры об этом знали, на перекрестках старались не останавливать. Позднее узнали граждане. А оперативники упустили из вида.
Водитель вытащил из кузова пустые деревянные ящики из-под хлеба.
– Загружайтесь.
– Да ты что? А наблюдать как будем?
– Спереди окошечко есть с заслонкой, приподнимите. Да и в дверцах щели изрядные.
– Окошечко-то зачем?
– А, не знаете? Хлеб горячим грузят, он потеет, по стенкам кузова изнутри капли текут. Приоткрываем немного для вентиляции, не то буханки в нижних поддонах намокнут.
Николай в кабину с водителем уселся – дорогу показать, место стоянки для наблюдения выбрать. Андрей в кузове устроился, на полу. Все вокруг железное – кузов, пол, полозья для поддонов. Холодно, а сидя на полу, не видно ничего. Полная темнота. Грузовик раскачивает, трясет. Неуютно. Андрей представил себя на месте арестантов. Тем хуже было: везли в полную неизвестность – в тюрьму или на расстрел. Да не уголовников, зачастую цвет нации, людей образованных, при должностях. Сколько сгинуло ученых, конструкторов, инженеров, интеллигенции?
Грузовик остановился. Несколько минут тишины, видимо, Николай оценивал – удобно ли встали? Потом хлопнула дверца кабины, открылась дверца кузова. В кузов неловко взобрался Николай.
– Встали удачно, впереди обзор хороший, справа дома. До ларька пивного десяток метров, лампочка под навесом, где прилавок, горит.
– Они сзади подойдут, к служебному входу.
– Сзади забор, подойдут сбоку, слева или справа.
Николай папиросы достал, закурить не успел. Андрей его остановил.
– Не кури. Запах сразу выдает и дымок из вентиляционного отверстия пойдет. В разведке не один человек так спалился.
– Уголовники – не немцы.
Но закуривать не стал, убрал пачку в карман. В кузове зябко, Николай потопал ногами.
– Да тихо ты, что как медведь себя ведешь?
Время тянулось медленно. Андрей заслонку полностью открыл, но отверстие мало, с ладошку. Ларек виден отлично. Несмотря на вечер, у пивной точки несколько мужичков толкаются. Раздался окрик Антонины:
– Кружки возвращаем, закрываюсь я.
Мужички пиво допили, кружки пустые на прилавок составили, по домам потянулись. Продавщица кружки забрала, окно закрыла. С минуты на минуту должны прийти с водкой.
– Пусти, я понаблюдаю, – отстранил Андрея Николай.
Он устроился у окна, Андрей на пол лег. Внизу, у створки люка, через который поддоны с хлебом загружают, щель широкая, часть улицы видна, но не ларек. Заскрипел снег под ногами. И неожиданно выстрел. Бах! Бах! Бах! Три подряд. Николай застонал, сел на пол. Твою мать! Засада раскрыта! Андрей пинком ноги открыл створку, выпрыгнул из машины. От грузовика убегали трое, бросив два ящика с водкой. Андрей револьвер вскинул. В темноте ни мушки, ни прицела не видно. Наугад выстрелил по ногам дважды. Двое рухнули, а третий успел за угол скрыться.
– Николай, живой?
– Живой, руку зацепило. Что с водителем?
Андрей обежал грузовик. Наповал. Стреляли в голову. И на железном кузове с этой стороны две пробоины. Стреляли на уровне стоящего человека. Андрей на полу кузова лежал, его не зацепило, а Николаю досталось. Черт, ведь минуту назад они местами поменялись.
– Я сейчас, – крикнул Андрей и кинулся к лежавшим.
Опять неудача. Один признаков жизни не подает, второй стонет, пуля в бедро попала, хотя целил Андрей в голень. Да разве в темноте выстрелишь точно? Он рванул к пивному ларьку. Антонина при звуке выстрелов дверь изнутри заперла. Андрей кулаком забарабанил.
– Антонина, открой! Это Андрей.
Испуганная женщина дверь открыла.
– Чего стреляли?
– Где телефон?
– На проходной, туда! Метров сто.
– Ранение у нас. Я побежал в милицию, на "Скорую" звонить. А ты закрывай точку и уходи. Все равно ничего не видела, не свидетель.
– Я мигом.
Андрей к проходной помчался. Сторожу удостоверение под нос сунул.
– Где телефон?
Телефон на стене висел. Первым делом Андрей на "Скорую" позвонил. При больнице была машина и бригада. Вызов приняли. Потом звонок дежурному милиции и в прокуратуру. Нападение, причем вооруженное, на сотрудников правоохранительных органов – преступление серьезное. Это все равно что выступление против власти. Уже через четверть часа прокуратура здесь была, и начальник милиции на "козлике", и санитарная машина. Николаю и раненому бандиту помощь оказали, увезли в больницу. Отдуваться перед следователем прокуратуры и Щегловым пришлось Андрею.
– Что произошло? – Щеглов был суров.
– Засаду устроили. Николай договорился со знакомым водителем хлебовозки. Информатор сведения слил, что к какому-то из домов украденную водку принесут.
– Видели два ящика. Кто стрелял?
– Сначала по нам три выстрела. Одним водителя убило, он в кабине сидел. А две пули по кузову. Николай стоял, ему пуля досталась, я лежал, наблюдал в щель створки. После бандитского обстрела выскочил, убегавших трое было. Стрелял по ногам, да темно. Одного в ногу ранил, а другого в спину. Наповал.
– Третий скрылся?
– Выходит – так.
– Курили или говорили в машине? Почему бандиты вас вычислили? – горячился Щеглов.
– Остынь, капитан, – остановил его Петр Федотыч. – Машину они неудачно выбрали. Уголовники еще с тридцать седьмого года знают, что такое хлебовозка. Сам подумай – чего ей ночью здесь стоять? Ни одного хлебного или продуктового магазина рядом.
Обидно Андрею стало. Идею Николай подал. Но вроде как обоих оперативников обвиняют.
– Нам что, на мотоцикле приехать надо было и форму надеть? Сами видели – место открытое, спрятаться для наблюдения негде.
– Успокойся, Фролов! Вас лично ни в чем не обвиняют. Ждали вы воров, кто знал, что у них оружие? Жаль, что третий ушел. Не исключено – главный. Пойдем, на убитого бандита посмотрим.
Подошли к трупу. Петр Федотыч фонариком на лицо посветил.
– Молодой, лицо незнакомое.
Ни следователь, ни Андрей убитого не опознали, стало быть – новичок, раньше по делам не проходил.
– Труповозку вызову, тело в морг везти надо. Григорий, ты свои дела закончил?
– Да, фото и замеры сделал.
Начальник милиции, когда трупы погрузили на труповозку, сказал:
– Я позвоню на хлебозавод. Пусть машину свою заберут. Тебя куда подбросить?
– В больницу. Если врачи позволят, хочу раненого допросить.
Щеглов высадил Андрея у больницы, укатил в райотдел. Ему докладывать в Главк о нападении на сотрудников угро. Андрей в приемный покой зашел.
– О, знакомые лица! Варвара, как там раненые?
– Который в ногу ранен, в операционной. Кровопотеря большая. А Феклистов в процедурной. Пуля насквозь прошла. Везучий ваш начальник угро. Мышцы повредило, а кость цела. Неделю, дней десять всего нетрудоспособен будет.
Неделя – это хорошо, это терпимо. Плохо, что Андрей в отделе один остался, когда такие события происходить стали. И печенкой чувствовал – не закончатся. Попритихнут бандюки на несколько дней и за старое примутся, если не сбегут из города. Их здесь не держит ничего – ни дом, которого нет, ни семья. Уголовники не обрастают недвижимостью, семьями. Это якорь, который держит на месте. А они – как перекати-поле. Переночевал на малине, поел-выпил, переспал с марухой, а дальше – как повезет. Если наследил, может в другой город переехать. В Подмосковье городов много, Москва под боком. Но там, в столице, много милиции, документы у подозрительных лиц часто проверяют, попасться можно. У блатных либо справка об освобождении в кармане, а зачастую паспорт фальшивый, а то и вовсе документов никаких. В малине документов никто не спрашивает, а грабить или воровать ксивы подавно не нужны.
Это для законопослушных граждан паспорт – необходимость. Без документа пенсию не получить, не устроиться на работу, не выдадут посылку на почте. Блатным этого не надо. Работать для них западло. Клопы, паразитирующие на людях и стране, причем еще бахвалятся этим.
Андрею дали халат. Расположение палат, операционной, перевязочных, кабинета врачей он уже знал. Сам не так давно лежал в больнице с ранением. У перевязочной лежал на каталке Николай. Вид бледный из-за кровопотери.
– Андрюха, я тебя ждал.
Так Андрея раньше начальник угро не называл.
– Что там?
– Один бандит убит, второй ранен, в операционной сейчас, один ушел. Думаю – главарь. Ни при убитом, ни у раненого оружия не было. К сожалению, шофера убили.
– Забери мое оружие, к себе в сейф до лучших времен положи. И еще – не в службу, а в дружбу. Ты помнишь, где я живу?
Андрей сразу понял, что хотел Николай.
– Не волнуйся. Сразу из больницы туда пойду, жену предупрежу. По-моему, ее Шурочкой звать.
– Скажи – царапина! Да смотри, не подкатывайся, пока я безоружен, – и пальцем здоровой руки погрозил.
Андрей принял от Николая офицерский пояс с кобурой.
– Ты иди, – сказал Николай.
– С раненым хочу потолковать.
– Не жди. Он от наркоза к утру только отойдет. Убежать при всем желании не сможет. Я у хирурга уже узнавал. Кровопотеря большая и кость бедренная раздроблена. Ему теперь в гипсе месяца три лежать.
– Тогда удачи тебе. Пошел я. Завтра, как время будет, загляну обязательно.
– Щеглов давить будет, а ты один остался в отделе. Слушай, кивай, а делай по-своему.
– Я спать-есть не буду, но этого гада достану.
– Меня подожди, а то тебя отметят приказом, а меня нет.
– Тебе только зубоскалить. Выздоравливай.
Из больницы Андрей в райотдел направился, в сейф оружие Николая спрятать. У Андрея и так при себе два ствола – штатный "наган" и наградной "ТТ". На операции, где могла предполагаться стрельба, он наградной пистолет всегда брал.
Кобуру с оружием и поясом в свой сейф уложил, вздохнул: мало в отделе сотрудников, а из транспорта лишь трофейный мотоцикл. У преступников иной раз оснащение лучше – автомашины, оружие, одежда.
Из райотдела к домику Николая пошел. Жена Феклистова к ненормированному рабочему графику привыкла. Андрей постучал в калитку. Через пару минут калитка распахнулась. Перед ним в домашнем платье и с шалью на плечах стояла Шурочка. Шурочка, увидев Андрея без мужа, сразу вскрикнула:
– Что с Николаем?
– Ранен. Сразу говорю – легко, в руку. Сейчас в больнице, на перевязке. Николай сказал, утром придете, если его к тому времени не выпишут.
Александра заплакала.
– Ну чего слезы лить? Ранение пустяковое.
– Оглашенные вы оба! Люди работают с восьми до шести. Потом отдыхают с семьей. А вас ни вечером, ни в выходные дома нет. Вот объясни мне – кто за такую зарплату под пули или ножи полезет? Только ненормальные.
– Наверное. – Андрей не стал спорить, хотя в душе не согласен был. – Служба такая. До свидания!
Повернулся, побрел в общежитие. Если не они, то кто будет бороться с этой плесенью, уголовниками. Если каждый будет отсиживаться по домам, блатные кровью зальют всю страну. Только милиция да госбезопасность держат их в узде. Денежное довольствие маленькое, это да. Государство за риск, за ночные бдения, сумасшедшую переработку платить должно соответственно. Хотя… Был сегодня он в больнице. Врачи сутками работают. Привезут раненого или травмированного, никто не бросит, не скажет – мое рабочее время кончилось. И зарплата не выше ментовской.
Уже ложась спать, подумал – не в того стрелял. Оружие у главаря было, в него целить надо было и стрелять на поражение. Только как знать, кто из троих кто?
С утра на планерку в райотдел. Из уголовного розыска он один пока остался. Не явись, Щеглов желчью изойдет. И так он к уголовному розыску нехорошо относится, предвзято.
– Развели вольницу! С оружием все время ходят, не в форме. Население при виде милиционера чувствовать должно – защитник идет.
Не раз он так высказывался, а сделать ничего не мог. Оперативники во всех городских и районных отделах вели себя одинаково. И не по анархическим наклонностям, сама служба вынуждала. Один раз после подобных высказываний начальника милиции Николай пришел в кабинет угро злой.
– Уйду к чертовой матери! Или переведусь в другой район.
Знакомых в уголовном розыске соседних районов, да и в Главке в Москве, у него было много. Решись он всерьез – сразу бы взяли. Опытный оперативник везде нужен. Андрей про себя тогда решил – уйдет Феклистов, и он уйдет тоже. Хуже нет служить под началом самодура, не понимающего азов службы. Но у Николая дом здесь, он местный. А где на новом месте службы жить? С семьей в общежитии? Возраст уже не мальчика. Так и остыл Николай, но обиду на Щеглова затаил.
Вопреки обыкновению, Щеглов на планерке не разглагольствовал долго, торопился, уложился в четверть часа. Андрей сразу в больницу. И Николая проведать надо, и допросить раненого бандита.
Николай чувствовал себя уже лучше. Бледен, но держится молодцом.
– Моя только что ушла, ей на работу надо. На планерке был?
– Щеглов за пятнадцать минут провел, наш отдел не трогал.
– Надо же! Иди, допрашивай подстреленного. Потом коротенько мне доложишь.
Палата, где лежал раненый, на четверых была. Тесно в больнице, многие палаты на десять человек. У двери постовой. Поздоровались, все же знакомые по службе. В палате Андрей попросил пациентов выйти. Все уже ходячие после операций, не первый день здесь. На койке молодой парень, лет восемнадцати-двадцати.
Андрей представился, удостоверение предъявил.
– Фамилия, имя, отчество?
– Каблуков Михаил Иванович.
Андрей начал заполнять шапку протокола, где год и место рождения, предыдущие судимости.
– Теперь поясните, при каких условиях получили ранение?
– Шел с товарищем по улице. Вдруг стрельба. Мне в ногу попали.
– Случайно шел?
– Ага.
– Будет врать. Товарищ твой в морге, а тебе повезло. А главарь вот ушел. Но бегать ему недолго. Зачем по хлебовозке стреляли?
– Это не я.
– А кто?
Раненый замолчал.
– В твои байки о том, что случайно проходил, ни я, ни прокурор не поверит. У дверей палаты – постовой. И выпишут тебя не домой, а в КПЗ. А потом суд и срок, причем солидный. За вооруженное нападение на представителей власти отмеряют тебе десяточку, и будешь ты деревья валить в Сибири или кайлом махать на Колыме. А главарь твой в стороне останется. Но слово даю – я его арестовывать не буду, пристрелю. За то, что товарища моего ранил, он в этой же больнице на излечении. Итак, слушаю.
Раненый отвернулся.
– В молчанку поиграть захотелось? А как теперь твоим родителям в глаза соседям и родне смотреть? Об этом ты подумал? Я в твои годы на фронте с немцами дрался, а ты по своим стреляешь. Стало быть, ты не лучше фашиста. Зря я тебя не застрелил, как подельника твоего.
Парень дернулся. Видимо, воспоминания не лучшие были.
– Кто второй? Ему ты уже не навредишь.
– Витька Киселев, в одном дворе живем… жили, – поправился он.
– Красиво жить захотелось? Ну и дурак же ты! Ладно, живи пока.
Андрей поднялся, собираясь уходить. Парень спросил:
– Вы правда, про Витьку?
– Разве я похож на шутника? Ты ранен, он убит. А бандюган главный сейчас себе других дураков ищет. Кличка у него какая? У людей имена, фамилии. А у уголовников клички, как у собак. Тьфу!
Допрос подозреваемого или обвиняемого – это не только юридическое действие, но еще и психологический поединок. Но увещевания не подействовали.
Раненый говорить отказался. Сильно на него повлиял главарь, внушив ложные понятия о воровской чести, солидарности, братстве. Все блатные слова не стоили выеденного яйца. Андрей сам был тому многократным свидетелем, когда предводители банд в надежде получить меньший срок сдавали своих подельников. Были и упертые, но таких было меньшинство. Для них существовали "красные" зоны, где верховодили не блатные, а ссученные, как их называли уголовники, то есть сотрудничавшие с администрацией зон. А еще были камеры с "шерстяными", где сами уголовники выбивали признания – пытками, избиениями, за пачку чая или иные маленькие радости тюремной жизни. Андрей об этих методах знал, но сам не применял, считал низкими, недостойными офицера.
О допросе коротко рассказал Николаю.
– Вот мерзавец! Ладно, продолжай рыть. Я связывался вчера с Главком, обещали помочь. Так что будь на телефоне.
Андрей из больницы в райотдел. Дежурный его окликнул:
– Фролов, тебе звонили. Вернее – один звонок тебе, кто – не представились, обещали позже связаться. А второй из Москвы на Феклистова. Дали номер, просили перезвонить.
Андрей дежурного поблагодарил, взял бумажку с номером. Уже из кабинета позвонил, приготовил бумагу и карандаш. Ручкой писать неудобно, постоянно перо в чернильницу макать надо, да и кляксы бывают. На том конце ответили быстро.
– Николай! Приветствую, полковник Ашихмин.
– Это Фролов. Феклистов с ранением в больнице.
– А что с ним?
– Огнестрельное в руку. Состояние удовлетворительное.
– Он вчера просил выяснить кое-что.
– Я в курсе, вместе над делом работаем. Думаю – по Шизо?
– Верно. Проходил четыре года назад по делу блатной с такой кличкой. Настоящая фамилия Бандурин, восемнадцатого года рождения, уроженец Иркутска. Девять ходок, должен освободиться месяц назад.
– Фото в деле есть?
– Обязательно! И особые приметы.
– Слово "мир" и колокола? Я угадал?
– Точно.
– Можно подъехать?
– До конца дня в Главк, комната четыреста восемнадцать. Я пока фотокопию закажу.
– Обязательно буду.
Андрей сорвался на железнодорожный вокзал. Можно было ехать на мотоцикле, все равно хозяин его в больнице. Но по зимнему времени года такая поездка не прельщала. В электричке теплее.
И вот уже Москва, до Главка добирался на трамвае. Постовой на входе проверил удостоверение.
– Проходите.
Четвертый этаж, серьезная дубовая дверь. Андрей постучался, получив ответ, вошел, представился.
– Документы можно посмотреть?
– Конечно.
После проверки полковник удостоверение вернул, подтолкнул по столу архивное уголовное дело.
– В свое время я его с оперативниками задерживал. Ублюдок, каких мало. Руки по локоть в крови. Ничего святого. Держи фото.
Как только Андрей взял в руки фотографии, сразу расписного узнал. Конечно, на фото из дела он помоложе, морщин поменьше. Но глаза такие же – настороженные. Он! Вне всяких сомнений.
– Спасибо. Можно дело пролистать?
– Даже нужно. Он банду сколотил из сопляков, кто зоны не нюхал. Сам обучил азам. А потом их руками жар загребал. На суде не все эпизоды смогли доказать, получил четыре года всего.