- Этот парень давно сидит у него в печенках, и за себя постоять умеет, и за других. Одного этого достаточно, чтобы Дрого в порошок его стер. Точно не знаю, что там случилось, но я видел, как в тот день управляющего Босье, который нравом ничуть не лучше хозяина, принесли в манор на носилках, и тот несколько дней лежал пластом. Видно, между ними вышла ссора, и Бранд избил управляющего, а потом уже мы узнали, что парня и след простыл. Вот за ним и пошла охота по всем дорогам Нортгемптона. Гоняемся за ним, да все пока без толку. Если Дрого схватит Бранда, он с него шкуру спустит, но калечить наверняка не станет, не захочет, поди, терять такого мастера. А уж злобу свою он на нем выместит сполна и заставит его всю жизнь отрабатывать причиненный ущерб до последнего пенни, да и бежать ему больше не даст.
- Придется твоему хозяину попотеть с поимкой-то, - мрачно произнес Кадфаэль. - И пусть поищет себе помощников-доброхотов. А теперь подержи примочку, вот так. Эту мазь я даю тебе с собой, применяй по мере надобности. Она притупляет боль и рассасывает синяки.
Повертев склянку в руках, Варин потрогал пальцем свою разбитую скулу.
- А что в ней такого целебного?
- Тут маргаритка и зелье святого Иоанна, в самый раз для заживления ран. Если получится, завтра покажись мне еще разок и скажи, как себя чувствуешь. Да лишний раз не попадайся хозяину под горячую руку! - сказал Кадфаэль на прощанье и, повернувшись к своей жаровне, набросал в нее свежего торфа, чтобы та слегка пригасла, но до утра не остыла.
С утра Дрого Босье и впрямь заявился на капитул, - могучий, громкоголосый, властный. Человек поумней сообразил бы, что на этом собрании вся власть, власть неограниченная, находится в руках аббата, даром что голос его тих и размерен, а выражение лица бесстрастно. Стоя у стены и внимательно, даже с некоторым волнением, наблюдая за происходящим, Кадфаэль подумал, что кто-кто, а аббат Радульфус умеет держать себя и видит собеседника насквозь.
- Милорд, - начал свою речь Дрого, переминаясь с ноги на ногу, словно бык, готовый броситься в атаку, - я прибыл в ваши места, разыскивая злодея, который избил моего управляющего, а после сбежал из моих владений. Мой манор находится в Нортгемптоне, в нескольких милях к юго-востоку от города, а злодей этот - мой виллан. Я думаю, он подался в сторону границы с Уэльсом. Мы гонимся за ним от самого Нортгемптона. Из Варвика я поехал по тракту на Шрусбери, а мой сын направился сюда же, но через Стаффорд. Скоро он будет здесь. Все, о чем я прошу, это сказать мне, не появлялся ли здесь в последнее время какой-нибудь приезжий, тех же лет, что и разыскиваемый злодей.
- Насколько я понимаю, этот человек ваш виллан, - вымолвил аббат после довольно продолжительного раздумья, во время которого внимательно изучал взглядом своего высокомерно держащегося посетителя.
- Да, милорд.
- Вам, должно быть, известно, - продолжал аббат Радульфус, - что, раз вам не удалось изловить его в течение четырех дней, вам следует обратиться в суд, дабы вернуть свою собственность законным порядком.
- Милорд, - нетерпеливо перебил аббата Дрого, - так я и поступлю, мне бы только поймать его. Этот человек принадлежит мне, и я намерен вернуть его. Он виноват передо мной, но он весьма искусный мастер, и я не желаю терпеть убытки из-за его бегства. Все права на моей стороне, поскольку в данном случае действует закон, имеющий силу в землях, где было совершено преступление.
Такой закон, все еще остававшийся как пережиток в его родном графстве, и впрямь стоял за него. Дрого было бы достаточно лишь бровью повести.
- Что ж, расскажите, как выглядит ваш беглец, - рассудительно предложил аббат. - Полагаю, брат Дэнис прямо сейчас ответит вам, не видал ли он такого среди наших гостей.
- Зовут его Бранд, лет двадцати, темные волосы, с рыжиной, высокий, сильный, без бороды…
- Нет, - подумав, ответил попечитель странноприимного дома брат Дэнис. - Сколько помню, за последние недель пять-шесть не было у нас такого молодого человека. Конечно, если он прибился к купцам, что проезжают тут с товаром и двумя-тремя слугами, может, он и побывал у нас. Но чтобы в одиночку, нет, не было такого.
- Таким образом, - властно заключил аббат, намеренно опережая любого, кто мог бы вмешаться в разговор, хотя на такое мог осмелиться разве что приор Роберт, - со своими вопросами вам лучше обратиться в замок к шерифу, потому как его солдаты куда более, нежели мы, редко выходящие за стены обители, осведомлены о прибывающих в город людях. Это их прямой долг разыскивать преступников вроде вашего, и они хорошо знают свое дело. Да и городские ремесленники не допустят посягательств на свои права и глядят в оба. Советую вам поспрашивать и у них.
- Обязательно, милорд. Но я прошу вас иметь в виду мою просьбу, и если кто-либо вспомнит что-нибудь, относящееся к моему делу, дайте мне знать.
- Наша обитель сделает все долженствующее ей, согласно доброй воле и совести, - сухо вымолвил аббат, с непроницаемым видом глядя, как Дрого Босье, едва кивнув головой на прощание, развернулся на каблуках и быстрым шагом покинул зал капитула.
Аббат даже не счел необходимым делать какие-либо разъяснения относительно удалившегося посетителя, словно все разъяснения и назидания уже изложены самим тоном и характером его слов, обращенных к высокомерному Дрого. Вскоре монахи разошлись с капитула, а Дрого со своим грумом тем временем уже оседлали коней и выехали из обители, направляясь, очевидно, через мост, в город на поиски Хью Берингара.
Брат Кадфаэль собирался ненадолго заглянуть в свой сарайчик в травном саду, убедиться, что все там в порядке, дать работу брату Винфриду, которая не требовала бы его, Кадфаэля, личного присутствия, и сразу же отправиться в сторожку лесничего, однако дело обернулось иначе. Дело в том, что утром в лазарете умирал один из удалившихся от дел монахов-старцев, и после того, как умирающий еле слышно прошептал слова своей последней исповеди и получил последнее причастие, брату Эдмунду требовалось общество его ближайшего друга. Много раз им вместе приходилось совершать эту печальную службу, связанную с их работой, что была рукоположена Эдмунду с малолетства, сорок лет назад, и которую избрал Кадфаэль, прожив полжизни в миру. Они пришли к ней с разных сторон: один от посвящения, другой от обращения, но оба так хорошо понимали друг друга, что могли обходиться без слов.
Смерть старика была легкой и безболезненной. Эта гаснущая лампада не чадила, но теплилась, так тихо и покойно, что братья даже не заметили, как потухла последняя искорка. Лишь когда печать старости изгладилась на челе старика, они поняли, что тот отошел в мир иной.
- Так уходят праведники! - вымолвил Эдмунд. - Блаженная смерть! Хорошо бы господь обошелся столь же милостиво и со мной, когда придет мой черед.
Они вместе обрядили покойника и вместе вышли на большой двор, и сделали необходимые распоряжения, дабы усопшего перенесли в часовню. На дворе они увидели, как один из подопечных мальчиков брата Павла споткнулся в спешке на ступеньках и кубарем полетел на булыжники, ободрав коленку. Пришлось его поднимать, промывать ссадину и делать перевязку. Потом Кадфаэль отпустил мальчика к товарищам, вручив на прощанье яблоко за то, что тот не плакал и стойко перенес болезненную перевязку. И лишь после этого Кадфаэль освободился и пошел в конюшню седлать предоставленную в его распоряжение лошадь, а дело было уже к вечерне.
Он как раз вел свою лошадь через двор к привратницкой, когда в арку въехал Дрого Босье, платье его было в дорожной пыли и грязи, лицо мрачнее тучи. В нескольких ярдах позади него поспешал грум Варин, готовый повиноваться малейшему жесту хозяина, но старающийся все же держаться подальше и не попадаться лишний раз ему на глаза. Было совершенно ясно, что охота закончилась ничем и охотники с пустыми руками вернулись домой из-за темноты. Нынче вечером Варин держался как можно дальше от могучей руки хозяина.
Вполне довольный собой Кадфаэль выехал за ворота и рысью пустился в Эйтон к своему пациенту.
Глава пятая
Весь день Ричард вместе с другими мальчиками провел в большом монастырском саду у реки, где монахи собирали поздние груши. Детям разрешили помогать, ну и поесть в меру, хотя грушам полагалось еще как следует вылежаться. Впрочем, эти поздние груши уже так долго висели на ветках, что стали вполне съедобными. День стоял погожий, солнечный, река звонко журчала на перекате, и Ричард вовсе не торопился обратно, в обитель, где его ожидали вечерня, ужин и постель. Он задержался в конце процессии монахов, потянувшихся длинной цепочкой вдоль реки, по зеленому склону в сторону Форгейта. В тихом вечернем воздухе над рекой толклись комары, и, охотясь за ними, из воды то и дело выпрыгивали рыбы. Водная гладь под мостом казалась совершенно неподвижной, хотя Ричард отлично знал, что река там глубокая и течение сильное. Вниз по течению пошла лодка, стоявшая до этого на якоре.
Девятилетний Эдвин, закадычный друг Ричарда, задержался вместе с ним, однако он все время оглядывался, с тревогой глядя на удаляющихся монахов. Мальчик был весьма горд и доволен собой, - ведь его наградили яблоком за мужество, проявленное при перевязке разбитого колена, и вовсе не хотел омрачать своей добродетели каким-либо проступком, в том числе и опозданием на вечерню. Но и бросить друга он никак не мог. Эдвин стоял подле Ричарда, потирая перевязанное колено, которое все еще побаливало.
- Пошли, Ричард! Гляди-ка, они уже у самого тракта.
- Да ладно, догоним, - небрежно бросил Ричард, болтая в воде босыми ногами. - Но ты, если хочешь, ступай.
- Без тебя не пойду. Но, знаешь, я не смогу бежать быстро. Колено плохо гнется. Пойдем, а то опоздаем.
- Я не опоздаю. Еще до удара колокола я буду на месте. А ведь я забыл, что ты не можешь бежать. Иди, я догоню тебя еще до привратницкой. Хочу взглянуть, что там за лодка идет от моста.
Эдвин помедлил еще немного, прикидывая в уме, что перевешивает, - добродетель или дружеская верность, - и решился наконец поступить согласно своему желанию. Черные одеяния монахов, замыкавших процессию, уже исчезли из виду подле тракта. Никто из братьев не оглянулся и не окликнул отставших мальчиков, и те оказались предоставленными своему собственному чувству долга. Эдвин повернулся и со всех ног, насколько позволяло больное колено, припустил вдогонку за монахами. Уже на тракте он оглянулся и посмотрел вниз, но Ричард был все еще у реки. Стоя по колено в воде, он бросал в сторону противоположного берега плоские голыши, которые оставляли на гладкой поверхности воды серебристую пунктирную дорожку. Однако Эдвин уже избрал путь добродетели и побежал в обитель.
Вообще-то говоря, Ричард вовсе не собирался отлынивать от своих обязанностей, но игра в "блинчики" настолько увлекла его, что он никак не мог оторваться. Он старался сделать бросок подальше, отыскивая гальку поровнее и поплоще. Он надеялся сделать такой бросок, чтобы камень проскакал по воде до противоположного берега. А тут еще какой-то городской мальчишка, что купался на другом берегу, бросил вызов Ричарду и тоже принялся пускать "блинчики" в его сторону. Ричард так увлекся этим состязанием, что и думать забыл о вечерне. Лишь дальний звон колокола напомнил мальчику о его долге. Бросив последний камень, Ричард оставил поле брани за соперником, поспешно вышел из воды на берег и, подхватив свои башмаки, словно молодой олень, помчался в Форгейт, и дальше в обитель. Однако спохватился он поздновато, ибо, когда, запыхавшись, он подбежал к привратницкой и бегом проскочил во двор, пытаясь остаться незамеченным, до его слуха донеслись из церкви первые слова псалма.
Само собой разумеется, опоздание на вечерню было не таким уж и страшным проступком, но в сложившихся обстоятельствах мальчик никак не желал отягощать совесть, усугубляя своим поведением бремя всех тех хлопот, что выпали на долю обители из-за его семейных неурядиц. На его счастье дети мирян из города имели обыкновение посещать церковь во время вечерни, так что среди стольких детей отсутствие одного из мальчиков можно было вполне и не заметить, и если Ричарду удастся смешаться с толпой, выходящей после службы, можно будет сделать вид, что он был в церкви вместе со всеми. Ничего лучшего, пожалуй, и не придумаешь. Поэтому Ричард мышью проскользнул в обитель и затаился в одной из ниш в южной стене, откуда был хорошо виден южный вход в церковь, через который после окончания службы должны были выйти братья, гости обители и горожане с детьми. Когда монахи минуют место, где он спрятался, ему наверняка не составит труда затеряться среди детей.
Наконец вечерня закончилась. Мимо Ричарда степенно проследовали на ужин аббат Радульфус, приор Роберт и братья-монахи. Следом же, уже без всякого порядка, шла ватага детей. Ричард был уже готов отделиться от скрывавшей его стены и юркнуть к детям, как вдруг из-за угла до его слуха донесся знакомый строгий голос.
- А ну-ка тихо! Что это за гвалт такой после божественной службы! Разве так вас учили выходить из святого храма? Живо построились по два! И чтобы все вели себя почтительно!
Ричард похолодел и вновь вжался спиной в стену, отступив поглубже в нишу. Похоже, брат Жером не прошел вместе со всеми братьями, а задержался, дабы приструнить детей. Ричарду не оставалось ничего другого, как затаившись смотреть, как мимо пара за парой проходят дети, и надеяться, что рано или поздно ему удастся ускользнуть отсюда незамеченным, поскольку брат Жером был единственным из монахов, перед которым Ричард вовсе не желал стоять виновато на коленях и выслушивать наставления. Вот уже и дети прошли, и кое-кто из задержавшихся в церкви гостей, а брат Жером все еще чего-то ожидал. Из своего укрытия Ричард видел его тощую тень.
Неожиданно выяснилось, что брат Жером ожидал одного из гостей, ибо тень монаха оказалась накрыта более крупной тенью. Вскоре Ричард увидел и самого гостя, - могучий, крепкий мужчина с лицом, словно вырубленным из камня, в богатом платье знатного человека, никак не ниже барона.
- Я ожидал вас, сэр, чтобы сказать вам несколько слов, - вымолвил брат Жером с важным видом, но почтительно. - Я размышлял над тем, что вы говорили у нас на капитуле. Не соизволите ли вы присесть и выслушать меня наедине?
Сердце Ричарда едва не выскочило у него из груди, поскольку в одной из ниш на каменной скамье сидел он сам. Мальчик пришел в ужас от сознания, что они вот-вот наткнутся прямо на него. Однако у брата Жерома были, похоже, свои причины не показываться на глаза кому-либо из задержавшихся в церкви. Он предпочел уединенную, дальнюю нишу, куда и отвел своего собеседника. Ричарду теперь было самое время выскользнуть из своего укрытия, - путь был свободен, однако мальчик не стал торопиться. Его удержало простое человеческое любопытство, - он замер, затаив дыхание и навострив уши.
- Я вот насчет того злодея, который оскорбил вашего управляющего, а потом сбежал, - начал брат Жером. - Как бишь его звали?
- Его имя Бранд. Тебе что-нибудь известно о нем?
- Вообще-то о человеке с таким именем мне ничего не известно, но я так полагаю, что долг всякого честного человека помочь вам в поимке беглого виллана, - вымолвил брат Жером самым добродетельным тоном. - И тем более это долг церкви, которая постоянно печется о справедливости и законности и проклинает преступников и нарушителей закона. Вы сказали, тот парень молод, лет двадцати? Без бороды, темные волосы с рыжиной, не так ли?
- Именно так. Выкладывай, что ты о нем знаешь! - потребовал Дрого.
- Быть может, это и не тот человек, но есть тут один парень, который вполне подходит под ваше описание. Насколько мне известно, он один такой из всех, кто недавно появился в наших краях. Надо бы проверить. Он явился сюда с неким пилигримом. Этот святой человек поселился в скиту, что всего в нескольких милях отсюда, в Итоне. Этот парень прислуживает отшельнику. Если он и впрямь ваш беглец, то, должно быть, он обманул доверие пилигрима, который из милосердия дал ему работу и кров над головой. Если это так, то будет только справедливо открыть глаза святому отшельнику на то, какого слугу он приютил. А если нет, то ничего страшного. Однако этот парень мне и впрямь кажется подозрительным. Он лишь однажды побывал в обители, принес послание от отшельника, причем вел себя столь дерзко, как, я полагаю, вести себя не пристало человеку, находящемуся на службе у святого отшельника.
Ричард боялся пошевелиться. Напрягшись, он вслушивался, стараясь не пропустить ни единого слова.
- Как добраться до этого скита? - резко оборвал Дрого монаха. В его голосе слышался охотничий азарт. - И еще, как тот парень назвался?
- Он назвался Гиацинтом. А отшельника зовут Кутред. В Рокстере и в Итоне любой укажет вам дорогу к его жилищу.
Тут брат Жером не преминул выступить в роли доброхота и подробно объяснил Дрого Босье дорогу к скиту. А тот воодушевился настолько, что едва ли обратил внимание на слабые шорохи в соседней нише, даже если и услышал их. Однако босые ноги Ричарда двигались почти бесшумно, он тихо выскользнул из ниши, свернул за угол и помчался прямо к конюшне, все еще держа в руках свои башмаки. Его задубелые пятки звонко простучали по булыжнику мощеного двора. Вырвавшись из тесной, темной ниши, в которой гулким эхом отдавались два голоса, - один самовлюбленный и один чисто волчий, - принадлежавших людям, замыслившим схватить и погубить Гиацинта, - молодого, красивого, и что ни говорите, друга! - Ричард больше не заботился о том, чтобы его не услышали. Ничего-то у них не выйдет! Надо лишь вовремя предупредить Гиацинта. Даром что брат Жером обстоятельно объяснил дорогу этому человеку, который столь жаждет изловить своего беглого виллана и наверняка уготовил ему ужасную участь, - если только изловит его! Этому охотнику придется еще поплутать на лесных тропах, покуда он доберется до скита отшельника. А уж Ричард знает там каждую тропку и поедет быстро, короткой дорогой, напрямик через лес, - ему бы только оседлать и потихоньку вывести из конюшни своего пони до того, как охотник пришлет в конюшню своего грума седлать его рослого коня. Не будет же он сам седлать коня, если у него есть слуга. Ричарда вовсе не пугала предстоящая поездка через сумеречный лес. Наоборот, его сердце радостно колотилось, ожидая приключений!
Удача, а быть может, и сами небеса благоволили мальчику, ибо в этот час монахи пошли ужинать, даже привратник забрал свою еду в привратницкую и на время оставил ворота без присмотра. Если бы он и услышал перестук копыт и вышел посмотреть, кто это там скачет, все одно он опоздал бы, ибо Ричард, вскочив в седло, уже пустил своего пони резвой рысью, направляясь через Форгейт к приюту святого Жиля. Мальчик забыл даже о голоде и, похоже, вовсе не страдал, оставшись без ужина. Впрочем, он ходил в любимчиках у брата Петра, монастырского повара, и вполне мог рассчитывать на то, что попозже ему удастся разжиться чем-нибудь на кухне. Ричард вовсе не задумывался о том, что будет, когда его отсутствие обнаружат при отходе ко сну, - а в этом можно было не сомневаться, даже если его отлучки не обнаружили во время ужина. Главное было отыскать Гиацинта и предупредить его, если он и впрямь тот самый беглый Бранд, чтобы он скрылся, да побыстрее, ибо на него идет охота и охотники буквально наступают ему на пятки. А там хоть трава не расти!