Я, конечно, чувствовал комизм ситуации, в которой оказался: о том, как и куда мог попасть слуга, мне приходилось объяснять его господину, человеку, который организовывал такие исчезновения. Интересно, сознавал ли он щекотливость возникшей ситуации.
- Откровенно говоря, господин Премьер-министр, одна-две недели в случае, когда кто-то вдруг пропадает, не такой уж большой срок для нашего города.
- Мы тоже думали о таком варианте и кое-что в связи с этим предпринимаем, - сказал Геринг. - Но вы правильно сделали, что заговорили о нем. Из того, что Ринакер узнал о вас, можно сделать вывод, что ваша специализация - это как раз поиск бесследно исчезающих людей. Я хочу снабдить вас деньгами и всем, что может понадобиться в дальнейшем. У вас есть какие-нибудь просьбы?
Я на минуту задумался.
- Я хотел бы просить вас о распоряжении установить подслушивающее устройство на одном телефоне.
Я знал, что Управление научных исследований, ведающее установкой подслушивающих устройств, подчинялось непосредственно Герингу. Оно располагалось в старом здании министерства авиации, и поговаривали, что даже Гиммлеру приходилось просить разрешение Геринга на установку такого устройства. Я сильно подозревал, что благодаря именно этому козырю Геринг и пополнял тот "интеллектуальный резервуар", который Дильс оставил в наследство своему прежнему шефу.
- А вы хорошо информированы. Ну что ж… - И повернулся к своему помощнику: - Проследите, чтобы все сделали; И не откладывая. И чтобы господин Гюнтер ежедневно получал интересующие его записи телефонных разговоров.
- Слушаюсь, господин Премьер-министр.
Я написал два номера на листке бумаги и передал ему. После этого Геринг встал.
- Уверяю вас, это будет главное дело вашей жизни. - Он легонько обнял меня за плечи и проводил до дверей. Ринакер шел на некотором расстоянии от нас. - И если вам повезет, вы поймете, что такое щедрость.
А если я не найду фон Грайса?.. Впрочем, я старался не думать о том, что будет, если мне не повезет.
Глава 12
До своей квартиры я добрался, когда уже начинало светать. Пока город не проснулся, полицейские из специального подразделения "красильщиков" спешили замазать лозунги КПГ, намалеванные коммунистами ночью на стенах домов, - "Красный фронт победит!" и "Да здравствуют Тельман и Торглер!".
Поспать мне удалось не больше двух часов - из объятий Морфея меня вырвали свистки и вой сирен. Это была учебная воздушная тревога.
Я засунул голову под подушку, попытался не обращать внимания на громкий стук в дверь: это старший по кварталу изо всех сил барабанил кулаками. Но я хорошо знал, что, если не спуститься в убежище, потом предстоит объясняться по поводу своего отсутствия и, если эти объяснения покажутся неубедительными, придется платить штраф.
Когда через полчаса свистки прекратились и сирена возвестила отбой, не было уже никакого смысла возвращаться в постель. Я купил литр молока у торговца из фирмы "Болле" и приготовил огромный омлет.
* * *
Инга появилась в моем кабинете, как только пробило девять. Без всяких церемоний она уселась на край стола. Мне надо было кое-что записать в связи с делом Пфарров.
- Ну как, встречались вы с вашим другом? - поинтересовался я, складывая бумаги.
- Мы ходили в театр.
- Да? И что же вы смотрели? - Неожиданно для себя я обнаружил, что мне хочется знать о том, где она была и что делала. Все, до мельчайших подробностей, даже если они не имеют никакого отношения к делу, которое я расследую.
- "Base Wallah". Постановка была так себе, но, кажется, Отто понравилось. Он настоял на том, что сам купит билеты, и мне не пришлось тратиться.
- А что вы делали потом?
- Мы отправились к Барцу, в пивной ресторан. Терпеть его не могу. Настоящее нацистское гнездо. Когда по радио заиграли "Хорста Вессела" и "Германия превыше всего", все повскакивали с мест и салютовали. Мне тоже пришлось поднять руку, хотя я ненавижу это идиотское нацистское приветствие. Отто изрядно выпил и разговорился. Я тоже позволила себе лишнее и довольно мерзко себя сейчас чувствую. - Она закурила. - Вот что я узнала. Отто и Пфарр были немного знакомы. Он сказал, что в Немецком трудовом фронте Пфарра ненавидели лютой ненавистью, и нетрудно понять почему. Пфарр у них занимался проблемами коррупции и мошенничества. В результате его расследований два казначея из Союза транспортных рабочих один за другим были освобождены от должностей и отправлены в концлагерь, председатель цехового комитета крупной типографии Ульштейна на Кохштрассе был признан виновным в том, что укрывал большие деньги, и казнен. Рольф Тогоцес, кассир Союза металлургов, тоже попал в Дахау. И таких случаев много. Может быть, ни у кого не было столько врагов, как у Пауля Пфарра. И когда в его отделе стало известно о том, что он погиб, люди откровенно радовались.
- А вы не узнали, какое дело расследовал Пфарр в самое последнее - перед убийством - время?
- Нет, не узнала. Видимо, он своих карт никому не раскрывал. У него, конечно, были свои осведомители, и с их помощью он собирал материалы, которые позволяли выдвинуть официальное обвинение против того или иного лица.
- А помощники у него были?
- Только стенографистка, девушка по имени Марлен Зам. Мой друг Отто, если его можно так называть, положил на нее глаз и раз-другой сводил ее в ресторан. Но из этого ничего не получилось. Впрочем, у него со всеми женщинами одна и та же история. Но адрес ее он запомнил. - Инга открыла сумочку. - Ноллендорфштрассе, 23. Может быть, она что-нибудь знает насчет того, чем именно занимался Пфарр перед смертью.
- Видно, ваш дружок Отто - большой ловелас.
Инга засмеялась. Именно так Отто называл Пфарра. Он был уверен, что Пфарр изменял своей жене и что у него была любовница.
Несколько раз он видел его с какой-то женщиной в одном из ночных клубов, и, по его словам, Пфарр был обескуражен тем, что его застукали. Отто она показалась красивой, но несколько вульгарной. Кажется, ее звали Вера или Ева, или что-то в этом роде.
- Он рассказал об этом полиции?
- Нет. Он говорит, что его никто и не спрашивал. Он, по возможности, предпочитает не иметь дел с Гестапо.
- Вы хотите сказать, что его даже не допрашивали?
- Очевидно, нет.
- Интересно, что за игру они затеяли? - Я помолчал. - Так или иначе, спасибо за то, что вы сделали. Надеюсь, вам было не слишком противно?
Она покачала головой в знак отрицания.
- А как ваши дела? У вас усталый вид.
- Мне пришлось работать допоздна, и я не выспался. К тому же утром была учебная воздушная тревога, черт бы их всех побрал!
Чтобы немного взбодриться, я помассировал виски. Естественно, что о своем визите к Герингу я ничего не стал говорить, не хотел втягивать ее в это дело. Так будет безопаснее для нее.
В то утро Инга была одета в темно-зеленое хлопчатобумажное платье с гофрированным воротником и изящными манжетами с накрахмаленными кружевами. Я вдруг представил себе, как снимаю с нее это платье и мои руки скользят по прелестным изгибам ее ягодиц все дальше и дальше.
- Эта девушка, очевидно, любовница Пфарра. Надо бы ее отыскать.
Я не согласился.
- Если об этом узнают полицейские, мы окажемся в глупом положении. Они, несомненно, с ней уже беседовали, а ковырять в носу, в котором побывал уже чей-то палец, мне бы не хотелось.
Я снял телефонную трубку и попросил соединить меня с господином Сиксом.
Ответил Фаррэй, дворецкий.
- Это Бернхард Гюнтер. Скажите, можно попросить господина Сикса или господина Хауптхэндлёра?
- Прошу прощения, господин Гюнтер, но их нет дома. Утром они оба на собрании, а потом, по-моему, на открытии Олимпийских игр. Вы хотите им что-нибудь передать, господин Гюнтер?
- Да. Передайте им, что я напал на след.
- Это все, господин Гюнтер?
- Они поймут, что я имею в виду. И пожалуйста, сообщите это им обоим, Фаррэй, прошу вас.
- Хорошо, господин Гюнтер.
Я положил трубку.
- Ну что ж… - Я помолчал. - Двинемся в путь.
За десять пфеннигов мы доехали на метро до станции "Зоопарк", отремонтированной по случаю Олимпийских игр. Фасады домов, расположенных напротив станции, тоже были покрашены. Но небо, в котором с шумом плыл дирижабль "Гинденбург" с прикрепленным к днищу олимпийским флагом, определенно нахмурилось.
На улице Инга подтвердила мои опасения.
- Наверное, будет дождь. Так им и надо. А еще лучше, если бы дождь лил две недели подряд.
- Да, погода - это единственное, что им еще неподвластно. - Я тоже решил высказаться. Мы уже подходили к тому дому на Курфюрстенштрассе, который искали. - Пока господин Хауптхэндлер со своим хозяином отсутствуют, я хотел бы на минуту заглянуть к нему. Подождите меня в ресторане Ашингера. - Инга сначала запротестовала, но я объяснил: - Кража со взломом - преступление серьезное, и я не хотел бы, чтобы вы были рядом, если меня обнаружат. Понятно?
Она нахмурилась, но согласилась. Только проворчала мне вслед:
- Упрямец.
Дом под номером сто двадцать оказался пятиэтажным зданием, в котором, если судить по внешнему виду, были очень дорогие квартиры. В таких домах обычно тяжелые черные двери, мало сказать, отполированные - наверное, негр, если бы он оказался рядом, увидел бы в них свое зеркальное отражение.
Я постучал огромным латунным дверным молотком в форме хомута, и на мой стук явился тщедушный смотритель с замедленными, как во сне, движениями. Я поднес гестаповский значок прямо к его слезящимся глазкам, для большей убедительности рявкнув: "Гестапо!", грубо оттолкнул его субтильную фигурку в сторону, а затем прошел в вестибюль. Каждой клеткой он излучал страх.
- Номер квартиры господина Хауптхэндлера!
Когда до привратника дошло, что я пришел не для того, чтобы его арестовать, он немного расслабился.
- Третий этаж, квартира номер пять. Но сейчас его нет дома.
Я ткнул в него пальцем.
- Мне нужен ключ от этой квартиры.
Не усомнившись ни на секунду в правомочности моего требования, он тут же вытащил небольшую связку ключей и снял один с кольца. Я выхватил ключ из его трясущихся рук.
- Если господин Хауптхэндлер вернется, позвоните мне по телефону и после первого гудка положите трубку. Ясно?
- Будет исполнено, все ясно, - ответил он, прерывисто дыша.
Комнаты в апартаментах Хауптхэндлёра располагались на двух уровнях. Дверные проемы были оформлены в виде арок, а натертые до блеска деревянные полы застелены восточными коврами. Во всем была такая аккуратность, что могло показаться, что здесь никто и не живёт.
В спальне стояли две большие кровати, туалетный столик и пуфик. Сама комната и вся обстановка были выдержаны в зеленовато-желтом и коричневом тонах, причем преобладал цвет персика. Мне это все было не по душе. На кроватях лежали раскрытые чемоданы, а на полу валялись пустые фирменные пакеты крупных универсальных магазинов, в том числе "С и А", Грюнфельда, Герсона и Тица. Я заглянул в чемоданы.
Первый принадлежал женщине, и меня поразило, что все, что там находилось, выглядело совершенно новым. У некоторых вещей даже ярлычки оставались на месте, неоторванными, а по чистым подошвам туфель было несложно догадаться, что их ни разу не надевали. В другом чемодане - видимо, самого Хауптхэндлера - новых вещей, пожалуй, совсем не было, кроме отдельных принадлежностей мужского туалета.
Бриллиантового ожерелья я не обнаружил ни в том, ни в другом. Но на туалетном столике лежала папка размером с бумажник, в которой я нашел два авиабилета компании "Дойче Люфтганза" на рейс до Кройдона, Лондон, отправление из Берлина в понедельник вечером. Это были билеты на имя господина и госпожи Тайхмюллер.
Перед тем как покинуть апартаменты Хауптхэндлера, я позвонил в отель "Адлон". Трубку сняла Эрмина, и я поблагодарил ее за помощь в истории с индийской принцессой. Я не знал, работает ли уже подслушивающее устройство, которое должны были установить на этот телефон люди Геринга из Управления научных исследований. Во всяком случае, я не услышал никаких щелчков, и голос Эрмины не резонировал в трубке. Если разговоры уже прослушивались, то вечером я прочитаю запись своего разговора с Эрминой. И таким образом проверю, как исполняется указание Премьер-министра.
Я покинул квартиру Хауптхэндлера, спустился на первый этаж и вернул ключи смотрителю.
- О том, что я был здесь, никому ни слова. Иначе это плохо для вас кончится. Понятно?
Он молча кивнул. В ответ я вытянул руку в нацистском приветствии, чего гестаповцы, кстати, никогда не делают, стараясь как можно меньше привлекать к себе внимание. Но я решил усилить эффект.
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер! - повторил смотритель и, салютуя, уронил ключи.
* * *
- Это дело мы должны распутать до понедельника. - Я рассказал Инге об авиабилетах и двух чемоданах. - Самое любопытное, что в женском чемодане все вещи новые.
- Видимо, ваш Хауптхэндлер понимает, как ухаживать за женщинами.
- Все только что из магазина - пояс для чулок, сумочка, туфли. Ни одной ношеной вещи. Как вы думаете, что это означает?
Инга молчала. Она все еще обижалась на меня за то, что я не взял ее с собой.
- Может быть, у него новая работа - ходит по домам и предлагает женскую одежду.
Я по-прежнему недоумевал.
- Ну хорошо, - рассуждала вслух Инга, - допустим, у женщины, с которой он летит в Лондон, нет хорошей одежды.
- Скорее всего, у нее вообще нет одежды. Несколько странная женщина, вы не находите?
- Берни, приходите как-нибудь ко мне. Вы увидите женщину, у которой нет никакой одежды.
На секунду я отвлекся, решив, что как-нибудь я и в самом деле окажусь в ее доме, но тут же заставил себя вернуться к теме разговора.
- Думаю, что все обстоит иначе, и таинственная дама Хауптхэндлера отправляется в это путешествие, полностью обновив гардероб, с головы до пят. Как женщина без прошлого.
- Или, - продолжала Инга, - как женщина, решившая начать жизнь сначала. - Видимо, эта версия увлекала ее все больше и больше. - Женщина, которая решила порвать со своим прошлым. Женщина, которая, вероятно, не может пойти домой и забрать свои вещи, поскольку время не позволяет… Нет, не так. У нее еще есть время до вечера в понедельник. Она, очевидно, боится идти домой, она не может этого сделать, поскольку там есть кто-то, кого она не хочет и не может видеть. - Я собирался уже высказать кое-какие соображения в развитие этой мысли, но она опередила меня: - Вероятно, эта женщина и есть любовница Пфарра, та самая, которую разыскивает полиция. Вера или Ева, забыла ее имя.
- Хауптхэндлер решил бежать с ней вместе? Ну что ж, вполне вероятно. А может, иначе. Пфарр решает объявить своей любовнице об отставке, узнав, что его жена беременна. Ситуация довольна типичная: мужчина преображается, когда узнает, что скоро станет отцом. Но это нарушает все планы Хауптхэндлера, вполне вероятно, имеющего свои виды на фрау Пфарр. А что, если Хауптхэндлер и эта самая Ева заключили союз между собой - два отвергнутых любовника, некий тандем - и заодно решили обзавестись некоторой суммой. Пфарр мог проболтаться Еве о драгоценностях жены.
Допив вино, я встал.
- В таком случае Хауптхэндлер, вероятно, где-то прячет Еву.
- Итак, мы имеем три раза по "вероятно". Это уже больше, чем обеденное меню. Сюда еще одно "наверное", и мне станет плохо.
Я посмотрел на часы.
- Пойдемте, поразмышляем над этим по пути.
- По пути куда?
- В Кройцберг.
- Но на этот раз вам не удастся под предлогом моей безопасности где-нибудь меня оставить, а все удовольствие получить самому. Понятно?
Кройцберг, Крестовая гора, - это южная часть города, парк Виктория - вблизи аэропорта Темпельхоф. Здесь берлинские художники выставляют свои картины. Неподалеку от парка находится площадь Шамиссо, окруженная высокими серыми строениями, напоминающими стены крепости.
Пансион Тиллессена располагался в угловом доме - номер семнадцать, - но его закрытые ставни, сплошь заклеенные плакатами национал-социалистов и художествами КПГ, свидетельствовали о том, что в последний раз нога человека ступала здесь, когда у Бисмарка только-только пробивались усы. Не раньше.
Я подошел к парадной двери, но она была заперта. Наклонившись, я заглянул сквозь прорезь почтового ящика, но никого внутри не увидел.
По соседству, у конторы с вывеской "Генрих Биллингер, немецкий бухгалтер", угольщик раскладывал на лотках, похожих на подносы для хлеба, брикеты бурого угля. Я спросил его, не помнит ли он, когда закрылся пансион Тиллессена. Он вытер свою испачканную в саже бровь и сплюнул, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.
- Никак не скажешь, что это был обычный пансион, - заявил он наконец. Он с сомнением посмотрел на Ингу и, тщательно выбирая слова, добавил: - Если назвать этот дом заведением с дурной репутацией, это будет мягко сказано. Правда, не дом терпимости, но все знали, что шлюхи водят сюда своих клиентов. Я припоминаю, что видел, как еще пару недель назад отсюда выходили какие-то мужчины. Владелец этого заведения к моим постоянным покупателям не принадлежал. Так, изредка покупал у меня лоток угля, и все. Сказать точно, когда пансион закрылся, я, пожалуй, не могу. И вообще не уверен в том, что это так. Вы не смотрите, что там ставни закрыты. По-моему, они здесь никогда и не открывались.
Мы с Ингой свернули за угол, в узкий переулок, мощенный булыжником. По обеим сторонам тянулись гаражи и мелкие лавчонки. На кирпичных стенах с независимым видом сидели ободранные бродячие коты. В проеме двери валялся старый матрас, железные пружины которого упирались в землю. Было заметно, что его пытались поджечь, и в моей памяти сразу возникли почерневшие остовы кроватей с тех фотографий, которые показывал мне Ильман. Мы остановились у сооружения, которое я принял за гараж, принадлежавший пансиону. Я заглянул в окошко, но оно было настолько грязным, что я не смог ничего разглядеть.
- Буду через минуту. - Я вскарабкался по водосточной трубе, висевшей на боковой стене гаража, на крышу, крытую рифленым железом.
- Скорее возвращайтесь! - крикнула Инга мне вслед.
Я осторожно прополз на четвереньках по проржавевшей насквозь крыше, не решаясь встать в полный рост - боялся своей тяжестью проломить крышу. Посмотрев вниз с противоположной стороны, я увидел маленький дворик, куда выходили задние двери пансиона.
Я стал искать водосточную трубу, чтобы спуститься, но с этой стороны ее не было, а крыша соседнего дома, принадлежавшего немецкому бухгалтеру, располагалась слишком низко, чтобы туда спрыгнуть. Мне повезло, что гараж не просматривался со стороны улицы - его загораживало здание пансиона, - и если бы кому-нибудь вздумалось, оторвав взгляд от скучных конторских книг, посмотреть вверх, меня бы все равно никто не заметил.
Впрочем, выхода у меня не было - прыгать придется, хотя высота здесь наверняка больше четырех метров. Что поделаешь?! Прыгнул, но ступни после этого болели так, будто по ним били резиновым шлангом.