- Доброе утро, - сказал я, стараясь говорить как можно любезнее и пытаясь не показать виду, что еще не оправился от похмелья. - Вы, должно быть, моя новая секретарша. - Мне еще повезло, что я получил такую, на первый взгляд вполне приличную, сотрудницу.
- Фрау Протце, - представилась она, пожимая мне руку. - Я вдова.
- Примите мои соболезнования, - сказал я, приглашая ее в кабинет. - Вы, кажется, из Баварии? Из какого города? - Ее баварский акцент нельзя было спутать ни с каким другим.
- Из Регенсбурга.
- Прекрасный город.
- Вы там, наверное, отыскали клад?
К тому же еще и с юмором, подумал я. Это хорошо, в такой конторе, как моя, очень пригодится.
Я рассказал ей о своей работе, и она отметила, что звучит это впечатляюще. Я провел ее в соседнюю комнатушку, где ей предстояло, взгромоздив свой зад на стул, проводить долгие часы.
- Знаете, я попросил бы вас не закрывать дверь в приемную, - сказал я. После этого показал ей туалет и извинился за жалкие обмылки и грязные полотенца. - И за все это я плачу семьдесят пять марок в месяц. Уже давно следовало бы пожаловаться владельцу здания, черт бы его подрал! - Размышляя об этом вслух, про себя я знал точно, что никогда никому не пожалуюсь.
Вернувшись в кабинет, я раскрыл свой календарь и убедился в том, что на прием сегодня записался только один человек - фрау Хайне. Она должна была подойти к одиннадцати.
- Через двадцать минут ко мне придут. Женщина, которая просит помочь ей в розыске пропавшего сына. Мы таких называем "еврейской подлодкой".
- Что это значит?
- Еврей в бегах.
- А что он такого натворил, что ему пришлось скрыться? - спросила она.
- Вы имеете в виду, помимо того, что он родился евреем?
Я видел, что даже для Регенсбурга она была слишком провинциальной, и мне стало жалко эту бедную женщину, перед которой откроются неведомые прежде - и такие мрачные - стороны жизни. Впрочем, она давно уже вышла из детского возраста и рано или поздно должна была столкнуться с суровой реальностью.
- Так случилось, что он заступился за старушку, которую избивали какие-то подонки, и убил одного из них.
- Но ведь он встал на защиту старой женщины…
- Беда в том, что эта старая, женщина оказалась еврейкой, - объяснил я, - а два подонка - штурмовиками. Как ни странно, но это все меняет, не правда ли? Его мать попросила меня выяснить, жив ли он и находится ли еще на свободе. Вы знаете, когда человека арестовывают, а потом казнят или отправляют в концлагерь, власти не всегда утруждают себя тем, чтобы сообщить об этом родным. Сейчас в еврейских семьях много пропавших без вести. Я в основном и занимаюсь тем, что пытаюсь их найти.
Фрау Протце откровенно обеспокоилась.
- Вы помогаете евреям? - спросила она.
- Не волнуйтесь, - сказал я. - Я действую строго в рамках закона. А еврейские деньги ничем не хуже других.
- Скорее всего.
- Послушайте, фрау Протце. Мне все равно, кто обращается к нам за помощью - евреи, цыгане, индейцы. У меня нет причин для особой любви к ним, но нет оснований и для ненависти. Если сюда войдет еврей, здесь к нему отнесутся так же, как и к любому другому посетителю, будь это хоть двоюродная сестра самого кайзера. И это вовсе не означает, что я озабочен их проблемами, их успехами. Бизнес есть бизнес.
- Разумеется, - сказала фрау Протце, слегка покраснев. - Надеюсь, вы не подумаете, что я имею что-то против евреев.
- Конечно нет, - ответил я. - Впрочем, теперь все так говорят. Даже Гитлер.
* * *
- Боже милосердный, - сказал я, когда мать "еврейской подлодки" вышла из моего кабинета. - Неужели так выглядит довольный ходом дела клиент? - Эта мысль меня так расстроила, что я решил пойти проветриться.
В магазине "Лезер и Вольф" я купил блок сигарет "Муратти", а потом обменял чек Сикса на деньги. Половину я положил в банк, а ту, что осталась, решил растранжирить. В магазине Вертхайма я купил себе дорогой шелковый халат - исключительно ради удовольствия истратить деньги на приглянувшуюся вещь.
Затем я пошел к своей машине, стоявшей на углу Кенигштрассе. Когда я проходил мимо железнодорожной станции, через нее с грохотом пронесся поезд, направлявшийся к мосту Янновиц.
Лихтерфелде-Ост - это респектабельный жилой район на юго-западе Берлина, где живут крупные чиновники и высокие армейские чины. Дома здесь явно не по карману молодоженам, если только у этих молодоженов нет папочки-миллионера вроде Германа Сикса.
Фердинандштрассе начинается от железнодорожной линии и тянется на юг. У дома номер шестнадцать стоял полицейский, молодой парень из Орпо, охранявший развалины. Увидев почерневшие балки и кирпичи, провалившуюся крышу и окна без стекол, я ясно представил себе картину пожара. Припарковав свой "ханомаг", я подошел к воротам, ведущим в сад, и показал удостоверение личности молодому полицейскому, энергичному парню лет двадцати. Он внимательно, с наивным любопытством рассмотрел мои документы и задал вопрос, в сущности, совершенно необязательный:
- Вы - частный детектив, да?
- Да. Меня наняла страховая компания, чтобы я изучил причины пожара.
Я закурил и стал следить, как пламя подбирается к моим пальцам. Полицейский держался нейтрально, но при этом что-то его явно беспокоило. Вдруг лицо его прояснилось, будто он узнал меня.
- Скажите, а вы случайно не служили в Крипо? - Я кивнул, выпуская дым через ноздри, шлейф тянулся, как из фабричной трубы. - Да, мне показалось знакомым ваше имя - Бернхард Гюнтер. Это ведь вы поймали Гормана-Душителя? Я помню, читал об этом в газетах. Громкая история.
Я лишь пожал плечами, хотя он был прав: после поимки Гормана я на какое-то время сделался знаменитостью, в Крипо меня ценили.
Молодой полицейский снял фуражку и почесал макушку.
- Да, конечно, - протянул он и добавил: - Я сам собираюсь поступать в Крипо, но не знаю, примут ли туда меня.
- Вы вполне разумный молодой человек, должны принять.
- Спасибо на добром слове. А где лучше постричься для такого визита?
- Запишитесь на три часа к Шархорну в Хоппегартене. А впрочем, не знаю. Как вас зовут, юноша?
- Экхарт, - сказал он. - Вильгельм Экхарт.
- Послушай, Вильгельм, расскажи мне о пожаре. Первое, что я хочу знать, кто тут был из патологоанатомов.
- Кто-то из Алекса. Кажется, его зовут Упман или Ильман.
- Такой старичок с маленькой бородкой клинышком, в очках-пенсне?
Он кивнул.
- Это Ильман. Когда он здесь был?
- Позавчера. Он и криминалькомиссар Йост.
- Йост? Что-то я не помню, чтобы он запускал свои клешни в такие дела. Вот уж не думал, что убийство дочки миллионера заставит его оторвать свой жирный зад от стула.
Я выбросил сигарету подальше от сгоревшего дома - не стоило искушать судьбу.
- Я слышал что-то вроде того, что это был поджог, - сказал я. - Это правда, Вильгельм?
- А вы постойте тут немного, подышите.
Я сделал глубокий вдох и покачал головой.
- Улавливаете запах бензина?
- Нет, не чувствую. А кроме того, в Берлине повсюду пахнет бензином.
- Наверное, я здесь слишком долго стою, и мне этот запах уже мерещится. Но тем не менее в саду обнаружена канистра из-под бензина, так что поджог действительно был.
- Послушай, Вильгельм, ты не возражаешь, если я быстренько все осмотрю? Тогда мне не придется возиться с бланками. Все равно, так или иначе, полиция позволит мне изучить место пожара.
- Пожалуйста, господин Гюнтер. - Он открыл ворота. - Только там и смотреть-то не на что. Они отсюда все уже вынесли. Сомневаюсь, чтобы здесь осталось что-нибудь, что могло бы вас заинтересовать. Не понимаю, зачем меня здесь держат.
- Я думаю, на тот случай, если убийца вздумает вернуться на место преступления. - Я решил заинтриговать эту надежду Крипо.
- О Боже, неужели вы думаете, что он может сюда прийти? - выдохнул он.
Я поджал губы.
- Кто знает? - Я как бы задавался вопросом, хотя сам никогда о таком не слыхал. - Так я пойду, взгляну на всякий случай, и спасибо за помощь.
- Не стоит благодарности.
Он был прав - смотреть было не на что. Поджигатель поработал хорошо. Я искал входную дверь, а натыкался на обгоревшие брусья - даже не знал, куда ногу поставить. Однако через окно была видна комната, где пол оставался в относительной сохранности. Надеясь - мало ли что бывает! - отыскать сейф, я пролез через окно в эту комнату.
Откровенно говоря, строгой необходимости в моем визите на Фердинандштрассе не было, но все-таки хотелось более ясно представить себе общую картину места происшествия. Мне это очень помогает - моя голова устроена, как книжка с комиксами. И я не слишком разочаровался, когда обнаружил, что полиция увезла отсюда сейф, оставив зияющую дыру в стене. И тут Ильман меня опередил, отметил я про себя.
Вернувшись к воротам, я увидел, что Вильгельм пытается успокоить пожилую женщину, лет шестидесяти, с заплаканным лицом.
- Это прислуга, - объяснил он. - Она только что появилась здесь: очевидно, была в отпуске и ничего не слышала о пожаре. Для нее это большое потрясение.
Полицейский спросил, где она живет.
- На Нойенбургерштрассе. - Она все еще всхлипывала. - Мне уже лучше, спасибо, молодой человек. - Она достала из кармана пальто маленький кружевной платочек - в ее больших крестьянских руках он выглядел так же нелепо, как салфетка в кулаке боксера Макса Шмеллинга. Но она не собиралась вытирать глаза, а вместо этого высморкалась - нос ее определенно напоминал маринованный грецкий орех, - и с такой силой, что я решил, что сейчас у меня с головы слетит шляпа. После этого уголком платка она вытерла свое широкое лицо. Смекнув, что у нее я сумею что-то разузнать о семье Пфарров, я предложил этой клуше подбросить ее домой на машине.
- Мне как раз по пути, - предложил я свои услуги.
- Мне не хотелось бы обременять вас.
- А вы меня совсем не обремените. - Я почти настаивал.
- Ну, если это так, то буду вам очень благодарна. Знаете, для меня это такой удар! - Она подняла коробку, лежавшую у ее ног Натертые до блеска черные туфли смотрелись на ее толстых ногах как наперсток на пальцах мясника. Звали ее фрау Шмидт.
- Вы очень добры, господин Гюнтер, - сказал Вильгельм.
- Ты преувеличиваешь, - ответил я, и это было действительно так, поскольку я взялся подвезти фрау Шмидт исключительно ради того, чтобы выудить из нее как можно больше сведений о пропавших хозяевах.
- Разрешите вам помочь. - Я подхватил коробку. Это была коробка от Штехбарта, официального поставщика форменной одежды рейха, и я сразу сообразил, что в ней, очевидно, форма для Пфарра. Я попрощался с Вильгельмом и направился к машине.
- Нойенбургерштрассе, - повторил я, когда машина тронулась. - Это недалеко от Линденштрассе? - Фрау Шмидт подтвердила мое предположение, объяснила, как лучше проехать, какое-то время помолчала и неожиданно заплакала снова.
- Какая ужасная трагедия! - всхлипывала она.
- Даже трудно себе вообразить.
Интересно, что Вильгельм успел рассказать ей? Чем меньше, тем лучше, подумал я. Если она очень сильно расстроилась, я не сумею ее толком расспросить.
- Вы полицейский?
- Я расследую дело о пожаре, - уклончиво ответил я.
- Вы, должно быть, очень заняты, а вам приходится из-за меня, старухи, ехать через весь Берлин. Может быть, там, за мостом, я выйду и дальше доберусь сама? Мне уже лучше, в самом деле.
- Не беспокойтесь. Кроме того, я хотел бы кое-что уточнить в связи с семьей Пфарров. Если, конечно, вы сейчас можете об этом говорить. - Мы переехали мост через канал Ландвер, а затем миновали площадь Бель-Альянс, в центре которой возвышалась гигантская Колонна мира. - Понимаете, по этому делу проводится следствие, и вы мне очень поможете, если расскажете о своих бывших хозяевах.
- Ну что ж, если вы считаете, что я могу содействовать следствию, расскажу, что знаю.
На Нойенбургерштрассе я припарковал свою машину и вслед за фрау Шмидт поднялся на третий этаж многоэтажного жилого дома.
Жилище фрау Шмидт не отличалось от других квартир людей ее поколения: мебель была прочной и внушительной - берлинцы не скупятся, когда покупают столы и стулья, - а в гостиной стояла большая печь, облицованная фарфоровой плиткой. Над темно-красным буфетом в стиле Бидермейер висела тусклая копия с гравюры Дюрера, столь же привычная в домах берлинцев, как аквариум в приемной врача. На буфете стояло несколько фотографий (среди которых конечно же была и фотография нашего обожаемого фюрера), а к большой бронзовой раме была прикреплена маленькая свастика, вышитая на шелке. Тут был и поднос с напитками, так что я взял бутылку шнапса и налил маленькую рюмочку.
- Выпейте это, и вам станет лучше, - сказал я, протягивая ей рюмку и раздумывая, как она отнесется к тому, что я налью немного шнапса и себе тоже. Но мне оставалось только завидовать, пока фрау Шмидт опустошала эту рюмку. Она вытерла свои толстые губы и села на обтянутый парчой стул у окна.
- Ну, как вы себя чувствуете? Вы могли бы ответить на несколько вопросов?
- Что бы вы хотели узнать?
- Ну, для начала, давно ли вы знакомы с господином и госпожой Пфарр?
- Гм, дайте-ка подумать. - В ней появилась какая-то неуверенность, и когда она заговорила, звук ее голоса напоминал скрежетание старого ржавого ведра, поднимающегося из колодца. Ее рот, со слегка выступающими вперед верхними зубами, напоминал рот Бориса Карлова. - Наверное, уже год.
Она привстала и наконец сняла пальто, под которым оказалось платье из тусклой ткани "в цветочек". На нее вдруг напал кашель, и она стала колотить себя в грудь, чтобы скорее прочистилось горло.
Все это время я стоял в самом центре комнаты, сдвинув шляпу на затылок и засунув руки в карманы. Я спросил ее, что это была за семья - Пфарры.
- То есть я имею в виду, как у них складывались отношения - мирно или они часто ссорились?
Она кивнула в знак согласия дважды.
- Когда я только поступила к ним, они были без ума друг от друга. Но, как только она потеряла свою работу в школе, все изменилось. Это все выбило из колеи, и скоро они начали ссориться. Он бывал дома нечасто, но когда появлялся, тут же начинался скандал. Именно так. Не обычная перебранка, как бывает в каждой семье, нет, они просто орали друг на друга, и с такой злостью, как будто испытывали настоящую ненависть. Наверное, раза два я видела, как она после этого плакала в своей комнате. Знаете, я не могла понять, что им, собственно, было делить. Дом у них был прекрасный - я с удовольствием убирала его, - за вещами они не гонялись, я никогда не видела, чтобы она тратила большие деньги на покупки. У нее было много красивой одежды, но ничего кричащего, вычурного.
- А бриллианты у нее были?
- Наверное, были, но я не помню, чтобы она когда-нибудь надевала их. Впрочем, я ведь бывала в доме только днем. С другой стороны, я помню случай, когда я вешала его пиджак и оттуда выпали серьги, но это были не ее серьги.
- Почему вы так думаете?
- Потому что это были серьги, а фрау Пфарр носила только клипсы. Я отметила это для себя, но никому ничего не сказала. Я же понимаю, что это не моего ума дело. Правда, мне кажется, фрау Пфарр догадывалась, что муж ей изменяет, она ведь была неглупой женщиной. Далеко не глупой. И я уверена, что именно поэтому она и стала так пить.
- А она пила?
- Как лошадь.
- А что вы скажете о господине Пфарре? Он, кажется, работал в министерстве внутренних дел?
Она пожала плечами.
- Я знаю, что он работал в каком-то правительственном учреждении, но понятия не имею, как оно называлось. Его работа была связана с законами - у него в кабинете висел диплом, - но он никому о ней ничего не рассказывал. И никогда не оставлял на столе бумаг, чтобы я не могла их прочитать. Разумеется, я и не стала бы туда заглядывать, но он всегда все убирал.
- А он часто работал дома?
- Иногда. Я знаю, что он много времени проводил в этом большом административном здании на Бюловплац - ну, вы знаете, там когда-то была штаб-квартира коммунистов.
- Вы имеете в виду здание, которое получил Немецкий трудовой фронт после того, как оттуда выгнали коци?
- Да, именно его. Господин Пфарр время от времени подвозил меня туда. У меня сестра на Бруненштрассе, и обычно после работы я доезжала до Розенталерплац на девяносто девятом трамвае. Но иной раз господин Пфарр бывал так любезен, что подбрасывал меня до самой Бюловплац, и я видела, как он входил в это здание.
- А когда вы последний раз видели господина и госпожу Пфарр?
- Две недели назад. Вы знаете, я была в отпуске - ездила на остров Рюген по путевке "Сила - через радость", - и незадолго до отъезда я ее видела.
- Ну, и что вы можете о ней сказать?
- Как ни странно, она хорошо выглядела, была спокойна. Скажу больше, без обычного бокала с вином. Сказала мне, что собирается на воды. Она часто туда ездила. Я даже подумала, что она решила "завязать".
- Понятно. А сегодня утром, если не ошибаюсь, вы ездили на Фердинандштрассе к портному?
- Не ошибаетесь. Я часто выполняла небольшие поручения господина Пфарра. Он был слишком занят, чтобы ходить по магазинам, и платил мне отдельно, если надо было что-то купить для него. Перед тем как уехать в отпуск, я получила от него записку с просьбой забрать у портного его костюм.
- Так вы говорите, он просил вас забрать его костюм?
- Да, мне кажется, речь шла о костюме.
Я взял коробку.
- Вы не возражаете, если я посмотрю, что там лежит, фрау Шмидт?
- Смотрите, чего уж там. Все равно он ему не понадобится.
Но, еще не снимая крышки, я точно знал, что находится в этой коробке, и не ошибся. Этот черный цвет, напоминавший цвет мундиров отборных кавалерийских полков кайзеровской армии, эту нашивку справа на воротнике с двойным знаком молнии и этот римский орел и свастику на левом рукаве нельзя было спутать ни с чем. Три звездочки на петлице на воротнике слева свидетельствовали о том, что владелец формы имел чин капитана или что-то вроде того - у эсэсовцев есть свое специальное название. К правому рукаву был прикреплен клочок бумаги. Это был счет от Штехбарта на 25 марок на имя гауптштурмфюрера Пфарра. Я присвистнул.
- Значит, Пауль Пфарр был "черным ангелом".
- Никогда бы этому не поверила, - сказала фрау Шмидт.
- Вы хотите сказать, что никогда не видели его в форме?
Она покачала головой.
- Я даже не видела, чтобы она висела в шкафу.
- В самом деле?
Я начинал сомневаться, стоит ли ей верить, но, с другой стороны, зачем ей было мне лгать? В наше время адвокаты - немецкие адвокаты, работающие в государственных учреждениях, - часто состоят в СС. Я догадался, что Пфарру нужна была эта форма только для особых, торжественных случаев.