- Мира, я очень ценю твою заботу, но не принимай, пожалуйста, близко к сердцу мою усталось. Она ровным счетом ничего не значит.
День выдался пасмурным, туманным. Небо сковали свинцовые тучи, грозившие проливным дождем.
К завтраку вылез осоловелый Кинрю с заспанными глазами, которые теперь превратились и вовсе в едва различимые щелочки.
- Ну, как Камилла? - осведомился он, намазывая на ломоть сдобного белого хлеба толстый слой масла. В еде он оканчательно и бесповоротно перенял русские традиции.
- Ты, как всегда, оказался прав, - вынужден был я признать справедливость его слов, как это было для меня ни прискорбно.
Утолив голод, я переоделся, набросил поверх фрака серый сюртук и направился к госпоже Сычевой, все еще не утратив надежды разыскать мадемуазель Камиллу.
- Яков Андреевич! - обрадовалась хозяйка уютного домика недалеко от Сенной. Я прошел в маленькую гостиную, уставленную далеко не новой мебелью, свидетельствующей о небольшом достатке вдовы.
- Добрый день, Дарья Степановна, - приветствовал я ее. Мы были знакомы еще с войны, на которой она потеряла сына, а я утратил лучшего друга.
Дарья Степановна распорядилась поставить чай, и через несколько минут мы уже сидели за самоваром.
- Камилла раньше служила у меня, - сказала хозяйка. - Именно я и давала ей рекомендации, чтобы устроиться к графине. Ничего плохого я о ней сказать не могла, - Дарья Степановна хлебнула свежезаваренного чая и продолжила:
- Признаться, я была удивлена, что она попросилась обратно. У Картышевых и жалование больше, да и вообще… Престиж, так сказать, - она пожала плечами и спросила заинтересованно:
- А что все же произошло? Камилла должна была зайти, а ее все нет и нет. Даже не знаю, что и думать…
- Я тоже хотел бы узнать ответ на этот вопрос, - ответил я, так и не удовлетворив ее любопытства. В итоге мой визит к Сычевой оказался безрезультатным.
Я отодвинул на окошке кретоновую занавесь. По улице сновали мелкие чиновники с кокардами на фуражках, юные гимназисты, а вдалеке замаячила фигура знакомого квартального надзирателя.
Я наспех распрощался с Дарьей Степановной и опрометью выскочил под дождь, чтобы успеть за Медведевым, который с некоторых пор возглавлял одну из столичных полицейских управ.
У меня основательно намок сюртук, прежде чем я нагнал его и ухватил за плечо прямо у Литовского замка, в котором располагались казармы Гвардейского экипажа.
- Здорово, Лаврентий Филиппович! - приветствовал я его. - Давненько не виделись!
- Яков Андреевич, вы ли это? - весело осведомился Медведев. - Увидел вас, и на душе точно ангелы запели.
- Лукавите, - заметил я, улыбаясь.
- Никак нет, - обиделся Лаврентий Филиппович. -Сердце сомлело от радости, - он оскалился белозубой улыбкой и по-заговорщически мне подмигнул.
"Вспомнил былое", - подумал я.
Медведев в масонах не состоял, но помогал мне по настоятельной просьбе одного из братьев, занимающего в столичной полиции весьма влиятельную должность.
- Много с тех пор воды утекло, Яков Андреевич, как вы в последний раз нас своим визитом удостоить изволили, - выговорил Медведев.
Неужели соскучился? Я едва удержался от язвительного замечания, потому как с Лаврентием Филипповичем мы друг друга на дух не переваривали, хотя при этом всегда за ручку здоровались. Зато, не будь на то особой нужды, готов поспорить, за две версты бы друг к другу не подошли.
- Ну вот как раз случай-то и пришелся, - ответил я. - Потолкуем?
- Чего же не потолковать? - не возражал Медведев. -Коли о деле.
- О деле, само собой, - согласился я, поеживаясь от холода. Сентябрь - сентябрем, а все-таки осень! Дождь лил не переставая, усиливаясь с каждой минутой. Мы стояли у низких и тяжелых ворот, проделанных в башне, выходящей к Литовскому мосту. Два ангела с крестом на фронтоне потемнели от сырости.
- Хорошо бы здесь тюрьму разместить, - мечтательно протянул Медведев.
- Это от чего же? - удивился я. Логика моего собеседника нередко заводила меня в тупик.
- Да место удобное, - ответил он. - Преотличные бы казематы вышли, только решеток на окнах не хватает.
Спорить я не стал, справедливо рассудив, что ему виднее.
- Извозчика бы поймать, - предложил Лаврентий Филиппович. - Все комфорту-то больше, чем мокнуть на улице.
Он шагнул прямо в лужу и замахал рукой, наконец остановив экипаж. Возница - видно с первого взгляда - пропойца, карета - самая, что ни на есть, колымага, а выбирать-то не приходится! Так мы и нырнули с Медведевым в экипаж.
- Водочки бы, - мечтательно заметил Лаврентий Филиппович. - Вмиг бы согрелись, - блаженно фантазировал он, а у самого, как и у меня, зуб на зуб не попадал.
- Куда изволите? - поинтересовался пьяный извозчик, прежде чем тронуться с места и выехать из грязи.
Мы с надзирателем переглянулись. Он вопршающе уставился на меня и подобострастно осведомился:
- У вас-то, поди, дела поважнее моего будут?! Трогать-то куда, соизвольте определиться!
Я так и не понял, издевается надо мной Медведев или и впрямь заискивает, но ответил:
- На Невский, - мой особняк располагался неподалеку.
- Так какое у вас до меня дело имеется? - Лицо Лаврентия Филипповича обрело серьезное выражение, я бы даже сказал, сделалось суровым. Он, не мигая, уставился на меня своими холодными бледно-голубыми глазами в окаймлении золотисто-рыжих ресниц.
- Я разыскиваю мадемуазель Камиллу Данре, - фамилию камеристки я выведал у любезной Дарьи Степановны. - Она исчезла со вчерашнего вечера.
- Вы обратились по нужному адресу, - ответил Медведев, поглаживая чисто выбритый подбородок.
Я воспрянул духом:
- Мадемуазель числится в задержанных?
Медведев хмыкнул.
- Мадемуазель, - произнес он медленно, выдержав лакомую паузу, - числится в невинно убиенных. А может, не так уж и в невинных? - Лаврентий Филлипович снова мне подмигнул, отчего мне и его захотелось приобщить к тому же разряду. Сердце мое упало, и последние надежды развеялись.
- Что же с ней сталось? - с замиранием в груди осведомился я.
- Труп интересующей вас особы, - продолжил надзиратель под грохот экипажа, - обнаружен на набережной Крюкова канала с явными следами насильственной смерти от удушья и с рекомендательными письмами при себе. А писаны они на названное вами имя, - добавил Медведев самодовольно. - Ранним утром, часов около семи, о такой вот находке сообщил в управу лавочник Коровкин Иван Семенович.
- Ясно, - сказал я со вздохом, заключив, что расследуемое мной дело приняло нешуточный оборот. Одной-то жертвой оно не ограничилось! А преступник, по всему видно, шутить не любит.
- Вы удолетворены? - осведомился Медведев, довольный произведенным эффектом.
- Весьма, - ответил я коротко и удержался от комментариев.
- Приехали, - сообщил извозчик.
- Если что, - крикнул мне Медведев в догонку. - Любезно просим пожаловать!
Я отозвался:
- Пренеприменно!
Итак, у меня оставался адрес Радевича, Камилла мне ничем уже помочь не могла. Смерть ее я не оплакивал, но тем не менее сожалел о случившемся.
- Яков, что с вами? - всплеснула руками Мира, когда я вернулся домой, продрогший и вымокший до нитки. - Вы сумасшедший, - заклчила она и бросилась отдавать распоряжения по поводу ванны, стола и одежды. - Это же надо! - причитала она, а я тем временем ушел к себе в кабинет глотнуть горячего кофе с коньяком и облачиться в домашнее платье.
Приведя себя в порядок, я имел долгую беседу с Кинрю, который советовал мне не соваться к Радевичу в одиночестве. Кто знает, что можно ждать от такого человека, если именно он и есть преступник? Вот только его мотивы по-прежнему оставались мне не ясны.
Я извлек из тайника пистолет, оделся как можно теплее и, под негодующими взглядами Миры, вместе с Кинрю, скрывающим свое лицо за капюшоном белого шерстяного бурнуса, отправился разыскивать дворянина Радевича, заподозренного мною во всех тяжких грехах.
Я снова решил ехать на извозчике, которого без труда остановил почти у самого дома. Рысак понес нас в сторону Полторацкого переулка, где, по моим сведениям, и должен был проживать убийца.
Дождь продолжал накрапывать, монотонно настукивая по крыше. Брызги из под колес экипажа летели в разные стороны. Кучер пару раз крикнул зазевавшемуся прохожему: "Поберегись"!
"Вот, дурни-то еще!" - пробурчал он недовольно, объезжая огромную бездонную лужу, отражавшую почти половину улицы, и хмыкнул: "Ретивые-то лошадки долго не живут!"
Петербург окунулся в туман, будто в густое сливки, дома, люди, экипажи сделались едва различимыми в сумеречном полумраке.
- Барин, приехали, - сообщил извозчик, намеренно игнорируя Кинрю, который нечаянно приоткрыл лицо.
Мы выбрались из кареты по уши в грязи. Я расплатился с извозчиком, взял Кинрю под локоть, и мы торопливо устремились с ним к освещенному подъезду. Я был почти полностью уверен, что дворянина Радевича дома не застану, но все еще продолжал на что-то надяться.
Кинрю позвонил, двери открывать, однако, никто не торопился. Мы переминались с ним с ноги на ногу, я то и дело поправлял свою шляпу, а Кинрю кутался в капюшон. Дождь усиливался, и я чувствовал, что начинаю простужаться. В горле першило, меня знобило, и я все время подкашливал. Что уж было говорить о Кинрю, привыкшем к совсем другому климату?!
- Яков, а вы уверены, что мы сможем здесь кого-то застать? - поинтересовался японец.
- Если говорить откровенно, то - нет, - признался я, поеживаясь от того, что вода стекала мне за воротник сюртука.
От стремительного порыва ветра приоткрылась калитка в чугунной литой ограде.
- Скорее сюда! - позвал Кинрю, и я поспешил за ним. Мы оказались во дворе двухэтажного особняка, окруженного маленьким сквером.
- Кто здесь? - прохрипел пожилой простуженный голос, обладатель которого отворил деревянную дверь на несмазанных петлях.
В потемках я разглядел кирпичную боковую пристройку, довольно скромных размеров и предположил, что вижу перед собой, по всей видимости, флигель привратника. Мои догадки оказались верны.
- Чего изволите? - осведомился все тот же голос и закашлялся. - Хозяина дома нет, - буркнул он, предупреждая наши вопросы. Я, наконец, адаптировался в темноте, точно заправский филин и смог рассмотреть старомодного пожилого господина в домашнем платье и туфлях на босу ногу. В руках он сжимал огарок большой свечи.
- Господин Радевич здесь проживает? - громким голосом поинтересовался я, стараясь перекричать завывания ветра, так как пройти внутрь помещения нас никто не приглашал.
- Я же сказал, что Родион Михайлович отсутствуют, -раздраженно повторил привратник, недовольный тем, что ему приходится стоять на ветру по воле каких-то чумазых незнакомцев. Меня он не видел, а вот Кинрю рассмотрел. Ветер как раз откинул капюшон у него с лица.
- Мы можем его дождаться? - я снова попробовал перекричать стихию.
- Никак нет, - ответил пожилой господин. - Они за границу отбыть изволили.
- Куда? - спросил я в отчаянии.
- Не знаю, - человек с подсвечником пожал плечами. -На предмет незваных гостей не было оставлено никаких распоряжений, - добавил он и захлопнул дверь. Мы с Кинрю переглянулись, он оставался по-прежнему невозмутимым, я только завидовал его выдержке. В лице этого японца Орден мог бы приобрести и в самом деле настоящее сокровище. Мне показалось, что даже непогода не производит на моего друга особого впечатления.
- Что будем делать? - осведомился он у меня, а мне и самому хотелось задать ему тот же вопрос. И тем не менее, мне довольно быстро удалось справиться с собой и вспомнить, что сыщик здесь все-таки я.
- Думаю, надо дождаться ночи, - высказал я свое предположение. - И обыскать это… - я задумался, подыскивая подходящее слово.
- Логово, - подсказал Кинрю.
Я согласился:
- Оно и верно, логово! - А как иначе назвать дом, где обитает убийца? Почему-то я уже не сомневался в том, что Радевич и есть тот человек, от руки которого погибли и Таня и мадемуазель Камилла. Хотя я все-таки потрудился и проверил как мог, где провел ночь убийсва князь Корецкий, отправив к нему в дом своего человека. Стремянной Гришка, добрый малый, конюх, холивший Ласточку, мою верховую лошадь, был вхож в княжескую дворню, так как на него положила глаз одна тамошняя девка, кажется, горничная княжны Марьи, младшей сестры Павла. Она-то и сказала ему, что князь в те роковые сутки из столичного особняка никуда не отлучался.
Мы миновали пять-шесть комфортабельных барских домов, пару магазинчиков и останавились на углу, где примостился небольшой опрятный трактирчик.
Пожалуй, мне не хватит красноречия и литературного дара живописать словами, то наслаждение или, я бы даже сказал, райское блаженство, которое я почувствовал, шагнув с промозглой и ветряной улицы в тепло уютной портерной, где за невысокой, но чистой стойкой бородатый хозяин этого питейного заведения разливал довольно темное пенистое пиво всем желающим с монетами в тугих кошельках.
Уже за дубовым столом, с деревянной кружкой в руках, в которой пенилось горькое пиво, я вспомнил о своей простуде, которая одолевала меня весь вечер, и закашлялся, сделав несколько глотков. Пиво оказалось добрым, но холодным.
- Плохо дело, - заметил японец. - Надо бы домой возврашаться!
Я запротестовал:
- Ни за что, - так как собрался раскопать в особняке Родиона Михайловича нечто чрезвычайно важное, хотя вряд ли смог бы членораздельно сказать, что именно!
- Вы больны! - настаивал Кинрю, мне нечего ему было возразить, и все же я продолжал упорствовать. В моем кабинете хранилась тинктура, оставленная мне на память. Я был уверен, стоит мне только проглотить пол-чайной ложечки этой сладковатой жидкости, и все мое нездоровие снимет, как рукой. Но, к сожалению, лекарство моего друга Алексея Лунева, спасшего мою жизнь под Лейпцигом, пылилось в домашнем шкафу, рядом с той самой потайной дверью, прикрытой коричневым гобеленом.
Минуты шли, наконец, трактир почти опустел. Только один лохматый, помятого вида пьяница храпел под лавкой.
- Закрываемся, - сказал хозяин в длинной суконной чуйке.
Мы не стали спорить с трактирщиком и мирно удалились под дождь.
- До чего же я не люблю такую погоду! - воскликнул я, поднимая воротник. Кинрю ничего не сказал, только улыбнулся, мягко и как-то снисходительно.
"Вот еще, самурай!" - сердито подумал я, однако, признав, что и масонам не чуждо ничто человеческое.
- Надо Ваньку Беззубого найти, - придумал я. - Он с замками справляется только так!
- Где же его теперь сыщешь? - удивился Кинрю. - Он поди давно на съезжой.
- Увы, - согласился я. Медведев при нашей встрече, тоже обмолвился, что видел Беззубого в полицейском участке.
- Я помогу, вам, Яков Андреевич, - задумчиво произнес Кинрю. - Отмычки-то и при мне имеются. - Японец вообще никогда не переставал меня удивлять. Мне было известно, что он у себя на родине принадлежал к довольно древнему и известному роду и владел основными дисциплинами ниндзюцу, или, как он сам говорил, добродетелями. Он никогда их мне не открывал, словно сам был связан клятвой, не менее древней и страшной, чем моя. И, тем не менее, иногда применял свои искусства на практике. Кинрю прекрасно владел холодным оружием и умел быть невидимым, как никто другой. Но вот про отмычки я слышал впервые.
По мокрому тратуару мы вернулись обратно, в переулок, именуемый Полторацким. Вновь встречаться с привратником нам не хотелось, поэтому калитку мы обошли стороной и нырнули прямо в парадный подъезд.
- Яков Андреевич, вы бы посмотрели на улице, пока я тут… - Кинрю опасливо оглянулся по сторонам. Я признал справедливость его слов и занял свой пост у фонаря, излучающего неяркий свет. Улица оказалась на диво пустынной, ни одного прохожего вогруг. Только прошмыгнул какой-то солдат во фризовой шинели и скрылся с глаз, словно растаял, как призрак.
- Готово, - шепнул японец, и мы наощупь стали пробираться по дому.
- Темень-то какая, хоть глаз выколи! - заметил я, обо что-то споткнувшись и едва не вытянувшись на паркетном полу.
- Надо свечу зажечь, - ответил Кинрю. Постепенно глаза привыкали к темноте, и я рассмотрел на низком угловом столике подсвечник с застывшей, почти новой свечей, которую мне удалось разжечь практически без труда.
Вспыхнул пляшущий огонек, отбрасывающий тени на стены, украшенные римским орнаментом. Кинрю засмотрелся на огромную скульптуру грифона.
- У вас, европейцев, - промолвил он, - испорченное воображение.
Я усмехнулся:
- Неужели мне стоит воспринимать твои слова, как оскорбление?
- Нет, - Кинрю покачал головой. - Скорее, как констатацию неопровержимых фактов. - Он рассуждал с превосходством представителя древней цивилизации, убежденного в собственной правоте. Мне не хотелось с ним спорить, поэтому я смолчал.
Кинрю продожал высказывать свое мнение:
- Туловище льва, орлиная голова, крылья! - японец пожал плечами. - Это же чудовищно!
Наконец я не удержался:
- По-моему, это скорее восточные традиции, чем западные.
Кинрю ничего не ответил, но мне показалось, что мои слова его не убедили.
Я начал обыскивать книжные полки, а Кинрю взялся трясти шкафы, столы и письменные принадлежности. Постепенно я переключился на гардероб, а затем вышел на винтовую лестницу, которая вела в будуар. Я со всех сторон осмотрел старинную картину в массивной тяжелой раме, рассчитывая найти что-нибудь вроде скрытого тайника. Однако картина оказалась обыкновенной репродукцией Ван Дейка в духе барокко. Горячий воск больно капал мне на ладони, поэтому я поставил подсвечник на круглый столик и зажег два светильника. Комната сразу же преобразилась.
Вошел Кинрю:
- А если нас заметит привратник?
- Я думаю, он давно уже спит мертвым сном, - легкомысленно отмахнулся я от него.
Кинрю не стал спорить, а только сделал задумчивое лицо и оставил меня изучать будуар предпологаемого убийцы в одиночестве. Однако я так ничего и не обнаружил в этом интимном помещении, куда, как я догадывался, Радевич и водил легковерную Татьяну.
Я покинул будуар и взялся за обыск зеркальных площадок на лестнице. Кинрю тем временем осматривал бельэтаж. Мне пришло в голову присоединиться к нему, и я поднялся на второй, парадный этаж особняка. Мы все перевернули вверх дном, но так ничего и не обнаружили. Дело осложнялось еще и тем, что, в общем-то, ни один из нас даже смутно не представлял, чего же он ищет. Но чем не шутит лукавый?!
- Не может быть, чтобы мы ничего не нашли, чего-нибудь, что доказывало бы, что Радевич - преступник! - Я просто негодовал.
- Если ваши предположения верны, - уверил Кинрю, -Мы обязательно, что-нибудь отыщем. А если - нет, то… -он развел руками. Я вспомнил, что в скором времени Кутузов потребует от меня отчета, и вздохнул.
- Не расстраивайтесь, - Кинрю не привык к тому, чтобы я терял надежду. - Вы обязательно что-нибудь придумаете!
Мне бы его уверенность!