- Благодарю вас, сударь, - Мира склонила голову, и ее роскошные волосы цвета вороного крыла рассыпались по обнаженным плечам.
У Рябинина пересохло в горле, и я понял, что Серж пропал. Ходили слухи, что кавалергард был пылким поклонником цыганской певецы Стеши. Но цыганка была московской знаменитостью, а Мира… Мира здесь. Как я недавно убедился, в северной столице уже поговаривали о ее таинственности, о красоте, о прекрасном голосе, так что Рябинину спасения не было. Только вот как поведет себя Мира?
Индианка предложила гостю присесть в глубокое кресло, и Серж послушался безоговорочно. Наблюдая за его поведением, я решил, что было бы неплохо использовать Миру как осведомителя. Идея, конечно, не комильфо, но куда деваться? Уж она-то, конечно, Рябинина бы разговорила.
Я пригласил всех в столовую, где был уже накрыт стол на четыре персоны, а сам поднялся в свой кабинет, где извлек из тайника эмалевый перстень. Сапфир переливался всеми своими гранями в свете единственной свечи. Взгляд мой остановился на тетради, к которой я сегодня так и не прикоснулся. И что бы сказал Иоанн Масон, глядя на это?
Но сокрушаться не было времени. Окольцевав безымянный палец, я дернул шнур от звонка, водрузив картину на положенное ей место. Потом велел камердинеру немедленно пригласить ко мне Миру, которая не заставила себя ждать. Волосы она убрала в прическу a la grecque, в ушах засверкали бриллиантовые серьги, платье из шелка, задрапированное на античный манер, только подчеркивало ее неординарность.
- Яков, вы меня звали? - спросила она заинтересованно, поглаживая тонкой рукой бархатную обивку моего канапе. От Миры исходил кружащий голову, опьяняющий аромат восточных духов.
- Да, - я кивнул и издали, очень осторожно приступил к изложению своей необычной просьбы, опасаясь полностью утратить ее расположение. Но, как оказалось, мой страх не имел под собой никакой серьезной причины. Мира ничуть не была удивлена моим не вполне корректным предложением.
- Я сразу поняла, что именно в этом, Яков, и будет заключаться ваша просьба, - сказала она. - Буду рада оказать вам услугу, - в глазах ее заплясали игривые огоньки.
Ни с того, ни с сего я подумал, что эта женщина может принести мужчине или неземное блаженство, или, что более вероятно, погибель.
Рябинин с Кинрю уже ждали нас за резным дубовым столом, заставленным всевозможными яствами. Не зная пристрастий гостя, я решил не рисковать и не угощать его своими излюбленными блюдами восточной кухни. Стол был накрыт крахмальной камчатой скатертью, которая свежо похрустовала при каждом прикосновении. На ней красовался рыбник из осетрины, цыплята в блестящем желе, груши и прочие вкусности, да несколько бутылок моего любимого шамбертена.
К моему великому удивлению, Кинрю и Рябинин, похоже, нашли общий язык, скорее всего, конечно, не японский, и мило беседовали, ожидая хозяина.
В тот миг, когда появилась Мира, Рябинин присвистнул.
- Что с вами, Сергей Арсеньевич? - невинно осведомился я, изображая из себя глуповатого простофилю.
- Dieu! mon dieu! - затороторил он всуе имя господне, что, в принципе, для меня как масона было оскорбительно, но я промолчал, понимая, что благодаря его слепому восторгу в скором времени обрету la possibilite d`une conquete, говоря русским языком, возможность победы.
Мира улыбнулась усатому ловеласу своей самой обворожительной улыбкой и села за клавикорды. Голос ее звучал божественно, словно созданный для высокого искусства.
- Сирена, - прошептал, к моему удовольствию, растроганный Серж.
За столом завязалась светская беседа.
- Я слышал, что вы в Преображенском полку служили, -произнес Сергей Рябинин задумчиво. - Отчего же в отставку подали? Или блеск аксельбантов разонравился?
- По случаю ранения в сражении, кем-то окрещенным "Битвой народов". - ответил я.
- Так, значит, под Лейпцигом воевали, - понял Серж и сказал с почтением:
- Наш человек, герой!
- Каждый выпоняет свой долг, - ответил я с пафасом.
- Messieurs, - взмолилась Мира, изображая из себя легкомысленную красавицу. - Давайте сменим тему разговора!
- Яков Андреевич, и где вы только раздобыли это бесценное сокровище?
Я ответил туманно:
- В стране коралловых жасминов и "Рамаяны".
- Мне говорили, - признался Рябинин, - что вы человек странный.
Я промолчал в ответ, и гость мой на эту тему тоже больше ни словом не обмолвился. Серж поглядывал на мой палец с эмалевым кольцом, а меня так и подмывало спросить его, не знает ли он имени его владельца. Однако я полагал, что всему свое время, и поэтому не торопил события.
После недолгого молчания Мира заговорила первой. Речь, в частности, зашла о природной жестокости мужчин.
- Ну так докажите же нам свое мнение! - горячился Сергей Арсеньевич. - Я, допустим, существо безобидное и ранимое, - сообщил он, кокетливо стреляя бархатными глазами.
- Ну, возьмем, к примеру, поединки, - вслух рассуждала Мира. - Разве женщине придет в голову стреляться?
- Позвольте, - перебил ее Серж. - Это же вопрос чести. Честь - высшее достоинство благородного человека, и порой она крайне нуждается в защите!
- Согласна, - сказала Мира. - Но не таким же варварским способом!
- А на вашей родине способы более гуманные? - парировал офицер.
- Речь не идет об Индии, - возмутилась Мира. - Я говорю о так называемых европейских странах, жители которых, считают себя людьми цивилизованными, - индианка перевела дух и продолжила:
- Например, я слышала, что совсем недавно стрелялся князь Корецкий, - Мира не обращала внимания на протестующие жесты ее пылкого поклонника. - Если даже такие люди!.. -возмущалась она. - А ведь за ним-то не водилась слава бретера!
Рябинин едва сдерживался, чтобы не взорваться, его щеки побагровели, от чего он перестал казаться знойным красавцем.
- Вы не правильно осведомлены! - Серж негодовал. -Эта дуэль не состоялась. Радевич вовремя спохватился и принес ему свои извине… - Рябинин осекся на полуслове, поздно сообразив, что болтает лишнее.
Я развернулся к окну таким образом, что мое лицо оставалось только в поле зрения Миры, и подмигнул своей юной сообщнице, так как она явно заслуживала аплодисментов. Теперь благодаря ее скромному участию мне стало известно имя таинственного любовника покойной графини. Кинрю посмеивался, расправляясь с цыпленком, он-то нашу игру раскусил почти с самого начала, это вам не шахматы, это куда более примитивно!
Я велел передать кучеру, чтобы запрягал экипаж, полагая, что prince Корецкий уже заждался, поскольку был предупрежден Рябининым о нашем предстоящем визите.
В карете Сергей Арсеньевич, начиная уже кое-что понимать, осведомился:
- Почему вы так интересуетесь князем Павлом и этой его проклятой дуэлью? Вы полагаете, я не заметил, что ваша индианка только и делала, что подначивала меня?
Я подумал, что Серж себе явно льстит, он ведь и в самом деле ничего не заметил. Когда в его красивую, но пустую голову закрались первые подозрения, было уже слишком поздно.
- Право же, mon cher, вы преувеличиваете.
- Не думаю, - произнес он встревоженно. - Ведь вы так и оставили без ответа мой вопрос, а это наводит на размышления. Что-то здесь нечисто! - заявил Рябинин уверенно.
- Вы, вероятно, слышали о загадачном убийстве графини Картышевой, - начал я вдоваться в подробности. Делать мне этого не хотелось, но обстоятельства обязывали.
- Ах, вот из-за чего весь сыр-бор! - стукнул себя по лбу горе-секундант. - Неужели вы подозреваете Корецкого в смерти Татьяны? - искренне изумился он. - Князь - не тот человек, - заявил Серж с уверенностью. - Стреляться - да, но чтобы руку поднять на женщину?! Это уж вы хватили!
Я не стал возражать:
- Возможно.
В этот момент я подумал о Камилле, о которой как-то забыл, увлеченный разговором о поединках. Она так и не пришла. На меня словно повеяло кладбищенским холодом, я так и видел мадемуазель где-нибудь с перерезанным горлом или простреленной головой. Неужели она унесет все свои секреты с собой в могилу?
- Что с вами? - Сергей Арсеньевич заметил мое сотояние. - У вас даже губы побелели! - воскликнул он. - Вы напуганы? Я вас уверяю, князь Павел - не убийца!
Я смог лишь тихонько кивнуть в ответ, так как перед моими глазами маячил могильный камень.
- Не уберег душу людскую? - вопрошал с небес громовой голос.
Я в ответ еле слышно прошептал:
- Errare humanum est! Однако Рябинин меня расслышал.
- Что вы там на латыни про ошибки толкуете? - осведомился он.
Я перевел:
- Человеку свойственно ошибаться!
- С Корецким как раз тот случай! - снова заладил Серж свое, но взгляд своих жарких глаз от эмалевого перстня не отводил.
- Неужели вам мой перстень так понравился, что вы только на него и смотрите всю дорогу?! - поинтересовался я, окончательно придя в себя после своего мрачноватого видения.
Рябинин смутился:
- Сапфир играет красиво, огранка тонкой работы, - это он в полумраке экипажа рассмотрел. Я с трудом удержался от улыбки.
- Ой ли?
Карету снова тряхнуло, Рябинин уперся локтем мне в бок.
- У вас все хиханьки да хаханьки, - обиделся он. -Нехорошо обижать нового друга.
Я серьезно согласился:
- Нехорошо. Только в чем же обида?
- Видал я уже где-то это ваше кольцо, только вспомнить никак не могу, где именно, - Сергей Арсеньевич нахмурился, наморщил лоб и обхватил свою голову руками, от чего стал похож на скульптуру античного мыслителя.
- А не у князя ли? - осведомился я, снимая перстень и поднося его поближе к глазам Сергея.
- Нет - возразил Рябинин. - Точно не у Корецкого, -уверенно заверил меня кавалергард.
Я стал осознавать, что одна из моих блестящих версий затрещала по швам. Но, слава всемогущему Богу, у меня оставалась еще одна, и не менее блестящая!
- Как мне снова увидеть Миру? - жалобным голосом спросил меня Серж, выходя из кареты. Яркий сноп солнечного света ударил нам обоим в глаза, и я зажмурился. Не люблю такие ослепительные закаты!
- Яков, я к вам обращаюсь, - настаивал Рябинин.
- Вот бы с ней и поговорили на эту тему! - я усмехнулся, прекрасно понимая, что бравый кавалергард не будет пользоваться успехом у моей индианки.
- Так я могу нанести вам новый визит?! - обрадовался Рябинин, сверкнув черными глазами, и ослепительно заулыбался.
- C`est bien, - ответил я. - Хорошо!
Я с удивлением обнаружил, что выступаю в роли Мириного опекуна.
Водрузив кольцо на свое прежнее место, я в сопровождении моего нового друга направился в сторону княжеского особняка, который встречал нас огромными колоннами куполообразной ротонды.
Миновав анфиладу освещенных лампами комнат с высокими потолками, мы вошли в парадный зал, где нас ожидал Корецкий.
Я с интересом оглядывался по сторонам. Нередко жилище способно так много поведать о склонностях и пристрастиях своего хозяина!
Стены особняка были укращены величественным античным орнаментом, от всей обстановки веяло холодом имперского Рима. Я невольно поежился, и мне показалось, что на Сергея этот монументальный дом производит такое же впечатление. Но я мог и ошибаться. Как никак, он давно водил дружбу с его хозяином!
Корецкому на вид было лет около тридцати пяти-сорока, он производил впечатление серьезного человека, я бы даже сказал - сурового, мрачного. Взглянув на него единожды, я был готов оправдать Татьяну во всех ее смертных грехах. Одет, тем не менее, Павел был с иголочки, франтом: темно-серый фрак с чуть завышенной талией, черный бархатный воротник, фарфоровые пуговицы, мышиные панталоны.
Я представился:
- Яков Андреевич Кольцов, отставной поручик Преображенского полка, - и протянул хозяину руку для рукопажатия. На пальце синим огнем сверкнул сапфир в перекрестном свете свечей.
Квадратный, словно выточенный из куска мрамора подбородок князя задрожал.
Он глухо спросил:
- Откуда у вас это кольцо?
Пожалуй, я такого вопроса не ждал и воспринял его слова как откровенный цинизм. Мелькнула невероятная догадка: может, каяться начнет?
- Нашел, - ответил я честно.
Князю удалось взять себя в руки.
- Вероятно, - коротко бросил он.
- Вспомнил! - воскликнул Рябинин. - Ну, конечно же!
- Что вы вспомнили? - я затаил дыхание.
- Да это же перстень Радевича!
Лицо князя Корецкого стало чернее тучи.
- Серж, я же вас просил не упоминать при мне имени этого человека, - произнес он с нескрываемым гневом. Пожалуй, мне бы не хотелось встретиться с ним лицом к лицу у барьера. Что-то подсказывало мне, что с князем Корецким шутки плохи!
- Ах, да, - Рябинин снова спохватился, но слишком поздно. Мой главный подозреваемый обрел, наконец, фамилию.
У Сержа был жалкий вид, до того ему было неприятно. Он даже рот ладонью зажал, чтобы еще о чем-нибудь невзначай не проговориться.
- Из-за чего вы хотели стреляться с Радевичем? -спросил я Корецкого напрямик.
- Это личное дело, и я не обязан перед вами отчитываться! Вы за этим просили Рябинина представить вас? - осведомился он возмущенно и заходил взад-вперед по огромной светлой комнате, меряя размашистыми шагами блестящие паркетные плиты.
- Да, - согласился я. - Для меня очень важно это выяснить.
- Мне бы не хотелось вас оскорблять, - сухо проговорил Корецкий. - Но…
Я перебил его:
- Речь идет о Татьяне и ее убийце! Вы просто обязаны рассказать мне обо всем.
- Вы полицейский? - изумился князь Павел и несколько сбавил тон.
- Не совсем, - я выразился туманно, но отрицать не стал. Корецкий явно заинтересовался и посмотрел на меня уже иными глазами.
- Занятно, - промолвил он и остановился, перестав изображать из себя маятник от часов. - Я думал, что со смертью графини эта история исчерпана, - Корецкий поморщился, было заметно, что этот человек явно не страдал от горя, скорее он чувствовал облегчение от того, что "эта история", как он выразился, так благополучно разрешилась, на его взгляд.
- Вы узнали о неверности своей невесты? - высказал я свое предположение.
- Да, - ответил он с неохотой. Казалось, что слова, которые он вынужден говорить, причиняют ему физическую боль. Я сделал вывод, что Татьяна сильно ударила его по самолюбию. - Я случайно стал свидетелем отвратительной сцены… -князь замолчал. - Я надеюсь на вашу деликатность и порядочность, - произнес он, встревоженно заглянув мне в глаза. -Огласка весьма нежелательна, - добавил Корецкий. - Стыдно признаться, но я был вынужден следить за графиней и подкупить ее горничную. От нее я узнал, что Татьяна ездила в Оршу, где неделю прожила у любовника. И это девушка из порядочной семьи!
- О времена, о нравы! - чуть-слышно прокомментировал Рябинин и снова зажал свой рот, в этот раз платком, под грозным взглядом Корецкого. Вторую руку он поднял над головой, тем самым сообщив, что сдается.
- Вот тогда я его и вызвал, - продолжил князь. - И ему это вовсе не понравилось. Мерзавец, каких свет не видывал, да еще и трус! Сережу, - он кивнул на Рябинина, - я взял в секунданты. Но Таня погибла, а Радевич принес свои извинения, которые я счел для себя возможным принять, чтобы не усугублять скандала. Вот, в общем-то, и все! - Корецкий развел руками.
- Вы узнали этот перстень? - я поднес руку к свету.
Князь Павел кивнул:
- Радевич с ним никогда не расставался. Так что я его сразу признал.
- Вам известно, где ваш соперник в Петербурге остановился?
- Бывший соперник, - уточнил Корецкий. - У него особняк в Полторацком переулке, от Фонтанки недалеко.
- Au revoir, ваше сиятельство, - раскланялся я.
- Постойте, - обоатился ко мне Корецкий. - Не доверяйте Нелли!
Мне показалось, что я ослышался, а князь продолжил:
- Это она сбила с пути Татьяну, и потому ответственна за ее ужасную смерть. Эти распущенные нравы, вольнодумство, Вольтер, Руссо… Иной мужчина не знает, что делать со свободой! Что уж говорить о женщине?! Таня познакомилась с Радевичем у Орловой, на одном из ее знаменитых приемов, - добавил он.
По этому вопросу я придерживался мнения диаметрально протиположного, но спорить не стал. Всю свою жизнь во главу угла я ставил идею свободы политической и духовной, что, главным образом, и являлось причиной моего внутреннего разлада с самим собой, потому как Орден требовал подчинения беспрекословного и безоговорочного.
Я оставил Рябинина в обществе князя, а сам вернулся домой, уповая на то, что Камилла все-таки ждет меня в гостиной, развлекаемая радушной Мирой. Но все мои чаяния оказались тщетными, ибо, как заверил меня Кинрю, камеристка не приходила.
Устало опустился я на диван, и Мира в огненно-красном сари поднесла мне свое фирменные пирожные, которые я любил сильнее всех лакомств на свете. В высоком бокале слоями она разложила безе с пралине, клубнику, кремово-шоколадные шарики с дольками ананаса и залила изысканным сладким соусом из коньячного клубнично-ананасового сиропа.
- Ты меня балуешь, - сказал я ей, отправляя в рот ложечку воздушного крема с орехами.
- Яков, вы себя не бережете, - изрекла она с глубокомысленным видом. - Кутузов использует вас нещадно, а вы ему во всем потакаете.
- Ты не права, - сказал я со вздохом.
Откуда же ей было знать, что к моменту моего вступления в Орден я остался практически без средств к существованию, и именно Иван Сергеевич протянул мне руку помощи, указав тот самый единственно верный путь, ведущий к духовному обновлению и просветлению, и только благодаря его дружескому участию могли мы вести светский образ жизни, окруженные роскошью и потворствующие всем своим прихотям. Ложа сторицей оплачивала все наши расходы в лице моего щедрого поручителя и наставника.
Миру убедить мне так и не удалось, и я покинул ее, погруженную в противоречивые мысли, полную тревог и сомнений.
Я зашел в кабинет, зажег светильники, не прибегая к услугам верного valet de chambre. На угловом палисандровом столике лежала моя едва начатая тетрадь. Я раскрыл ее и перелистал исписанные страницы. Сколько всего теснилось у меня в голове, требуя выхода. Я поднял перо и задумался. За оконным стеклом стемнело, на бумагу ложились блики от витража, который переливался в неярком мерцающем свете свечей и розового фонарика под сводчатым потолком. Сколько всего хотелось мне поведать этой тетради?! Я обмакнул в чернильницу заточенное перо и приступил к изложению своего запутанного повествования. На пальце у меня по-прежнему поблескивало эмалевое кольцо, посланное волею Божьего провидения.
Лишь на рассвете спрятал я перстень, убрал дневник и поднялся в спальню, где меня ожидала разобранная постель.
Что делать дальше? Этот вопрос промучил меня еще около часа, прежде чем я сомкнул глаза и погрузился в тревожный и прерывистый сон, который так и не принес мне желательного отдохновения.
Поутру я спустился в столовую. Мира, бывшая уже на ногах, встретила меня чашкой своего неизменного черного кофе.
- Вы опять провели бессонную ночь? - осведомилась она, бросив озабоченный взгляд на сиреневые тени у меня под глазами.
Я покачал тяжелой головой, в которой каждое мое движение отдавало болью, и возразил: