ГЛАВА ВТОРАЯ
Кое-как успокоив и проводив Шурочку, я решила узнать о смерти Константина все возможное. Можно было обратиться в полицию, благо у меня там было много знакомых, но я предпочла иной источник информации.
Мой старый приятель Петр Анатольевич, литератор и журналист, был настоящим кладезем новостей. Ему было известно все, что происходит в Саратове, Российской империи и за ее пределами, круг его знакомств не имел четко очерченных границ и включал в себя самых разных людей - от высшего света до каторжников. Благодаря этому его осведомленность на неделю опережала полицию и на месяц - газеты. К его-то помощи я и решила прибегнуть.
С недавних пор у меня в доме появился "казачок". Так я называла шустрого парнишку, что привезла с собой из Лотухина. Его родителей и братьев пару лет назад унесла в могилу скарлатина, и он перебивался с кваса на хлеб, помогая по хозяйству соседям. Родительский домишко он по молодости лет и врожденной лени содержать хотя бы в относительном порядке был не в состоянии, пообносился, запаршивел и к моменту моего приезда в Лотухино представлял собой довольно жалкое зрелище.
Женить его на сильной и здоровой женщине, которая заменила бы ему мать и хозяйку и помогла встать на ноги, я не захотела. И не нашла ничего лучшего, как забрать его в город.
Афанасий, так звали моего казачка, словно ждал этого дня всю жизнь. После того, как я приказала его отмыть, постричь и приодела на городской манер, он совершенно преобразился. Уже через несколько дней он начал поправляться, моментально освоился с городской жизнью, и - вопреки моим ожиданиям - оказался шустрым сообразительным парнишкой. Уже совершенно не напоминал сироту, более того - очень скоро заслужил расположение всей женской прислуги и скоро ходил по дому с видом молодого задорного петушка. Даже Степан, мой кучер, который поначалу встретил его неприветливо, неделю спустя уже допустил его на конюшню.
Афоня ходил с Аленой на базар, колол дрова и все это в охотку, куда только подевалась его былая лень? А в последнее время - проявил просто-таки талант скорохода, и я не могла на него нарадоваться. Меня он считал не просто благодетельницей, а кем-то наподобие феи, которая в один день переменила его жизнь удивительным, почти волшебным образом, и смотрел на меня преданными глазами.
Его то я и послала с письмом к Петру Анатольевичу, который не заставил себя долго ждать. Уже через полчаса я услышала стук копыт под своим окном. И увидела ловко соскочившего с облучка Афанасия, гордого тем, с какой стремительностью он выполнил поручение барыни.
- Так и знал, Екатерина Алексеевна, что это дело вас заинтересует, - едва войдя в гостиную, произнес Петр Анатольевич.
- Что вы имеете в виду?
- Попробуйте уверить меня, что послали за мной своего сокола, чтобы просто полюбоваться на мои действительно красивые глаза, а не затем, чтобы вытащить из меня всю подноготную о смерти Кости Лобанова.
- Ваша проницательность начинает меня пугать, - улыбнулась я. - А вам действительно есть что рассказать мне об этой странной смерти?
- О смерти всегда есть что рассказать, особенно о смерти молодого, совершенно здорового человека, который на днях должен был пойти под венец с одной из самых завидных невест нашего отмеченного Божьей благодатью городишки.
- Разве он собирался жениться? - не смогла я скрыть удивления, поскольку ничего подобного до той минуты не слышала. Хотя подобные события не проходят в городе незамеченными.
- Да-с, сударыня, - довольный произведенным эффектом, осклабился Петр. - Не желаете ли знать, кто была сия несчастная избранница?
- Будьте так любезны…
- Между прочим, если я не ошибаюсь, она приходится вам родней…
- Я вас умоляю, Петр Анатольевич, не испытывайте моего терпения, тем более, что я сегодня не склонна веселиться.
Моментально убрав с лица улыбку, Петр произнес уже совершенно другим, серьезным тоном:
- Мне и самому не по себе, Катенька. И то, что я ерничаю, так это скорее по привычке. Или, как это говорят, - смеюсь, чтобы не заплакать. Потому что с моим неотразимо мужественным лицом сие было бы не слишком уместно.
- Петр, вы неисправимы…
- Я серьезно. Мне нравился этот молодой человек. Хотя мы и не были с ним дружны.
- Так на ком же он собирался жениться? - начинала я терять терпение.
- Это довольно загадочная история. Константин жил довольно замкнуто, но даже для него подобная конспирация, я бы сказал, необычна. Другой бы в колокола звонил, ведь его невестой, если я не ошибаюсь…
- Вы не уверены?
- Почти… - с досадой произнес Петр. - Почти уверен, хотя полной уверенности у меня и нет.
- Итак…
- Судя по всему, он должен был пойти под венец с Вербицкой…
- С Ириной?
- Ну, не с Машей же, та еще в куклы играет.
- Но Ирине, насколько мне известно, тоже… едва ли не пятнадцать?
- Семнадцатый, - поправил меня Петр Анатольевич. Но такие невесты у нас не залеживаются.
Ирочка Вербицкая была действительно почти ребенком, очаровательным и шаловливым, я встречала ее на утренниках у знакомых и всегда любовалась ее точеной фигуркой и правильными чертами еще совершенно детского личика. Но я не видела ее года два, за это время она наверняка повзрослела. Ее семья считалась одной из самых состоятельных в Саратове, кроме того - у ее отца были потрясающие связи в Петербурге, а по слухам - он даже пользовался милостью императора. Впрочем последняя информация была не слишком достоверна.
- Как время-то бежит… - вздохнула я. - Стало быть, Ирочка повзрослела…
- И не просто повзрослела, а превратилась в настоящего лебедя, - с видом знатока закатил глаза Петр, - впрочем, гадким утенком, насколько я понимаю в домашней птице, она никогда и не была. А как она танцует! Если бы вы, Катенька не избегали светских развлечений, то вам бы не пришлось прибегать к моим услугам. Именно на балу я и узнал о готовящейся помолвке.
- Насколько я поняла, официально о ней объявлено не было?
- Да. Но у дряхлеющих светских львиц обостряется нюх на подобные вещи.
- Константин никогда не производил на меня впечатление скрытного человека, - размышляла я вслух. - Во всяком случае - в юности.
- Я же говорю, что тут какая-то загадка…
- И мнится мне, - закинула я удочку наудачу, - вам удалось ее разгадать?
- Увы, не удалось. Хотя честно признаюсь, что пытался кое-что пронюхать по этому поводу.
- И у вас нет никаких предположений?
- На сегодняшний день - ни одной.
- Это на вас не похоже. А на месте… преступления вы уже побывали?
- К сожалению, - вздохнул Петр Анатольевич, - меня туда не пустили. У нас, матушка, не Европа, и о свободе слова мы знаем лишь понаслышке. Так что корреспонденты у нас вынуждены добывать информацию окольными путями.
- В таком случае поделитесь своей "окольной" информацией. Отчего он умер?
- Спросите о чем-нибудь полегче, - снова вздохнул он. - Полицейские эскулапы только разводят руками.
- Что вы хотите этим сказать?
- Только то, что они не смогли обнаружить на теле никаких признаков насильственной смерти.
- То есть они не считают это убийством?
- Я же говорю - они разводят руками. То есть вообще не понимают, почему он скончался. Судя по их словам, он умер за столом в своем кабинете. Я мечтаю умереть подобным образом…
- Что за мрачные мысли?
- Почему - мрачные? Все мы смертные, и если это произойдет лет эдак через… шестьдесят… - задумался он, после чего поправился, - нет, лучше через семьдесят.
Я не смогла сдержать улыбки. Петр обладал редким качеством: он никогда не терял присутствия духа, даже в самых печальных обстоятельствах. Этим качеством обладают мудрецы и дураки. Не знаю, как с мудростью, но дураком Петра Анатольевича не считали даже его завистники.
Петр явно чего-то не договаривал, и я не могла понять - почему. Мы с ним были старыми друзьями, и я привыкла к его откровенности.
- Но когда наступила смерть, вам хотя бы известно?
Петр уныло покачал головой из стороны в сторону:
- Сегодня утром, или вчера вечером…
- Еще немного, Петр Анатольевич, - сказала ему я, - и я в вас разочаруюсь. Или вы не хотите сказать мне всей правды, или…
- Как перед Богом, Катенька, но Всеволод Иванович, - он развел руками, - никого и близко к этому делу не подпускает.
- Всеволод Иванович - вы сказали? - обрадовалась я. - Так это ему поручили это дело?
Всеволод Иванович при жизни моего мужа был одним из его подчиненных. Он бывал у нас дома, и у меня были все основания считать его своим другом. Во всяком случае, я надеялась на это.
- А вы разве не слышали, - удивился Петр, - он теперь исполняет обязанности главного следователя.
- Вы же знаете, что я все лето провела в деревне…
- В полном соответствии с поговоркой о новой метле этот держиморда…
- Не желаю слышать гадостей про этого человека, - перебила я Петра Анатольевича. - Всеволод Иванович - чудесный человек, и я очень рада, что именно он получил эту должность. Александр был о нем очень хорошего мнения…
- Бог с вами, Катенька, у меня и в мыслях не было обижать этого действительно симпатичного человека… Тем более по сравнению с Алсуфьевым…
- Тут и сравнения быть не может.
Петр упомянул это имя не случайно. Господин Алсуфьев до недавнего времени занимал должность главного следователя полицейского управления, и не далее, чем год назад пытался обвинить меня в убийстве. И нам с Петром Анатольевичем в связи с этим некоторое время приходилось скрываться от полиции. Но это совершенно другая история. Алсуфьева уже больше года не было в живых, хотя еще долго он являлся мне в страшных снах. И останься он на этой должности, у меня бы не было никакой возможности что-то узнать. Другое дело - Всеволод Иванович…
- Не откажетесь ли составить мне компанию? - спросила я Петра Анатольевича.
- Далеко ли собрались?
- Может быть, со мной Всеволод Иванович будет откровеннее?
- Сомневаюсь, хотя… - Петр Анатольевич пожал плечами, - чем черт не шутит?
Я распорядилась запрягать лошадей и, оставив Петра Анатольевича наедине с чашкой кофе и бутылкой коньяку, вышла из гостиной, чтобы переодеться и собраться с мыслями перед предстоящей мне встречей.
Особняк, ставший местом гибели Кости Лобанова, находился на окраине города, но Саратов в те годы был еще не так велик. И не прошло и получаса, как мой кучер Степан остановил лошадей неподалеку от этого большого красивого дома, под огромным раскидистым деревом на краю обрыва. С этого места открывался чудесный вид на Волгу и близлежащий монастырь, а растущие вдоль обрыва деревья являли собой остатки некогда дремучего леса, покрывавшего в старину все окрестные горы.
Когда мы выезжали из дома, ярко светило солнце, и ничто не предвещало перемены погоды. Но за эти полчаса все небо покрылось темно-свинцовыми тучами, и в воздухе явно запахло грозой. Ветер гнул вершины деревьев, словно сама природа сопротивлялась нашим намерениям или предупреждала о грозящей нам неведомой опасности.
Петр Анатольевич собрался было покинуть карету вслед за мной, но яростный порыв ветра захлопнул дверцу кареты, лишь только я ступила на землю. Мы ни словом не обмолвились об этих странных предзнаменованиях, но я заметила, что Петр Анатольевич побледнел.
Ветер, разыгравшись не на шутку, оборвал с ближайшего дерева половину листвы и, словно забавляясь, швырнул ее мне в лицо, отдельные всполохи уже тут и там сверкали на низком небе, а где-то за горизонтом уже погромыхивал гром. Перекрикивая шум ветра, я попросила Петра Анатольевича остаться в экипаже. И не потому, что была суеверной, или же не хотела искушать судьбу - просто его присутствие могло сделать Всеволода Ивановича менее откровенным.
- Лучше я сама вам потом все расскажу, - махнула я ему рукой.
Петр выразил свое согласие кивком головы и с тревогой посмотрел на небо.
Первые тяжелые капли дождя застучали по уличной пыли, и я поспешила к входной двери.
Когда я позвонила в дверь, лавина воды обрушились на землю у меня за спиной и, если бы не красивый металлический навес над крыльцом - через секунду на мне не осталось бы ни одной сухой нитки. Оглянувшись, я не смогла разглядеть ни кареты, ни даже деревьев, под которыми ее оставила, хотя до них от дома было всего несколько десятков метров. Это было похоже на начало всемирного потопа.
- Сказано же, не велено никого пускать, - донесся до меня раздраженный мужской голос.
- Откройте, - перекрикивая шум дождя, крикнула я и забарабанила в двери, что было сил.
Через некоторое время невидимый привратник снизошел к моим молитвам и приоткрыв дверь, высунул свой нос из теплого полумрака прихожей.
- Екатерина Алексеевна, - произнес он изумленно. - А я-то думал, это опять…
Это был один из младших полицейских чинов, честно говоря, я его совершенно не помнила, но он на мое счастье признал во мне вдову своего бывшего начальника и, засуетившись, втащил в дом.
Выглянув за дверь, он только перекрестился и, преодолевая сопротивление разыгравшихся стихий, затворил за мной дверь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поглядев на себя в зеркало, я не сразу поняла, что случилось с моими волосами - они стояли дыбом, как у ведьмы. Когда я попыталась их пригладить и привести в божеский вид, они затрещали от моего прикосновения, непослушные и перенасыщенные электричеством.
- Господи, на кого я похожа, - улыбнулась я своему спасителю, пытаясь вспомнить обстоятельства нашего знакомства.
- Вот уж не ожидал с вами свидеться, Екатерина Алексеевна, да еще в таком месте… Вы меня, должно быть, и не помните?
Пожав плечами, я покачала головой, подтверждая его слова.
- Вы с Александром Христофорычем ко мне в лазарет приходили. Когда меня подранили, вспомнили?
- Ну, конечно же, - искренне обрадовалась я, - то-то я вижу - знакомое лицо.
Теперь я вспомнила этого человека. Несколько лет назад он - совсем еще молоденький и необстрелянный - в одиночку пытался усмирить толпу перепившихся грузчиков в порту и получил бутылкой по голове. Александр отнесся к его поступку с большой симпатией и не отказал мне в просьбе познакомить с юным героем.
Тогда-то мы и навестили его в больнице. Он произвел на меня весьма приятное впечатление, и я несколько раз посылала ему корзинки с провизией.
С тех пор он возмужал и окреп, но по большому счету - совсем не изменился. А когда улыбнулся, - казалось, снова превратился в того мальчишку, каким оставался в моей памяти все эти годы.
- Да-да, - улыбнулась я своему воспоминанию, - как голова, не беспокоит?
- Как новая, - расплылся он уже в широчайшей улыбке, обнажившей широкие прокуренные зубы, - а вы к Всеволоду Ивановичу? Они должны были вернуться с минуты на минуту, да боюсь дождик их задержал.
"Дождик" между тем превратился в настоящий ураган. От мощных шквалов сотрясало стены, а из-под под двери к моим ногам уже пробежала по полу тоненькая струйка.
- А далеко ли он отправился? - спросила я своего старого знакомого.
- Да… перекусить, - смутился он. - Они с доктором тут почитай с утра, так что проголодались, а меня вот оставили за сторожа…
- Я слышала - тут произошло что-то ужасное? - спросила я, стараясь выглядеть максимально непринужденно.
- Да пока непонятно… - пожал плечами моментально посерьезневший молодой человек.
- Неужто убийство? - сделала я большие глаза.
- Не исключено, - покашлял он в кулак, напомнив мне в эту минуту размышлявшего о высоких материях крестьянина, и неожиданно предложил:
- Если интересуетесь - могу показать…
- А что - кроме тебя в доме никого нет?
- Был еще слуга господина Лобанова, смешной такой старичок, но после допроса ему стало нехорошо, и он ушел к соседям.
- Так это он сообщил о случившемся в полицию?
- Извините, я этого не знаю, но кому же еще? Должно быть он…
Мне положительно повезло с этим молодым человеком.
- А Всеволод Иванович не будет ругаться? - осторожно спросила я, задержавшись на первой ступеньке лестницы.
- А мы ему ничего не скажем, - подмигнул мне мой знакомый, и в этот момент я вспомнила его имя.
- Тебя ведь, кажется, Дмитрием зовут?
- Так точно-с, Екатерина Алексеевна, - обрадовался он.
- Думаю, Всеволод Иванович вряд ли решится вернуться до окончания этого светопреставления, - кивнула я в сторону входной двери, и словно в подтверждение моих слов, дождь забарабанил в дверь с утроенной силой, - так что мы ничем не рискуем. А если и вернется, то, думаю, простит меня по старой дружбе.
Каюсь, я немного преувеличила степень своего знакомства с новым главным следователем, но грех было не воспользоваться такой удобной ситуацией.
Если у Дмитрия и оставались какие-то сомнения, то мои слова окончательно усыпили его бдительность. И он тут же повел меня на второй этаж, где судя по всему и произошло убийство.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда мы оказались в кабинете - это огромное количество икон по стенам.
"Настоящий иконостас, - с удивлением подумала я. - Не знала, что Костя был до такой степени религиозен. Просто монашеская келья, а не кабинет".
По простоте душевной Дмитрий не только все мне показал, но и пересказал все версии, что прозвучали в его присутствии. А так как все это время он неотлучно находился при Всеволоде Ивановиче и обладал прекрасной памятью, то передал мне все их с доктором разговоры почти дословно, и к концу его рассказа у меня создалось впечатление, что я сама присутствовала при этом.
Таким образом мне стало известно предварительное заключение профессионалов, а они склонны были считать, что в доме произошло самое настоящее убийство, несмотря на то, что способ умерщвления вызывал у них серьезные споры. Всеволод Иванович подозревал отравление, доктор с ним упорно не соглашался, но своей версии выдвигать не спешил.
Смерть наступила вчера вечером или ночью, но никак не позже полуночи. Тело Константина до сих пор было в доме и после некоторого сомнения Дмитрий показал мне и его. Накрытое белой простыней, оно лежало на обеденном столе гостиной и выглядело, как живое.
- Что-то мне нехорошо, Дмитрий, - симулировала я предобморочное состояние и присела подальше от покойного на мягкий диван.
- Это бывает с непривычки, - усмехнулся Дмитрий, - на что я привычный человек, и то…
- Будь добр, принеси мне водички, - совершенно обнаглев, попросила я его.
И он оставил меня наедине с телом минут на десять. Не меньше. Так что я не просто осмотрела, а досконально изучила каждый волосок на одежде покойного. И убедилась, что если он и убит, то совершенно непонятным способом. Выражение спокойствия на его лице лишь усугубляло это впечатление. Ни следов борьбы, ни синяков, ни кровоподтеков. Словно лег отдохнуть и… отдал Богу душу. Но такое вряд ли могло произойти, учитывая возраст и внешний вид этого молодого и абсолютно здорового на вид человека.