Алан Росс спрятал улыбку, Джемайма наклонила голову, но изгиб ее шеи подсказал Балантайну, что она тоже улыбается.
- Полисмен, который всегда выглядел так, будто только что попал в бурю, - продолжил Брэнди, словно не замечая недовольства матери. - Три года тому назад. - Даже он не хотел упоминать убийства, расследование которых коснулось их самым непосредственным образом.
- С какой стати я должна помнить этого человека? - возмущенно воскликнула Огаста.
Брэнди пропустил мимо ушей лед в ее голосе… или предупреждение.
- Он из тех, кто запоминается…
- Ради бога! - прервала его Кристина. - Он же полицейский. Никто же не помнит слуг других людей!
Брэнди проигнорировал и сестру.
- Он ведет дело этого маньяка, убивающего в Девилз-акр, - продолжил он. - Вы это знали?
Лицо Огасты застыло, но, прежде чем она успела ответить, заговорила Кристина, резко повернувшись к брату:
- Я думаю, это неприлично, Брэнди, поднимать такую тему за столом. И я, если на то пошло, не вижу никакой необходимости это обсуждать! Буду очень тебе признательна, если во время еды мы будем говорить о чем-то приятном. К примеру, вы знаете, что старшая дочь леди Саммервил обручилась с сэром Фредериком Байером?
Огаста расслабилась, напряжение ушло из обтянутых шелком плеч. Но за еду не принялась, из опасения, что в любой момент возникнет необходимость спасать положение.
- Я знаю, что Фредди Байерс этого не знает, - сухо ответил Брэнди. - По крайней мере, во вторник не знал.
Кристина рассмеялась, но как-то натужно.
- Это чудесно! Неужели нас ждет скандал? В любом случае, я терпеть не могу Роуз Саммервил. Я рассказывала вам, что случилось с ее перьями, когда ее представляли принцессе Уэльской?
Балантайн представить себе не мог, о чем она говорит.
- Перьями? - недоверчиво переспросил он.
- Ах, папа! - Кристина взмахнула маленькой ручкой, изящной, с двумя бриллиантовыми кольцами. - Когда девушку представляют ко двору, она должна носить перья принца Уэльского как головной убор. Очень трудно добиться того, чтобы они торчали вверх, особенно, если волосы такие тонкие, как у Роуз, - она продолжила рассказывать о конфузе, приключившемся с Роуз Саммервил, да так весело, что даже Балантайн, который полагал весь этот спектакль с представлением дебютанток глупым, а где-то и жестоким, не мог не улыбнуться.
Однажды он бросил взгляд на Джемайму, которая, разумеется, и близко не подходила ко двору. Глаза ее смеялись, пусть даже губы выражали жалость, которую она испытывала к этим бедным девушкам. Их как стадо, одну за другой, в дорогих платьях, стоящих сотни гиней, выгоняли на смотрины общества. Обычай требовал, чтобы они нашли подходящего мужа до конца сезона.
Тарелки унесли, на стол поставили следующее блюдо: заливное из курицы. Цвет и текстура напомнили Балантайну мертвую кожу. Внезапно лицо обслуживающего его лакея исчезло, и уже Макс наклонился над столом, предлагая ему серебряное блюдо.
Всякое желание есть пропало. Еды на столе было не больше, чем всегда, но Балантайн решил, что ее чрезмерно много. Он подумал о холодном теле в морге. Тоже мясо: серо-белая плоть, прямо-таки курятина, с красной кровью на спине и ягодицах. Даже убитый, даже оскопленный, Макс в смерти не казался обезличенным, в отличие от большинства трупов, которые ему доводилось видеть. В его памяти это суровое мертвое лицо ничем не отличалось от лица живого человека.
Огаста смотрела на него. Балантайн не смог бы объяснить, о чем думает. Так что лучше заставить себя есть, пусть даже кусок застревал в горле. В конце концов, шабли помогло бы протолкнуть его в желудок. Физический дискомфорт - сущая ерунда в сравнении с попыткой объяснить, что к чему.
- И мне нравилась мисс Эллисон, - вдруг заявил Брэнди. - Одна из самых удивительных женщин, которых мне довелось встретить.
- Мисс Эллисон? - оторопело спросила Огаста. - Думаю, я не знаю никаких Эллисонов. Когда ее представляли?
- Я уверен, что никогда. - Брэнди широко улыбнулся. - Это молодая женщина, которая помогала папе приводить бумаги в порядок, когда он начал писать военную историю семьи.
- Боже ты мой, почему мы вообще должны говорить о ней? - Кристина бросила на него уничижительный взгляд. - Она самая что ни на есть обыкновенная. Если чем и выделялась, так это прекрасными волосами. Но прекрасные волосы могут быть и у горничной!
- Моя дорогая девочка, горничные должны иметь прекрасные волосы, - ответил ей Брэнди. - И другие внешние атрибуты. Любой дом с амбициозной хозяйкой подбирает горничных, исходя из их внешности. Но ты знаешь это не хуже моего.
- Так мы собираемся обсуждать внешность горничных? - Ноздри Огасты затрепетали, словно она уловила неприятный запах.
Балантайн твердо решил вступиться за Шарлотту… или за ее память? Он не хотел, чтобы ее прилюдно оскорбляли.
- Мисс Эллисон не была горничной, - вставил он. - Более того, ее вообще нельзя причислять к слугам…
- Но она определенно не леди! - отрезала Кристина. - Я могу увидеть разницу, если Брэнди такое не по силам! Действительно, иной раз мне кажется, что мужчины теряют ясность мышления, когда видят что-то красивое в юбке.
- Кристина! - Голос Огасты щелкнул, как хлыст.
Балантайн никогда не видел, чтобы ее лицо до такой степени бледнело. Она так злилась, потому что дочь оскорбила его за столом в собственном доме? Или из-за Джемаймы, которая мало чем отличалась от служанки? Странное дело, генерал склонялся к тому, что причина в Джемайме.
Он повернулся к дочери.
- Среди прочего, Кристина, леди отличают хорошие манеры и умение никогда, даже случайно, не оскорблять других своей бестактностью.
Кристина застыла, как памятник, ее глаза сверкали, кровь отлила от лица, пальцы сжимали салфетку.
- Наоборот, папа, это слуги - и выскочки - никогда никого не оскорбляют, зная, что не могут себе такого позволить.
Ропот раздражения прошелестел над столом. Первым заговорил Алан Росс, положив вилку рядом с тарелкой. У него были красивые руки - сильные, без лишней плоти.
- Слуги никого не оскорбляют, потому что не решаются этого делать, дорогая моя. - Он говорил спокойно, не отрывая взгляда от жены. - У леди же попросту не должно возникать такого желания. В этом разница. Оскорбляют те, кто никому ничем не обязан, но не умеет владеть собой и не способен понять чувств другого человека.
- У тебя все аккуратно разложено по полочкам, так, Алан? - Эти слова Кристина произнесла с вызовом, даже оскорбительно, намекая на предвзятое к ней отношение.
Балантайн ощутил холодную волну неприязни и отодвинул тарелку. Алан Росс - человек достойный, с присущим ему чувством приличия. Он не заслуживал такого обращения со стороны жены. Красота - это еще не все. В женщине главное доброта, независимо от ее остроумия или красоты лица и тела. Кристине следовало бы это понять до того, как будет поздно и она окончательно отвратит от себя Алана. Пожалуй, он попросит Огасту поговорить с ней об этом. Кто-то должен предупредить ее…
Брэнди вырвал его из размышлений, напомнив, пожалуй, о самом неприятном:
- Один из тех, кого убили в Девилз-акр, - Макс Бертон, наш бывший лакей, правда? - И он по очереди оглядел всех.
Этим вопросом сын достиг, вероятно, желаемого результата: предыдущую тему разом закрыли. Руки Огасты застыли над тарелкой. Кристина выронила нож Алан Росс сидел, не шевелясь.
Лепесток с одного из цветков спланировал на стол, более белый, чем накрахмаленная скатерть.
Кристина шумно сглотнула.
- Послушай, Брэнди, откуда мы можем это знать? И, если на то пошло, какое нам до этого дело? Макс ушел от нас давным-давно, и все это совершенно отвратительно!
- Девилз-акр и его жители не имеют к нам ни малейшего отношения, - поддержала ее Огаста. - И я не желаю, чтобы за моим столом обсуждали творимые ими мерзости!
- Я не согласен, мама. - Категоричность Огасты не произвела на Брэнди впечатления. - Но если все отказываются говорить об этом…
- Как я понимаю, полгорода только об этом и говорит, - оборвала его Огаста. - Многих хлебом не корми, дай лишь посмаковать все подробности. Я в их число не вхожу… и никто из вас не должен, во всяком случае, в моем доме, Брэндон!
- Я думаю не о подробностях. - Брэнди наклонился вперед, лицо стало серьезным. - Я говорю о социальном аспекте наших трущоб. Вероятно, Макс был сутенером. Брал под свое крыло проституток…
- Брэндон!
Он проигнорировал ее крик.
- Ты знаешь, сколько в Лондоне проституток, мама?
Балантайн посмотрел на Огасту, сидевшую на другом конце стола, и подумал, что до конца жизни не забудет ее лица.
Ее брови приподнялись, глаза широко раскрылись.
- Должна ли я предположить, Брэндон, что ты знаешь? - спросила она голосом, которым можно было раскалывать камень.
Щеки Брэнди начали наливаться кровью, но на лице отражалось неповиновение, берущее начало в далеком прошлом, когда речь шла о таких пустяках, как рисовый пудинг и дневной сон. Он сглотнул слюну.
- Восемьдесят пять тысяч. - Если бы добавил "приблизительно", то смазал бы эффект. - И некоторые из них не старше десяти или одиннадцати лет.
- Ерунда! - отмахнулась Огаста.
И тут впервые в разговор вступил Алан Росс.
- Очень сожалею, но это правда. Несколько человек, репутация и компетентность которых не вызывают сомнений, изучали причины, которые заставляют этих людей заниматься проституцией, и провели соответствующие исследования.
- Какая глупость! - рассмеялась Кристина, громко, но веселья в ее смехе не чувствовалось. - Мама совершенно права. Как мог человек, каким бы он ни был компетентным, заинтересоваться этими людьми? Это же нелепо. Обсуждать тут нечего. Мы опускаемся до абсурда, и это самое неприятное.
Балантайн задался вопросом, а чего это Кристина с такой готовностью согласилась с матерью: обычно такого не случалось. И он удивился, услышав свой голос: "Восемьдесят пять тысяч несчастных в Лондоне!" Подсознательно он использовал эвфемизм слова "проститутка", свойственный тому времени. С ним это социальное бедствие не казалось таким ужасным; он оставлял надежду, что люди почувствуют состраданием к этим беднягам.
- Несчастные! - Брэнди пренебрежительно сощурился. Он сразу понял, к чему клонит отец, буквально прочитал его мысль. - Не надо обставлять все так, папа, словно у нас есть к ним хоть капля жалости. Мы ничего не хотим о них знать! Мы предпочитаем притворяться, что они не существуют или проделывают все с радостью, грешат в свое удовольствие, потому что хотят этого.
- Не мели чушь, Брэнди! - рявкнула Кристина. - Ты ничего об этом не знаешь. И мама совершенно права. Это крайне неприятная тема, и ты демонстрируешь отсутствие хороших манер, навязывая ее нам. Мы уже со всей ясностью дали тебе понять, что ничего не хотим знать об этом безобразии. Джемайма, - она перевела взгляд на сидящую на другой стороне стола жену Брэнди, - я уверена, за обедом ты тоже ничего не хочешь слышать о проститутках, ведь так?
Балантайн наклонился вперед, намереваясь защитить Джемайму. Она выглядела самой уязвимой. И любила Брэнди, и вышла замуж, разом прыгнув вверх через несколько ступенек социальной лестницы.
Но Джемайма улыбнулась Кристине, не отведя ясных и таких умных серых глаз.
- Я нахожу, что тема эта крайне неприятна в любое время, - ответила она. - Но с другой стороны, если я смотрю на беду другой женщины, физическую или моральную, не испытывая никаких неудобств, тогда есть необходимость напомнить мне о моей ответственности как человеческого существа.
На мгновение над столом повисла тишина.
Брэнди ослепительно улыбнулся, и его рука шевельнулась, словно он хотел дотянуться через стол до руки жены и пожать ее.
- Очень благочестиво, - в голосе Кристины слышалось презрение. - Ты говоришь так, будто все еще находишься в школьном классе. Тебе действительно надо развивать воображение, дорогая моя. Нельзя быть такой занудой! Общество больше всего на свете ненавидит зануд.
Брэнди побледнел.
- Но оно обычно прощает лицемеров, дорогая. - Он повернулся к сестре. - Поэтому ты и дальше будешь пользоваться успехом, если постараешься не очень уж выставлять напоказ свое лицемерие… что и проделываешь в данный момент. Неприкрытое лицемерие хуже занудства. Такой человек оскорбляет общество своим присутствием!
- Ты ничего не знаешь об обществе, - отчеканила Кристина, к лицу прилила кровь. - Я только пыталась помочь. В конце концов, Джемайма моя невестка. Никому не к лицу говорить, как гувернантка, даже если думаешь, как она. Святый Боже, Брэнди, мы уже отучили свое!
- Именно так, - наконец-то в разговор вступила Огаста. - Никто не хочет, чтобы его просвещали по части социальных болезней, Брэнди. Добудь себе место в парламенте, если тебя это интересует. Кристина права. И зануда не Джемайма: она просто поддерживает тебя, как и положено жене. Это ты невероятно скучен. А теперь, пожалуйста, доставь нам удовольствие, рассказав что-нибудь приятное, или придержи язык и позволь сделать это кому-то еще.
Она повернулась к Алану Россу, не удостоив взгляда сидевшего напротив Балантайна. Тот выглядел печальным и пытался найти нужные слова чтобы озвучить свое мнение: отмахиваться от этого нельзя. Независимо от того, что кому приятно, сам факт существования проституции оставался.
- Алан, - Огаста чуть улыбнулась, - Кристина говорила мне, что ты ходил на выставку в Королевской академии. Можешь рассказать нам, что там интересного? Сэр Джон Миллс выставил свою картину?
Не оставалось ничего другого, как отвечать. Что Росс и сделал, с улыбкой и иронией принявшись рассказывать о выставленных в академии полотнах.
Балантайн вновь подумал о том, как же ему нравится этот человек.
Когда после десерта со стола убрали посуду, Огаста поднялась и дамы отбыли в гостиную, оставив джентльменов покурить, если будет на то желание, и выпить портвейна, который лакей Страйд принес в уотерфордском хрустальном графине с серебряным горлышком и изящной рифленой пробкой.
Даже не зная, почему - вероятно, мысли эти в последние дни не выходили из головы, - Балантайн вернулся к Максу и Девилз-акр:
- Один из убитых - наш бывший лакей Макс. - Он наполнял стакан, поднял его, повернул, разглядывая на просвет рубиновую жидкость. - Питт приходил сюда. Попросил меня поехать с ним и опознать тело.
Лицо Росса оставалось бесстрастным. Он все держал в себе: для посторонних его мысли и чувства оставались тайной за семью печатями. Балантайн помнил Елену Доран, которую Росс любил до Кристины, и тут пришла тревожащая идея: может, так и не перестал любить? И огорчился: как за самого, Росса, так и за Кристину. Может, поэтому иногда она казалась такой уязвимой и становилась такой злой. Счастье Джемаймы, должно быть, сыпалось солью на ее рану.
Но при этом счастье скольких семейных союзов основывалось совсем не на проведенном вместе времени, а на разделенных убеждениях, ценностях? Пыталась ли Кристина завоевать любовь Алана Росса? Она располагала необходимыми для этого умом и красотой, а ее долг состоял в том, чтобы обрести мягкость и великодушие души, а потом продемонстрировать ему. Вновь генерал подумал о том, что должен попросить Огасту переговорить с дочерью.
Брэнди смотрел на него.
- Питт приходил сюда? Разве полиция не знала, кто такой Макс?
Балантайн опять переключился на бывшего слугу.
- Получается, что нет. Он использовал несколько фамилий, но Питт узнал его в лицо… или подумал, что узнал.
Они посидели в молчании. Вероятно, отдавали себе отчет, что убили не того Макса, который служил в этом доме. С тех пор он стал другим. Тогда он определенно не был для них личностью, хотя они жили в одном доме и видели его каждый день, - просто являлся атрибутом домашней обстановки.
- Бедняга, - наконец изрек Брэнди.
- Вы думаете, они когда-нибудь выяснят, кто это сделал? - спросил Росс, повернувшись к Балантайну. На лице читалось волнение. - Если он торговал женщинами, можно представить себе, за что его убили. Этот человек пал так низко…
- Еще ниже торговля детьми, - указал Брэнди. - Особенно мальчиками.
Росс поморщился.
- Господи! - выдохнул он. - Я как-то об этом не подумал. Какие же мы невежественные по части преступлений! Не могу представить себе, что может заставить человеческое существо идти на такое. И однако это делают тысячи, причем в моем родном городе. Я, возможно, каждый день моей жизни прохожу мимо них по улице.
- Мальчиками, - повторил генерал Балантайн, без вопросительных интонаций. Проведя тридцать лет в армии, он не мог не знать про склонности и отклонения от нормы мужчин, находящихся далеко от дома, особенно под воздействием тягот боевых действий. Вероятно, желания эти дремали, пока одиночество и отсутствие женщин не пробудили их, чтобы потом списать все на войну. Генерал не думал, что кто-то зарабатывал на жизнь, продавая детские тела для таких нужд. Он и представить себе не мог, что творилось в голове у таких людей.
- Макс предлагал детей? - спросил Балантайн.
- Думаю, женщин, - ответил Брэнди. - Так, во всяком случае, пишут в газетах. Но возможно, они не решились упоминать про детей. Люди не хотят знать, что в проституцию вовлечены дети. Женщин мы можем обвинить, назвать аморальными, и если с ними что-то случается, общество за них ответственности не несет. Проституция стара, как человечество, и скорее всего умрет вместе с ним. Мы можем просто ее не замечать: даже хорошо воспитанные женщины делают вид, что ничего о ней не знают. В этом случае реагировать нет нужды. Невежество - самая эффективная защита.
Балантайн вдруг подумал, что совсем не знает сына. В Брэнди появились злость и горечь, которых ранее он не замечал. Годы летели, но генерал никаких изменений в себе не ощущал, а потому полагал, что не менялся и Брэнди. Разница между сорока пятью и пятьюдесятью ничтожна, тогда как между двадцатью тремя и двадцатью восьмью может оказаться безмерной.
Он смотрел на своего сына и видел, как разительно отличается он от Алана Росса. Прямой нос, упрямый, решительный рот… Казалось бы, сыну положено походить на отца. Но много ли взял от него Брэнди? Если подумать… пожалуй, что нет.
- Почему мы такие безразличные? - спросил он вслух.
- Защищаем себя, - ответил Брэнди. - Инстинкт самосохранения.
Алан Росс провел рукой по волосам.