- Большинство из нас избегают смотреть на невыносимое, - заговорил он так тихо, что они едва его слышали. - Особенно если речь идет о том, чего мы изменить не можем. Нельзя винить женщину, если она не хочет знать, что ее муж пользуется услугами проституток… особенно, если проститутка - ребенок. Если она узнает, что этот ребенок еще и мальчик, ей придется уйти от мужа. Мы все знаем, что развод губителен для женщины. Даже в весьма терпимом обществе она перестает существовать. Становится объектом невыносимой жалости, не говоря уже о пересудах, которые обычно не столь милосердны. Нет. - Он яростно покачал головой. - Ей остается только одно: не разрушать секретность, которая окутывает его похождения, и не позволять себе усомниться в его верности. Ничего другого она позволить себе не может.
На этот раз Брэнди промолчал.
Балантайн посмотрел на мерцающие канделябры. Попытался представить себе, каково оказаться в таком положении, подозревать, осознавая при этом, что докапываться до правды себе дороже. Когда на кону собственное выживание и выживание детей, правду эту лучше зарыть как можно глубже. У него никогда не возникало сомнений, что Огаста - верная и всем довольная жена. Может, в этом проявлялись его невыносимое самодовольство, слепое, глупое бесчувствие? А может, это свидетельство его веры в нее, которую надо почитать за счастье? Он никогда не спал с проститутками, даже в первые годы службы в армии. Разумеется, иной раз, до свадьбы, сходил с пути истинного, но ради взаимного удовольствия, за деньги же - никогда. А после свадьбы всегда помнил о своем моральном долге: никаких случайных связей, если он или Огаста в отъезде или не в настроении. Огаста не была страстной женщиной; возможно, тому способствовали нормы приличия. И он давно уже взял под контроль свое тело и не позволял ему диктовать условия. Такой контроль для солдата обязателен. Усталость, боль и одиночество не должны мешать выполнению боевой задачи.
Алан Росс вновь провел рукой по волосам.
- Извините. Это не самая подходящая для обсуждения тема. Я испортил вам обед.
- Нет. - Балантайн сглотнул слюну и вернулся в настоящее. - Ты все говоришь правильно. Ситуация отвратительная. Но нельзя винить людей, если они не хотят узнавать то, что может их уничтожить. Бог свидетель, человек, который содержит публичный дом, заслуживает смерти. Но убийство не решает проблему. А эта кастрация - чистое варварство.
- Ты бывал в Девилз-акр, папа? - спросил Брэнди уже менее эмоционально, да и лицо стало спокойнее. - Или в каком-то другом трущобном районе?
Балантайн знал, к чему клонит сын. В борьбе за выживание, в беспросветной нищете люди превращаются в варваров. Внезапно вернулись воспоминания о военных лагерях, в Крыму, в Скутари, о нависающей над каждым смерти, о том, что делали люди в дни и ночи ожидания битвы. В любой день они могли превратиться в бездыханный труп, разлагающийся под солнцем Африки или замерзший в гималайских снегах. Если он не знал Брэнди, получалось, что и Брэнди не очень-то знал его.
- Я прослужил в армии тридцать лет, - ответил он. - Я знаю, что может произойти с людьми. Такого ответа достаточно?
- Нет. - Брэнди допил портвейн. - Он не в полной мере соответствует заданному вопросу.
Балантайн встал.
- Нам лучше присоединиться к дамам в гостиной до того, как они поймут, о чем мы тут говорим.
Поднялся и Алан Росс.
- Я знаком с одним членом парламента и хочу с ним повидаться. Составишь мне компанию, Брэнди? Возможно, мы ему поможем. Он готовит законопроект, который хочет представить на обсуждение.
- О чем? - спросил Брэнди.
- Разумеется, о детской проституции, - ответил Росс, - открывая дверь. - Но, если не возражаешь, не упоминай об этом в присутствии Кристины. Я думаю, эта тема ее расстраивает.
Балантайну последняя фраза Росса согрела душу. По реакции Кристины он сделал вывод, что она считает разговоры о проституции дурным тоном. Теперь же получалось, что все не так. Ее огорчало наличие этого социального зла. Генерал ощутил укол стыда из-за того, что составил себе неправильное мнение. Но изменить он уже ничего не мог: если бы начал извиняться, вновь затронул бы запретную тему.
Перед полуночью, когда остальные разъехались, Балантайн следом за Огастой медленно поднимался по лестнице.
- Знаешь, с каждой новой встречей мне все больше нравится Алан Росс. Кристине очень повезло.
Она повернулась и холодно посмотрела на него.
- И что ты хочешь этим сказать?
- Именно то, что и сказал: даже без всякой предубежденности можно обнаружить, что этот человек совсем не тот, каким ты его представлял. Алан гораздо лучше, чем показался мне при наших первых встречах.
- Я всегда ценила его очень высоко, - твердо ответила Огаста. - Неужели ты думаешь, что я позволила бы нашей дочери выйти замуж за не достойного ее человека?
Ее ответ на удивление больно уколол генерала, и он непроизвольно озвучил истинное положение дел:
- Сомневаюсь, что нам удалось бы найти для Кристины другого жениха.
Глаза Огасты стали такими же чужими, как глаза незнакомцев, с которыми он иной раз встречался взглядом на улице. Чувство удовлетворенности, которое он ощущал за обеденным столом среди стаканов с вином, рассеялось как дым.
- Выбор у нас был. И еще какой. Я свою работу знаю. Или ты полагаешь меня некомпетентной?
Такая мысль никогда не приходила ему в голову, с того самого дня, когда он впервые встретил Огасту на ее дебютном балу. Она все знала и умела - даже тогда. Не нервничала, не флиртовала и не хихикала, и, среди прочего, именно этим привлекла к себе его внимание. Как давно это было… Балантайн попытался вспомнить, что испытывал в тот момент: волнение, предвкушение… но не вышло. Кольнула душевная боль. Те достоинства Огасты, которые раньше радовали его, теперь пугали, как закрытая дверь.
- Это нелепо! - Ему приходилось защищаться, но в этом вопросе он твердо решил не сдавать позиций. - Я знаю Кристину не хуже твоего. - Чудовищная ложь. - У нее удивительно сильная воля. И даже ты, моя дорогая Огаста, можешь иной раз допускать промахи.
Огаста устала. Но и ее застывшего лица хватило, чтобы он замолчал. Она повернулась и продолжила подъем. Спина оставалась прямой, но каждая ступенька преодолевалась с трудом.
- Естественно, - наконец ответила она. - Так же, как и ты, Брэндон. Я хочу, чтобы за столом ты воздержался об обсуждения таких неприятных тем, как трущобы и их несчастные обитатели, особенно когда у нас гости. Это свидетельствует о плохих манерах и вызывает исключительно раздражение. Я ожидала, что ты поймешь это сам. Социальная совесть - это хорошо, но проявлять ее надо в подходящих для этого ситуациях и местах. А с учетом того, что этот скандальный лакей когда-то служил в нашем доме, я буду тебе признательна, если ты воздержишься от упоминания его имени. Я не хочу, чтобы наши слуги впали в истерику. Это может привести к тому, что половина из них напишет заявление об уходе, а тебе прекрасно известно, как трудно нынче с хорошими слугами! - Она добралась до лестничной площадки и повернула к своей спальне. - Спокойной ночи, Брэндон.
Ему не оставалось ничего другого, как пожелать доброй ночи жене и пойти к себе. Комната показалась незнакомой, хотя и мебель, и книги, и сувениры многие годы стояли на своих местах.
Наутро в коридоре Балантайна встретил Страйд, бледный как смерть. Руки он сцепил на животе, хотя обычно они висели по бокам. Ни одной женщины Балантайн не видел и на мгновение даже подумал, что Огаста права: все взяли расчет и разбежались под покровом ночи, боясь находиться под той самой крышей, где когда-то жил Макс, словно его призрак мог прийти за ними и утащить в бордель.
Страйд ждал, его глаза переполняла тоска.
- Что теперь? - спросил Балантайн. - Что случилось?
- Газеты, сэр…
Всего-то! Балантайн ощутил безмерное облегчение.
- Господи, значит, их принесут позже. А если не принесут через час, пошли за ними кого-нибудь. - И он чуть повернулся, чтобы протиснуться мимо него и пройти на завтрак.
Но Страйд стоял как скала.
- Нет, сэр. Боюсь, я недостаточно ясно выразился. Газеты принесли… я о том, что в них. В Девилз-акр еще одно убийство, сэр. И теперь все гораздо хуже.
Балантайн не мог представить себе, что может быть хуже кастрации Губерта Пинчина. Попытался, но не получилось.
- Его, правда, не так ужасно… - Страйд замялся, сглотнул слюну, - изуродовали, сэр.
Генерал сначала не понял, потом чуть расслабился.
- Не так ужасно? Но ты сказал, что все гораздо хуже.
Страйд понизил голос.
- Убили сэра Бертрама Эстли, сэр. Его нашли рядом с домом удовольствий, только для мужчин.
- Для мужчин?.. Святый Боже! Ты про гомосексуальный бордель?
Страйд поморщился; он не привык к такой вульгарной откровенности.
- Да, сэр.
- Берти Эстли… - Балантайну стало нехорошо. Внезапно запах кеджери, плывущий из утренней столовой, вызвал тошноту.
- Не желаете выпить бренди, сэр? - предложил Страйд.
- Да, пожалуй. - Благослови Боже этого человека. Балантайн раньше недооценивал его. - Да, с удовольствием. - И он направился к библиотеке.
- Желаете, чтобы я сказал ее светлости, сэр?
Балантайн замер. Ему хотелось уберечь жену от такой неприятной новости. Это ужасно. Лучше бы ей вообще не знать.
- Скажи ей, что произошло еще одно убийство. - Она, конечно, все равно узнает. Такого не скроешь. Но будет лучше, если Страйд тактично сообщит ей об этом, чем она прочитает газетную статью со всеми леденящими кровь подробностями. Или кто-то, не подумав, сболтнет ей. - Пожалуй, скажи ей, что убили Бертрама Эстли, но не говори, где его нашли.
- Будет исполнено, сэр. К сожалению, о смерти сэра Бертрама очень скоро будут говорить на всех углах. - Страйд поклонился.
- Да, - Балантайн не знал, что еще сказать. - Да. Спасибо, Страйд. - Он прошел в библиотеку и увидел, что бренди уже ждет его на серебряном подносе рядом с газетой. Он налил себе маленький стаканчик и развернул газету.
Тело сэра Бертрама Эстли нашли у двери дома, пользовавшегося в Девилз-акр сомнительной репутацией. Какая-то идиотская получилась фраза. Причиной смерти стала глубокая колотая рана в спине, но еще его полоснули ножом по паху. Более интимные части тела не упоминались, но и без этого все было ясно и понятно. Очевидно, убийца намеревался кастрировать сэра Эстли, как и предыдущих жертв, но что-то или кто-то его спугнул, и вся безумная ненависть маньяка вылилась в один неистовый взмах ножа. Расследование этого убийства, как и двух других, возложили на инспектора Томаса Питта.
Балантайн опустил газету и выпил бренди одним обжигающим глотком.
Глава 5
В предрассветной темноте к Питту приехал сержант в двухколесном кэбе. Мужчина мял в руках шляпу онемевшими от холода пальцами, пытаясь объяснить причину ночного приезда, не делая упора на ужасных подробностях, увиденных собственными глазами.
Томас сразу все понял. Еще одно убийство. Только очень серьезная причина могла привести сержанта к его двери в такой час.
- На улице жуткий холод, сэр. - Сержант попытался хоть как-то помочь.
- Благодарю.
Питт надел пиджак, а потом просторное пальто, в котором при ветре напоминал надутый парус. Взял шарф из протянутой руки сержанта, обмотал им шею, нахлобучил шляпу на уши и открыл входную дверь. За порогом, как и предупреждал сержант, его встретил жуткий холод.
Двое полицейских сели в кеб, и тот повез их по неровной брусчатке в Девилз-акр.
- Так что? - спросил Питт.
Сержант покачал головой.
- Плохо дело. - Он печально вздохнул. - Сэр Бертрам Эстли. Порезан ножом… но… ну… не на куски, как вы могли бы сказать.
- Не так изуродован, как остальные?
- Да… выглядит все так, будто нашего маньяка спугнули. Помешали довести дело до конца… - Он вновь покачал головой. - Не знаю.
- Не дали довести дело до конца? - переспросил Питт.
- Да, сэр. Я не знаю, что придется говорить семье! Его нашли на пороге борделя… который только для мужчин…
- Боже!
Томас наконец-то понял, в чем дело, почему сержант с таким трудом находил слова. Действительно, как сказать Эстли, что глава их семьи убит и едва не кастрирован на пороге борделя для проституток-мальчиков? Теперь он понимал и печаль на лице сержанта, и не столь нужное предупреждение о холоде.
Но прежде всего следовало взглянуть на труп и место, где его нашли.
- Извините, сэр. - Сержант чуть глубже надвинул шляпу.
- Кто его нашел и когда? - спросил Питт.
- Констебль Дэбб, сэр. Я оставил его там, чтобы никто ничего не трогал. Смышленый парень. Увидел его… в смысле, сэра Бертрама… в четверть пятого или чуть позже. Тело лежало у порога. Он услышал Биг-Бен. Поэтому констебль Дэбб подходит и смотрит, что с ним такое. Видит, разумеется, что тот мертв. В Девилз-акр на мертвецов мы натыкаемся довольно часто, поэтому он не настолько тревожится, чтобы послать за мной, но потом полы пальто раскрываются, и бедняга Дэбб видит, что с ним сделали… или, точнее, не сделали. Тут он послал за нами… сразу же. И я поехал к вам.
- Как вы узнали, кто он? - Долго ли мертвец мог лежать в Девилз-акр до того, как у него обчистят карманы?
Сержант понял.
- Разумеется, никаких денег, но при нем остались визитные карточки, несколько писем и все такое. В любом случае пока не знаю, что скажет доктор, но много времени это не займет. Не больше часа. Иначе его завалят трупами. Разумеется, к рассвету их поток прекратится. При дневном свете убийцы себя так не ведут. Наверное, стыдятся, не хотят, чтобы их видели. Возвращаются домой, чтобы прочитать молитву за семейным столом. - Презрение в его голосе густотой соперничало с дегтем, но Питт не мог сказать, относится ли оно к Девилз-акр или к лицемерию убийц. Решил, что в следующий раз, возможно, задаст этот вопрос.
Кеб остановился, они вышли из него. Находились они у южной границы Акра, рядом с рекой, и ее влажное дыхание проносилось над коркой льда на мостовой. Дождь уже прекратился. В темноте над ними возвышались силуэты готических башен Вестминстерского дворца.
Молодой констебль с фонарем стоял над трупом, лежащим в дверной арке и укрытым до подбородка тяжелым пальто. Соблюдение приличий потребовало от констебля прикрыть также лицо покойного, и теперь он стоял рядом без плаща, дрожа всем телом. Странное почтение к мертвым, подумал Питт, заставляющее живых раздеваться и замерзать, согревая тех, кого уже коснулся могильный холод.
- Доброе утро, сэр, - уважительно поздоровался констебль. - Доброе утро, мистер Питт.
Широкая известность в узких кругах, ничего не попишешь.
- Доброе утро, констебль Дэбб, - ответил Томас. Темная улочка пахла грязью и отбросами. На другой ее стороне в дверных арках спали бродяги. В сером свете раннего утра они не так уж и отличались от трупа сэра Бертрама Эстли. - Как вы узнали, что он мертв? - спросил он, гадая, что заставило констебля остановиться и оглядеть именно это тело.
Констебль Дэбб чуть выпрямился и расправил плечи.
- Западная сторона улицы, сэр.
- Западная сторона?
- Ветер с востока, сэр. Еще и дождь. Никто, даже пьяница, не уляжется спать на мокрое, когда можно найти убежище в двадцати футах на другой стороне.
Питт одобрительно улыбнулся, поднял плащ и протянул констеблю. Наклонился над трупом. Увидел, что Бертрам Эстли - симпатичный молодой человек: правильные черты лица, красивый нос, светлые волосы и бакенбарды, чуть более темные усы. Закрытые глаза не позволяли определить, как они выглядели при жизни.
Питт перевел взгляд на тело и откинул пальто, которым констебль Дэбб, соблюдая приличия, прикрыл рану. Она оказалась поверхностной, больше напоминавшей длинную царапину, чем разрез. Крови вытекло немного. Питт приподнял труп за плечи, чтобы взглянуть на спину. Увидел дыру в пальто и большое темное пятно левее позвоночника. Смертельная рана, такая же, как у двух первых жертв. Он вернул тело в прежнее положение и спросил:
- Вы послали за хирургом?
- Да, сэр. - Разумеется, он послал. Профессиональная гордость не позволила бы забыть об этом важном моменте.
Питт оглядел улицу. Ничего необычного. Узкая, осевшие дома на каждой стороне, подгнившие бревна, обвалившаяся штукатурка, плесень, переполненные ливневые канавы. Заметил бы кто-нибудь человека, несущего труп или двух дерущихся людей? Томас в этом сомневался. Если бы нашелся свидетель, входящий в бордель или выходящий из него, удалось бы их найти? Заговорили бы они? Едва ли. За гомосексуализм полагались долгий тюремный срок и пожизненное изгнание из общества. Разумеется, его практиковали, но тайком, ничем не выдавая себя, и заставить людей признать, что они ходоки по этой части, представлялось крайне затруднительным.
- Посмотрите, что еще можно здесь найти, - распорядился Питт. - У вас есть адрес семьи?
- Да, сэр. - Сержант протянул ему листок, вырванный из блокнота.
Томас вздохнул.
- Тогда я, пожалуй, пойду и сообщу им до того, как газетчики успеют напечатать экстренный выпуск. Никто не должен узнавать о таком из газеты.
- Конечно, сэр. Боюсь, репортеры побывали здесь час тому назад. Не знаю, как они об этом прослышали…
Это не стоило и обсуждать. У репортеров везде находились глаза и уши. В трущобных районах люди привыкли к смерти и за шестипенсовик позволяли кому-то из скупщиков новостей стремглав бежать на Флит-стрит с материалом для первой полосы.
Питт влез в кеб и назвал кучеру адрес лондонского дома Эстли.
Небо уже заметно просветлело, когда он вышел на тротуар рядом с нужным ему домом и отпустил кеб, поскольку понятия не имел, сколько времени проведет с близкими убитого.
Улица практически пустовала. Служанка выносила мусор. Мальчишка зашел в дверь черного хода. Окна горели только в той части дома, которую занимали слуги. Питт поднялся по ступеням к парадной двери и постучал. Ее открыл лакей, на лице его читалось изумление. Питт не дал ему времени оценить гостя по внешности.
- Доброе утро, - поздоровался он. - Я из полиции. Боюсь, у меня очень прискорбные новости. Вас не затруднит проводить меня в подходящее место и поставить в известность главу семьи? И вам лучше принести бренди или то, что вы сочтете наиболее уместным, чтобы сгладить шок.
Лакей застыл столбом. Он не запротестовал, когда Питт переступил порог и закрыл за собой дверь.
- Сэр Бертрам… - начал лакей.
- Его нет дома, - перебил его Питт. - Я знаю. Боюсь, он мертв.
- Ох. - Лакей попытался взять себя в руки, но слова Питта совершенно выбили его из колеи. - Я… - он шумно сглотнул, - я лучше позову мистера Ходжа, дворецкого… и мистера Бью, брата сэра Бертрама. - Прежде чем Питт что-либо ответил, лакей распахнул дверь в холодную утреннюю гостиную, где служанка уже вычистила камин, но еще не успела его разжечь. - Сэр. - И оставил Питта, метнувшись к концу темного коридора, к двери, обитой зеленым сукном, за которой его ждала безопасность.