В зал вызвали Альби Фробишера. Он показался Шарлотте каким-то маленьким; в нем странным образом смешивались утомленность жизнью, свойственная преклонному возрасту, и детская беззащитность. Однако Шарлотта не была удивлена этим; воображение уже нарисовало ей образ, оказавшийся не таким уж далеким от правды. И все же действительность потрясла ее. Не только в сознании Альби, но даже и в его голосе было что-то суровое и жестокое. Шарлотта почувствовала в нем существо, к чувствам которого не могла прикоснуться, говорившего о таких вещах, которые даже не могли прийти ей в голову.
Альби назвал свои имя и адрес.
- Мистер Фробишер, каким ремеслом вы занимаетесь? - холодно спросил прокурор. Альби был нужен ему - больше того, он играл для обвинения жизненно важную роль, - но Лэнд не скрывал в голосе своего презрения, напоминая всем присутствующим о непреодолимой пропасти между собой и этим человеком. Он не хотел, чтобы у кого-нибудь возникла хотя бы мимолетная мысль, что их отношения со свидетелем выходят за сугубо деловые рамки.
И Шарлотта могла его понять. Она сама также не хотела бы, чтобы ее поставили в один ряд с Альби Фробишером. И тем не менее ее охватила ярость: наверное, это все-таки было несправедливо.
- Я занимаюсь проституцией, - холодно усмехнулся Альби. Он тоже понимал, чем обусловлено отношение к нему Лэнда, и презирал его. Но по крайней мере он не собирался прятаться, изображая лицемерное неведение.
- Проституцией? - В голосе прокурора прозвучало деланое изумление. - Но вы ведь мужчина!
- Мне семнадцать лет, - ответил Альби. - Своего первого клиента я обслужил, когда мне было тринадцать.
- Я не спрашивал, каков ваш возраст! - раздраженно оборвал его прокурор. Его не интересовала детская проституция - это было совершенно другое преступление, до которого ему не было никакого дела. - Вы продаете свои услуги развращенным женщинам, чьи аппетиты настолько непомерны, что их нельзя удовлетворить обычным путем?
Альби надоела эта игра. Все его ремесло было сплошным фарсом, нескончаемой чередой мужчин, притворяющихся порядочными.
- Нет, - категорически возразил он. - В своей жизни я ни разу не прикоснулся к женщине. Я продаю себя мужчинам, преимущественно богатым, респектабельным, которые предпочитают женщинам мальчиков и не могут получить этого бесплатно, поэтому обращаются к таким, как я. Я полагал, все это вам известно, иначе с какой стати вы вызвали меня в суд? Какой бы в противном случае вам был от меня прок?
Лэнд был в бешенстве. Он повернулся к судье:
- Ваша честь, прикажите свидетелю отвечать на вопросы и воздержаться от дерзких высказываний, порочащих честных и порядочных людей, что только мешает работе суда. В зале присутствуют дамы!
Шарлотта нашла это нелепым, о чем с радостью заявила бы во всеуслышание. Все те, кто находился в зале - за исключением свидетелей, которые все равно ждали за дверью, - пришли сюда как раз потому, что хотели услышать нечто шокирующее. Зачем еще присутствовать на заседаниях по делу об убийстве, если известно наперед, что жертва подвергалась сексуальному насилию и была заражена половым заболеванием? Лицемерие было отвратительным, по всему телу Шарлотты разлилась обжигающая ярость.
Лицо судьи побагровело еще больше.
- Вы будете только отвечать на вопросы, которые вам зададут! - резким тоном выговорил он Альби. - Насколько я понимаю, полиция не предъявила вам никаких обвинений. Ведите себя пристойно, чтобы так оно и оставалось. Вы меня услышали? Здесь вам не то место, чтобы рекламировать свое гнусное ремесло и оскорблять тех, кому вы в подметки не годитесь!
Шарлотта с горечью подумала, что на самом деле как раз те, кто пользовался услугами Альби, не годились ему в подметки. Они занимались этим не по неведению и не от безысходности.
Альби никак нельзя было назвать невиновным, но он мог рассчитывать хоть на какое-то снисхождение. Они же лишь ублажали свою извращенную похоть.
- Я не назову никого из тех, кто лучше меня, ваша честь, - скривив губы, сказал Альби. - Клянусь.
Судья подозрительно посмотрел на него, но промолчал: Альби обещал ему то, что он просил. Ему в голову не пришло ни одного замечания.
Шарлотта поймала себя на том, что улыбается с глубоким удовлетворением. Она сама была бы рада возможности сказать то же самое.
- Значит, все ваши клиенты мужчины? - продолжал Лэнд. - Отвечайте только "да" или "нет".
- Да. - Альби подчеркнуто опустил вежливое "сэр".
- Видите ли вы среди присутствующих в этом зале человека, который когда-либо пользовался вашими услугами?
Мягкий рот Альби раскрылся в улыбке, и он принялся нарочито неторопливо осматривать зал. Его взгляд останавливался то на одном, то на другом изящно одетом джентльмене.
Лэнд распознал опасность, и его тело напряглось в тревоге.
- Был ли когда-либо вашим клиентом подсудимый? - громко подсказал он. - Посмотрите на подсудимого!
Изобразив удивление, Альби перевел взгляд с зала на скамью подсудимых.
- Да.
- Морис Джером покупал у вас услуги сексуального характера? - торжествующе продолжал прокурор.
- Да.
- Один раз или неоднократно?
- Да.
- Не притворяйтесь дурачком! - Лэнд наконец дал выход своей ярости. - Если вы будете мешать процессу, вам могут предъявить обвинение в неуважении к суду, и вы отправитесь за решетку, обещаю!
- Неоднократно, - невозмутимо ответил Альби.
Сейчас у него в руках была определенная сила, и он намеревался вкусить ее в полной мере. Практически наверняка больше такая возможность ему не представится. Жизнь его будет недолгой, и он это понимал. В Блюгейт-филдс мало кто доживает до преклонного возраста, тем более если речь идет о людях его профессии. К тому же ему было нечего терять - он мог позволить себе играть с опасностью. Он не мигая выдержал взгляд Лэнда.
- Морис Джером неоднократно приходил к вам в комнату? - Прокурор хотел убедиться в том, что судья в полной мере осознает важность этого заявления.
- Да, - повторил Альби.
- И он имел с вами физические отношения и платил за это?
- Да. - Губы Альби презрительно скривились, взгляд быстро скользнул по залу. - Видит Бог, бесплатно я этим не занимаюсь. Вы ведь не думаете, что это доставляет мне удовольствие, так?
- Я понятия не имею о ваших вкусах, мистер Фробишер, - ледяным тоном произнес Лэнд. У него на лице появилась слабая усмешка. - Они выходят за пределы моего воображения.
В свете газовых рожков лицо Альби стало белым. Он подался вперед, опираясь на перила.
- Мои вкусы очень простые. Смею предположить, они мало чем отличаются от ваших. Мне нравится есть по крайней мере один раз каждый день. Нравится иметь одежду, в которой тепло и которая не воняет. Нравится иметь крышу над головой, жить в сухой комнате и не делить ее с десятью или даже двадцатью другими людьми. Вот какие у меня вкусы, сэр!
- Тишина! - стукнул молотком по столу судья. - Вы ведете себя вызывающе. Нас не интересует история вашей жизни и ваши устремления. Мистер Лэнд, если вы не можете держать под контролем своего свидетеля, лучше отпустите его. Несомненно, вы уже получили от него все то, что хотели. Мистер Джайлс, у вас есть какие-либо вопросы?
- Нет, ваша честь. Благодарю вас. - Защитник уже предпринял тщетную попытку поставить под сомнение показания Альби. Не было смысла демонстрировать суду свою неудачу.
Покинув место для дачи показаний, Альби двинулся по проходу и оказался всего в нескольких футах от Шарлотты. Его мгновение протеста прошло, и он снова казался маленьким и щуплым.
Последним свидетелем обвинения была Абигайль Винтерс. Это была самая заурядная девушка, излишне полная, но с чистой, гладкой кожей, какой позавидовали бы многие знатные дамы. Голова ее была в мелких кудряшках, зубы, чересчур крупные, раньше времени пожелтели, однако она все-таки была достаточно привлекательной. Шарлотте приходилось видеть дочерей герцогов, с которыми природа обошлась менее благосклонно.
Показания были краткими и по существу. У Абигайль не было ни едкой язвительности Альби, ни почерпнутой у других образованности. Она нисколько не стеснялась своего ремесла. Абигайль знала, что таким, как она, покровительствуют благородные джентльмены и судьи, и даже епископы; и знаменитый адвокат без парика и мантии выглядит в точности так же, как клерк без костюма. Если у нее и были какие-то иллюзии относительно людей, к правилам светского приличия она относилась без трепета. Те, кто хотел выжить, руководствовались только своими собственными правилами.
Абигайль отвечала на вопросы спокойно и прямо, ничего не добавляя. Да, она знает человека на скамье подсудимых. Да, он посетил заведение, в котором она работала, - но не для того, чтобы самому воспользоваться ее услугами, а чтобы ублажить молодого джентльмена лет тринадцати-четырнадцати, которого тот привел с собой. Да, подсудимый попросил Абигайль посвятить молодого джентльмена в искусство плотских утех, в то время как сам сидел в комнате и наблюдал за происходящим.
По залу пробежал ропот отвращения, долгий вздох праведного ужаса. Затем наступила полная тишина, поскольку присутствующие испугались, как бы случайно не пропустить следующее откровение. Шарлотте стало тошно - все происходящее вызывало у нее чувство омерзения. Этого не должно было быть, и эти люди не должны были так жаждать насладиться этим. Во имя всего святого, как Эжени сможет вынести такую ношу - а ведь какой-нибудь благожелатель непременно расскажет ей все?
Лэнд спросил у Абигайль, может ли она описать упомянутого молодого джентльмена.
Да, может. Он был стройный, светловолосый, с голубыми глазами. Очень симпатичный и говорил культурным языком. Определенно, это был юноша благородного происхождения, не испытывающий недостатка в деньгах. Одежда его была с иголочки.
Прокурор показал Абигайль фотографию Артура Уэйбурна. Это тот самый юноша?
Да, это он, вне всякого сомнения.
Известно ли ей, как его звали?
Только его имя - Артур. Именно так несколько раз обращался к нему подсудимый.
Джайлс ничего не мог поделать. Абигайль непоколебимо стояла на своем, и после недолгих попыток защитник вынужден был согласиться с тщетностью своих усилий и отпустил ее.
Вечером в соответствии со строгим соглашением ни Шарлотта, ни Питт не говорили о Джероме и вообще обо всем, что имело отношение к судебному заседанию. Они ужинали молча, погруженные в свои мысли, время от времени многозначительно улыбаясь.
После ужина непринужденная беседа касалась других тем: полученное Шарлоттой письмо от возвратившейся из Лестершира Эмили, в котором пересказывались светские сплетни, описывался чей-то возмутительный флирт, кошмарная вечеринка, ужасное платье соперницы - приятные мелочи повседневной жизни. Эмили побывала на концерте; вышел новый захватывающий роман, очень пикантный. Здоровье бабушки по-прежнему остается неважным; однако, сколько себя помнила Шарлотта, оно всегда было таким. Бабушка наслаждалась своими недугами и намеревалась наслаждаться ими до самого конца.
На третий день в дело вступила защита. Говорить было особенно не о чем. Джером не мог доказать свою невиновность, в противном случае ему не было бы предъявлено обвинение. Он мог только все отрицать, надеясь на то, что, если ему удастся предоставить достаточное количество свидетелей, подтверждающих его безупречное в прошлом поведение, это посеет разумные сомнения.
Сидя на своем обычном месте у прохода, Шарлотта буквально физически ощутила волну жалости и беспомощности, когда мимо нее прошла Эжени Джером, чтобы занять место для дачи показаний. Лишь один раз она подняла голову и улыбнулась мужу. После чего быстро, не дожидаясь увидеть, улыбнется ли он ей в ответ, Эжени отвела взгляд и положила руку на Библию, собираясь принести присягу.
Шарлотта подняла вуаль, чтобы Эжени увидела ее лицо и поняла, что в этой безликой любопытной толпе у нее есть друг.
Зал слушал Эжени Джером в полной тишине. Присутствующие колебались, не в силах определиться, то ли она, как жена такого чудовища, является сообщницей и заслуживает презрения, то ли ее нужно считать самой невинной и несчастной из его жертв и относиться к ней с состраданием. Быть может, все дело было в ее узких плечах, простом платье, в ее белом лице, тихом голосе, в том, как она держала взор опущенным, затем, собравшись с духом, посмотрела на того, кто задавал ей вопросы. Это могло быть что угодно из перечисленного, а может быть, и ничего, просто сиюминутная прихоть толпы. Но вдруг, подобно тому как в какое-то мгновение приливная волна замирает и устремляется назад, Шарлотта почувствовала, что настроение зала изменилось и теперь все присутствующие на стороне Эжени. Они горели состраданием, жаждой стать свидетелями того, как она будет отмщена. Теперь и она также была жертвой.
Однако Эжени была бессильна что-либо сделать. В ту ночь она рано легла спать и не могла сказать, когда ее муж вернулся домой. Нет, она собиралась пойти на концерт вместе с ним, но у нее разболелась голова, и она осталась дома. Да, билеты были куплены заранее, и она очень хотела пойти на концерт. Однако Эжени была вынуждена признать, что не очень любит классическую музыку: она предпочитает баллады, что-нибудь с красивой мелодией и словами.
Говорил ли ей муж, какие произведения исполнялись в тот вечер? Разумеется, говорил, и еще он говорил, что исполнение было великолепным. Может ли она вспомнить, о каких произведениях шла речь? Может. Эжени их перечислила, но разве не была программа концерта напечатана и развешана?
Несчастная Эжени не знала, что сказать. Она ничего не читала.
Лэнд заверил ее в том, что любой мог узнать перечень исполняемых произведений, не побывав на выступлении.
Эжени вышла замуж за Джерома одиннадцать лет назад, и все это время он был ей хорошим мужем, обеспечивал семью. Он был непьющим, трудолюбивым и никогда не давал ей повод жаловаться. Определенно, он ни разу не сказал жене оскорбительного слова, ни разу не поднял на нее руку; он не запрещал ей общаться с подругами и время от времени ходить куда-либо одной. Он никогда не ставил ее в стеснительное положение, заигрывая с другими женщинами, никогда не вел себя неподобающим образом на людях, а наедине не был грубым или придирчивым. И уж, конечно, в супружеских отношениях он никогда не требовал ничего оскорбительного, ничего помимо того, что мужчина вправе ожидать от своей законной супруги.
Но с другой стороны, как указал Лэнд, испытывая что-то похожее на смущение, есть много того, что ей неизвестно. И она, будучи порядочной, воспитанной женщиной, ни за что не стала бы ревновать своего мужа к ученику-подростку! Больше того, она, вероятно, даже не подозревала о его склонности к подобным извращениям.
Да, подтвердила Эжени, бледная как полотно, не подозревала. И она до сих пор не верит в это. Если мистер Лэнд так говорит, это, может быть, верно в отношении кого-то другого, но только не ее мужа. Он человек порядочный - больше того, у него очень строгие моральные принципы. Его выводит из себя даже нецензурная речь, и он никогда не употребляет спиртное. Эжени никогда не замечала за ним ничего пошлого.
Наконец ее отпустили, и Шарлотте очень захотелось, чтобы она покинула зал заседаний. Это было безнадежно - ничто не могло спасти Джерома. А верить в чудо было глупо.
Тем не менее процесс продолжался своим чередом.
Другой, не такой предвзятый свидетель, бывший работодатель Джерома, рассказал суду о характере подсудимого. Он был смущен тем, что находился здесь, несомненно, вопреки своей воле. Но хотя этот человек старался не говорить ничего такого, что в глазах присутствующих поставило бы его на одну доску с Джеромом, он не мог утверждать, что уже давно замечал в его натуре какие-либо серьезные изъяны. Он дал Джерому отличные рекомендации - и вот сейчас должен был либо настаивать, что не ошибся, либо выставить себя слепым глупцом. А поскольку этот человек занимал высокое положение в банке, последнего он никак не мог себе позволить.
Он должным образом подтвердил, что Джером, пока жил у него дома и воспитывал двух его сыновей, производил на него впечатление образцового педагога, и уж он определенно не позволял себе ничего непристойного в отношении мальчиков.
- А если бы такое произошло, узнал бы свидетель об этом? - вежливо поинтересовался Лэнд.
Банкир замялся, взвешивая последствия обоих ответов.
- Да, - наконец твердо заявил он. - Несомненно, узнал бы. Естественно, меня волнуют проблемы моей семьи.
Лэнд не стал настаивать. Кивнув, он сел, быстро поняв бесплодность избранной тактики.
Последним свидетелем, говорившим о личных качествах подсудимого, был Эсмонд Вандерли. Это он порекомендовал Джерома Уэйбурнам. Подобно предыдущему свидетелю, Вандерли разрывался между двумя полюсами: выступить в поддержку Джерома или - что было бы гораздо хуже, чем просто показать свою неспособность разбираться в людях, - стать единственным, кто, как никто другой, ускорил разразившуюся трагедию. В конце концов, именно он ввел Мориса Джерома в дом Уэйбурнов, а следовательно, в жизнь Артура Уэйбурна - и в его смерть.
Вандерли назвал себя и объяснил, кем приходится Уэйбурнам.
- Леди Уэйбурн ваша родная сестра, мистер Вандерли? - повторил Джайлс.
- Да.
- То есть Артур Уэйбурн приходился вам племянником?
- Естественно.
- Значит, вы вряд ли подошли легкомысленно или небрежно к вопросу выбора наставника для него, понимая, какое воздействие этот человек окажет на его образование и воспитание? - настаивал защитник.
Чувство собственного достоинства допускало только один ответ.
- Разумеется, - с легкой улыбкой подтвердил Вандерли. Он изящно перегнулся через перила. - Я быстро лишился бы уважения окружающих, если бы давал свои рекомендации кому попало. Это же очевидно, вы согласны?
- Очевидно? - недоуменно переспросил Джайлс.
- Я имею в виду рекомендации, мистер Джайлс. Люди частенько забывают, что ты дал им какой-нибудь дельный совет, - они склонны приписывать все заслуги себе. Но стоит посоветовать им что-нибудь неудачное, и они будут при каждом удобном случае напоминать, что это ты во всем виноват. Больше того, они позаботятся о том, чтобы это стало известно всем.
- В таком случае можем ли мы заключить, что вы порекомендовали Мориса Джерома только после того, как навели справки о его профессиональных качествах - и о его характере?
- Можете. Профессиональная квалификация Джерома блестящая. Конечно, характер у него не слишком приятный, но, с другой стороны, я и не собирался поддерживать с ним близкие личные отношения. Моральные качества у него были безупречными - в той степени, в какой они вообще обсуждались. Понимаете, приглашая педагога для своих детей, о подобных вещах не говорят. Такое спрашивают, нанимая горничную, - точнее, это выясняет домохозяйка. Однако от наставника высокая нравственность ожидается как нечто должное - до тех пор пока не будет установлено обратное. Но в этом случае, разумеется, такого человека уже просто никуда не возьмут. Джером, если уж на то пошло, был немного нудным - самым настоящим педантом. Да, и еще он абсолютный трезвенник. От такого человека ничего другого нельзя ожидать.
Вандерли натянуто усмехнулся.
- Женился на приятной женщине, - продолжал он. - Я ознакомился с ее репутацией. Безукоризненная.