- Я очень сожалею, - опять же дружно сказали Эмили и Шарлотта, изображая полнейшее удивление. - Он чем-то болел?
Калланта замялась, вероятно, оценивая шансы отделаться ложью. В конце концов она остановилась на правде. Ведь об этом деле писали в газетах, и хотя благовоспитанные дамы такие вещи не читают, избежать слухов было невозможно, - даже если предположить, что кто-то пытался с ними бороться.
- Нет, нет, он… погиб. - Калланта все-таки не решилась произнести слово "убит". - Все это было очень ужасно.
- О господи! - Как актриса, Эмили превосходила сестру; так было всегда. К тому же она не следила за этой драмой с самого начала, и поэтому ей было легче изобразить полное неведение. - Каким ударом это явилось для вас! Смею надеяться, мы не нагрянули к вам в самое неподходящее время? - На самом деле этот вопрос был лишним. Нельзя же полностью отказываться от светской жизни всякий раз, когда умирает кто-нибудь из родственников, если только речь не идет о близком члене семьи, так как в противном случае обширные родственные связи и частые похороны приведут к тому, что траур будет продолжаться непрерывно.
- Нет, нет, - покачала головой Калланта. - Я искренне рада вас видеть.
- Может быть, - сказала тетя Веспасия, - если вы принимаете приглашения, вы сможете прийти на небольшую вечеринку, которую я устраиваю у себя дома в Глэдстон-парке. Я буду рада видеть вас и вашего мужа также, если он пожелает прийти и будет свободен от дел. Я еще не знакома с ним, но уверена, что он очаровательный. Я пришлю приглашение с лакеем.
У Шарлотты внутри все оборвалось. Она хотела увидеться с Фанни и Титусом, а не с Мортимером Суинфордом.
- Не сомневаюсь, мой муж будет счастлив, - сказала Калланта. - Я намеревалась пригласить Анджелику на музыкальный вечер, там будет один молодой пианист, которого все очень хвалят. Я пригласила его в субботу. Надеюсь, к тому времени Анджелика поправится. Но в любом случае я буду рада вас видеть. Будут в основном одни дамы, но, может быть, лорд Эшворд или ваш супруг пожелают прийти? - Она вопросительно посмотрела на молодых женщин.
- Разумеется! - засияла восторгом Эмили. Цель была достигнута. Естественно, мужчины не придут, это подразумевалось само собой. Эмили украдкой взглянула на сестру. - Может быть, вы познакомите нас с Фанни? Должна признаться, вы меня заинтриговали - мне не терпится с нею встретиться.
- И мне тоже, - подхватила Шарлотта. - Очень!
Тетя Веспасия встала. Для простого визита вежливости, каковым должно было выглядеть их появление здесь, они пробыли в гостях уже слишком долго, особенно для первого знакомства. Самое главное, их цель была достигнута. Пожилая дама учтиво распрощалась от лица всех троих и после краткого обмена любезностями увезла сестер в своем экипаже.
- Восхитительно, - сказала она, как только они расселись в экипаже, следя за тем, чтобы не помять юбки. - Шарлотта, кажется, ты говорила, что этому несчастному ребенку было всего тринадцать лет, когда он занялся своим отвратительным ремеслом?
- Альби Фробишеру? Да, по крайней мере, так он сказал. На вид ему сейчас ненамного больше - он очень худой и несформировавшийся, у него на лице еще нет растительности.
- Можно поинтересоваться, откуда тебе это известно? - пристально посмотрела на нее тетя Веспасия.
- Я была в зале суда, - опрометчиво ответила Шарлотта. - Я его видела.
- Вот как? - Брови тети Веспасии взметнулись вверх, лицо вытянулось. - Твое поведение становится все более удивительным. Расскажи мне подробнее. На самом деле расскажи мне все!.. Впрочем - нет, пока что не надо. Сначала мы отправимся к мистеру Сомерсету Карлайлу. Смею предположить, ты его помнишь?
Шарлотта живо помнила Сомерсета Карлайла и все то неслыханное дело вокруг Ресуррекшн-роу. Он выступил самым упорным борцом за принятие закона о борьбе с детской нищетой. Трущобы Карлайл знал так же хорошо, как и Питт, - он до смерти напугал Доминика, свозив его в район Девилз-акр, расположенный неподалеку от Вестминстерского дворца. Но заинтересует ли его какой-то в высшей степени неприятный педагог, вполне вероятно, повинный в одном очень гнусном преступлении?
- Вы полагаете, мистер Карлайл захочет связываться с Джеромом? - с сомнением произнесла Шарлотта. - Тут закон не нарушен. Едва ли это дело заслуживает того, чтобы его обсуждали в парламенте.
- Тут нужно все кардинально менять, - ответила тетя Веспасия. В этот момент экипаж сильно тряхнуло, и ей пришлось напрячься, чтобы не свалиться на колени Шарлотте. Сидящая напротив Эмили совсем неизящно вцепилась в сиденье. Тетя Веспасия презрительно фыркнула. - Я должна поговорить с этим молодым человеком! Он мечтает стать возницей боевой колесницы. Вероятно, он воображает, что я - изрядно постаревшая царица Боудикка. Знаете, еще немного - и он приделает к колесам косы!
Чтобы скрыть выражение своего лица, Шарлотта притворилась, будто чихает.
- Перемены! - помолчав, сказала она, распрямляясь под холодным проницательным взглядом тети Веспасии. - Но я не вижу, как этого добиться.
- Если тринадцатилетних подростков можно продавать и покупать для этих гнусных занятий, - отрезала Веспасия, - значит, что-то у нас в стране не так, и такое положение дел необходимо менять. Я уже давно думаю над этим, и ты лишь вывела эти мысли на передний план. На мой взгляд, дело достойно самых деятельных усилий. Смею предположить, мистер Карлайл будет такого же мнения.
Карлайл выслушал гостий с большим вниманием. Как и ожидала тетя Веспасия, его огорчила судьба таких людей, как Альби Фробишер, в целом, а также та несправедливость, которая могла свершиться в отношении Джерома.
После недолгих размышлений он задал несколько вопросов, выдвигая собственные теории. Что, если Артур шантажировал Джерома, угрожая рассказать своему отцу об их связи? А когда Уэйбурн прижал Джерома к стене, тот открыл ему значительно больше, чем предполагал Артур? Рассказал ли Джером Уэйбурну о визитах к Абигайль Винтерс и к Альби Фробишеру - а также о том, что именно Артур приобщил обоих мальчиков к извращениям? И, возможно, после этого Уэйбурн, объятый гневом и ужасом, убил собственного сына, чтобы избежать невыносимого скандала, который нельзя было оттягивать до бесконечности? Эти возможности совершенно не были исследованы.
Но сейчас, разумеется, полиция, суд, все правоохранительные органы связаны вынесенным приговором. Теперь профессиональная репутация требует от них не ставить под сомнение вердикт присяжных. Признание в том, что расследование было проведено поспешно, быть может, даже небрежно, будет равносильно тому, как если бы они во всеуслышание заявили о своей некомпетентности. А по своей воле на такое не пойдет никто.
Кроме того, добавила Шарлотта, вполне возможно, все искренне верят в виновность Джерома. И, быть может, он действительно виновен!
И разве шустрый, ловкий, чистенький, румяный Гилливрей когда-либо признается в том, что он самую чуточку помог Альби Фробишеру опознать Джерома, заронил семя понимания в рассудок такой быстрый и чуткий, так нацеленный на выживание, что Альби с полуслова понял, чего от него хотят, и выдал все сполна?
Даст ли Гилливрей ходу подобной мысли, даже если она у него возникнет? Разумеется, не даст! Помимо всего прочего, это было бы предательством по отношению к Этельстану, которому пришлось бы расхлебывать все в одиночку, - ну а это явилось бы самой настоящей катастрофой!
Возможно, показания Абигайль Винтерс - не чистая ложь от начала и до конца. Быть может, Артур бывал у нее, быть может, у него был вкус не к одним только мальчикам. И, возможно, Абигайль добилась для себя защиты от преследований со стороны правосудия, включив в свои показания Джерома. Соблазн убедительно увязать решение, уверенность в котором присутствовала изначально, был крайне велик. И Гилливрей не устоял перед ним - в своих мечтах он видел продвижение по службе, благосклонность начальства. Шарлотта смущалась, делясь подобными соображениями с Карлайлом, однако она считала своим долгом сделать это.
Карлайл спросил, чего ждут от него.
Ответ был очевиден. От него ждали точных и подробных сведений о проституции в целом и о детской проституции в частности, чтобы можно было представить их женщинам из света, и те, разгневанные и возмущенные таким положением дел, позаботятся о том, чтобы перед мужчиной, заподозренным в подобной практике или хотя бы в терпимом отношении к ней, закрылись двери в приличное общество.
Безразличие светских дам к этой страшной проблеме в значительной степени определялось их неосведомленностью. И даже ограниченная информация, вынуждающая дорисовывать воображением отвратительную, пугающую действительность, мобилизует женщин во всей их могучей силе.
Карлайл колебался, не представляя себе, как открывать подобные мерзости благовоспитанным дамам, но тетя Веспасия пригвоздила его к месту ледяным взглядом.
- Я способна лицезреть абсолютно все, что только может предложить жизнь, - высокопарно заявила она, - если на то есть какие-то основания! Я не выношу вульгарность, но, если какая-то проблема требует решения, я пойму и это. Будьте любезны, Сомерсет, избавьте меня от вашей докучливой опеки!
- Я бы не посмел, - улыбнулся тот.
Это можно было считать за извинение, и пожилая дама великодушно его приняла.
- Я не тешу себя иллюзиями, что эффект будет приятным, - призналась тетя Веспасия. - Но тем не менее это необходимо сделать. Вся наша информация должна быть достоверной; одна грубая ошибка - и наше дело проиграно. Я готова оказывать любую помощь, какая только будет в моих силах. - Она развернулась в кресле. - Эмили, лучше всего будет начать с тех, кто обладает наибольшим влиянием, с тех, на кого это окажет самое сильное воздействие.
- Церковь? - предположила Эмили.
- Чепуха! Все ждут, что церковь этим займется. Якобы это ее работа! И поэтому церковь никто не слушает - все ее воззвания давно приелись. Нам же нужны хозяйки самых модных светских салонов, законодательницы моды, те, кого слушают, кому подражают. И тут ты сможешь оказать содействие, Эмили.
Лицо Эмили засияло радостным возбуждением.
- Ну а ты, Шарлотта, - продолжала тетя Веспасия, - ты будешь добывать для нас необходимую информацию. Твой муж служит в полиции. Используй его. Сомерсет, я еще побеседую с вами. - Поднявшись из кресла, она направилась к двери. - Ну а пока, надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы изучить дело этого наставника Джерома и постараться найти какие-либо другие объяснения случившемуся.
Питт ни словом не обмолвился жене о своем разговоре с Этельстаном, поэтому та не догадывалась о его попытке пересмотреть дело. Но в любом случае Шарлотта считала, что после вынесения приговора сделать это будет невозможно. Что-что, а она понимала лучше мужа, что теперь, когда правосудие удовлетворено, сильные мира сего не позволят поставить под сомнение вынесенный вердикт.
Теперь нужно было первым делом подготовиться к музыкальному вечеру у Калланты, где, возможно, ей представится возможность переговорить с Фанни Суинфорд. А если случая поговорить с Титусом не возникнет, надо будет его подстроить. По крайней мере Эмили и тетя Веспасия будут рядом, чтобы ей помочь. А тете Веспасии в приличном обществе простят почти все, поскольку у нее есть положение - и, что гораздо важнее, стиль, и она может вести себя так, будто она одна - это правило, а все остальные - исключения.
Шарлотта сказала Томасу только то, что отправится в гости вместе с тетей Веспасией. Она знала, что тетка ему нравится и он не будет приставать с лишними вопросами. Больше того, Томас попросил передать Веспасии привет, что было для него свидетельством необычайного уважения.
Шарлотта отправилась вместе с Эмили в ее экипаже. Она снова одолжила платье у сестры, поскольку было крайне неразумно тратить весьма ограниченные средства, выделяемые на одежду, на наряды, которые, скорее всего, она наденет всего один раз. Нюансы высокой моды менялись настолько часто, что платье прошлого сезона в этом сезоне считалось безнадежно устаревшим; а такие события, как музыкальный вечер у Калланты Суинфорд, Шарлотта посещала не чаще одного-двух раз за полгода.
Погода выдалась просто отвратительная; свинцово-серое небо моросило ледяным дождем. Чтобы выглядеть эффектно, нужно было надеть что-нибудь как можно более веселое и сногсшибательное. Эмили выбрала ярко-алое платье. Не желая казаться слишком похожей, Шарлотта выбрала платье из нежно-розового бархата, на что сестра обиделась, поскольку не выбрала его сама. Однако Эмили была слишком горда, чтобы предлагать сестре поменяться, хотя оба наряда принадлежали ей; причины этого были бы слишком очевидны.
Но к тому времени как сестры вошли в прихожую дома Суинфордов, откуда их пригласили в просторную гостиную, связанную со смежным помещением, где весело пылал огонь и горел яркий свет, Эмили уже начисто забыла обиду. Она сразу же поспешила перейти к цели визита.
- Как у вас очаровательно! - с ослепительной улыбкой сказала она Калланте Суинфорд. - Я с нетерпением жду возможности познакомиться абсолютно со всеми! Как и Шарлотта, не сомневаюсь. Всю дорогу сюда она больше ни о чем другом не говорила.
Выдав подобающий вежливый ответ, Калланта представила сестер другим гостям, оживленно беседовавшим ни о чем. Полчаса спустя, когда пианист начал исполнять какую-то невероятно однообразную пьесу, Шарлотта обратила внимание на очень сдержанную девочку лет четырнадцати, в которой она по портрету узнала Фанни. Извинившись перед своей собеседницей, - что оказалось проще простого, поскольку все уже надоели друг другу и только делали вид, будто слушают музыку, - Шарлотта пробралась сквозь толпу и оказалась рядом с Фанни.
- Вам нравится? - как бы мимоходом прошептала она, словно они были давними знакомыми.
Фанни замялась. У нее было открытое, умное лицо, с тем же ртом, что и у матери, и теми же серыми глазами, но в остальном сходство оказалось менее явным, чем можно было предположить по портрету. И, похоже, ложь давалась девочке нелегко.
- Наверное, я просто не понимаю такую музыку, - наконец с торжеством подыскала тактичный ответ она.
- Как и я, - согласилась Шарлотта. - И мне не очень-то хочется понимать музыку, которая не доставляет мне удовольствия.
Фанни облегченно вздохнула.
- Значит, вам тоже не нравится, - заметила она. - Если честно, мне она кажется ужасной. Ума не приложу, зачем мама пригласила этого пианиста. Наверное, он просто "в моде" в этом месяце. И при этом у него такой страшно серьезный вид, что я никак не могу отделаться от мысли, будто и ему самому музыка не нравится. Быть может, ему хотелось бы, чтобы она звучала иначе, вы так не думаете?
- Быть может, он опасается, что ему не заплатят, - ответила Шарлотта. - Лично я бы ему не заплатила.
Увидев, что она улыбается, Фанни взорвалась смехом, но, сообразив, что это неприлично, зажала рот обеими руками и оглядела Шарлотту с новым любопытством.
- Вы такая красивая, что не можете говорить ужасные вещи, - искренне призналась она, затем, осознав, что только еще больше усугубила свою бестактность, залилась краской.
- Спасибо, - от всего сердца поблагодарила ее Шарлотта. - Я так рада, что вы находите меня симпатичной. - Она заговорщически понизила голос. - На самом деле это платье я одолжила у своей сестры, и та сейчас, полагаю, жалеет о том, что не надела его сама. Но, пожалуйста, никому об этом не говорите.
- О, не скажу! - тотчас же заверила ее девочка. - Оно красивое.
- А у вас есть сестры?
Фанни покачала головой.
- Нет, только брат, поэтому одалживать у него мне особенно нечего. Наверное, это очень здорово - когда у тебя есть сестра.
- Да, здорово - по большей части. Хотя брату, пожалуй, я тоже была бы рада. Двоюродные братья у меня есть, вот только вижусь я с ними редко.
- У меня тоже есть двоюродные братья. На самом деле они мне троюродные, но по большому счету это одно и то же. - На лицо Фанни набежала тень. - Один из них недавно умер. Все это было ужасно. Он погиб. Я так и не поняла, что произошло, и никто мне не говорит. Я так полагаю, это было что-то отвратительное, иначе нам все рассказали бы, вы не находите?
Ее слова прозвучали вполне спокойно, однако за озадаченным, даже небрежным тоном Шарлотта почувствовала необходимость получить поддержку. И действительность была бы многократно лучше чудовищ, порожденных молчанием.
Несмотря на свое стремление получить необходимую информацию, Шарлотта не хотела оскорблять девочку утешительной ложью.
- Да, - честно призналась она. - Думаю, произошло нечто болезненное, поэтому все предпочитают об этом не говорить.
Фанни смерила ее оценивающим взглядом.
- Он был убит, - наконец сказала она.
- Ой, какой ужас! Извините, - сохраняя самообладание, ответила Шарлотта. - Это очень печально. Как все произошло?
- Наш наставник, мистер Джером… все говорят, что это он убил моего кузена.
- Наставник? Как это отвратительно! Они подрались? Или вы считаете, что это был несчастный случай? Быть может, наставник не хотел быть таким жестоким?
- О нет! - покачала головой Фанни. - Все было совсем не так. Они не подрались - Артур захлебнулся в ванне. - Она озадаченно наморщила лоб. - Я просто ничего не понимаю. Титус - это мой брат - давал показания в суде. Меня туда, естественно, не пустили. Мне не разрешают заниматься ничем по-настоящему интересным… Иногда это просто ужасно - быть девочкой! - Фанни вздохнула. - Но я много думала - и я не могу взять в толк, как Титус может знать что-либо действительно важное.
- Ну, порой мужчины ведут себя весьма высокомерно, - подсказала Шарлотта.
- Именно таким был мистер Джером, - согласилась Фанни. - О, и еще он был очень строгий. У него было такое лицо, как будто он постоянно ест один только рисовый пудинг! Но он был ужасно хорошим учителем. Я терпеть не могу рисовый пудинг - в нем всегда комки, и он безвкусный, но по четвергам у нас на обед неизменно рисовый пудинг. Мистер Джером учил меня латыни. По-моему, он никого из нас особенно не любил, он никогда не терял выдержку. Думаю, он даже гордился этим. Он был ужасным… я даже не знаю. - Она пожала плечами. - Он никогда не шутил.
- Но наставник ненавидел вашего кузена Артура?
- Мне всегда казалось, что он его недолюбливает. - Фанни задумалась. - Но я бы не сказала, что он его ненавидит.
Шарлотта почувствовала, как у нее от возбуждения чаще забилось сердце.
- Каким он был, ваш кузен Артур?
Фанни замялась, наморщив нос.
- Он вам не нравился? - подсказала Шарлотта.
Лицо Фанни разгладилось, напряжение прошло. Шарлотта рассудила, что впервые правила приличия, обусловленные трауром, позволяли девочке сказать об Артуре правду.
- Не очень, - призналась она.
- Почему? - настаивала Шарлотта, стараясь хоть как-то скрыть свой интерес.