В это время граф Чезаро Агостини подходил к своей вилле. Миновав сад, он вошел в маленькую гостиную на нижнем этаже, где на кушетке лежала молодая женщина в трауре, рассеянно листая какой-то роман. Золотистые лучи заходящего солнца освещали ее лицо. Высоко поднятые волосы придавали тонким чертам энергичность, живой, твердый взгляд нисколько не напоминал робкого взора печальной вдовы, с которой Марсель встретился накануне в лесу. На пунцовых губах мелькала торжествующая улыбка. При звуке шагов Чезаро молодая женщина бросила книгу и, вскочив на ноги, воскликнула:
– Вот вы и вернулись, мой дорогой! Что же? Довольны вы результатом визита?
– Насколько возможно. Я видел нашего голубя. Он сам подставляется… Ощипать его вам будет не особенно трудно, София.
Она расхохоталась:
– И прекрасно… Ведь я ищу не славы, а успеха… Так почва уже подготовлена?
– Мне кажется, что здесь у него нет никаких развлечений и что ваше появление в лесу произвело на него очень сильное впечатление.
– Так он приедет?
– Да, он обещал зайти завтра. Я сказал, что уезжаю… Вы можете свободно развернуть тут все свои таланты… И смотрите не промахнитесь, как в последний раз…
– Ну, в тот раз так получилось только благодаря дурацкому упрямству Ганса. Если бы он предоставил мне вести дело до конца, ручаюсь, генерал преподнес бы мне свои формулы, стоя на коленях… Но Ганс потерял терпение, а старик Тремон, несмотря на всю свою любовь, был очень подозрителен. Кончилось тем, что друг наш потерял одну руку, а наши жизни повисли на волоске. Но глупее всего то, что генерал сказал Гансу, показывая тому сундучок: "Хороший сундучок работы Фише, с прекрасным, чрезвычайно сложным замком, который, впрочем, совершенно лишний… Смотрите, друг мой, открыть его невозможно без моего разрешения… тут все мои тайны… Весь вопрос в том, как его открыть… Это может стоить жизни…" Да, он был прав, старик Тремон: его сундучок был чем-то вроде бомбы… нужно было знать его секрет… И Ганс, действительно, боялся этого… Он из осторожности вышел на крыльцо и там занялся вскрытием сундучка… Ах, caro mio, какой страшной силы был этот взрыв! Я уже подъезжала к Парижу… Дверцы кареты от него задрожали. Я подумала: Ганс разрушил все!.. И действительно, дом был разрушен до основания. Непонятно просто, как Ганса нашего не разнесло на куски!
– Но раз он открыл замок, как мог произойти взрыв? – удивился итальянец.
– Он произошел именно в тот момент, когда открылась крышка сундучка. Верно лишь то, что в то же мгновение сундучок, порох, дым, рука Ганса и все наши надежды взлетели на воздух. Нужна была гигантская сила воли Ганса, чтобы не попасться в руки людям, стекавшимся со всех сторон на место происшествия… Можете себе представить, в каком состоянии я была, пока не убедилась, что Ганс в безопасном месте!..
– Да, София, нужно признать, что вы умная и необыкновенно смелая женщина… Но теперь необходимо скрутить этого наследника Барадье и Графа.
– Положитесь на меня… Он показался мне очень милым…
– Он недурен собой… Смотрите не влюбитесь в него! – игриво проговорил сообщник баронессы.
Она рассмеялась:
– О, мне теперь не до того, Чезаро… И разве так легко найти вам замену?
Красавчик итальянец покачал головой:
– Вы такая странная, София… Вас всегда прельщает то, что другим кажется недоступным.
– Что это? Сцена ревности? Между нами, Чезаро? – спросила с иронией София. – Разве мы не достаточно знаем друг друга? Разве я буду ревновать вас в тот день, когда женю на дочери миллионера Лихтенбаха? Ведь вы будете жить с другой женщиной!.. Но что мне до этого, раз я знаю, что сердце ваше принадлежит мне? Можете ли вы быть на меня в претензии за то, что я отдамся Марселю, чтобы овладеть всем тем, что принадлежит ему? Красота моя, голубчик, – капитал, который должен приносить самые высокие проценты. Самое важное для вас – получить дивиденды… А для этого закройте глаза и предоставьте мне действовать. Впрочем, вам ничего другого и не остается… Я всегда делала только то, что мне нравилось… И более сильные люди, чем вы, не могли меня поработить…
– Ну ладно, успокойтесь, моя красавица! Вот вы уже готовы накинуться на меня… У вас железная воля, София! – примирительно проговорил Чезаро.
– Да, и в настоящее время она направлена исключительно на то, чтобы опутать молодого Барадье.
– Бедняга!.. Вам нетрудно будет достигнуть этого.
– Вам, кажется, его жаль? – удивленно спросила коварная красавица.
Оба расхохотались.
– А вы осмотрели помещение? – продолжила она.
– Да, это не составило труда, – самодовольно ответил ее сообщник.
– Что же вы там видели?
– Изрядное количество паутины, множество разбитых склянок и чаши с разноцветными жидкостями, в которых вымачивается шерсть.
– И ничего такого, что напоминало бы пресловутый порох?
– Решительно ничего. Должен сказать, что в одной из комнат павильона молодой Барадье предупредил, что если я прикоснусь к одному из флаконов, стоящих на столе, то может случиться несчастье… Значит, именно там он производит свои опасные опыты… В соседней комнате нет ничего подозрительного. Он сказал: "Здесь вы можете курить, если вам угодно, – это неопасно…"
– Нужно принять это к сведению.
– Вы думаете отправиться к нему?
– Я думаю обо всем и ни о чем, друг мой. Разве можно предвидеть, к каким средствам придется прибегнуть, чтобы достичь цели? Предусмотрительность требует, чтобы всегда было кое-что в запасе, чтобы не попасть впросак. Я обязалась раздобыть формулы взрывчатых составов генерала Тремона, и я добьюсь успеха любыми средствами. Я не хочу оказаться бесполезной для моих заграничных друзей… Ведь вы знаете, как важна для меня их поддержка. Пока она неколебима, барон Гродско меня не беспокоит, но как только я лишусь этой поддержки, я погибла…
Чезаро взглянул с удивлением на молодую женщину.
– А, вы, кажется, взволнованы? Так вы все-таки боитесь его?
– Я не боюсь никого на свете, вы прекрасно это знаете. Но Гродско – ужасный человек, в особенности когда не пьет.
– Что, впрочем, бывает редко… И, вероятно, он пьет, чтобы забыть вас, София?
– Весьма возможно.
– Он страстно любил вас, не правда ли?
– Как и все…
– Сколько времени вы с ним не видались? – не унимался итальянец.
– Несколько лет.
– И он постоянно живет в Монте-Карло?
– Зимой, а летом – в Вене. Но вино не лишает его ясности мысли, так что он может играть, – ответила баронесса.
– И ему везет?
– По временам да. Но не все ли ему равно?
– Счастливец! Он так богат, что для него это безразлично.
– Ему принадлежит целый округ в Моравии: леса, горы, деревни… Из его лесов поставляют лучшие мачты в Европу… Горы все в медных и свинцовых рудниках…
– И вы бросили этого набоба?
– Да, голубчик, причем ради мальчишки, у которого не было ничего, кроме красивой рожицы.
– А как Гродско отнесся к этому? – продолжал Чезаро свои расспросы.
– Он пустился в погоню и убил бедного юношу.
– А вы?
– Я добралась до границы, где ждала возлюбленного…
– И вместо него появился Гродско? И последовало объяснение?
– Да. Мне пришлось ударить его ножом, лежавшим на столе, за которым я только что завтракала.
– Восхитительно! Что же, он помирился с вами?
– Нет. Он связал меня и привез в Вену в своей карете. Тут мне удалось бежать от него благодаря своим связям… Мне нелегко далась свобода, но с тех пор я могла, не опасаясь ничего, беспрепятственно делать все, что мне хотелось…
– Не скажете ли вы имя той особы, которая вас выручила? Неужели вы не доверяете мне, София?
– Я никому не доверяю, голубчик… Даже себе… Я могла бы сочинить целую историю, сказать, что меня спас министр, или великий герцог, или какой-нибудь иностранный посол… Но я не хочу вас обманывать… Вы понимаете, что у меня есть обязательства перед моими спасителями и что они до сих пор пользуются моими услугами.
– И все же они получили больше, чем могли дать! Такая союзница! Да может ли кто-нибудь на свете сравниться с вами? Вы непобедимая соблазнительница, ни одно существо на свете не устоит перед вами. Всякое предприятие должно увенчаться успехом, если вы поддержите его. Ваша власть, София, безгранична…
На губах молодой женщины мелькнула горькая улыбка, и лицо ее обрело угрожающее выражение.
– Вся власть моя основывается на безграничном презрении к людям. Я видела, как самые храбрые из них, смело глядевшие в глаза смерти, дрожали от страха при мысли, что могут лишиться некоторых житейских благ; как самые неподкупные шли на компромисс под гнетом нужды… Достаточно женской улыбки – и самый честный человек превращается в вора… Достаточно возбудить ревность – и самый кроткий из людей готов пролить кровь ближнего.
– Вы не признаете добродетели на земле? – спросил итальянец.
– Люди добродетельны только тогда, когда не представляется случая быть подлыми. Да, Чезаро, душа человеческая – это почва, вполне подготовленная для преступления и порока. Вопрос только в том, будет ли брошено в нее семя… Как вы верно заметили, мой милый, мне нет равных в искусстве соблазнения… И теперь душа Марселя Барадье станет полем для моих экспериментов.
– Я очень рад за него…
– Если бы он оставался простым фабрикантом или банкиром, он мог бы прожить спокойно свой век. Но он вздумал заниматься химией, и это обернется для него погибелью.
Солнце скрылось за холмами, в маленькой гостиной стало темнеть… Силуэты Софии и Чезаро смутно проступали в сумерках, голоса их звучали все глуше… Наконец, молодая женщина поднялась со словами:
– Ну, хватит философствовать. К чему все это? Слова, одни слова, друг мой! Счастье улыбается не тем, кто говорит, а тем, кто действует…
VII
Уже недели две прошло с тех пор, как Бодуан поселился на фабрике, и каждый день он с тревогой искал причину странного возбуждения молодого Барадье. Марсель, проводивший прежде большую часть дня в павильоне, работая или мечтая, стал выходить из дому после завтрака и возвращался только поздно вечером. Лаборатория была заброшена, фабричные дела полностью доверены Карде. Но особые подозрения у Бодуана возбуждало то обстоятельство, что юноша забросил свой простой деревенский костюм и стал тщательно заниматься туалетом. Выражение лица его изменилось; глядя на его сияющие глаза и счастливую улыбку, Бодуан думал: "Тут непременно замешана женщина!"
Он успел изучить эти угрожающие симптомы, наблюдая за генералом Тремоном. Он знал это лихорадочное возбуждение, заметное в каждом движении, знал эту нервную походку. Да, тут не могло быть сомнения… Но как умудрился он воспылать страстью в этом захолустье? Вот это-то Бодуан и решил выяснить.
Он познакомился с хозяином гостиницы "Золотой лев" и за стаканом вина расспросил его относительно хорошеньких местных и приезжих дам. Но из ответов хозяина убедился, что в самом Аре не было ни одной женщины, способной зажечь пылкое сердце Марселя. Оставалось обследовать окрестности…
– Есть молодая парочка, – сообщил хозяин гостиницы, – на вилле "Утес": молодой человек и дамочка. Но они в глубоком трауре, не бывают в городе и ведут очень замкнутую жизнь. Они раза три брали у меня экипаж для прогулок. Молодая женщина никогда не бывала в Аре, и я не знаю, хороша она или безобразна. Кучер мой говорит, что оба очень печальны и говорят друг другу "вы". Он полагает, что они – брат и сестра… Во всяком случае, это иностранцы.
Бодуан не мог добиться более точных сведений, но и этого было достаточно. Траур и печальное настроение молодой женщины не могли защитить Марселя от любви… К тому же Бодуан вообще не доверял молодым парочкам, выдающим себя за брата и сестру, и недолюбливал иностранцев.
На следующий день хозяин "Золотого льва" сказал ему:
– Могу сообщить вам новость с виллы "Утес": молодой человек уехал сегодня утром… Он заказал у нас карету, чтобы отправиться на вокзал. Наш кучер сдавал его багаж… Он держит путь в Париж. Молодая дама теперь на вилле одна…
Добровольный сыщик обратил внимание на то, что в этот вечер хозяин его вернулся позднее обыкновенного и что пиджак, который он снял, был покрыт частичками мха: по-видимому, владелец его сидел долгое время в лесу. На следующий день Бодуан вышел из дому раньше своего господина и расположился в трактирчике у Арских ворот, откуда была видна вся дорога от Ара до Боссиканского леса. Не прошло и получаса, как он увидел Марселя в элегантном сером костюме, в перчатках и новой соломенной шляпе. Лицо его было оживленно, глаза блестели. Бодуан подождал еще немного и потом осторожно последовал за своим господином.
Тот, действительно, направлялся к вилле "Утес". С того дня, как он встретился с госпожой Виньола, в жизни его произошел полный переворот. Он не думал больше ни о своей лаборатории, ни о фабрике, ни о своей семье – образ прекрасной итальянки всецело овладел его душой. Несколько часов, проведенных им в обществе молодой женщины, решили его судьбу. Она была так обаятельна, так скромна, так сдержанна, что даже Чезаро, прекрасно ее знавший, смотрел на нее с изумлением. По просьбе брата мадам Виньола уселась за рояль и весьма задушевно исполнила несколько далматских песен. Она была очень музыкальна и обладала прекрасным голосом. Марсель был потрясен. Он сам прекрасно играл на рояле и предложил аккомпанировать мадам Виньола. У него было много нот в фабричной квартире, и он пообещал принести их с собой. По его настоянию Чезаро отложил еще на день свой отъезд. Весь следующий день троица провела в Боссиканском лесу, выискивая тенистые тропинки в чащах, отдыхая на лужайках и дружески беседуя. К вечеру Чезаро сказал Марселю, обращая его внимание на розовое оживленное личико сестры:
– Посмотрите, как благотворно действуют на нее развлечения. Ее сегодня просто не узнать. Ах, если б она могла хоть несколько часов в день не думать о своем горе, она скоро поправилась бы!
– Не уезжайте! – воскликнул Марсель.
– О, я не умею ее развлекать! – сказал красавчик итальянец, но, точно спохватившись, прибавил: – Видите ли, посторонним легче, чем родным, отвлечь больного от его грустных мыслей…
– Но ваша сестра не больна… Посмотрите, как бодро она шагает по крутой тропинке.
– Да, ее поддерживает теперь нервное возбуждение… А вечером она будет грустна и подавлена. От нее не добьешься ни словечка.
– Если бы вы разрешили заходить к ней по вечерам, я постарался бы ее развлечь.
Итальянец с жаром пожал руку Марселю.
– Как вы добры!.. Благодарю вас… Но боюсь, что бедная Аннетта скоро утомит вас… Это капризный ребенок… Вы совсем ее не знаете…
Он не договорил: мадам Виньола подбежала к мужчинам и спросила своим мелодичным голосом:
– О чем это вы совещаетесь, господа?
– Ваш брат, сударыня, – сказал Марсель, – передает мне свои права до его возвращения. Он поручает мне с завтрашнего дня следить за вашим настроением и здоровьем… Я беру на себя большую ответственность, и потому вам придется подчиниться моему деспотизму.
Она с минуту точно обдумывала что-то, затем лицо ее приняло серьезное выражение.
– Да, Чезаро прав, – произнесла она вкрадчиво, – не оставляйте меня… Когда я одна, меня преследуют ужасные мысли… Будьте моим другом, месье Марсель… Чезаро скоро вернется, и мы снова будем гулять втроем… А до его возвращения приходите ко мне, вы всегда будете желанным гостем.
На другой день, после отъезда графа Агостини, Марсель подходил к вилле "Утес". Войдя в садик, он остановился: окна были открыты настежь, и из гостиной лился дивный голос мадам Виньола. Марсель прислушивался с трепетом к страстным звукам кантилены Маракчи "Цыгане", исполненной невыразимого чувства. Но вот голос оборвался, послышались рыдания… Молодой человек бросился через сад в гостиную. Мадам Виньола сидела у рояля и, опустив красивую голову на руки, громко рыдала. При появлении Марселя она вскочила, провела рукой по лбу и, словно сконфуженная тем, что выдала себя, протянула руку гостю.
– Извините меня… Мне не следует петь, когда я одна… Эти мелодии разрывают мне сердце…
– Боже! Да что с вами? Скажите… Доверьтесь мне!..
– Нет-нет… Не спрашивайте меня.
Она захлопнула крышку рояля и, силясь улыбнуться, сказала:
– Не будем говорить обо мне, месье Марсель… Поговорим о вас… да что это вы так разгорячились? Вы, вероятно, слишком быстро шли… Вот теперь я буду бранить вас за такое неразумное поведение… Но здесь холодно и сыро… Пойдемте в сад.
Он покорно последовал за ней. Пройдясь по аккуратным аллеям садика, они уселись под цветущими сиреневыми кустами и, наслаждаясь их душистой тенью, предались задушевной беседе.
Бодуан все время следил за своим господином. Он обошел виллу по тропинке, вившейся за оградой, и примостился на холмике за садом, в чаще деревьев, откуда мог обозревать часть сада. Сиреневые кусты, под которыми сидели Аннетта и Марсель, находились у подножия холма, служившего Бодуану наблюдательным пунктом. Молодые люди сидели спиной к нему на расстоянии тридцати метров.
"Кто эта женщина? – думал Бодуан, глядя на собеседницу Марселя. – У нее моложавый вид и прелестная фигура. Удивительная способность у месье Марселя отыскивать хорошеньких женщин! В этой глуши задолго до начала сезона на горизонте показывается первая женская юбка, и наш охотник сразу наталкивается на нее… Не прошло и недели, как я заметил первые признаки тревоги, а он тут стал уже своим человеком… Да, он времени не теряет!.. Но как знать? Быть может, ему помогли, подталкивали, направляли? Чего ради приехала сюда эта молодая иностранка и чего ради она сблизилась с молодым господином? О чем они беседуют? Не о делах же, конечно? Так, стало быть, о любви… Но любовь – это приманка. Рыба видит лишь ее. Она почувствует крючок, когда будет уже поздно…"
Наконец молодые люди поднялись. Аннетта повернулась лицом к Бодуану. Он с восторгом смотрел на нее, пораженный ее красотой. Но он должен был признать, что никогда не видел этого лица. Впрочем, он видел ту, в Ванве, в сумерках, и единственными ее приметами, оставшимися в его памяти, были своеобразный аромат ее духов и голос, все еще порой преследовавший его. Он подумал: "Если бы я мог услышать ее, я бы ее узнал…" Молодые люди шли медленно, и добровольный сыщик чуть не вскрикнул от радости, когда они завернули в крайнюю аллею, что шла вдоль ограды сада.
– А теперь, когда вы свободны, – произнес Марсель, – не желаете ли вы осуществить свою давнишнюю мечту?
Молодая женщина ответила вкрадчивым голосом:
– Ради чего? Теперь я стара… Мне двадцать семь лет… Жизнь моя кончена. Успехи на сцене меня теперь не прельщают… Петь в театре, выставлять себя под взгляды толпы… О нет, нет, я и не думаю об этом!..
– Но вы имели бы оглушительный успех!
– Кому он нужен?