– Ничего не поделаешь, Бодуан, нам остается только ждать.
– Прошу прощения, господин, но можно просто сесть в поезд и уехать…
– И оставить фабрику отца на растерзание рабочим?
– Фабрика месье Барадье, конечно, вещь драгоценная, но его сын еще дороже.
– Не беспокойтесь, ни со мной, ни с фабрикой ничего не случится. Черт возьми! Есть же закон… Да и арские рабочие – не дикари…
– Месье, в Труа, в Сен-Савине рабочие – тоже не дикари, но это не помешало им сегодня утром устроить погром у господ Тиро и Малапейра.
– Они – плохие хозяева.
– Не бывает ни плохих, ни хороших хозяев. Есть просто хозяева, так что вам бы лучше уехать на недельку в Париж.
– Скажут, что я сбежал! А старик Карде, который и без того меня недолюбливает, решит, что я гожусь только на то, чтобы ставить опыты в лаборатории! А как только дело коснулось защиты фабрики, я улетучиваюсь. Нет уж!
– Так, значит, вы примете меры предосторожности?
– Какие еще меры?
– Хороший револьвер, прежде всего!
– Вот странная мысль! На что он мне, Бодуан? Если мне придется иметь дело с толпой, я не смогу защищаться. Если же придется иметь дело с одним человеком или с двумя, то это не опасно…
– По крайней мере, если у вас есть здесь что-то ценное, то нужно перенести это в безопасное место.
Они переглянулись и замолчали. Марсель понял, что хотел сказать генеральский слуга, и лицо его приняло серьезное выражение.
– Вы о порохе, Бодуан?
– Да, о нем. Я знаю, что у вас есть формулы, что вы работали в лаборатории. Не могут ли из нее выкрасть что-нибудь такое, что раскроет секрет?
– Могут унести порох, Бодуан, могут похитить и формулы, но секрета все равно не узнают: генерал открыл мне способ, при помощи которого изобретение получает свое окончательное значение.
– Однако моего хозяина убили именно затем, чтобы завладеть этим способом.
– Нет, Бодуан, его убили потому, что он не открыл пропорций…Ничего не добившись, убийца пришел в ярость, она и подтолкнула его руку… Он думал, что сможет обойтись без изобретателя и сам составить смесь. Он хотел произвести насилие над наукой, над тайной…
– Но ведь он может повторить свое дело…
– Да жив ли он еще? Но скажите, Бодуан, неужели вы находите связь между волнениями и этим делом с порохом?
– Я ничего не знаю, ни о чем не думаю, но остерегаюсь всего подозрительного. На фабрике есть иностранцы. Это они руководят стачкой…
– У вас очень разыгралось воображение, Бодуан.
– Хорошо. Если вы решили не обращать внимания на мои слова, то позвольте мне взять ключ от лаборатории. Я буду смотреть за ней днем и спать там ночью.
– Возьмите, если так вам будет спокойнее. Ключ в моей комнате на камине.
Вечером Марсель вышел в сад и стал бродить по берегу реки. Дул свежий ветерок, небо было усеяно звездами. Он старался не думать о бедствиях, и его мысли обратились к вилле "Утес". В этот самый час там гуляла Аннетта. Молодой человек представлял ее одинокой и задумчивой. Он видел ее идущей по аллее и размышляющей о нем. Разве их души не сливаются? А этот нежный поцелуй – разве не доказывает он, что и она отдает себя ему так же, как он ей? Марселя охватил сладостный трепет. Он спрашивал себя: "А не пойти ли мне к ней? Она не ждет меня. Что она подумает о моей поспешности? Не покажется ли ей оскорбительным мое появление в такой час? Чем более она беззащитна, тем сильнее я должен ее уважать. О, она любит меня, я это чувствую! Но не испорчу ли я все своим внезапным появлением?"
Так Марсель мысленно щадил ту, что расставила для него опасную ловушку, избежать которой он уже не мог. Если бы молодой человек все же решился проникнуть на виллу, то он бы услышал, как София обменивались впечатлениями со своей горничной. Ганс, оседлав стул, курил.
– Что же вы будете делать с этим бедным малым, когда добьетесь от него всего, что вам нужно? – спросил он.
– Не беспокойся, он нам не помеха, он кроток и мил. Марсель будет оплакивать мой отъезд, но он еще не дошел до той черты, до которой я хочу его довести…
– До белого каления, как выражаемся мы, химики, – отозвался Ганс своим грубым голосом. – Мы знаем, что это такое, знаем, как вы делаете свое дело, София… Это та грань, когда доведенные до безумия молодые люди отдают вам планы расстановки войск на афганской границе, крадут из военного министерства план обороны Герцеговины. А наш друг, красавец Чезаро Агостини…
– Не говорите о Чезаро, – прервала молодая женщина, нахмурившись.
– Почему же? Если бы он попытался перейти итальянскую границу, я полагаю, он сгнил бы в какой-нибудь сардинской крепости, самой безвестной, мрачной и всеми забытой. Таких, как он, не рискнули бы судить даже при закрытых дверях. Ему слишком многое известно!.. Несомненно, белокурый химик, которого вы собираетесь остричь, – просто агнец по сравнению с теми, кого вы довели до погибели и глазом не моргнув… Но берегитесь, София, я вас хорошо знаю. Сейчас вы не в своей тарелке, а ваша мечтательность и задумчивость не предвещают ничего хорошего. Неужели вы готовы совершить глупость?
– Что вы хотите этим сказать? – вздрогнув, спросила девушка.
– Вас это интересует? Впрочем, это неудивительно: вы слишком умны для того, чтобы себя обманывать. И вы не можете не понимать того, что с вами происходит нечто странное. Вы сказали, что не желаете, чтобы с головы молодого Барадье упал хотя бы один волос. Эти слова заставили меня призадуматься. Сегодня вечером, когда вы вернулись, я заметил в вас томность, которая мне кажется неестественной для такой практичной женщины, как вы. Вы попадаете под его влияние и начинаете увлекаться этим молодым человеком!
– Я? – воскликнула София.
– Да, вы, София, баронесса Гродско, всем известная здесь как мадам Виньола.
– Вы с ума сошли, Ганс!
– Хорошо, если я ошибаюсь, но у меня чертовски острое чутье! Послушайте, София, у всех нас есть маленькие слабости. Нет ничего необычного в том, что вам понравился этот молодой человек. Но я бы очень удивился, если бы узнал, что вы вздумали связать с ним свою жизнь. Это для всех нас крайне опасно. Если это всего лишь каприз, ну что ж, вилла располагается в уединенном месте, момент благоприятен, и даже, не скрою от вас, если вы удалите молодого Марселя с фабрики, то мне это будет только на руку. Но не нужно страсти! Мимолетное приключение – и только. Вот как я на это смотрю.
– Я смотрю на это так же, – холодно произнесла молодая женщина.
– В таком случае все хорошо. Если вы будете благоразумны, нам нечего опасаться. Теперь поговорим о более серьезных вещах. У вас есть известия от Чезаро?
– Он пишет, что возвращается из Лондона, где финансовые дела идут хорошо. Вы знаете, что наши английские друзья – люди практичные. Они устроили одно дело с капиталом в пятьдесят миллионов. За такие деньги нужно, чтобы им отдали целый мир. И они добьются этого, даже если им придется зарезать сто тысяч человек.
– Да, им удастся. Когда основываешь свои расчеты на глупости и легковерии людей, нельзя потерпеть неудачу. Вот потому-то денежные дела так малоинтересны…
– Вы уходите, Ганс?
– Да, у меня встреча с моими людьми в Аре. Вы слышали, как целый день орали эти глупцы рабочие? О, безмозглое стадо! Они и не подозревают, что возмущаются лишь потому, что мне это нравится, мне это нужно.
– Будьте осторожны!
– О, это всего лишь детская игра!
Закурив сигару, Ганс вышел. В саду было совершенно темно. Он бесшумно подошел к калитке и открыл ее так, что она даже не скрипнула. Осмотревшись, он свернул на дорогу в Ар. Не прошел он и ста метров, как ветви кустарника, произраставшего у придорожной канавы, тихо раздвинулись, и какой-то человек перескочил через канаву. Это был каменщик, уже несколько дней работавший на вилле. Он осторожно последовал за Гансом.
IX
Получив разрешение присматривать за химической лабораторией, Бодуан вышел на ту же дорогу. Он набил свою трубку и, через некоторое время остановившись у столба, служившего местом обмена информацией с Лафоре, чиркнул спичкой. В ее свете он осмотрел штукатурку и нашел надпись, сделанную красным карандашом: "Сегодня вечером, в девять". Отставной солдат закурил трубку, посмотрел на часы и пробормотал:
– Сегодня, в девять. Все в порядке, он там.
Бодуан пошел к трактиру. Сегодня там, вопреки обыкновению, не было темно и тихо. Яркий свет озарял стеклянную дверь. Бодуан подошел к открытому окну и прислушался.
– Тьфу, пропасть! – выругался Бодуан. – Стачечники собрались в "Золотом льве" и, по-видимому, с удовольствием слушают одного из своих болтунов.
Обогнув дом, он добрался до ворот и стал думать о том, как бы ему проскользнуть в кухню, но тут чья-то рука опустилась ему на плечо. Это был Лафоре.
– Я следил за вами, – сказал агент. – Я так и думал, что вы придете сюда. В кабаке полно народу. Не стоит оставаться на дворе, пойдемте ко мне.
Лафоре снял комнату наверху, самую дешевую из всех, – такую, какая приличествовала бы бедному рабочему. Он отпер дверь и пригласил Бодуана войти.
– Говорите шепотом! Перегородки между комнатами такие тонкие, что все слышно. Справа от меня живет трактирная служанка, и каждый вечер к ней приходит кучер, они постоянно ругают своих хозяев. Чего только не узнаешь, если внимательно прислушаться!
– Зачем вы меня вызвали? – спросил Бодуан.
– Затем, что на вилле есть новости. Дама уже не одна. В доме появился мужчина.
– Какой? Красивый худощавый брюнет, говорящий по-итальянски?
– Нет, крепкий высокий блондин с иностранным акцентом. У него большая борода, и он похож на немца.
Глаза Бодуана засветились в полутьме. Он спросил дрожащим голосом:
– Вы его хорошо разглядели? У него две руки?
– Да.
– Ну, так это не он! Ах, а я-то надеялся… – со вздохом протянул Бодуан.
– Вы намекаете на того, из Ванва? А вы бы его узнали, если бы вам его показали?
– Может быть, и нет. Когда я его видел, было темно, но его голос я узнал бы из тысячи других.
– Я могу доставить вам такое удовольствие. Мне кажется, этот человек здесь.
– В трактире?
– На первом этаже, в комнате, вместе с тремя другими. Это вожаки – господа, которых вызвали из общей залы, когда он пришел. Я шел за ним от самой виллы. Хитрец! Заставил меня поколесить! Три раза он менял направление и два раза чуть не надул меня. Он будто чувствовал, что я иду за ним, а между тем я был очень осторожен. Этот человек выпил кружку пива в привокзальном кафе и вышел с черного хода, хотя заходил с площади. Затем он проследовал на железнодорожную станцию, прошел через зал и оказался на набережной. Он дошел до складов и, обнаружив, что ворота там открыты, вернулся в город, в трактир "Золотой лев". В настоящую минуту он находится под нами, там у него совещание с товарищами…
– А каким же образом я смогу его услышать? – поинтересовался Бодуан.
– Поймете чуть позже. Одного не понимаю: что он забыл на вилле "Утес"?
– О, я уверен, это из-за Марселя. Нас со всех сторон окружает опасность. Почему фабричные взволновались именно сейчас? Между хозяевами и рабочими, которым жилось хорошо, никогда не было вражды. Итальянка здесь из-за месье Марселя, новоприбывший человек – тоже, и все подстроено теми самыми разбойниками, которые убили моего генерала!
– Мы все это выясним. Это моя главная задача. Министр будет очень рад, если мне удастся прижать этих людей! Если вы не ошибаетесь, Бодуан, то все, что здесь происходит, – продолжение истории в Ванве. Мы имеем дело с шайкой, в которой орудуют далеко не новички. Надо действовать. Как у вас с физической подготовкой?
– Можете во мне не сомневаться.
– Вот как! Тогда за мной!
Открыв окно, он вскочил на стул и влез на крышу. Бодуан последовал его примеру, и вот они уже вдвоем шли по широкому кровельном желобу. Ночь была безлунная. Добравшись до внутренней стены дома, Лафоре указал на маленькую оцинкованную крышу внизу. Это была пристройка, служившая складом для седел.
– Они там, – прошептал агент, – в окне есть свет. Нужно проникнуть туда незамеченными. С крыши, пожалуй, можно заглянуть в комнату.
Бодуан медленно обвел взглядом темный двор.
– Но как же мы спустимся вниз? Здесь метров шесть высоты и нет лестницы.
Лафоре указал ему на угол стены и прошептал:
– По водосточной трубе. Следуйте за мной, снимите ботинки.
Разувшись, агент перешагнул через желоб и, ухватившись за водосточную трубу, сначала повис на ней, а потом стал осторожно спускаться. Бодуан тревожно следил за ним: он опасался не того, что у Лафоре не хватит сил или ловкости, а того, что труба может не выдержать и рухнуть на землю со страшным грохотом. В забитом под завязку трактире все переполошились бы, и добром бы это не кончилось. Но тревога была недолгой: через несколько секунд Лафоре уже распластался на крыше. Тогда и Бодуан, сильный и ловкий, подражая своему наставнику, благополучно оказался внизу. Растянувшись рядом с Лафоре, он перевел дух, и они вместе поползли к окну.
В комнате что-то бурно обсуждали. За кисеей занавесок человеческие фигуры имели весьма неясное очертание. Один из них встал и принялся ходить по комнате. До ушей Лафоре и Бодуана долетали обрывки фраз человека, сидевшего за столом: "Будут насилия… Безрезультатно… Напугать рабочих… Обратить внимание властей…" По-видимому, он расходился во взглядах с тем, что ходил по комнате, потому что тот вдруг остановился и глухим голосом сказал:
– Я так хочу!
Другой возражал, но его слова было сложно разобрать.
– Общий интерес… Неудачно задумано…
Первый, слушая своего оппонента, снова заметался по комнате, а потом опять повторил:
– Я так хочу.
Лафоре шепнул:
– Он? Узнаете голос?
– Нет, – с грустью отозвался Бодуан, – не узнаю.
Тот, что сидел за столом, взял бумаги, положил их в карман и заявил:
– Тогда остается только повиноваться.
– Так-то лучше, – прозвучало в ответ. – Но сколько усилий для этого понадобилось! Будем действовать! – И он захохотал.
Лафоре почувствовал, как Бодуан судорожно схватил его за локоть.
– Это он, он! Это его смех! – прошептал он и хотел было выпрямиться, но агент не дал ему подняться.
– Слушайте еще! Убедитесь в том, что не ошиблись!
– Это он! Я не могу ошибаться! Это его смех! Смех, который я слышал тем вечером, когда он вышел из экипажа.
– Тогда все ясно, нечего здесь больше оставаться и зря подвергаться опасности.
Лафоре подполз к самому краю оцинкованной кровли. Внизу, во дворе, в каких-то трех метрах от них была куча навоза, куда они не раздумывая и спрыгнули. Ворота оказались заперты, но Лафоре умел расправляться с любыми замками, и через секунду они оба уже были на улице.
– Что вы намерены делать дальше? – спросил Бодуан. – Жандармы в двух шагах отсюда. Неужели вы не схватите этого разбойника?
– Допустим, мы его поймали. Что дальше?
– Как что? Его предадут суду за совершенное в Ванве преступление, будут допрашивать и приговорят к наказанию.
– В самом деле? Вы считаете, что такого человека, как он, можно застать врасплох? Вы полагаете, что он не придумает себе хорошего алиби, доказывающего, что в тот вечер, когда было совершено убийство, он находился за двести миль от места преступления? А каких свидетелей вы выставите против него? Есть только вы, да и то вы его не сразу узнали. И пока мы будем держать эту птицу под замком, все остальные улетят. Нечего сказать, хороша работа!
– Но нельзя же сидеть сложа руки!
– Этот негодяй что-то замышляет. Не стоит прерывать спектакль, раз он собирается выйти на сцену. А как же прекрасная дама на вилле, мнимый братец, все эти люди, готовые разнести фабрику Барадье и Графа? Вас это не волнует? За ними надо присмотреть, а не предупреждать их об опасности.
– Но могу я хотя бы рассказать обо всем месье Марселю?
– Ни в коем случае! Первое, что он сделает, так это устроит ужасную сцену своей красавице, и тогда все для нас потеряно.
– Но что, если месье Марсель угодит в ловушку?
– Не бойтесь вы за него! Какое, в самом деле, несчастье в том, что молодой человек флиртует с хорошенькой женщиной? Он добьется от нее всего, чего захочет, если только сможет…
– О, он тот еще волокита.
– Вот и прекрасно! Не проглотят же его живьем! Возвращайтесь к своим делам, а я послежу за главным разбойником. Я буду держать его на крючке до тех пор, пока не соберу доказательства, необходимые для того, чтобы передать его вашему следователю в Париже, который, должно быть, умирает от тоски…
На этом, пожав друг другу руки, они расстались, а из освещенного трактира еще долго доносилось пение, шум и звон бутылок. Тем временем дядя Граф, встревоженный известием о волнениях на фабрике, полученным от Карде, не медля ни минуты, сел в поезд и отправился в Ар. Гулявший вдоль берега речки Марсель увидел дядю, идущего вдоль цветников, и радостно бросился к нему:
– Как я рад вас видеть, дядя Граф!
– Я тоже тебе рад, мой мальчик. Я приехал, чтобы своими глазами посмотреть на то, что здесь происходит. Я уже говорил с Карде и теперь все знаю. Что, дела идут совсем неважно? Стачечники хотят развратить наших рабочих?
– Да, похоже на то. Но и Карде обходится с людьми не так, как следовало бы: он слишком суров.
– Я сам займусь переговорами. Завтра же встречусь с рабочими. А ты чем здесь занимался? Работал?
– И много! Я нашел светло-зеленую и золотисто-желтую краски, которые так долго искал…
– А другое дело? – спросил он, понизив голос.
– Формулы проверены, успех обеспечен.
– Опыты делал?
– Да, дядя Граф, они были очень просты и вместе с тем дали ошеломительные результаты. Я взял щепотку того средства, которое предназначается не для военных, а для промышленных целей, и отправился к Боссиканскому косогору. Веществом я обмазал ствол векового дуба, вызвал воспламенение и почти без шума и без дыма дерево повалило как косой.
– Никто этого не видел?
– Нет. На следующий день сторож сказал мне: "Ах, месье Марсель, у нас большое несчастие: старый дуб ночью свалила буря. Удивительно, как ломаются эти старые деревья. Ветер – тот еще дровосек!" Действие этого вещества изумительно. Это нечто небывалое! Я вздумал провести еще один опыт и отправился к тому месту в Сен-Савине, где лежала груда камней. После взрыва от нее не осталось и следа!
– Ты написал формулы?
– Нет еще.
– Ну так напиши и отдай мне. Я увезу их в Париж и представлю куда следует для получения льгот. Пришло время ими воспользоваться.
– Вы получите их завтра, дядюшка.