- Угу, - кивнул я. - Очень интересно. Но какое это имеет отношение к Петерману?
- До чего же ты медленно соображаешь, - укорила она меня. - Клещи - разносчики болезней, верно? С Петермана они могут перебраться на моих двухлеток. Я ведь не могу рисковать, правильно?
- Нет, - медленно сказал я, - не можете.
- Так что пусть Джон Тигвуд говорит что хочет, я этого старого коня держать здесь не буду. Извини, Фредди, но тебе придется подыскать ему другой дом.
- Я так и сделаю, - согласился я.
- Когда?
Я подумал о ее великолепных лошадях и моем собственном намерении вечно возить их на скачки, где бы они побеждали.
- Я отведу его к себе домой, - сказал я. - За домом есть небольшой садик, пусть он пока там постоит. Затем я вернусь за машиной. Годится?
Она одобрительно кивнула.
- Ты хороший парень, Фредди.
- Мне очень жаль, что я доставил вам столько беспокойства.
- Надеюсь, ты меня понимаешь.
Я уверил ее, что да, понимаю. Я вернулся назад по травянистой дороге к ней во двор, где она дала мне уздечку для Петермана, а потом за руку подвела к дверям конюшни и разрешила полюбоваться на ее главную радость и гордость - трехлетнего жеребца, который, если все пойдет хорошо, будет соревноваться за приз в 2000 гиней и на дерби с уотермидовским фаворитом, Иркабом Алхавой. У нее, как и у Майкла, глаза светились возбуждением и безумной надеждой.
- Так что позаботься о Петермане, - напомнила она.
- Конечно, - заверил я, целуя ее в щеку. Она кивнула. Я готов был удавить Джона Тигвуда за то, что он поставил меня в такое неудобное положение, хотя, по справедливости, он и не был виноват, поскольку я сам попросил Мэриголд взять именно Петермана.
Сокрушаясь по поводу своего невезения, я вернулся на выгон, надел уздечку на своего старого приятеля и повел его из всей этой идиллии вдоль по дороге по направлению к значительно меньших размеров лужайке, огороженной стеной, у меня за домом.
- Только не лопай эти чертовы нарциссы, - сказал я ему.
Он печально посмотрел на меня. Когда я снял уздечку и собрался уходить, я заметил, что и трава его не интересует.
Я забрал свой "Фортрак" со двора Мэриголд и снова поехал домой. Петерман все еще стоял там же, где я его оставил, и выглядел совершенно потерянным. Нарциссы были целы. Не знай я, что нельзя наделять животных человеческими эмоциями, я бы сказал, что он находится в депрессии. Я принес ему ведро воды, но и пить он не стал.
В голову мне то и дело приходили самые неожиданные мысли, как будто отдельные участки моего мозга до сего времени спали, а тут вдруг проснулись. Я уселся перед компьютером в разрушенной гостиной и снова сверился с инструкцией, прежде чем начать просматривать информацию на уцелевших дискетах.
Я припомнил, что, анализируя информацию о поездках водителей, я не выводил на экран данные по самому Джоггеру. Но когда я это сделал, то узнал мало нового, так как Джоггер садился за руль крайне редко, всего раз десять за прошлый год, и почти каждый понедельник во время банковских каникул, то есть в те дни, когда по всей стране устраивались скачки и нам всегда не хватало водителей.
Я почесал нос, немного подумал и принялся выводить на экран данные по всем фургонам, один за другим, узнавая их по номерным знакам.
Колонки на экране выглядели совсем по-другому: та же информация, но в другом ракурсе, совсем как случай с Мэриголд, позволивший ей разглядеть дотоле невидимых клещей.
Под каждым номерным знаком шел перечень данных из истории того или иного фургона: даты, поездки, цели поездок, фамилии водителей, количество часов работы двигателей, показания спидометра, графики техобслуживания, грузоподъемность, объем баков, количество израсходованного горючего за каждый день.
После напряженных раздумий, частого заглядывания в инструкцию и ряда неудачных попыток мне удалось найти данные по техническому обслуживанию, выполненному Джоггером в прошлом августе. На этот раз я расположил всю информацию в хронологическом порядке и получил данные относительно того, когда и какая работа была проделана с тем или иным фургоном.
Я прослеживал день за днем того летнего месяца жизни Джоггера, и здесь-то я и наткнулся на него, на "мертвого крестика".
Десятое августа. Номерной знак фургона, который обычно водит Фил. Смена масла в смотровой яме. Воздух из воздушных тормозов спущен. Тормозные компрессоры проверены. Произведена смазка. В конце замечание, сделанное и позабытое Изабель: "Джоггер сказал, из фургона в яму вывалился дохлый кролик. На нем полно клещей. Выброшен на помойку".
Я долго сидел, уставившись в пространство. Спустя некоторое время я вернулся назад и снова вызвал на экран данные по фургону Фила. Мне хотелось узнать, где он был восьмого, девятого или десятого августа.
Мой верный помощник поведал мне, что в эти дни Фил свой фургон не водил. Он сидел за рулем совсем другого фургона, старого, который, помнится, я позже продал.
О чем же говорят данные по фургону Фила? Седьмого августа тот фургон, который сегодня водит Фил, направился во Францию с двумя рысаками Бенджи Ашера. Они были заявлены на скачках восьмого в Канью-сюр-Мар на берегу Средиземного моря и вернулись в Пиксхилл девятого.
За рулем фургона в этой поездке сидел Льюис. По сути дела, в прошлом году Льюис чаще всего и водил этот фургон. Теперь, подумав, я это ясно вспомнил. Я перевел его на новый сверкающий шестиместный фургон осенью, когда продал старый. Я хотел, чтобы лошади Ашера и Уотермида перевозились с максимальным комфортом. В этом фургоне в сентябре он возил в Донкастер победителя классических скачек, принадлежащего Майклу.
Приблизительно в четверть одиннадцатого я позвонил в Эдинбург.
- Куипп слушает, - отозвался приятный чисто английский голос, ничего шотландского.
- Гм… простите, что беспокою, - сказал я, - но не могли бы вы мне помочь найти Лиззи, мою сестру? После очень короткой паузы он спросил:
- Вы кто, Робин или Фредди?
- Фредди.
- Подождите.
Я подождал и услышал, как он прокричал: "Лиз, тут твой брат Фред…", а потом в трубке раздался ее слегка взволнованный голос:
- Что-нибудь с головой?
- Что? Да нет. Разве что медленно и плохо соображаю. Послушай, Лиззи, у тебя там нет никого, кто бы знал что-нибудь про клещей?
- Клещей?
- Ну да, такие мелкие и кусачие.
- Ради всего святого…
Она передала профессору Куиппу мою просьбу, и он снова взял трубку.
- Какие клеши? - поинтересовался он.
- Именно это я и хочу узнать. Они живут на лошадях и… этих… кроликах.
- У вас есть экземпляры?
- У меня конь в саду, так на нем, наверное, есть. После паузы трубку снова взяла Лиззи.
- Я тут пыталась объяснить Куиппу, что у тебя сотрясение мозга.
- Сейчас, слава Богу, все на месте.
- Так тогда что это за конь в саду?
- Петерман. Один из тех стариков, что перевозили в прошлый вторник. Серьезно, Лиззи, спроси своего профессора, где бы мне проконсультироваться насчет клещей. У нас тут, в Пиксхилле, слишком много лошадей стоимостью по несколько миллионов каждая, чтобы можно было шутить с клещами, разносчиками болезней.
- О Боже!
После трех минут молчания я снова услышал голос профессора Куиппа:
- Вы слушаете?
- Да.
- У меня есть приятель, специалист по клещам. Он спрашивает, не могли бы вы доставить ему несколько экземпляров?
- Вы хотите сказать… погрузить Петермана в фургон и привезти в Эдинбург?
- Тоже способ, я полагаю.
- Конь очень старый, еле стоит на ногах. Лиззи скажет, она видела. Он вряд ли выдержит путешествие.
- Я вам перезвоню, - сказал он.
Я остался ждать. Мой "Ягуар" и вертолет Лиззи все еще стояли во дворе. Такие быстрые машины, и теперь никакой от них пользы.
Куипп перезвонил довольно быстро.
- Лиззи сказала, что, если вы говорите, что дело срочное, значит, так оно и есть.
- Очень срочное, - подтвердил я.
- Хорошо. Тогда прилетайте сюда на самолете. Мы вас встретим в Эдинбурге, в аэропорту. Скажем, в час. Устроит?
- Да, но… - начал я.
- Разумеется, лошадь вам с собой не захватить, - резонно заметил Куипп. - Привезите только клещей.
- Да я их практически и увидеть не могу.
- Естественно. Они очень малы. Используйте мыло.
Бред какой-то.
- Намочите кусок мыла, - продолжил Куипп, - и потрите им коня. Если обнаружите на мыле коричневые точки, будьте уверены, это клещи.
- Но они не погибнут?
- Мой приятель сказал, что, может, и нет, если вы поторопитесь, хотя вообще это не имеет значения. Да, кстати, привезите на анализ и кровь вашего животного.
Я уже было открыл рот, чтобы сказать, что потребуется не меньше часа, чтобы вызвать ветеринара, как вмешалась Лиззи:
- У меня в ванной, в шкафчике, есть игла и шприц. Остался еще с тех времен, когда я жила дома. Помнишь мою аллергию? Воспользуйся им. Я его увидела, когда была у тебя.
- Но, Лиззи…
- Пойди и сделай, - приказала она, а голос Куиппа добавил:
- Будем ждать вас дневным рейсом. Позвоните, если задержитесь.
- Хорошо, - ответил я как в тумане и услышал щелчок на другом конце провода. Да, это тебе не рассеянный ученый. Вполне подходит Лиззи.
Мне не хотелось даже думать, как прореагирует Петерман, когда я начну втыкать в него иглы. Я поднялся наверх, в маленькую розово-золотую ванную комната у Лиззи и обнаружил шприц там, где она и сказала, в шкафчике с зеркальной дверцей. Одноразовый шприц был в матово-белом пакетике и казался слишком миниатюрным, чтобы он мог годиться для лошадей. Однако так велела Лиззи, поэтому я взял его, схватил кусок мыла, намочил и направился в сад к старику Петерману.
Он пребывал в полной прострации. Я слегка придержал его за гриву, нашел на шее вену и мягко всадил в нее иглу. Он даже не вздрогнул, как будто ничего и не почувствовал. Выяснилось, что мне по неопытности потребуются две руки, чтобы набрать в шприц кровь, но он все равно остался стоять неподвижно, как во сне. Маленький шприц быстро наполнился красной жидкостью. Я выдернул иглу, отложил шприц в сторону, взял мыло и потер им голову и шею Петермана. Я не поверил своим глазам, когда после нескольких движений обнаружил на белой поверхности мыла легко различимые коричневые точки.
Петерман все так же безразлично стоял, пока я упаковывал мои трофеи в мягкую бумагу, а затем в полиэтиленовую сумку, которую захватил на кухне. Я машинально поднял руку, чтобы потрепать старика по шее в знак благодарности, но внезапно замер. А что, если я при этом перенесу клещей на себя? А вдруг это уже произошло? К чему эго может привести? Я и не подумал надеть перчатки. Пожав плечами и так и не погладив моего старого приятеля, я пошел на кухню, вымыл руки и через пять минут уже катил в направлении аэропорта Хитроу.
Из машины я позвонил Изабель.
- Куда ты едешь? - переспросила она.
- В Эдинбург. Будь лапочкой и переключи до моего возвращения все телефоны на себя. За отдельную плату, разумеется.
- Ладно. Когда ты вернешься?
- Через пару дней. Я буду позванивать. Мне повезло, и я добрался до аэропорта без помех, поставил машину на временную стоянку и успел купить последний билет на самолет, улетающий в полдень. Правда, пришлось побегать. Моим единственным багажом был полиэтиленовый мешок и пакет из сейфа с деньгами. Одет я был в джинсы и теплый свитер, который обычно ношу на работе. Остальная публика в самолете щеголяла огромными белыми шарфами и громко распевала веселые песни, сопровождая пение самыми непристойными жестами. Жить становилось все труднее. Я поставил пакет на колени и весь час до приземления проспал. "
Лиззи встречала меня в аэропорту вместе со смуглым безбородым мужчиной, больше похожим на инструктора по горным лыжам, чем на профессора органической химии. Впечатление усиливалось яркой спортивной курткой, как будто он только что спустился с горы.
- Куипп, - представился он, протягивая руку. - А вы, полагаю, Фредди.
Я в ответ поцеловал Лиззи, что можно было расценить как ответ на его вопрос.
- Говорила же, что ты приедешь, - сказала Лиззи. - Он доказывал, что тебе не успеть. А я заявила, что у тебя жокейские привычки и ты носишься по стране со скоростью урагана.
- Если быть точным, - заметил я, - по пересеченной местности ураганы движутся медленнее. Куипп рассмеялся.
- И то правда. Скорость продвижения не более двадцати пяти миль в час. Верно?
- Верно, - подтвердил я.
- Тогда пошли. - Он взглянул на пакет. - Привезли? Мы едем прямо в лабораторию. Нельзя терять время.
Куипп вел свой "Рено" с большим мастерством. Мы остановились у черного входа здания, напоминающего частную больницу, и вошли в светлый безликий коридор, который привел нас к дверям с надписью "Фонд Макферсона" черными буквами на зеркальном стекле.
Куипп привычным движением толкнул дверь, и мы с Лиззи проследовали за ним сначала в вестибюль, а затем в комнату с застекленным потолком.
Еще в вестибюле Куипп снял с крючков белые халаты, застегивающиеся у горла и с поясом на талии, и дал нам с Лиззи. В самой лаборатории нас встретил так же экипированный мужчина. Встав из-за микроскопа, он сказал Куиппу:
- Если тут какая-нибудь ерунда, сукин ты сын, я тебя убью. Я из-за этого пропустил международный матч по регби.
Куипп, который отнесся к угрозе совершенно спокойно, представил нам его как Гуггенхейма, местного чудака.
Как и Куипп, Гуггенхейм, судя по всему, предпочитал, чтобы его называли по фамилии. Он был ярко выраженным американцем и с виду ненамного старше моего компьютерного умельца.
- Пусть его молодость вас не смущает, - посоветовал Куипп. - Если помните, Исааку Ньютону было только двадцать четыре, когда в 1666 году он открыл свой бином.
- Буду помнить, - сухо сказал я.
- Мне двадцать пять, - заявил Гуггенхейм. - Покажите, что вы привезли.
Он взял у меня пакет и направился к одному из лабораторных столов, стоящих вдоль стен. Получив время оглядеться, я выяснил, что из всех приборов, имеющихся в лаборатории, я мог узнать лишь микроскоп. Гуггенхейм же чувствовал себя в этой таинственной обстановке, как Рубик со своим кубиком.
Он был худощав, русоволос, глаза выдавали хорошо тренированное умение сосредоточиться. Он перенес одну из коричневых точек на стекло и склонился над микроскопом.
- Так, так, так, тут у нас клещик. Как думаете, что он переносит?
- Я… - начал я было, но выяснилось, что вопрос Гуггенхейма был чисто риторическим.
- Сняли его с лошади, - продолжил он жизнерадостно, - так что, возможно, здесь мы имеем Ehrlichia risticii. Вам приходит на ум Ehrlichia risticii?
- Не приходит, - ответил я. Гуггенхейм поднял глаза от микроскопа и улыбнулся.
- А лошадь больна? - спросил он.
- Лошадь просто стоит, и у нее депрессия, если можно так выразиться.
- Депрессия - понятие клиническое, - сказал он. - Что-нибудь еще? Лихорадка?
- Температуру я не мерил. - Я снова вспомнил поведение Петермана сегодня утром и добавил:
- Отказывается от еды.
Этим сообщением я просто осчастливил Гуггенхейма.
- Депрессия, лихорадка, анорексия, - заявил он, - классические симптомы. - Он взглянул на Лиззи, Куиппа и меня. - Почему бы вам не погулять? Часок. Я не обещаю, но, возможно, тогда я смогу вам что-то сказать. Тут есть мощные микроскопы, мы их используем для исследования организмов на грани видимости. Короче, дайте мне час.
Мы послушно удалились, оставив халаты в вестибюле. Куипп отвез нас к себе домой, где, несмотря на чисто мужскую и книжную обстановку, явно чувствовалось присутствие Лиззи. Однако выражение ее лица заставило меня воздержаться от комментариев. Она сварила кофе. Куипп взял свою чашку и привычно пробормотал слова благодарности.
- Как там мой малыш "Робинсон"? - спросила Лиззи. - Все на том же место?
- Погрузчик будет в понедельник.
- Скажи им, пусть там поосторожнее.
- Упакую его в вату.
- Им придется снимать винт…
Мы с удовольствием выпили черный крепкий кофе.
Я позвонил Изабель. Все в порядке, доложила она.
- Что такое этот Фонд Макферсона? - спросил я Куиппа.
- Меценат-шотландец, - коротко ответил Куипп. - Есть еще маленькая университетская стипендия его имени. Также и государственная субсидия. В лаборатории два великолепных электронных микроскопа, и в настоящее время при них два местных гения, с одним из них вы познакомились. Они проводят свои исследования, и люди в ужасных местах перестают умирать от ужасных болезней. - Он допил кофе. - Гуггенхейм специализируется на векторах Ehrlichiae.
- Не знаю этого языка, - сказал я.
- Ага. Тогда вы не поймете, почему он так заинтересовался, когда я спросил про клещей на лошадях. Есть вероятность, что вы поможете ему разрешить некую загадку. Ничто иное не оторвало бы его от матча по регби.
- А что это за ерлик… как вы там сказали?
- Ehrlichiae? Это, - проговорил он с легкой усмешкой, - плеоморфные организмы, которые находятся в симбиозе с антроподами и ими же переносятся. В общих чертах.
- Куипп! - воскликнула Лиззи. Он сдался.
- Это такие паразиты, которые переносятся клещами. Наиболее известные опасны для собак и скота. Гуггенхейм изучал Ehrlichiae на лошадях еще в Америке. Сам вам об этом расскажет. Единственное, что я знаю, так это то, что он имеет в виду новую болезнь, появившуюся только в середине восьмидесятых.
- Новую болезнь? - удивился я.
- Природа изобретательна, - заметил Куипп. - Жизнь не стоит на месте. Болезни приходят и уходят. Вот и СПИД - новая болезнь. А на подходе может быть что-нибудь и еще более страшное.
- Просто дрожь пробирает, - нахмурясь, сказала Лиззи.
- Лиз, радость моя, ты-то знаешь, что это возможно. - Он взглянул на меня. - У Гуггенхейма имеется теория, что динозавры вымерли не в результате природных катаклизмов, а из-за переносимых клещами рикетсияподобных патогенов. Это, чтоб вам было понятнее, паразитические микроорганизмы, вызывающие лихорадку вроде тифа. Гуггенхейм полагает, что и клещи, и паразиты вымерли вместе с хозяевами, не оставив следа.
- А можно перевозить эти, как их, патогены в жидкости для транспортировки вирусов? - поинтересовался я. - Той, что была в стеклянных пробирках?
Он сначала недоуменно посмотрел на меня, потом решительно покачал головой.
- Нет. Невозможно. Ehrlichiae не вирусы. Насколько мне известно, они вообще не могут жить ни в какой-либо среде, ни на культуре, что и затрудняет исследования. Нет. Что бы там ни было в ваших пробирках, это определенно не попало туда с клещей.
- Чем дальше в лес, тем больше дров, - заметил я огорченно.