Я предлагал доехать в такси до Университетского проспекта и выйти на смотровой площадке, откуда открывался вид на стадион и центр города. Стивен вместе с Гудрун должны были ехать следом за мной в другой машине. Там мы вышли и, укрывшись обильным снегопадом, обменялись машинами.
- Могу поклясться, что следом за нами никто не ехал, - заявил Стивен. - А если ехали, то, значит, они использовали не менее шести различных машин.
- Большое вам спасибо.
- Рад помочь.
Он сказал водителю, где нужно меня высадить, и вместе с Гудрун исчез в ночи.
Глава 13Когда я вошел, сидевшая у дверей драконша с кем-то спорила. Я сунул ей под нос пропуск Стивена и прошел мимо. Она лишь чуть скосила глаза в мою сторону, продолжая ругать несчастного нарушителя, а я взбежал по лестнице, как будто жил в этом общежитии целый век.
В комнатушке Стивена я ощутил, что нахожусь в надежном убежище. После недолгой борьбы мне удалось избавиться от пиджака и одного из свитеров, и я с облегчением рухнул на кровать.
Довольно долго я просто лежал, ожидая, когда же ко мне вернутся жизненные силы. Благодаря больным легким и многочисленным ударам, полученным в сей юдоли, не говоря о переломах, неизбежных для тех, кто занимается скачками, мое тело получило хорошую закалку. Я привык к усталости, которая сама указывала телу на необходимость отдохнуть, накопить энергии и вернуться к нормальному бодрому состоянию. Я знал, что боль в разбитых пальцах будет усиливаться по меньшей мере еще двенадцать часов, а потом станет легче. У меня уже несколько раз было сотрясение мозга, и опыт подсказывал, что вялость в мыслях рассеется медленно как туман, а затем будут болеть только шишки.
Так было бы, если бы мне дали отдохнуть в спокойной обстановке. Но время и отдых… скорее всего этого мне будет не хватать еще довольно долго. Поэтому предстояло максимально использовать те возможности, которыми я располагал. А первым делом мне следовало поспать. Но к одной вещи я не привык. Больше того, я не был с ней до сих пор знаком, и она заставляла меня бодрствовать. Это был острый страх смерти.
Мое везение кончилось. Четвертое нападение окажется последним. За минувшие дни враги узнали вполне достаточно, чтобы прикончить меня быстро и наверняка. Никакой дурацкой возни с конскими фургонами, похищениями или замерзающими реками. В следующий раз… В следующий раз я окажусь мертвым прежде, чем успею понять, что произошло. Это вполне достаточно, подумал я, для того, чтобы сломя голову броситься в аэропорт… чтобы бросить битву и проиграть врагу, так и оставшемуся неизвестным.
Через некоторое время я сел, вытащил из кармана факс и перечитал страницы, относившиеся к Гансу Крамеру.
Восемь школ. Доктора, больницы и клиники. Плохо со здоровьем, как и у меня. И, как и у меня, успехи сначала на пони, а потом на скаковых лошадях.
Как и у меня, период поездок за границу на соревнования. Крамер скакал по приводящей в ужас трассе Пардубицкого стипль-чеза, прыгал через деревянные заборы в соревнованиях на кубок Общества охотников штата Мэриленд в Америке и участвовал во множестве самых престижных соревнований в Европе: в Италии, Франции, Голландии и, конечно, в Англии.
Умер от сердечного приступа во время соревнований в Бергли в сентябре, в возрасте тридцати шести лет. Тело отправили домой и кремировали. Конец истории.
Я снял очки и устало потер глаза. Если во всех этих подробностях и было что-нибудь полезное, то в моем нынешнем состоянии я не мог этого заметить.
Я потряс головой, пытаясь прийти в себя, но с таким же успехом можно было взбалтывать старый портвейн. Поднявшийся осадок спутал мои мысли, а перед глазами поплыли зеленые пятна.
Я дважды перечитал всю депешу, но лишь к концу с трудом начал понимать ее содержание. Придется начать снова.
"Юрий Иванович Шулицкий, архитектор, номер телефона уже сообщали, но повторяем… Один из русских наблюдателей в Англии в августе и сентябре текущего года. Перед этим посетил олимпийские игры в Монреале. Проектировщик конноспортивных сооружений для московской олимпиады".
Все это я уже хорошо знал.
"Игорь Иванович Селятин, телережиссер. Номер телефона неизвестен.
Один из русских наблюдателей в Англии в августе и сентябре текущего года.
Его задание: выбрать наиболее удобные места для установки стационарных телекамер, выяснить необходимый состав оборудования и желательные вспомогательные средства, определить наилучший образ действий для того, чтобы в выгодном свете представить советские средства массовой информации.
Сергей Андреевич Горшков. Номер телефона неизвестен. Русский наблюдатель. Направлен для изучения людских потоков на крупных конноспортивных соревнованиях и проблем, связанных с передвижением больших масс зрителей. По сведениям, полученным из достоверных источников, имеет звание полковника КГБ. Консерватор, сторонник жесткой линии, с презрением относится к западному образу жизни. Во время его пребывания в Англии поступила информация, что он также занимается сбором компрометирующих материалов на сотрудников посольства, их посетителей, знакомых и членов семей. Настоятельно советуем избегать контакта".
Я положил бумаги на колени. На них не было ни подписи, ни какого-либо обозначения, которое позволило бы определить их происхождение Хьюдж-Беккет, если, конечно, послание поступило от него, был в своем амплуа: под видом помощь вывалил мне массу бесполезных сведении да еще предупредил, чтобы я не смел соваться к единственному человеку, который мог иметь отношение к угрозам в адрес Джонни Фаррингфорда.
Хьюдж-Беккет не имеет ни малейшего представления о том, что здесь происходит, сердито подумал я. Хотя, с другой стороны, как он мог получить это представление, если я ему ни о чем не сообщил? А сообщить ему что-либо было весьма непросто. Все, отправляемое из посольства, проходило через руки информатора Малкольма Херрика. С тех пор как Малкольм узнал, что Оливер посоветовал мне отправить сообщение прямо с Кутузовского проспекта, он наверняка успел укрепить там свои позиции. А первая страница "Уотч" была совершенно не тем местом, где я хотел бы увидеть описание моих приключений.
Был еще телефон, который могли подслушивать с обеих сторон. И почта, которая шла очень медленно и могла быть перехвачена.
Правда, был еще Йен, у которого, если я правильно понял, была своя собственная система безопасной связи с родиной, но едва ли он имел права позволить частному лицу воспользоваться ею.
А в глубине моего сознания маячил не до конца сформулированный вопрос: можно ли считать Йена союзником?
Друг Стивена, как и предполагалось, пришел за документом в начале двенадцатого. Вернулись Стивен и Гудрун, оба очень довольные, нагруженные луком.
- Лук! - воскликнула Гудрун. - Его не было в магазинах четыре месяца. Зато теперь нет яиц. Тут всегда чего-нибудь нет.
- Хотите чаю? - спросил Стивен и, не дожидаясь ответа, пошел кипятить воду. Они были в приподнятом настроении после хорошей вечеринки. Как ни странно, от этого мое состояние резко ухудшилось - совсем как у скряги на Рождество.
- Что вам нужно, - заявил вернувшийся Стивен, поглядев на меня, так это полпинты водки и хоть какие-нибудь хорошие новости.
- Давайте, - ответил я.
- У нас есть бисквит.
Он достал из угла книжной полки пакет и расчистил на столе место для чашек. Затем, словно внезапно что-то сообразив, принялся сооружать на стене над кроватью какую-то конструкцию из канцелярских кнопок и веревки, к которой подвесил свой будильник. Лишь когда Стивен закончил свои манипуляции, я сообразил, что будильник громко тикает прямо перед спрятанным в стене ухом.
- Если нас слушают, то пусть слышат хоть что-нибудь, - бодро пояснил он. - А то когда ничего нет, они начинают беспокоиться.
Пожалуй, чай оказался полезнее недоступной водки. Ко мне понемногу начало возвращаться ощущение покоя.
- Все посетители должны были уйти не позже половины одиннадцатого, - беспечно сообщил Стивен.
- А это могут проверить?
- Никогда не слышал о таких проверках.
Я не спеша пил чай, продолжая привычно удивляться московским порядкам. Вот это гостеприимство! А если гость задержится?
- Гудрун, - лениво проговорил я, - вы не могли бы кое-что посмотреть для меня?
- Простите?
Я поставил чашку на стол и поднял распечатку. Девушка сразу заметила, в каком состоянии находилась моя недействующая рука.
- О! - воскликнула Гудрун. - Да у вас рука распухла!
Стивен взглянул сначала на мои пальцы, потом на лицо.
- Пальцы сломаны?
- Не могу точно сказать.
Я с трудом шевелил пальцами, но это еще ничего не значило. Они раздулись как сосиски и посинели. Было совершенно ясно, что ногти почернеют, если не слезут вовсе. Впрочем, такую травму я мог бы получить, свалившись со скачущей лошади. Тогда травмы были непременным атрибутом моей работы. Я посмотрел на испуганные лица друзей, криво улыбнулся и вручил Гудрун бумаги.
- Мне бы хотелось, чтобы вы прочли все, что относится к Гансу Крамеру, и посмотрели, не будет ли там чего-нибудь важного. Он был немцем. Вы тоже немка, поэтому можете заметить нечто, чего я не знаю, и поэтому пропустил.
- Хорошо.
Несмотря на некоторый скепсис, прозвучавший в голосе, она послушно дочитала бумагу до конца.
- Вас что-нибудь удивило? - спросил я.
Девушка покачала головой.
- Ничего особенного.
- Он посещал восемь различных школ, - заметил я. - Разве это обычно?
- Нет, - нахмурилась девушка. - Возможно, его семье пришлось много переезжать.
- Его отец был и остается крупным предпринимателем в Дюссельдорфе.
Она внимательно перечитала список школ и наконец сказала:
- Думаю, что по крайней мере одно из этих мест предназначено для детей, так сказать, не совсем обычных. Возможно, для тех, кто страдает эпилепсией, или… - не найдя нужного английского слова, она покрутила ладонью в воздухе.
- Сбившихся с пути?
- Вот-вот. Но во многие такие школы принимают детей, обладающих какими-то талантами, например, спортсменов. Их обучают там по особым программам. Не исключено, что Ганса Крамера взяли туда из-за его успехов в верховой езде.
- Или потому, что его выставили из восьми других школ?
- Может быть.
- А что вы думаете о докторах и больницах?
Гудрун снова просмотрела список с сомнением поджала тубы и покачала головой.
- Нет ли там, к примеру, чего-то связанного с ортопедией?
- Это там, где вправляют кости и тому подобное?
- Да.
И вновь девушка углубилась в список, и вновь ничего в нем не нашла.
- А может быть, там есть связь с сердечными заболеваниями? Может быть, один из этих людей или какая-нибудь из клиник специализируется по сердечно-сосудистой хирургии?
- Тут я не специалист.
Я задумался.
- Ну, еще разок… Нет ли там известных психиатров?
- Мне очень жаль, но я так мало знаю… - Туг глаза девушки широко раскрылись, и она со странным выражением всмотрелась в список. - О Боже мой…
- Что вы там увидели?
- Клинику Гейдельбергского университета.
- Ну и что?
- А вы не знаете? - Впрочем, она уже поняла по моему яйцу, что мне это ничего не говорит. - Ганс Крамер пробыл там около трех месяцев в семидесятом году.
- Да, - согласился я. - И что из того?
- Семидесятый… Там работал доктор по имени Вольфганг Хубер. Считалось, что он крупный специалист по возвращению к нормальной жизни детей из богатых семей… сбившихся с пути. Не маленьких детей, а подростков и взрослых молодых людей нашего возраста. Людей, которые активно восстают против своих родителей.
- Похоже, что он успешно поработал с Гансом Крамером, - перебил я.
- Эта клиника - последняя в списке.
- Да, - согласилась Гудрун. - Но вы все еще не понимаете.
- Так расскажите мне!
По тому, с каким трудом девушка подбирала английские слова, было видно, что ее мысль работает очень интенсивно.
- Доктор Хубер учил их, что для выздоровления они должны уничтожить систему, которая заставляла их ощущать себя… не в своей тарелке. Он говорил, что они должны уничтожить мир своих родителей… Он называл это террористической терапией.
- Мой Бог!
- И… и еще… - Гудрун задохнулась. - Я не знаю, каков был результат его работы с Гансом Крамером, но… Доктор Хубер рекомендовал своим пациентам следовать примеру Андреаса Баадера и Ульрики Майнхоф.
Как говорится, время остановилось.
- Вы что, призрак увидели? - поинтересовался Стивен.
- Я увидел план… и его результат. Учение доктора Вольфганга Хубера было проявлением крайне экстремистской посткоммунистической теории. Уничтожьте гнилую капиталистическую систему, и вы окажетесь в чистом, здоровом обществе, управляемом рабочими. Эта утопия больше всего привлекала интеллектуалов из среднего класса, у которых были и мозги, и средства, чтобы бороться за свои цели.
Даже мечтатели, вооружившись этой доктриной, рано или поздно начинали убивать. А люди, подобные доктору Хуберу, проповедовали свое кровавое евангелие юнцам с неустановившейся и вдобавок расшатанной психикой. В результате организация Баадера - Майнхоф постоянно пополнялась новыми адептами. А также и палестинский "Черный сентябрь". Ирландская республиканская армия, аргентинский ЕРП и их бесчисленные ядовитые ответвления во многих странах и регионах.
Свободнее всего от терроризма была страна, которая поощряла и лелеяла его. Страна, где эта ядовитая рассада впервые появилась на свет.
Во время Олимпиады в Мюнхене мир вздрогнул, узнав, что посев начал приносить все более и более обильный урожай.
И кто-то собирался спустя восемь лет принести созревший плод на Московскую Олимпиаду.
Глава 14Стивен предоставил мне свою кровать, а сам предпочел разделить ложе с Гудрун. В результате, как мне кажется, выиграли все трое. Поскольку иностранные студенты не имеют возможности свободно выходить наружу и общаться с аборигенами, их просто вынуждают спать друг с другом, иронически заметил молодой человек.
Меня сильно знобило, и в то же время я чувствовал жар. Это были явные признаки болезни.
Спал я не слишком долго, хотя это не имело особого значения. Руку дергало, словно по ней колотили паровым молотом, но голова была ясная. Это было гораздо лучше, чем наоборот: туман в голове и здоровая рука. Большую часть ночи я размышлял, строил предположения и планы, а утром снова вернулся к этому занятию. Мне предстояло предпринять некоторые шаги, которые должны были подтолкнуть моих врагов к новому покушению, но при этом я должен был остаться в живых.
Утром Стивен напоил меня чаем, дал мне свою бритву и весело направился завтракать в студенческую столовую.
Вернулся он со всякой всячиной вроде пустых булочек для гамбургеров, которые купил в магазине на первом этаже, и застал меня за изучением длинного ряда букв, записанных на конверте.
- Разбираете формулу наркотика? - спросил он.
- Пытаюсь.
- Ну и как, получается?
- Я маловато знаю, - ответил я. - Припомните… Когда все это было записано по-русски и по-немецки, был ли это перевод с одного языка на другой? Я хочу сказать… Вы уверены, что там следует читать именно то, что было написано?
- Это не был перевод, - сказал Стивен. - Это были те же самые буквы, что и здесь, записанные в одном и том же порядке, но с помощью обычного немецкого алфавита. Русская версия фонетически в основном совпадала с немецкой, но в русском алфавите есть несколько лишних букв, поэтому мы сочли, что немецкое слово было просто транслитерировано русскими буквами. А что, неверно?
- Пожалуй, верно, - согласился я. - Но посмотрите сюда, где написано "антагонист". Является ли это слово переводом на русский или на немецкий? Или буквы "анта" и так далее были написаны немецкими буквами?
- Это не перевод. Слово "антагонист" звучит почти одинаково на всех трех языках.
- Спасибо.
- Неужели в том, что я вам сказал, есть какой-то смысл?
- Безусловно, есть, - подтвердил я.
- Вы поражаете меня.
Мы намазали булочки маслом и съели их, запивая чаем. Меня раздирал гулкий зловещий кашель.
Позавтракав, я выпросил у хозяина лист бумаги и переписал устрашающий ряд букв, сотворил какое-то подобие разумно выглядевших слов и добавил несколько запятых, отделявших целые числа от десятичных дробей. Переписанная по-новому надпись выглядела так:
Эторфингидрохлорид 2,45 мг Асепромазинмалеат 1,0 мг Хлорокрезол 0,1 Диметилсульфоксид 90 Антагонист налаксон.
- Это совершенно другое дело, - сказал Стивен, заглянув мне через плечо.
- М-да, - глубокомысленно промычал я. - Вы одобряете?
- Весьма и весьма.
- Одолжите мне чистую кассету для вашего магнитофона и еще какую-нибудь, с музыкой. А если найдется, то две чистые кассеты.
- И это все? - разочарованно протянул Стивен.
- Только для начала, - успокоил я его. Он повернулся и, не сходя с места, вытащил три кассеты в пластмассовых коробках.
- На всех записана музыка, но, если нужно, можете смело писать поверх старой записи.
- Прекрасно.
Я немного поколебался, потому что следующая моя просьба должна была прозвучать весьма мелодраматично. Но что поделать, действительности нужно было смотреть в лицо. Я сложил лист с химическими терминами вдвое и протянул его Стивену.
- Я хочу попросить вас сохранить это. - Я старался говорить как можно более сухим голосом. - Храните эту бумагу до тех пор, пока я не вернусь домой. Когда я пришлю вам оттуда открытку, можете ее порвать.
- Я не понимаю… - озадаченно начал Стивен.
- Если я не попаду домой или вы не получите от меня открытку, пошлете эту бумагу Хьюдж-Беккету в Министерство иностранных дел. На обороте я записал адрес. Сообщите ему, что этот текст из бумаг Ганса Крамера, и попросите показать его ветеринару.
- Ветеринару?
- Именно.
- Да, но… - Стивен совершенно точно понял, что я имел в виду. Если вы не попадете домой…
- Ну да… Знаете, как говорят: четвертая попытка несчастливая, и вообще…
- Ради всего святого!
- У вас в субботу есть занятия? - спросил я.
Его брови взмыли вверх, почти исчезнув под волосами.
- Мне следует понимать ваши слова как официальное приглашение сунуть голову в петлю вместе с вами?
- Всего-навсего помочь мне позвонить по телефону и сказать таксисту, куда ехать.
Стивен демонстративно пожал плечами и воздел руки к небу. На его лице появилось такое выражение, будто он собирается с ужасным акцентом провозгласить что-нибудь вроде: "Мы-то знаем, что ни одному вашему слову нельзя верить!" Но вместо этого он коротко спросил:
- С чего начнем?
- Позвоним мистеру Кропоткину. И если застанем его, то попросим о встрече сегодня утром.
Похоже, Кропоткина наш звонок ничуть не взволновал. По его словам, он сам пытался связаться со мной в гостинице. Он предложил приехать к десяти часам. Тогда мы сможем найти его в первой конюшне слева от скакового круга.
- Отлично… - Я подул на горячие распухшие пальцы. - Пожалуй, я попробую еще позвонить Йену Янгу.