- За конюшней есть ручей, он стекает с холма. Будьте около него завтра после обеда.
- Хорошо.
Я повесил трубку, вернулся в бар и снова занялся пивом.
- Что-то долго тебя не было, - сказал Пэдди, один из конюхов. - Будешь догонять - мы уже вторую опрокинули. Чего ты делал-то? Надписи в сортире читал, что ли?
- В сортире есть чего почитать, - заметил второй конюх, простоватый деревенский малый лет восемнадцати. - Я даже там многого и не понял.
- Вот и хорошо, что не понял, - одобрительно отозвался Пэдди. В свои сорок он вел себя с молодыми конюхами по-отечески.
Пэдди и Гритс спали на соседних со мной койках. Гритс - настоящий телок, Пэдди же - быстрый, крепко сбитый ирландец, из тех, что все видят и все примечают. Я понял это с первой же минуты, когда водрузил на кровать чемодан и начал доставать из него свои вещи, спиной чувствуя бдительный взгляд Пэдди. Хорошо, что Октобер настоял на полной смене моего туалета.
- Скукота тут сегодня, - уныло протянул Гритс. Но тут же расплылся в улыбке. - Зато завтра получка.
- Да, завтра тут будет народу битком, - согласился Пэдди. - Притащится Супи и вся грейнджеровская компания.
- Грейнджеровская? - переспросил я.
- Ты что, с луны свалился? - с легким презрением спросил Гритс. - Конюшня Грейнджера, на той стороне холма.
На следующий день после обеда я неторопливо вышел из конюшни и направился к ручью, подбирая по дороге камушки и бросая их в воду, будто ради развлечения. Несколько конюхов гоняли позади конюшни в футбол, но на меня никто не обратил внимания. Я шел довольно долго, и наконец на холме, где ручей круто падал вниз в заросшую травой балку, я наткнулся на Октобера, который сидел на валуне и курил. С ним была черная охотничья собака. Рядом лежало ружье и полный ягдташ.
- Доктор Ливингстон, если не ошибаюсь, - с улыбкой приветствовал он меня.
- Вы правы, мистер Стэнли. Как вы догадались? - Я уселся на валу рядом с ним.
- Здесь справочники. - Он пнул ногой ягдташ. - И записная книжка. В ней все, что мы с Бекеттом смогли накопить насчет одиннадцати лошадей за такой короткий срок. Но материалы в ящичках, наверное, и так достаточно подробны, вряд ли мы добавили к ним что-то новое.
- Пригодиться может все, - возразил я. - В конверте Стэплтона я наткнулся на одну интересную вырезку - статью о нашумевших случаях с допингом. Оказывается, у некоторых лошадей вполне безвредная пища при проверке на допинг дает положительную реакцию за счет каких-то химических изменений в организме. Я подумал, а не может ли все происходить наоборот? Ну, то есть что некоторые лошади способны превращать допинг в безвредные вещества и анализы ничего на показывают?
- Я это узнаю.
- И еще, - добавил я. - Меня приставили к трем никудышным жеребцам, присланным вами, а это значит - ездить на скачки я не буду. Может, вам одного из них снова продать, тогда я на торгах потерся бы среди конюхов из других конюшен… Лишним я все равно не буду, зато могу получить лошадь, записанную на скачки.
- Одного продам, - согласился он. - Но продажа через аукцион - дело долгое. Заявка на продажу поступает к аукционисту минимум за месяц до торгов.
- Да, все это как-то неудачно, - кивнул я. - Хорошо, если бы меня приставили к лошади, которая должна скоро выступать на скачках. И желательно где-нибудь подальше - остановка на ночь была бы идеальным вариантом.
- В середине сезона конюхи обычно лошадей не меняют, - произнес он, потирая подбородок.
- Знаю. Тут уж кому повезет. Приставили тебя к новой лошади - и все, она твоя, пока не перепродадут. И если от нее никакого толку, тут уж ничего не попишешь.
Мы встали. Я поднял ягдташ и закинул его за плечо. Когда мы пожали друг другу руки, Октобер с улыбкой сказал:
- Знаете, что сказал о вас Инскип? Что для конюха вы здорово держитесь в седле. И еще, слово в слово: "Не очень я верю людям с такими глазами, но у этого малого золотые руки". Так что будьте поосторожнее.
- Черт возьми, - вырвалось у меня. - Я об этом не подумал.
Он усмехнулся и пошел вверх по холму, а я назад, вдоль ручья. "Да, - с грустью подумал я, - носить волчью шкуру - это, конечно, забавно и щекочет нервы, но строить из себя при этом неуклюжего наездника… Боюсь, мое самолюбие будет страдать".
Вечером один из конюхов подвез меня на машине в Слоу. В баре было шумно и многолюдно - конюхи прожигали жизнь. Здесь собралось почти полконюшни Октобера, а также конюхи Грейнджера да еще три девицы, которые строили всем глазки и получали от этого удовольствие. Разговаривали все больше о лошадях - конюхи подтрунивали друг над другом, нахваливали своих подопечных.
Гул в баре то стихал, то усиливался, а воздух все густел от табачного дыма, от выдыхаемого тепла - слишком много человек скопилось в том небольшом помещении. В одном углу вовсю шла игра в стрелки - я сразу увидел, что кидают плохо, в другом парни резались в бильярд. Я сидел, покачиваясь на жестком стуле, закинув руку за спинку и наблюдал, как Пэдди и кто-то из конюхов Грейнджера лихо стучат костями домино. В воздухе плавали обрывки разговоров о лошадях, машинах, футболе, боксе, кино, последних танцульках и снова о лошадях, снова и снова о лошадях. Я внимательно прислушивался к этому трепу, но ничего полезного не извлек. Понял только, что люди эти в основном довольны жизнью, просты и добродушны, наблюдательны и безвредны.
- Никак новенький? - услышал я прямо у себя над ухом чей-то голос.
Я повернул голову.
- Угу, - не спеша ответил я.
Это был первый человек в Йоркшире, в глазах которого я без труда распознал порок - цель моих поисков. Я выдержал его взгляд, и он удовлетворенно скривил губы - признал во мне своего.
- Как тебя зовут?
- Дэн, - ответил я. - А тебя?
- Томас Натаниел Тарлтон. - Он ждал от меня какой-то реакции, но какой именно?
- ТНТ, - любезно подсказал Пэдди, оторвавшись от домино. - Он же Сули. - Он окинул нас обоих быстрым взглядом.
- Его взрывоопасное величество, - пробормотал я. Супи Тарлтон сощурился в отработанной пугающей улыбочке - знай, мол, с кем дело имеешь. Он был примерно моих лет, моей комплекции, но гораздо светлее меня, а кожа лица - красноватая, как у многих в Англии. Светлые с поволокой глаза чуть выступали из глазниц, над полногубым влажным ртом красовались тоненькие усики. На правом мизинце я увидел массивное золотое кольцо, на левой кисти - дорогие часы. На нем был костюм из добротного материала, а на руке висела шикарная куртка с меховой подстежкой, которая стоила никак не меньше его трехнедельного заработка.
Набиваться ко мне в друзья он не стал. Внимательно оглядев меня (как и я его), он просто кивнул, бросил: "Увидимся" - и пошел смотреть, как играют в бильярд.
Гритс принес полпинты пива и уселся на скамью рядом с Пэдди.
- От Супи лучше держись подальше, - доверительно сообщил он мне. На его глуповатом скуластом лице читалась искренняя доброта.
Пэдди потупился и, повернувшись в нашу сторону, окинул меня долгим неулыбчивым взглядом.
- О Дэне можешь не беспокоиться, Гритс, - сказал он. - Ему Супи бояться нечего. Им в самый раз скакать в одной упряжке. Одного поля ягоды - вот они кто.
- Но ты сам велел мне держаться подальше от Супи, - возразил Гритс, переводя встревоженный взгляд с меня на Пэдди.
- Это точно, - безразлично согласился Пэдди, поставил три-четыре и снова сосредоточился на игре.
Гритс подвинулся чуть ближе к Пэдди и посмотрел на меня как-то озадаченно, смущенно. А потом вдруг занялся изучением своей пивной кружки и уже не поднимал от нее глаз, чтобы не встретиться с моими.
Пожалуй, именно в эту минуту затеянная Октобером игра начала терять для меня свою легкость и привлекательность. Пэдди и Гритс мне нравились: первые три дня жил с ними душа в душу. Я не был готов к тому, что Пэдди сразу поймет - мне нужен именно Супи, что, поняв это, он сразу от меня отстранится. Меня словно стукнули пыльным мешком из-за угла. Я, конечно, должен был такое предвидеть, но… это застало меня врасплох.
"Штаб" полковника Бекетта работал выше всяких похвал. При переходе в наступление всегда нужно иметь мощные и доступные резервы, и кому, как не полковнику, об этом не знать. Короче говоря, как только он услышал, что я вынужден толочь воду в ступе, плененный тремя никчемными жеребцами, он взялся за мое освобождение.
Во вторник днем, когда я прожил в конюшне уже неделю, меня остановил старший конюх Уолли. Я нес через двор два ведра с водой.
- Завтра отправляем твоего жеребца из семнадцатого, - сказал он. - Утром сделай все как следует, потому что с ним в полпервого поедешь ты. Фургон свезет вас в другую скаковую конюшню, около Ноттингема. Там эту лошадь оставишь, а взамен привезешь новую. Ясно?
- Ясно, - ответил я. Уолли держался со мной довольно холодно. За выходные я уже смирился с тем, что должен сеять вокруг себя легкое недоверие, хотя успех на этом поприще перестал приносить мне радость.
Большую часть воскресенья я просидел за справочниками - для обитателей коттеджа это было вполне естественным. А вечером, когда все ушли в бар, я как следует поработал с карандашом в руках, делая выкладки по одиннадцати лошадям и их победам, одержанным с помощью таинственного средства. Из газетных вырезок, которые я изучал в Лондоне, следовало, что у всех лошадей были разные владельцы, тренеры и жокеи, - сейчас это подтвердилось. Не подтвердилось, однако, другое предположение - что между этими лошадьми не было ничего общего. Когда я наконец запечатал листки с моими расчетами в конверт и вместе с записной книжкой Октобера сунул его в ягдташ под справочники - подальше от любопытных глаз разомлевших от пива конюхов, - в моем распоряжении оказались четыре общие черты, правда, ничего мне не дающие.
Во-первых, все одиннадцать лошадей победили в "облегченных" стипль-чезах - это заезды, победитель которых сразу же продается с аукциона. В трех случаях лошадей купили их же владельцы, остальные были проданы за относительно скромные суммы.
Во-вторых, все эти лошади считались хорошими средними скакунами, однако выложиться на финише не могли - не хватало либо сил, либо резвости.
В-третьих, за исключением заезда, когда к ним применили допинг, они никогда не приходили первыми, хотя призовые места иногда занимали.
В-четвертых, денежный выигрыш в результате их победы составлял как минимум десять к одному.
Из книжки Октобера и из справочников я узнал, что некоторые лошади переходили из рук в руки несколько раз, но тут удивляться было нечему: мало кто хотел держать у себя бесперспективных середнячков. Я также располагал бесполезной информацией о том, что все лошади имели разную родословную, находились в возрасте от пяти до одиннадцати лет и отличались друг от друга по масти. Не было общим и место победных заездов, хотя здесь имелись кое-какие совпадения. Этих ипподромов оказалось всего пять: в Келсо, Хейдоке, Седжфилде, Стаффорде и Ладлоу, и у меня создалось смутное впечатление, что все они расположены где-то на севере страны. Я решил проверить это по карте.
Я пошел спать. В нашей тесной комнатенке стойкий запах пива перешибал дежурные запахи обувного крема и масла для волос. Я хотел было открыть форточку, но на меня зашипели. Видимо, все парни шли на поводу у Пэдди, безусловно самого толкового из них, и если он почуял во мне чужого, я буду чужаком и для всех. Наверное, попроси я захлопнуть форточку, они бы распахнули ее настежь - дыши сколько влезет. С горьковатой улыбкой я лежал в темноте и слушал, как поскрипывают пружины, как парни лениво треплются перед сном, перемалывая события прошедшего дня. Немножко поворочался, устраиваясь поудобнее на шишковатом матрасе. Теперь я буду хорошо знать, какой в действительности жизнью живут мои конюхи там, в Австралии.
В среду утром я впервые испытал, что это за прелесть - жгучий йоркширский ветерок. Утром во дворе меня всего трясло от холода, даже потекло из носа, и один из конюхов, пробегая мимо, весело успокоил меня - этот ветрище, если захочет, может дуть шесть месяцев не переставая. Я в темпе провел утреннюю работу со своими лошаденками, завел одну из них в фургон, и в половине первого мы выехали из конюшни.
Мы отъехали от конюшни километров шесть, и я нажал кнопку звонка, который есть почти во всех таких фургонах для связи между кузовным отделением и кабиной. Водитель послушно остановил машину и вопросительно уставился на меня, когда я, обойдя фургон, залез в кабину и уселся рядом с ним.
- Лошадка не буянит, - пояснил я, - а здесь у тебя теплее.
Он ухмыльнулся, включил зажигание и прокричал сквозь шум двигателя:
- Я так сразу и понял, что ты - малый не особо сознательный! Лошадь-то мы везем для продажи, должны доставить ее в лучшем виде!… Если хозяин узнает, что ты ехал со мной, его хватит удар!
Вот уж нет. Хозяин, то есть Инскип, ничуть бы не удивился. Насчет хозяев я могу судить по собственному опыту - не такой уж это наивный народ.
- Хозяин… - с отвращением протянул я. - Пусть застрелится.
Он искоса взглянул на меня. Оказывается, это очень просто - изобразить из себя дрянного, мерзкого типа, стоит только захотеть. Водители фургонов на скачках всегда собираются вместе, никакой работы у них там нет. Зато есть время посплетничать в столовой; вообще они целый день слоняются без дела и точат лясы. Поэтому слушок о том, что у Инскипа завелся подозрительный конюх, может разлететься во все стороны очень быстро.
Мы остановились перекусить в придорожном кафе, а потом еще раз возле магазинчика, по моей просьбе. Я купил две шерстяные рубашки, черный свитер, толстые носки, шерстяные перчатки и вязаную шапочку с козырьком - такие были почти на всех конюхах в это холоднющее утро. Водитель тоже зашел в магазин купить себе пару носков и, глядя на мои покупки, заметил, что у меня, видать, денег куры не клюют. Я хитро подмигнул ему - надо уметь жить, приятель. По глазам я понял, что его сомнения на мой счет увеличились.
Ближе к вечеру мы въехали в ворота скаковой конюшни в Лестершире. Тут я по-настоящему смог оценить качество проделанной Бекеттом работы. Я должен был везти обратно прекрасного скакуна, только начинавшего свою карьеру. Он был продан полковнику Бекетту со всеми поданными заявками. А это значило, сказал его бывший конюх (он расставался с жеребцом, словно с родным сыном), что он может участвовать во всех скачках, на которые его записал бывший владелец.
- А на какие скачки он записан? - поинтересовался я.
- Много куда, точно не помню. Ньюбери, Челтенхэм, Сандаун, еще куда-то, а первый его заезд - на той неделе в Бристоле. - Он с сожалением передал мне недоуздок. - Ума не приложу, чего это вдруг наш Старик надумал отдавать такого красавца… Смотри, если на скачках увижу, что плохо за ним ходишь, всю душу из тебя вытрясу, помни мое слово.
- Как его зовут? - спросил я.
- Искрометный… Искрочка ты моя… Искриночка… ну, прощай, дружище… - Он любовно погладил лошадь по носу.
Мы погрузили ее в фургон, и на сей раз я своего поста не оставил, ехал вместе с лошадью. Раз уж Бекетт не поскупился ради общего дела - чтобы купить эту прекрасную лошадь в такой короткий срок, ему, наверное, пришлось раскошелиться, - я вложу в нее все свое умение.
Перед выездом я успел взглянуть на карту в кабине водителя и, к своему удовольствию, обнаружил, что ипподромы помечены на ней тушью. Я взял карту и всю обратную дорогу изучал ее. Большинство ипподромов, где, по словам конюха, должен был выступать Искрометный, находились в южной части Англии. Значит, как я и просил, по дороге придется останавливаться на ночь. Ай да Бекетт!
Выяснил я и насчет пяти ипподромов, на которых победили наши одиннадцать лошадей. Я ошибся, когда думал, что все они находятся где-то на севере, - с точки зрения географии между ними не было ничего общего. Я надеялся, что они расположены по какому-то кругу и я смогу примерно вычислить его центр, но нет, их скорее можно было соединить кривой линией с северо-востока на юго-запад. Короче говоря, никакой системы я здесь не нашел.
В пятницу вечером я сходил в бар и обставил Супи в стрелки. Он неодобрительно хмыкнул и жестом позвал меня к бильярду, где взял легкий реванш. Потом мы выпили по полпинты пива, глядя друг на друга. Мы почти все время молчали - говорить пока было не о чем, и вскоре я вернулся к мишени для стрелок. За неделю класс играющих выше не стал.
- Ты обыграл Супи, да, Дэн? - спросил один из них.
Я кивнул, и кто-то тут же сунул мне в руку горсть стрелок.
- Если ты обыграл Супи, тебя надо брать в команду.
- Что за команда? - спросил я.
- Команда нашей конюшни. Мы разыгрываем с другими конюшнями что-то вроде первенства йоркширской лиги. Иногда мы ездим в Мидлхем, Уэтерби или Ричмонд, иногда они приезжают сюда. Супи - лучший игрок в конюшне Грейнджера. А может, ты ободрал его случайно?
Я бросил подряд три стрелки. Все они легли на кольцо двадцатки. Откуда у меня это - не знаю, но бросаю я всегда точно.
- Все, приятель, ты в команде и не вздумай отказываться.
- А когда следующий матч? - спросил я.
- Пару недель назад мы играли здесь. Теперь - в следующее воскресенье, в Берндейле.
Глава 4На выходные приехали сын и две дочери Октобера, старшая - в ярко-малиновой ТР4, а близнецы - без излишнего шика - в одной машине с отцом. Все трое, будучи дома, всегда ездили верхом, и Уолли велел мне оседлать двух лошадей (Искрометного - для себя, вторую лошадь для леди Патриции Таррен) и выехать с первой группой.
Леди Патрицию Таррен я увидел в туманной дымке раннего утра, когда помогал ей сесть в седло. Редкостная красавица с бледно-розовым ртом и густыми, загнутыми кверху ресницами - и хорошо знает, как ими пользоваться. Одета в яркий черно-белый жакет, поверх каштановых волос зеленая косынка.
- Ты новенький, - заявила она, глядя на меня сквозь ресницы. - Как тебя зовут?
- Дэн… мисс, - ответил я. Как обращаться к дочери графа? Понятия не имею.
- Так… Ну, подсади меня.
Я послушно встал рядом, но когда наклонился помочь ей, она вдруг провела рукой по моим волосам, шее и поймала пальцами мочку правого уха. Острые коготки вонзились в кожу. В глазах я увидел дерзкую усмешку, но не пошевелился и стоял молча. Тогда она хихикнула, отпустила ухо и медленно натянула перчатки. Я подсадил ее в седло, она чуть нагнулась взять поводья, и пушистые ресницы оказались возле моего лица.
- А ты красавчик, крошка Дэнни, - проворковала она. - Какие черные глазки - просто загляденье!