Это стало открытием для Марго. С той минуты у нее не было другой мысли, кроме той, которую внушила ей подруга.
Несколькими днями позже ее вызвали в кабинет директора тюрьмы, где она встретила своего адвоката N.
- Этот господин желает поговорить с вами, - сказал директор.
И, доверяя вполне адвокату, немедленно вышел.
- Один из ваших друзей, интересующихся вашей судьбой, - сказал N., - приходил ко мне. Он сообщил о ваших страданиях и бесполезности его усилий облегчить их. Он умолял меня просить вашего согласия. Вы осуждены еще очень недавно. Если вы стеснены вашим настоящим положением, вы можете избавиться от него: поезжайте в Кайенну.
- Я уже думала об этом, - ответила Марго, - и буду очень вам благодарна, если вы поможете мне уехать отсюда. Чтобы избавится от этого дома, я готова идти куда угодно, делать все, что прикажут.
- От вас потребуют, чтобы вы по прибытии в колонию вышли замуж, - продолжал адвокат, - за местного жителя, которого вы выберете и который предоставит вам средства к существованию.
- Я согласна, - обреченно ответила она. - Я готова на все и буду благословлять того, кто поможет мне выбраться отсюда.
- Обратитесь с просьбой к морскому министру. Директор подпишет ее, так как он доволен вашим поведением, и ваше желание исполнится.
- О, благодарю вас! - воскликнула Марго. - Вы второй раз спасаете мне жизнь. Останься я здесь, я умерла бы раньше времени.
И так как адвокат встал со своего места, она решила, что он закончил разговор, и направилась к дверям. N. остановил ее.
- Вы не спросите меня, кто этот друг, который так интересуется вашей судьбой?
- Нет необходимости спрашивать об этом, - проговорила Марго, - я знаю его.
- Он глубоко любит вас, - продолжал N. серьезно.
- Да, более, чем я заслуживаю, - ответила она, грустно улыбнувшись.
- Он ждет меня. Что я должен передать ему от вас?
Марго подумала, затем, взяв со стола директора перочинный нож, отрезала небольшую прядь волос и передала ее N.
- Скажите ему, пусть он сохранит ее на память обо мне. Это все, что у меня есть в настоящее время. Но ведь они еще очень недурны, - прибавила она с полуулыбкой.
На другой день при помощи своей подруги и наставницы Марго написала просьбу к морскому министру, в которой просила переселить ее в Кайенну.
"Я еще очень молода, - писала она, - мое здоровье очень слабо, как считают доктора. Несчастье образумило меня, я поняла свои обязанности перед Богом и обществом. Было бы очень грустно провести жизнь в заключении, не имея возможности, при нынешней зависимости, пользоваться свободой, которой я узнала теперь цену и, клянусь, не употребила бы во зло".
Когда письмо было отослано, поведение Марго вдруг заметно изменилось. Из мрачной, задумчивой она стала веселой и общительной. В середине июня 1865 года ее дважды вызывали на дисциплинарный суд исправительного дома за рассеянность во время работы.
Наконец, в первых числах июля Марго узнала, что получен благоприятный ответ на просьбу о переводе. Ей было разрешено отправиться с первой партией переселенцев. В следующем же месяце она уехала из Монпелье.
- Будьте счастливы, - сказала ей подруга напоследок, ласково обнимая ее, - я останусь здесь. Там я не нужна, к несчастью, я уже замужем.
12 августа 1875 года императорское судно "Кацик" вышло поутру с рейда Рошфор, направляясь во Французскую Гвиану. "Кацик" - судно смешанной системы, то есть парусное и паровое; оно шло вместе с тремя другими судами - "Алектон", "Амазонка" и "Церера" - прямиком в Кайенну.
Суда были загружены оружием, продовольствием, материей - в общем, всем необходимым для переселенцев, морских солдат, сестер милосердия ордена святого Иосифа Шартрского, трех священников иезуитского ордена, посылаемых в колонии в качестве полковых священников, и, наконец, сорока человек из различных исправительных и работных домов, пожелавших переселиться в Кайенну. Среди них была Марго Паскуаль.
К полудню "Кацик" был уже далеко. Берега Франции исчезали в тумане, и пассажиры с различных концов судна последний раз прощались со своим отечеством.
Командир велел всем уйти с палубы. Бедные женщины послушались, их разместили около машинного отделения. Марго села на свернутый канат и смотрела на горизонт. Монпелье, Горд, Фонбланш, Новый Бастид были уже далеко. Берег удалялся, у нее не осталось больше ничего, даже родины и возможности увидеть ее снова.
- На какое ужасное одиночество обрекла я себя! - не смогла удержаться Марго, чтобы не произнести вслух терзавшие ее мысли.
- Вы не одна здесь, - вдруг раздался голос над ее ухом.
Она быстро обернулась. Около нее стоял человек, которого она узнала в ту же секунду.
Глава XXIV
Это был Мулине. N. чувствовал глубокое расположение к этому человеку, который доверил ему тайну своей непреодолимой, мучительной любови. Человек с добрым сердцем, N. принял участие в его судьбе и выхлопотал Марго разрешение уехать в Кайенну. Узнав об ее отъезде из Монпелье в Рошфор, где она должна была сесть на судно, он предупредил об этом своего протеже.
Мулине собрал все свои вещи и, оставив Горд, за три дня до отхода "Кацика" был уже в Рошфоре. Он пытался попасть на это судно, но команда была в полном составе, к тому же он был не в том возрасте, чтобы служить матросом.
Два дня ходил он понапрасну, упрашивая командира взять его на борт судна. Наконец, благодаря рекомендательному письму N. один из гарнизонных офицеров, отъезжающих на "Кацике", принял в нем участие и согласился взять с собой в качестве слуги.
Теперь ничто не могло разлучить его с Марго. Он шел с ней в изгнание. Мулине вкратце пересказал все эти подробности Марго.
- Что, был ли я не прав? - спросил он ее.
- Нет, - ответила она, - благодарю вас.
Она протянула ему руку. Он склонился, опустившись на одно колено, и жарко поцеловал ее, затем, поспешно поднявшись, направился на корму корабля, куда призывали его обязанности.
Помещения на судах, перевозивших в Кайенну заключенных из исправительных и работных домов и каторжников из Рошфора, обыкновенно устраивались следующим образом. По всей длине судна между бортами шли железные решетки от пола до потолка. Перевозимые помещались в пространстве между решеткой и бортом. На небольшом пространстве между решетками, на расстоянии пяти шагов один от другого, размещались часовые с саблями наголо. Обязанностью часовых было наблюдать, чтобы заключенные не прислонялись к решетке, так как она была укреплена не особенно прочно; кроме того, они имели полное право использовать оружие, если арестованные не исполняли их приказаний.
В открытом море портовые отверстия закрывались на ночь, но днем оставались постоянно открытыми. При остановке в какой-нибудь гавани, чтобы предупредить бегство, около корабля плавали сторожевые лодки с вооруженными людьми; солдатам выдавали оружие, с которым они не должны были разлучаться даже ночью.
Каждый день заключенных выпускали на один час на палубу, для чего надо было подняться по лестнице между двумя рядами выстроившихся матросов.
Все эти предосторожности покажутся отнюдь не лишними, если допустить, что иногда случалось перевозить от 400 до 500 преступников, которые при малейшей неосторожности со стороны конвоя не преминули бы воспользоваться удобным случаем для осуществления своих непозволительных замыслов, тем более что все каторжники, перевозимые из Рошфора, как только попадали на корабль, освобождались от кандалов.
Наказанием за проступки во время плавания было заключение в трюм и удары пеньковым тросом. Несчастного, приговоренного к этому последнему наказанию, привязывали к скамье, причем исполнять наказание должен был один из его спутников, такой же каторжник. Те, кто отличился хорошим поведением и послушанием во время каторжных работ в Тулоне, допускались на корабле к некоторым работам, за что получали иногда, как и солдаты, порцию вина.
Эти правила были одинаково обязательны как для мужчин, так и для женщин, но на этот раз на "Кацике" были только женщины, поэтому правила не соблюдались столь строго. Офицеры и экипаж сочувствовали несчастным и потому смотрели сквозь пальцы на нарушения дисциплины. Благодаря этому заключенным позволялось проводить большую часть дня на палубе, если погода благоприятствовала этому и не производилось обучения команды.
Тогда Мулине подходил к Марго и подолгу с ней беседовал. Этот простой, необразованный крестьянин обращался с женщиной в высшей степени деликатно. Он ни разу не упомянул ни о прошедшем, ни о совершенных ею преступлениях, ни об ее ошибках; он, казалось, позабыл имена Фредерика Бореля, Вальбро, Паскуаля, Фурбиса. Он не вспоминал Горд, Фонбланш, суд присяжных, Монпелье. Казалось, Марго была новой знакомой, с которой он впервые встретился на корабле и немедленно в нее влюбился. Он пытался заинтересовать ее тем краем, куда она переселялась, и рассказывал ей подробности местной жизни, которые ему удавалось узнать. Только изредка, когда тишина моря располагала его к откровенности, он решался говорить ей о своей преданности и обожании.
Она молча слушала, не перебивая его, не сводя глаз с глади моря. Мулине ничего не желал более, он был счастлив и не жалел об оставленном им материке, не тяготясь продолжительностью плавания.
Но были у него и тяжелые минуты. Женщина, подобная Марго, не могла оставаться незамеченной. Ее красота, начавшая было разрушаться в стенах тюрьмы Монпелье, возрождалась на чистом воздухе, под ласковыми лучами солнца. Она оживилась, глаза ее обрели прежний блеск, губы стали яркими, и под грубым корсажем заметно обрисовывались изящные формы ее тела. Когда она выходила на палубу, офицеры останавливались, любуясь ею, и перешептывались между собой.
Сначала строгие приказания командира судна не позволяли им подходить к прекрасной арестантке, но жизнь в море так однообразна, воздух так возбуждающе свеж, испарения моря производят столь сильное действие на воображение, что скоро некоторые из офицеров решились нарушить правила дисциплины, чтобы поближе познакомиться с Марго. Что из этого вышло? После первой же любезности, сказанной одним из них Марго, она остановила его вечером, при закате солнца:
- Я понимаю, милостивый государь, что вы обо мне самого дурного мнения. Трудно допустить иное, но я ваша пленница, сжальтесь над моим несчастьем и не делайте моего положения еще более несносным, третируя меня подобным обращением.
Молодой человек был тронут этими словами и удалился, упрекая себя за бестактное поведение. А его товарищи? Имели ли они больший успех у Марго? Они не решались обращаться к ней, узнав о ее скромности, и скоро между офицерами возникло немало домыслов по ее поводу. Несмотря на это, один из молодых людей, находившийся второй год на службе, красивый собой и гордый своим происхождением, был остановлен командиром в ту минуту, когда он пытался пройти в помещение арестованных. Шел ли он на свидание или только хотел испытать свое счастье? Без всяких разбирательств его посадили на восемь дней под арест. Все на судне заключили, что предметом этой отчаянной попытки была Марго.
По скорости хода "Кацик" принадлежал к худшим судам французского флота: при попутном ветре на всех парах он делал восемь узлов, когда скорость других судов доходила до двенадцати. Правда, "Кацик" редко шел под парами. Транспортные суда смешанной системы из экономии идут под парами только в мертвый штиль или при встречном ветре. Пассажиры, переселенцы в особенности, привыкшие к жизни на материке, немало страдали от столь медленного плавания.
Наконец, по прошествии сорока двух дней они пристали к островам Спасения, служившим аванпостом французских владений. На следующий день переселенцы вышли в устье реки Мароны, отделяющей Французскую Гвиану от Голландской. Скоро они прибыли в Сент-Луи, где их под конвоем отвели в помещения, находящиеся в ведении сестер милосердия ордена святого Иосифа Шартрского.
Глава XXV
В окрестностях Кайенны, главного города Французской Гвианы, и на прилегающих к ней островах много лет тому назад построили исправительные дома, куда за редким исключением ссылаются преступники, осужденные более чем на восьмигодовой срок каторжной работы. По закону человек, прибывший в колонию, не имеет уже более права оставить ее. В зависимости от степени виновности их размещают или на островах в бухте Кайенны, или же в небольших селениях, вмещающих по 30 человек, причем им дается земля, которую они должны возделывать под руководством морских офицеров.
Для каторжников жизнь в подобных исправительных заведениях гораздо спокойнее, чем во Франции. Они наслаждаются полной свободой, и при хорошем поведении продолжительность их осуждения может быть значительно сокращена. По истечении срока работ они получают полную свободу, причем им дается надел земли, дом с полной обстановкой и содержание в течение двух лет. Благодаря этому человек, отверженный своим отечеством, делается свободным колонистом, пользующимся покровительством и расположением местных властей, получает право выписать к себе жену и семейство или же женится, если представит средства к существованию.
Тут нередко можно встретить преступника, в котором еще теплятся следы нравственной испорченности, но уже заметно исправившегося. Люди, изгоняемые из Франции, где, может быть, общее презрение побудило бы их на новые преступления, здесь прилежно трудятся, стремясь достигнуть благосостояния и уважения в обществе. Англичане опередили в этом случае французов, и Катана является не более как подражанием Ботани-Бей.
Благодаря подобным колониям для преступников Франция избавляется от тех зловредных общественных элементов, которые, оставаясь на материке, могли вновь стать опасны. С другой стороны, учитывая разрушительное действие на организм климата Гвианы, легко могло бы случиться, что при недостатке рабочих рук существование колоний сделалось бы невозможным, если бы население не пополнялось новыми переселенцами.
Три года тому назад правительство оказалось в затруднительном положении: в колонии сильно сказывался недостаток в женщинах, так что получившие свободу каторжники не имели возможности жениться. Тогда во Франции во всех исправительных домах и в тюрьмах девушкам и молодым женщинам было сделано предложение переселиться в Гвиану.
Нашлось громадное число желающих, решившихся ехать. С этой целью были устроены два дома в устьях Мароны: один в Сент-Лоране, другой в Сент-Луи, где уже поселилось немало получивших свободу каторжников. Несколько лет последующие партии переселяющихся женщин направлялись именно в эти местности. Марго, как мы уже видели, также прибыла в Сент-Лоран.
В четыре часа утра ее разбудил звон колокола. Она прошла вместе со своими спутницами в часовню, откуда после короткой молитвы ее отправили в мастерскую, где шились платье для осужденных. С 10 до 16 часов, во время самой сильной жары, они освобождались от работы. С 16 часов снова начинались работы, которые продолжались вплоть до ужина, после него немедленно ложились спать.
Марго во сне искала успокоения. Но часто жара, жужжание и укусы комаров не давали ей сомкнуть глаз. В таких случаях она обыкновенно думала о своем положении: выйти ли ей замуж за освобожденного каторжника, за одного из тех, быть может, которых она видела в Тулоне, куда ее увез, похитив из родительского дома, Паскуаль? Она видела их немало в крепости, скованных попарно, в красных куртках, желтых брюках и в шапках с номерами на головах.
Она припоминала также признания Мулине во время их долго плавания. Хоть он ни разу не высказался напрямик, но ей нетрудно было угадать его тайные надежды. Он хотел жениться на ней, она не сомневалась в этом. Следовало ли ей отказать ему? Не должна ли была она предпочесть другим этого преданного ей друга, человека честного, который пламенно любил ее, который ради нее решился покинуть свою родину и простил ей все ее преступления? Конечно, должна. Но минутами Марго рассуждала иначе, она говорила: "Мулине стар для меня".
Глядя на его наружность, его сложение и думая о его годах, она забывала обо всех страданиях этого человека, о его преданности, самоотверженности, глубокой любви.
В воскресенье однообразная жизнь переселившихся женщин несколько меняла свой характер. В этот день они могли отправляться на публичное гулянье в окрестностях Сент-Лорана. Освобожденные каторжники, желающие жениться, могли увидеть их здесь, познакомиться и выбрать себе подругу жизни из этих женщин, присланных им французским правительством.