- О, моя душа - не японка! Она англичанка - в том, что касается обычаев и традиций, и француженка - если говорить об идеалах. Знаете, отец лелеет мечту оформить мне французское гражданство. И уже предпринял для этого некие шаги.
- Отличная идея! Судьба готовит нам столько удивительных открытий… Подумать только - у нас с вами есть родственники в тысяче километров отсюда, в Стране Восходящего Солнца! Таинственной, мало кому известной, хранящей свои тайны с семнадцатого века…
- Ваши сведения безнадежно устарели, дорогой брат. Япония меняется. В 1889 году император Муцухито предоставил своему народу конституцию, разработанную по принципу британской. Конечно, ситуация с положением женщин в обществе все еще очень сложна, над этим нужно работать… Пейте чай, он уже почти остыл.
- Какая эрудиция! Вы меня поражаете. Очаровательная юная девушка и…
- Очаровательная! Видимо, вы, как и большинство мужчин, полагаете, что женщине достаточно быть очаровательной - и только.
- Нет-нет, вы неправильно меня поняли. Я лишь хотел сказать, что вы весьма образованны, хотя почему-то сопротивляетесь попыткам других пристрастить вас к чтению… Скажите, вы поддерживаете отношения со своим двоюродным дедом - тем, который прислал это… как его… фуросику для Кэндзи?
- Фуросику? Тонтон Ханунори Ватанабе перешел на Ту Сторону Реки в почтенном возрасте семидесяти девяти лет.
- Сожалею. Вы покажете мне его близнеца?
- Я ничего не знаю о существовании близнеца Ханунори Ватанабе.
- Вы меня прекрасно поняли, маленькая лиса. Я имею в виду фуросику.
- Ах, я поняла. Вы хотите рассмотреть узор этой ткани и подарить Таша платье в восточном стиле.
Виктор поднял брови, наморщил лоб.
- Как вы догадались?
- Перестаньте! Вам не удастся меня обмануть! Лжец, лжец, лжец!
При каждом слове "лжец" она шутливо била его кулачком в грудь, и он рассмеялся, впервые пробуя на вкус заговор между братом и сестрой.
- На помощь! Айрис, хватит! Неужели вы сомневаетесь в моих намерениях…
- Дорогой Виктор, почему вы оправдываетесь? У вас совесть нечиста? Что ж, как бы там ни было, я вас прощаю. Пойдемте.
И они вошли в комнату Кэндзи. Пока Айрис приподнимала матрас, Виктор разглядывал висевший на стене пейзаж: черепичные крыши Парижа, освещенные утренним солнцем. Он был благодарен Кэндзи за то, что тот повесил эту работу Таша у себя в спальне.
Айрис протянула ему сверток.
- В ней завернуты бумаги, касающиеся моего рождения, и письма моей… нашейматери.
Виктор взволнованно разглядывал фуросику, не разворачивая ткань. Ошибки быть не могло: белые аисты на ярко-бирюзовом фоне были в точности такие же, как на шейном платке Фортуната де Виньоля. Виктор молча вернул сверток Айрис, и та положила его на место.
- Благодарю вас за… содействие.
- За мое любопытство, которое позволило вам полюбоваться на такую же ткань, в какую был завернута похищенная чаша. Да-да, и не заговаривайте мне зубы, братец!
- О чем это вы? - прикинулся простачком Виктор.
Айрис только вздохнула.
- Бедняжка Таша! Она очень рассердится, когда узнает, что вы снова взялись расследование!
- Вы ей расскажете? - встревожился Виктор.
- Хм… Это зависит от вас. Я буду нема как рыба при условии…
- Это что, шантаж?
- При условии, что вы будете на нашей с Жозефом стороне.
- Послушайте, Айрис, это несерьезно. Жозеф - наш служащий.
- И я его люблю. Скажите на милость, чем служащий хуже художницы?
- Но это разные вещи, мы…
- Вы друг друга любите. И мы друг друга любим. Виктор, глагол "любить" спрягается во всех лицах, во всех временах, на всех языках.
Она ласково взъерошила ему волосы.
- Итак, нас - тебя и меня - связывает общий секрет. Не сердись, что я позволяю себе "тыкать": англичанка во мне бунтует против французского "вы". Обещаю, я буду держать язык за зубами, ведь ты - мой старший брат, и я люблю тебя.
Виктор понял, что побежден. Айрис - такая хрупкая и такая сильная - оказалась более решительной, чем он сам. Их объединяла и делала союзниками общая черта характера: стоило им, подобно Одиссею, услышать сладкоголосых сирен, как оба они, вместо того, чтобы заткнуть уши, преисполнялись такого неудержимого любопытства, что с легкостью открывали самые неприступные двери.
- Я поддержу вас, - согласился Виктор. - В конце концов Жозеф - толковый парень.
- И талантливый писатель.
Виктор иронически усмехнулся и отправился вниз, к Жозефу, который потирал руки от радости: ему только что удалось продать неполное собрание сочинений Делиля. [54]
- Жожо, меня заинтересовала та визитная карточка, которую вы забыли передать месье Мори. Как выглядел тот, кто ее принес?
- Ох, патрон, вы хотите от меня слишком многого! Я-то не фотограф…
- Поскольку вы намерены заниматься сочинительством, вам необходимо развивать наблюдательность.
- Меня завораживает мир фантазий, а не реальность! Дайте-ка подумать… Ну, он, кажется, был вполне обычным, ничем не примечательным посетителем. Шляпа дыней, очки… Похож на буржуа или полицейского в штатском… Не особенно любезен.
- Да уж, ценные сведения. Он что-нибудь говорил о себе?
- Нет. Только то, что хотел бы встретиться с месье Мори. А чем он занимается?
- Зоологией.
- Он что - директор зоопарка? Как, вы сказали, его зовут?
- Антуан дю Уссуа, - проворчал Виктор, устраиваясь за столом и погружаясь в изучение каталогов.
Его не переставал занимать вопрос: каким образом у старого Фортуната де Виньоля оказалась ткань-фуросику? Не мог же он быть вором, который забрался в квартиру Кэндзи и унес чашу! Но тогда кто это сделал? Кто-то из его домочадцев? С какой целью? Виктору казалось, что перед ним забрезжил огонек - слабый, дрожащий, но дающий надежду размотать цепочку странных совпадений. Он просто изнывал от желания немедленно вернуться на улицу Шарло и пролить свет на это дело.
"Не глупи, ты рискуешь нарваться на полицию, - убеждал себя Виктор, - или тебя узнает консьерж, не говоря уже о кузене из музея, которого весьма удивит твое появление".
Так и не приняв решения, что предпринять, он задумчиво рисовал на бюваре карандашом птичку - тощую, с длинными лапками. "Ты столь же хорош в дедукции, сколь в рисовании. Если это аист, то ты… семилетняя девчушка!"
Цилиндр съехал набок, галстук сполз к плечу, кадило болталось из стороны в сторону: Фортунат де Виньоль проводил каббалистический обряд, бормоча что-то себе под нос. Внезапно его ухо уловило шум на улице. Шаги. Кто-то расхаживал взад-вперед. Стремительно темнело, небо набухло тяжелыми тучами. Фортунат осторожно отодвинул занавеску и обнаружил, что посреди двора стоят двое полицейских и с ними - высоченный мужчина в брандебуре. [55]Они о чем-то разговаривали с консьержем.
Мужчина в брандебуре поправил меховую шапку и легко взбежал по ступенькам крыльца.
- Черт побери! Гусар и с ним два шпика!
Не выпуская из рук кадила, Фортунат де Виньоль вдел ноги в растоптанные домашние туфли, прошаркал по вестибюлю, прокрался в конец коридора и одним глазом заглянул в приоткрытую дверь гостиной.
Его дочь Габриэль лежала на диване, прижав руки к сердцу. Люси, ее камеристка, горестно поджав губы, промокала ей глаза платочком.
- Вавилонская блудница! - прошипел Фортунат; он не выносил Люси.
Алексис Уоллере и Шарль Дорсель стояли у камина, повернувшись к человеку в брандебуре. Тот подошел к безутешной Габриэль.
- Примите мои искренние соболезнования, мадам дю Уссуа, и позвольте представиться: инспектор Лекашер. Понимаю, вам сейчас очень тяжело, но я задам всего пару вопросов. Простая формальность. Итак, ваш супруг ушел из дома в прошлую пятницу довольно рано?
- Да, он всегда выходит рано. В тот день он должен был забрать документы из музея, а потом уехать в Медон на четыре дня. С профессором Гере. Я поднялась в восемь. Мы позавтракали.
- Мы?
- Месье Уоллере, месье Дорсель, мадемуазель Робен и я. Мой отец не выходил из своей комнаты, он очень стар и немного не в себе. Он ни с кем не общается, кроме Бертиль Пио, нашей кухарки. Она готовит ему отдельно.
Фортунат, завернувшийся в тень, как в плащ, возмущенно сплюнул.
"Вот уж поистине дочерняя благодарность! Назвать меня сумасшедшим! Висельники! Тратят мои деньги, а мне приходится их выпрашивать… А этот жулик в мундире, чем он промышляет?"
Инспектор вытащил из кармана коробочку с леденцами и машинально переложил их из одной руки в другую.
- Что вы делали потом?
- Потом была примерка у… О, это невыносимо. Я так устала! Люси…
- Я вышла около девяти, - заговорила Люси Робен, - именно я приношу хозяину корреспонденцию. В одиннадцать я встретилась с мадам Габриэль на улице Рише - у мадам Кусине. Мадам заказала ей два платья на весну. Мы перекусили в городе и отправились за покупками. К семнадцати часам мы вернулись. Месье Уоллере и месье Дорсель работали здесь над диссертацией. Августина - это горничная - подала нам легкий обед, после чего я доехала на фиакре до улицы Виктуар - там у меня была назначена встреча с ювелиром мадам. Я вернулась к ужину. Боже правый! Бедный месье дю Уссуа! Подумать только, пережить столько опасностей в дальних странствиях и быть убитым в Париже! Как это ужасно! Инспектор, быть может, на этом закончим? Мадам устала…
- Разумеется, - ответил инспектор, - мое почтение, дамы.
Фортунат де Виньоль потрясенно сглотнул.
"Антуан убит?! Невероятно. Черт возьми, проклятие сделало свое дело".
- Инспектор, - произнес Алексис Уоллере, - вы подозреваете в убийстве моего кузена кого-то из членов семьи?
- Нет, конечно же нет, месье. Но дело в том… Понимаете, я должен составить полный отчет. Судмедэксперт установил, что смерть наступила примерно за шестьдесят два часа до момента обнаружения тела. Это отсылает нас к пятнице. Определить точное время смерти проблематично. Итак, в пятницу вы были здесь…
- Месье Дорсель и я весь день разбирали записи Антуана.
- Позвольте возразить, Алексис, - заметил Шарль Дорсель, - утром вы отсутствовали.
- Ах, да! Так и есть. Я встречался с коллегой на бульваре Сен-Жермен. Он подтвердит.
- А как насчет вас, месье Дорсель? - повернулся к нему инспектор.
- А я был тут. Спросите у прислуги.
- Хорошо, хорошо, - одобрительно пробормотал инспектор, засовывая леденцы обратно в карман, - не буду вам больше докучать. По моему мнению, месье дю Уссуа стал жертвой гнусного преступления, и…
- Прошу прощения, - перебил его Алексис Уоллере и распахнул дверь.
За ней кто-то стоял, вжавшись в стену.
- Фортунат, что вы тут вынюхиваете?
Фортунат де Виньоль подскочил, как ужаленный, и его шейный платок упал на пол. Он прижал кадило к груди и медленно попятился. Алексис расхохотался.
- Что это за запах? Никак, опиум?
- Смейтесь-смейтесь, господин фанфарон, - огрызнулся Фортунат, - хорошо смеется тот, кто смеется последним.
- Мы об этом еще поговорим, а сейчас вам пора спать, - сурово произнес Алексис, беря Фортуната под локоть.
- Изыди, интриган! Это все из-за той проклятой штуковины! К ней вообще нельзя прикасаться, слышишь? Господи, спаси и помилуй Твоего смиренного раба! Помоги мне найти способ уберечь всех нас от колдовства!
Фортунат почти беззвучно прошептал последние слова: ему не хватало воздуха. Он развернулся и поковылял прочь.
- Эй, Фортунат, постойте! Вы уронили…
В ответ раздался скорбный глас:
- Господи, скажи им, чтобы они никогда не трогали эту вещь! Скажи им!
Алексис наклонился, подобрал платок, глянул на него, скомкал и небрежно сунул в карман.
- Старик окончательно свихнулся, - тихо произнес женский голос.
Алексис вздрогнул и обернулся.
- Вы были здесь?
- Да. Инспектор решил сделать перерыв.
- Как Габриэль?
- Прилегла. Я распорядилась насчет церебрина.
…Фортунат проснулся с ощущением, что ему трудно дышать. В первый момент он подумал, что это любимый ретривер лежит у него на груди, и ему даже показалось, что он слышит шумное дыхание собаки. Старик хотел приласкать Ангеррана, но протянутая рука шарила в пустоте. Только тогда он вспомнил, что его верный друг лежит в подвале, на льду.
"Я последний".
Внезапно он почувствовал себя одиноким и смертельно уставшим. Волна ностальгии подхватила его.
"Ах! Если бы молодость знала, если бы старость могла! [56]"
Что за прелесть была эта Аделина, когда он встретил ее в театре на премьере "Чаттертона"! [57]А очаровательная Мими Роз из "Опера Комик"? Она так мило пела этот романс…
Уж пожить умела я!
Где ты, юность знойная?
Ручка моя белая!
Ножка моя стройная! [58]
- дребезжащим голосом протянул Фортунат и принялся подсчитывать свои неисчислимые победы на любовном фронте, пока не добрался до скорбного поражения, после которого оказался в плену позднего брака с Мелен ле Эрон, принесшего неблагодарную и строптивую дочь. Воспоминание об Эрон [59]почему-то вызвало у него какое-то неприятное воспоминание. Цапля… аист… Кусок шелковой ткани, из которого он сегодня изгнал дьявола и сделал себе шейный платок. Где он?
Старик вылез из постели, зажег свечи, расставленные под профилем Людовика XVI, перетряхнул брошенную на ковре одежду. Ничего. Платок с аистами исчез.
Шорох за дверью. Фортунат замер.
- Кто там? - выдохнул он.
Тишина.
- Я знаю. Это он, - хриплым голосом произнес Фортунат.
Он крался по темной улице, тяжелая сумка оттягивала правое плечо. Неверный свет свечи падал на засыпанную мусором мостовую. Ноздри щекотал затхлый запах. Это убийство далось ему куда труднее, чем другие. Отдаться на волю Всевышнего оказалось так же трудно, как когда-то подвергнуть себя бичеванию. Он умел подвергать плоть умерщвлению, и рука его не дрожала - не пристало испытывать робость тому, на чьи плечи Небеса возложили столь священную миссию. Но сколько же слез он пролил перед тем, как принять свою избранность, какие бури бушевали в его душе! Иногда божественное откровение разжигало в нем ярость, звучало, как приказ. Подчиняться ему сделалось его моральным долгом. Но сегодняшнее убийство… Нет, оно далось ему непросто.
Вытянув шею, устало моргая, он вышел к реке, вдоль которой шуршали ветвями деревья. Тихое дыхание спящего города нарушали лишь плеск воды у опор моста да скрип баржи, пришвартованной к причалу, где прачки стирали белье.
Мимо проплыла лодка, направляясь к ратуше, и громкий стук весел заглушил тихий всплеск.
Он испытывал невообразимое облегчение оттого что удалось преодолеть отвращение. Однако дело еще не было завершено: предстояло замести следы.
Он шел довольно долго, пока не очутился в глубине заросшего одуванчиками двора.
Пещера. Влажная, зловонная. Ходили слухи, что во время строительных работ на территории, принадлежавшей когда-то храмовникам, здесь нашли гроб с телом человека в одеянии тамплиера. Судя по аграфу, [60]он был главой ордена.
Миссия еще не завершена. Но она станет великой победой.
Внезапно что-то задело его ногу. Крыса! Она проворно нырнула в дыру между камней. Идеальный тайник!
Он затолкал туда сумку, набрал полные пригоршни глины и замазал ею щель. И вышел на свежий воздух.
Силуэты двух человек вырисовывались на фоне стены церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа. Мужчина осенил себя крестным знамением, бросил монетку в кружку для пожертвований, взял свечу и преклонил колени в молитве.
- Господи, Твое Евангелие да направит меня по пути истинному. Господи, вооружи Твоего посланника! Да выжгу я ту язву, что обезобразила Твое творение.
Прислонившись к колонне, он вынул из кармана "Священную историю" Теодора Бенара и принялся читать вслух:
- "И взял Господь глины, и создал тело первочеловека, и вдохнул в него бессмертную душу, и дал ему имя: Адам…"
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Среда, 13 апреля
Стая чаек кружила над кучей мусора на набережной Жевр, лениво выбирая рыбьи кости. Одна из птиц склонила голову, разглядывая что-то в воде. В бледном свете зари чайка увидела какой-то темный предмет; быстрые волны словно передавали его друг другу и он, чуть покачиваясь, уплывал все дальше. Чайка взмахнула крыльями, взлетела, сделала несколько кругов. Она не решалась сесть на то, что казалось ей человеком. Расклевать эту тряпичную кожу, под которой скрывается плоть? А если человек вовсе не мертв? Слишком опасно. И чайка вернулась к куче отходов, течение же медленно несло труп к мосту Менял.
Легкий утренний свет окрасил стены мрачной каморки в розовато-золотистый цвет. Руки, перелистывающие тетрадь, исписанную детским почерком, остановились на странице, прикрытой листом промокательной бумаги.
Господи, Ты воздвиг на моем пути неисчислимые препятствия. Испытываешь ли Ты мою преданность Тебе? Я провел эту ночь в молитвах, я словно птица, залетевшая под крышу дома. Меня не сломить. Отныне и впредь я буду бороться со злом. Алчный союзник, оказавший мне помощь, горит в геенне огненной. Что до второго, то несколько денье развязали ему язык, и он поведал мне, как найти клеймо дьявола. Он никому не расскажет, страх заставит его молчать… Я обнажил меч, я готов к битве, Господи, призри посланника Твоего…
Если бы кто-то сказал Жозефу, что он когда-нибудь будет вешать месье Мори лапшу на уши, лишь бы улизнуть из магазина, юноша бы в это ни за что не поверил.
Но теперь молодой человек приготовил для хозяина заранее придуманную историю; боясь выдать себя, он зарылся лицом в носовой платок и начал так:
- Бесье Бори, бесье Виктор попросил бедя…
- Я не понимаю ни слова из того, что вы говорите. Уберите платок. У вас что, насморк?
- Нет, - ответил Жозеф, густо покраснел и спрятал платок в карман. - Месье Виктор попросил меня забрать Лафонтена, которого мы отнесли переплетчику две недели назад. Можно мне сбегать за ними на улицу Месье-ле-Пренс?
- Тогда захватите заодно мой каталог для месье Андрези. И поторопитесь, я должен уйти к десяти. У меня важная встреча.
Жозеф быстро влез в куртку, нахлобучил картуз. На кухне громыхала посуда. Значит, Эфросиньи нет дома. Успокоенный, он ушел. Жозеф хотел заскочить в свою квартиру на улице Висконти, чтобы убедиться, что там все в порядке, но едва вошел, как услышал стук в дверь.
- Вас никто не видел? - взволнованно спросил он у Айрис.
- А если и видел, что с того? Мне надоело играть в заговорщиков, можно подумать, мы террористы!
- Входите же!
- Ого, сколько книг и газет! Это все ваши?
- Они достались мне от отца.
Жозеф хотел уже провести девушку в свою комнату, но понял, что это неприлично. В комнату Эфросиньи? Еще того хуже. Остается только кухня.
Айрис с любопытством оглядела раковину, плиту и чугунный котелок, а потом попросила показать ей комнаты.
- Было бы разумнее… - замялся Жозеф. - Ну, я… Лучше…
Она наградила насмешливым взглядом.
- Жозеф, неужели в комнате опаснее, чем на кухне? - и побежала в комнату Эфросиньи.
- Это не спальня, а просто какая-то шкатулка! Ваша матушка все обила кретоном! [61]