- Его зовут Недотепа, - объяснила Иветта, показывая на ослика. - Он выносливый и послушный: никогда не упирается, пусть даже тележка нагружена доверху.
Виктор шел медленно, приноравливаясь к шагу девочки. Хотя Иветта была одета чистенько и даже немного кокетливо, она напомнила ему маленьких нищенок с полотен Мурильо.
Они свернули на улицу Бос, потом на улицу Пастурель.
- Куда вы направляетесь? - спросил он.
- На улицу Шарло. Там в домах есть мусорные ящики, папа вычищает их и моет, а консьержки дают ему за это ненужные вещи.
- Да, месье, выгодное это дело! Бывает, что и на кухне покормят. Простите за сравнение, но консьержка в доме все равно, что Бог-отец, а кухарки - ангелы-хранители. Всегда собирают мне остатки хозяйского обеда. Я им за это ношу воду, выбиваю ковры, а случится у кого интрижка с кучером, так и записки ношу.
- Вы позволите мне пройтись немного с вами? Я бы хотел сделать фотографии ваши и Ви… Иветты.
- Не вопрос, месье. Только вряд ли у меня найдется время позировать.
"Само Провидение послало их мне", - подумал Виктор: у него появился благовидный предлог войти в дом дю Уссуа. А фотография девочки завершит серию "Дети работают".
- Куда вам принести готовые снимки?
- Вы даже отдадите их нам? Вот уж спасибо-то! Нас легко найти. Проходите через квартал Доре, на полпути к улице Женнер сворачиваете к бульвару де ля Гар, идете через площадь Пинель - это в десяти минутах ходьбы от Ботанического сада. Рядом с нашей халупой живет предсказательница, она называет себя Сивиллой, но вообще-то ее зовут Корали Бленд.
- А я после полудня продаю булавки с черными головками на Монмартре, около того бара, где можно купить выпивку в автоматах, - добавила Иветта и, когда ее отец скрылся в подъезде, серьезно добавила: - Хотя не имею права.
- Права на что?
- Продавать булавки. Полицейские говорят, это попрошайничество. На той неделе они забрали Фонсину. Она плакала и не хотела ехать в участок. А ей сказали, что если она не перестанет приставать к прохожим и воровать, то плохо кончит. Это неправда. Она ни разу ничего не украла и честно зарабатывает себе на жизнь. И я тоже. Я беру пример с папы. Один раз консьержка подарила ему старое пальто, а в кармане оказались деньги. Немаленькая сумма! Так он их вернул.
- А где ты берешь булавки?
- Покупаю с утра в Лe-Аль, потом бегу к папе. А днем беру корзинку и еду на работу. На автобусе! Это так интересно! Как завижу полицейского, бегу в бар с автоматами и прячусь за бочками. А булавки я предлагаю только дамам! Иногда за них дают даже пятнадцать су.
Появился Леонард Дьелетт; передал дочери свертки, и она аккуратно сложила их на дно тележки. Виктор разглядел завернутые в газету две недоеденные котлеты и кусок рисового пирога, еще там были пробки и бутылки, склянки и губка - видно, из аптеки на первом этаже.
- Кинь-ка мне эти ботинки. Ну да, каши они просят, ровно голодный крокодил, зато кожа добрая. Можно сбыть их сапожнику.
Соседний дом оказался настоящей сокровищницей, принесшей Дьелетту обрезки фланели, старые простыни и лоскуты шерстяной ткани - там располагалась пошивочная мастерская. Старьевщик был доволен, он сказал, что отнесет все это портному, и тот сошьет ему лоскутное одеяло.
Покрасневший нос Леонара красноречиво говорил о том, что его попотчевали рюмкой-другой.
- У папы вечно пересыхает в горле, - заявила Иветта, - это дрянное пойло сожрет его печень.
Повозку обогнула светловолосая полная женщина в поношенном черном платье, что-то взволнованно бормоча себе под нос.
- Добрый день, мадам Бертиль! - воскликнул Леонар.
- Ох! Простите, я вас не заметила!
- Много хлопот?
- Нет, месье Леонар, страшное несчастье! Кто бы знал… Простите, я спешу. Оставила старика одного, пока ходила за покупками, а ему пора завтракать.
- Кто она? - спросил Виктор, показывая на женщину, которая поспешила прочь, не замечая, что чепчик съехал на бок.
- Это Бертиль Пио, кухарка в богатом семействе. Они живут в двадцать восьмом доме. Дю Уссуа. И где они только такую отыскали? Сердце у Бертиль золотое. Пару дней назад она угостила нас с Виви валованом [50]и тушеной говядиной…
- Я пройду вперед, - перебил его Виктор, - охота взглянуть на дом этих дю Уссуа.
Он оказался у дома номер двадцать восемь, красивого здания XVIII века, как раз в тот момент, когда Бертиль Пио пересекла вымощенный двор и исчезла в подъезде. Не успел Виктор взяться за дверной молоток, как из каморки у входа вышел консьерж.
- Удивлены, что я появился так быстро? Дар предвидения, месье, незаменим, когда надо распознать надоедливых посетителей и избавить хозяев от утомительных разговоров.
Консьерж - щуплый человечек ростом с двенадцатилетнего ребенка, в огромной шляпе, глядел на Виктора с высокомерием.
- Я вовсе не надоедливый посетитель, - запротестовал тот и уже открыл рот, чтобы представиться приятелем Леонара Дьелетта, но консьерж произнес, кивнув на фотоаппарат:
- Меня не провести! Вы пришли поглядеть на место убийства, я вас, бумагомарателей, за сто метров чую!
- Прямо-таки за сто? - пошутил Виктор. - Что ж, снимаю шляпу. Ваша взяла! Я действительно надеялся первым поведать о случившемся верным читателям "Пасс-парту".
- Вы и есть первый. И последний, - сурово произнес человечек, складывая руки на груди и всем своим видом демонстрируя, что никуда визитера не пустит.
- Что ж, нет так нет, - делано вздохнул Виктор. - Жаль, статья стала бы сенсацией. Фотография на первой полосе, на ней - вы, и подпись: "Консьерж дома, где произошло преступление".
Он повернулся, чтобы уйти, и тут же услышал ворчливое:
- Креву!
Виктор обернулся.
- Что вы сказали?
- Креву Мишель. Так меня зовут. Пусть они везде укажут мое имя.
- Это можно устроить, - пообещал Виктор, довольный, что его уловка удалась.
- Пишите, чего вы ждете? Я занимаю эту должность с восемьдесят шестого года. А до того служил солдатом. Да уж, меня помотало по свету! Кохинхина, Тонкин, Аннам, Формоза, Пескадор… Я сражался с Черными флагами [51]в Китае, ранен при осаде Ланг Сонна. Два года заново учился ходить - у меня протез, показать?
- Не стоит. Садитесь сюда, у крыльца. Не улыбайтесь и не шевелитесь. Как, вы сказали, вас зовут? По буквам, пожалуйста. Креву, через "е"?.. И кого же убили?
- Дю Уссуа, Антуана. Два "с". Эй, вы слышите?
Сердце Виктора так и подпрыгнуло.
"Убит Антуан дю Уссуа! Вот тебе и новая загадка!"
- Его близкие сейчас здесь? - спросил он безразличным тоном.
- Поехали в морг - все, кроме старика, отца мадам. Он слегка тронутый, не понимает, что случилось. Бедная мадам Габриэль! Хорошо, что рядом с ней кузен, месье дю Уссуа, он возьмет на себя все хлопоты. В каком жестоком мире мы живем! Месье был образованный человек, сотрудник музея! Полиция приехала утром, я был тут и все слышал. Месье уехал в пятницу, предупредив жену и секретаря, что отправляется в Медон. А вчера вечером его нашли мертвым с пулей в груди. Мадам Габриэль упала в обморок, услышав это известие. Мы с месье Уоллерсом уложили ее на диван.
- Где нашли тело?
- В каком-то подвале в квартале Лe-Аль. Портфель у месье украли, но, к счастью, в кармане его сюртука завалялся счет из прачечной. Иначе его нипочем бы не опознали.
- На каком этаже живут дю Уссуа?
- На втором. На цокольном этаже располагаются комнаты кухарки, мажордома и прислуги, а на первом живет издатель партитур. Этот небольшой частный дом называют Беранкур, и построил его тут в 1705 году месье де ля Гард, надо бы упомянуть его имя в статье.
Виктор навел объектив на белокаменный фасад и замер. Ему показалось, что за легкими муслиновыми занавесками мелькнуло чье-то лицо.
- Портфель! Шпион…
Фортунат де Виньоль резко отвернулся от окна и устроился в кресле напротив засиженного мухами псише. [52]Он пригладил редкие бесцветные пряди, поправил коричневый цилиндр, одернул желтый поношенный сюртук со слишком короткими рукавами.
- У этого славного шевалье благородный вид! Черт побери, мы выкинем предателей из королевства! Ваше Величество, если понадобится, я буду рыть землю зубами, но найду их! Клянусь святым крестом, я верну сокровища тамплиеров вашему наследнику! Ваша смерть будет отомщена!
Он преклонил колени перед портретом Людовика XVI, под которым лепились огарки свечей и ронял лепестки увядающий букет роз. Стены были сплошь увешаны портретами французских монархов. Мраморный туалетный столик украшали литография крепости тамплиеров и вычерченные от руки планы квартала Маре. Если не считать этих деталей, оживляющих интерьер комнаты, она больше напоминала берлогу карпатского медведя, чем апартаменты парижского аристократа. Повсюду валялось множество предметов, словно свалившихся через растрескавшийся потолок: у кровати - груда ржавых шпаг, на полу разбросана одежда и потрепанные книги, и все это, словно снегом, припорошено исписанными бумажками - тщательно сложенными, скомканными, свернутыми аккуратными квадратиками и даже порванными на конфетти.
Старик поднялся и потер поясницу: в дверь стучали.
- Кто там?
Вошла кухарка, поставила поднос на угол письменного стола.
- Ваш шоколад, месье. Позвольте мне прибрать, здесь же настоящий свинарник!
- Молчи, несчастная! Я не пущу тебя в свое святилище! Пусть это будет моей последней битвой! - И старик, схватив тупую шпагу, прорычал: - Смерть английской королеве, объявившей нам войну!
Бертиль Пио, привыкшая к подобным эскападам, невозмутимо пожала плечами и покинула кабинет. Но закрыв за собой дверь, тут же прильнула к замочной скважине. Зрелище, которое она увидела, вернуло ей бодрость духа, утраченную после смерти господина дю Уссуа.
Фортунат де Виньоль некоторое время бродил в задумчивости вокруг стола, как бы оценивая силы противника, затем удобно устроился в сером от пыли кресле. С выражением полнейшего безразличия на лице он налил в чашку дымящийся шоколад и, брезгливо оттопырив губу, наклонил над ним кувшинчик со сливками. К вящему ликованию Бертиль Пио, старик обратился к напитку с такой речью:
- Как, вы снова здесь, месье в белом парике?! Я, кажется, запретил вам появляться за моим столом! Это верх наглости! Как, вы смеете мне возражать?! Потише, любезный. Вам прекрасно известно, что вы мне запрещены. Моя печень и сосуды страдают от одного вашего запаха. Ищете, как бы навредить моему здоровью? Что ж, я поворачиваюсь к вам спиной.
Де Виньоль притворился, будто его до крайности интересует какой-то документ, но вскоре возобновил наступление:
- Что ты несешь, негодяй? Ах, ты явился только затем, чтобы просить у меня отставки? Скажите пожалуйста, а ведь вчера ты утверждал… Настаиваешь? Довольно болтовни! Исчезни, злосчастное питье, черт бы тебя подрал!
Бертиль Пио задыхалась от едва сдерживаемого смеха. Рука старика дрогнула, подобралась к чашке и ухватила ее за ручку.
- Что ж, сегодня я проявлю великодушие. Но это в последний раз, ты слышал? Если осмелишься появиться тут завтра, отправишься прямиком в раковину!
Фортунат де Виньоль торжественно осушил чашку, облизнул губы и вздохнул.
- Каналья, ты чертовски вкусен…
Представление закончилось, и Бертиль Пио поспешно отступила. Почти в тот же миг старик осторожно подкрался к двери, выскользнул за порог и на цыпочках двинулся по коридору к лестнице. Спустившись на первый этаж, он потрусил к вестибюлю, где располагался вход в подвал. Де Виньоль нырнул туда. На полке его поджидали свеча и коробок спичек.
Внизу, у лестницы, в нос ему ударил запах плесени. Просторный подвал с арочными сводами загромождали сундуки и поломанная мебель. Старик прошел в дальний угол к небольшой дверце, вставил тяжелый ключ в замочную скважину, повернул, толкнул дверцу и оказался в маленьком помещении, где стояло такое густое зловоние, что ему пришлось зажать нос платком.
- Немного денег, и все наладится…
Он шумно вдохнул понюшку табаку.
- А вот и вы, мои верные друзья… К ноге, ребята, к ноге… Артуа! Мортимер! Ногаре! А где Эвре? Держу пари, бегает по бабам… Ату его!
Он обращался к чучелам четырех собак - трем спаниелям и сеттеру, - стоящим у подножия алтаря, где горела свеча, лежала веточка самшита и стояли статуэтки святых. Де Виньоль заглянул в глубокое жестяное корыто, заполненное подтаявшим льдом. Там лежал окоченевший труп ретривера. Капельки воска, упавшие со свечи, застыли в воде расплывчатыми пятнами.
- Мой бедный Ангерран, держись. Еще два-три дня, и я раздобуду деньжат, чтобы заплатить таксидермисту.
И он вышел.
- Нет, я определенно должен пополнить запасы табака. Мошна не оскудеет, если я возьму шесть су. - Де Виньоль протиснулся к узкому шкафу, протянул руку, нащупал завернутый в ткань предмет, вытащил его, поставил свечу на стул, развернул сверток. Из его горла вырвалось хриплое карканье. Нет! Не может быть! Это чья-то злая шутка! Какой злодей мог… - Изыди, Сатана! Проклятье! Это… это…
Фортунат де Виньоль, охваченный ужасом, не мог подобрать слов. Весь дрожа, он уставился на омерзительный предмет.
- Нет! - взвизгнул он, содрогнулся от отвращения, забыв закрыть шкаф, быстро завернул предмет в кусок ткани, подхватил свечу и бросился вон из погреба.
Фортунат де Виньоль вернулся в свою комнату, тщательно запер дверь и положил зловещий сверток на газету "Девятнадцатый век". Он хотел было уже завернуть его в бумагу, но спохватился.
- Постой-ка, это может мне пригодиться, - с этими словами он развернул ткань, скрывавшую отвратительный предмет, и встряхнул ее над кроватью.
- На этот раз дело плохо, Фортунат, - сказал он, обращаясь к самому себе, - пора действовать, и незамедлительно, не то… Содом и Гоморра!
Он завернул в газету то, что скрывала ткань, и на цыпочках прокрался к кухне. К его удовольствию, она была пуста. Старик осторожно приоткрыл крышку мусорного бака, и через секунду сверток оказался погребен под картофельными очистками и куриными косточками.
Послышались неторопливые шаги Бертиль, и Фортунат поспешно вернулся в комнату. Сердце у него так и колотилось, но он ликовал. Благодаря своему бесстрашию он избавил домочадцев от ужасной участи. Старик не спеша вымыл руки, очищая себя от скверны, вылил мыльную воду в ведро, и тут взгляд его упал на кусок материи, которую он бросил на покрывало.
- Прекрасный шелк!.. Но следует быть осторожнее, осторожнее с роковым даром… Нужно себя обезопасить.
Он поклонился на юг, затем на восток, бормоча каббалистическое заклинание. Потом плюнул на ладони, потряс ими в воздухе, и только потом решился повязать узорчатую ткань на манер шейного платка. Погляделся в зеркало, поправил узел и, удовлетворенный, отошел к своему привычному наблюдательному пункту у окна.
Пока под недоверчивым взглядом консьержа шпион фотографировал тощую девчонку старьевщика, последний наполнял телегу добычей, изъятой из мусорных баков.
- Возвращайся в ад, к дьяволу! - пробормотал Фортунат де Виньоль, глядя на газетный сверток в его руках. И когда старьевщик, его дочь и ослик покинули двор, осторожно приоткрыл дверь.
Виктор уже собирался уходить, когда заметил странного старика, выскочившего откуда-то из-за угла ему навстречу.
- Кто это? - шепотом спросил он консьержа.
- Тесть покойного.
Виктор, протянув руку, устремился к этому персонажу, одетому по моде 1850-х годов: в приталенный сюртук желтого сукна, канареечный жилет, брюки в бело-бежевую полоску и сапоги со шпорами.
- Мои глубочайшие соболезнования, месье.
- Благодарю, вы очень добры, но не оплакивайте его: переселение в страну кротов прошло легко и безболезненно. Он лежит на льду, который меняют каждое утро.
Виктор, изумившись странным методам работы сотрудников морга, хотел было уточнить, что именно имеет в виду де Виньоль, и тут обратил внимание на его шейный платок.
"Похоже на…"
Воспоминание само пришло к нему. Слова Кэндзи насчет того куска японского шелка…
- Эти птицы… Это журавли или аисты?
- Ш-ш-ш! Не привлекайте внимание великого мастера ордена, ведь я обязан этим подарком самому Жаку де Моле. [53]Но теперь бояться нечего, ибо я провел над ним обряд экзорцизма. Скажите, у вас есть эстампы? - прошептал он, косясь на Бертиль Пио.
- Месье Фортунат, вам нельзя выходить из своей комнаты! - воскликнула та.
- А! Вы видите? Я заложник собственного зятя и племянника. Эти папские приспешники объединились против меня. Расскажите об этом миру, месье, и достаньте мне картинки обнаженных женщин для пополнения моей коллекции. У меня имеются прекрасные образчики, художники оценили бы. Ах, шестидесятые годы! Тогда дамочки были в теле, но без капли лишнего жира! - Это был камень в огород кухарки, которая уже теряла терпение.
- Месье Фортунат…
- Иду, иду. У меня была привычка пополнять свою коллекцию у Альфреда Кадара, торговца эстампами с улицы… улицы… Не забудьте обо мне, месье! Обнаженная натура!
Тут Бертиль Пио схватила его за руку и потащила в дом.
- Окажите услугу, месье! Не забудьте: обнаженная натура! - кричал тот.
Виктор, спрятав фотоаппарат в сумку, подошел к консьержу, безмолвно наблюдавшему за этой сценкой.
- А что, тело месье дю Уссуа действительно собираются забальзамировать?
- Я же говорил вам, старик тронутый. Он имел в виду своего пса.
Виктор вышел на улицу как раз в тот момент, когда на обочине остановился экипаж. Укрывшись за телегой с гравием, он увидел двух дам в вуалях, одетых в русском стиле; одна была стройнее и ниже, другая - выше и полнее. Вслед за ними из экипажа появился мужчина, которого Виктор сразу узнал: это был кузен Антуана дю Уссуа, которого он видел в музее.
Он подождал, пока все трое скроются в подъезде, и отправился восвояси. На улице Пикардии, возле руин башни тамплиеров, воспользовался тем, что движение было не слишком плотным, и пересек проезжую часть. Какой-то велосипедист с воплем "Берегись!" едва не сбил его, но Виктор и ухом не повел: его мысли были заняты шейным платком с изображениями долгоногих белых птиц.
Бросив небрежное "Добрый день!" Жозефу, который мужественно отражал атаку трех покупателей, Виктор поднялся в квартиру Кэндзи и постучал в дверь. Открыла ему Айрис, одетая в мужское кимоно из черного шелка.
- Отец в городе, покупает книги. Я собиралась принять ванну. Что у вас за вид! Входите же. Чаю?
Виктор молча последовал за ней в кухню и, когда она наполнила чайник, не осмелился сказать, что предпочел бы кофе. Он глядел, как она достает чашки и блюдца, поправляет скатерть, садится напротив, и со стыдом вспоминал, как поначалу считал ее любовницей Кэндзи, тогда как она оказалась тому дочерью и его собственной сводной сестрой. Очаровательная, дерзкая, прагматичная и мечтательная одновременно - эта девушка была неповторима. Виктора вдруг затопила горячая волна нежности. Когда он заговорил, голос его дрогнул:
- Как это странно… что мы с вами дети одной женщины… Благодаря вам я оказался связан с Японией.