Нити таинственного преступления в Сассексе, которое расследует Шерлок Холмс, тянутся на тысячи миль к западу и на двадцать лет назад - в Америку, в долину Вермиссы, ставшую тогда Долиной страха…
Содержание:
-
Часть I - Трагедия в Бирлстоне 1
-
Глава 1. Предупреждение 1
-
Глава 2. Шерлок Холмс и Мак-Дональд 2
-
Глава 3. Трагедия в Бирлстоне 4
-
Глава 4. Потемки 6
-
Глава 5. Действующие лица драмы 8
-
Глава 6. Проблеск света 10
-
Глава 7. Разгадка 13
-
-
Часть II - Чистильщики 16
-
Глава 1 - Человек 16
-
Глава 2. Мастер ложи 17
-
Глава 3. Ложа 341, Вермисса 20
-
Глава 4. Долина Страха 23
-
Глава 5. Самый мрачный час 24
-
Глава 6. Опасность 26
-
Глава 7. Ловушка для Берди Эдвардса 28
-
-
Эпилог 29
Артур Конан Дойл
Долина страха
Часть I
Трагедия в Бирлстоне
Глава 1. Предупреждение
- Я склонен предполагать…
- Предполагайте, предполагайте, нетерпеливо заметил Холмс.
Я убежден, что принадлежу к числу самых терпеливых из смертных, но это насмешливое замечание меня задело.
- Послушайте, Холмс, - сказал я сухо, - вы иногда слишком испытываете мое терпение.
Но он был чересчур занят собственными мыслями, чтобы сразу ответить мне. Не обращая внимания на стоявший перед ним нетронутый завтрак, Холмс целиком погрузился в изучение листка бумаги, вынутого из конверта. Затем он взял конверт и стал старательно рассматривать его.
- Это почерк Порлока, - задумчиво сказал Холмс. - Я не сомневаюсь: это почерк Порлока. Игрек с особенной верхушкой - это очень характерно.
Он говорил скорее сам с собой, нежели обращаясь ко мне, но все мое раздражение исчезло.
- Кто же этот Порлок? - спросил я.
- Порлок - это только nom-de-plume, псевдоним, а за ним, Уотсон, стоит чрезвычайно хитрая и ловкая личность. В предыдущем письме Порлок честно сообщил мне, что его имя - вымышленное, и просил не разыскивать его среди миллионов лондонского населения. Порлок важен не сам по себе, а лишь потому, что находится в контакте с неким и в самом деле значительным лицом. Вообразите рыбу-лоцмана, сопровождающую акулу, или шакала, следящего за львом, - вообще, какое-либо ничтожество в обществе действительно грозного существа. И не только грозного, Уотсон, но и таинственного - в высшей степени таинственного. Вот в этом-то смысле Порлок меня и интересует.
- Знаменитый ученый и преступник, столь великий в своих хитрых замыслах, что….
- Что и теперь я должен со стыдом…
- Я, собственно, хотел сказать, что он остается совершенно неизвестным обществу с этой стороны.
- Намек, явный намек! - воскликнул Холмс.
- В вас, Уотсон, открывается совершенно неожиданная жилка единого юмора. Вас надобно остерегаться! Впрочем, назвав Мориарти преступником, вы сами совершили проступок, как оно ни удивительно. С точки зрения закона это - клевета. Один из величайших злоумышленников всех времен, организатор едва ли не всех преступлений, руководящий ум всего подпольного мира, ум, который мог бы двигать судьбами народов, - таков в действительности этот человек. Но он настолько неуязвим, настолько выше подозрений, так изумительно владеет собой и так себя ведет, что за эти ваши слова мог бы привлечь вас к суду и отнять вашу годичную пенсию в качестве компенсации за необоснованное обвинение. Разве он не прославленный автор "Движения астероидов", книги, затрагивающей такие высоты чистой математики, что, говорят, в научной прессе не нашлось никого, кто мог бы написать о ней критический отзыв! Можно ли безнаказанно клеветать на такого человека! Это гений, Уотсон! Но если я буду жив, то придет и наш черед торжествовать.
- Если бы мне удалось это увидеть! - воскликнул я. - Но вы говорили о Порлоке…
- Ах, да… Так вот, этот, так называемый Порлок - лишь одно из звеньев в длинной цепи, правда, не столь удаленное от ее создателя. Но между нами говоря, звено довольно второстепенное. Больше того: звено, давшее трещину.
- Не существует цепи более крепкой, чем самое слабое из ее звеньев.
- Именно, дорогой Уотсон. В этом-то и кроется особая важность Порлока для нас. Подгоняемый отчасти пробудившейся в нем совестью, а главным образом чеками на десять фунтов, которые я ему посылал, он уже раза два доставлял мне ценные сведения. Настолько ценные, что удавалось предотвратить преступления. Если мы найдем ключ к шифру, то я не сомневаюсь, что и это письмо окажется сообщением того же рода.
Холмс развернул письмо на своей так и оставшейся чистой тарелке.
Я склонился над ним и стал рассматривать загадочное послание. На листке бумаги было написано следующее:
534 Г2 13 127 36 31 4 17 21 45
Дуглас 109 293 5 37 Бирлстон.
26 Бирлстон 9 18 171
- Что вы думаете об этом, Холмс?
- Очевидно, попытка сообщить какие-то секретные сведения.
- Но если нет ключа, какова польза шифрованного послания?!
- В настоящую минуту - ровно никакой.
- Почему вы говорите "в настоящую минуту"?
- Потому что существует немало шифров, которые я могу прочесть с такой же легкостью, как акростих по первым буквам каждой строки. Такие несложные задачи только развлекают, ничуть не утомляя. Но тут - иная задача. Ясно, что это ссылка на слова, которые можно найти на странице какой-то книги. Пока я не буду знать название книги, я бессилен.
- А что могут означать слова "Дуглас" и "Бирлстон"?
- Очевидно, этих слов нет на взятой странице.
- Почему же он не указал название книги?
- Дорогой Уотсон, ваши ум и догадливость, доставляющие столько удовольствия вашему покорному слуге, подскажут вам в следующую минуту, что не следует посылать зашифрованное письмо и ключ к шифру в одном и том же конверте. Иначе вас могут ждать большие неприятности. Нам, однако, принесут вторую почту; я буду очень удивлен, если не получу письма с объяснением или, что более вероятно, самой книги, на которую автор письма ссылается.
Дальнейшие рассуждения Холмса были прерваны спустя несколько минут появлением Билли, слуги, принесшего ожидаемое нами письмо.
- Тот же почерк, - заметил Холмс, вскрывая письмо. - И подписано на этот раз, - торжествующим голосом прибавил он, развернув письмо.
Но, просмотрев его, нахмурился.
- Ну, это сильно разочаровывает. Боюсь, Уотсон, наши ожидания обмануты. По-видимому, с этим Порлоком ничего не выйдет. "Многоуважаемый мистер Холмс, - пишет он, - я больше не могу заниматься этим делом. Оно слишком опасно. Я вижу, что он меня подозревает. Я только что написал адрес на конверте, собираясь послать вам ключ к шифру, как он совершенно неожиданно зашел ко мне. Я успел прикрыть конверт, но прочел в его глазах подозрение. Сожгите, пожалуйста, шифрованное письмо: теперь оно для вас совершенно бесполезно. Фред Порлок".
Некоторое время Холмс сидел молча, держа письмо в руке и сосредоточенно глядя на пламя в камине.
- В сущности, - вымолвил он наконец, - что его так испугало? Возможно, это только голос неспокойной совести. Чувствуя себя предателем, он прочел обвинение в глазах другого.
- Этот другой, я полагаю, профессор Мориарти?
- И никто иной. Когда кто-либо из этой компании говорит "он", вы должны догадываться, кого они подразумевают. У них только один "он", возвышающийся над всеми остальными.
- Но что он затевает?
- Это сложный вопрос. Когда против вас оказывается один из первых умов всей Европы, да еще за его спиной стоит целое полчище темных сил, допустимы любые возможности. Как бы то ни было, наш друг Порлок, по-видимому, был здорово расстроен. Сравните, пожалуйста, письмо с адресом на конверте, до неприятного визита. На конверте почерк тверд и ясен, в письме его едва можно разобрать.
- Зачем же он писал? Почему он попросту не бросил это дело?
- Опасался, что я буду добиваться разъяснений и, возможно, навлеку на него неприятности.
- Верно, - сказал я. - Честное слово. - Я схватил шифрованное письмо и стал напряженно его рассматривать. - Можно с ума сойти от мысли, что вот в таком клочке бумаги заключена какая-то важная тайна и что вне человеческих сил в нее проникнуть.
Шерлок Холмс отодвинул в сторону свой по-прежнему нетронутый завтрак и разжег трубку, бывшую постоянной спутницей самых глубоких его размышлений.
- Удивляюсь! - сказал он, откинувшись на спинку стула и уставясь в потолок. - Может быть, здесь имеются пункты, ускользающие от вашего макиавеллиевского ума? Давайте рассмотрим проблему при свете чистого разума. Этот человек ссылается на какую-то книгу. Таков наш исходный пункт.
- И довольно неопределенный.
- Посмотрим далее, нельзя ли этот пункт проверить. Наша проблема, когда я глубже вдумываюсь в нее, кажется мне менее неразрешимой. Какие указания имеются у нас относительно этой книги?
- Никаких.
- Ну, ну, наверное, не так уж все плохо. Шифрованное послание начинается большим числом пятьсот тридцать четыре, не так ли? Мы можем принять в качестве рабочей гипотезы, что пятьсот тридцать четыре - та самая страница, к которой нас отсылают как к ключу шифра. Таким образом, наша книга оказывается толстой книгой, что, конечно, представляет собой уже некоторое достижение. Какие еще указания у нас относительно этой толстой книги? Следующий знак - Г два. Что вы скажите о нем, Уотсон?
- Без сомнения - "Глава вторая".
- Едва ли так, Уотсон. Я уверен, вы со мной согласитесь, раз дана страница, номер главы уже несуществен. Кроме того, если страница пятьсот тридцать четыре застает нас только на второй главе, то размеры первой главы должны быть положительно невыносимы.
- Графа! - воскликнул я.
- Великолепно, Уотсон! Вы прямо-таки блещете умом в это утро! Если это не графа или не столбец, то я сильно ошибаюсь. Итак, теперь мы начинаем исследовать толстую книгу, напечатанную в два столбца значительной длины, так как одно из слов в документе обозначено номером двести девяносто третьим. Достигнуты ли нами пределы, в которых разум еще может оказать нам помощь?
- Боюсь, что это так.
- Положительно, вы сами к себе не справедливы. Блесните-ка еще раз, мой дорогой Уотсон!.. Вот такое соображение. Если бы книга была из редко встречающихся, он прислал бы ее мне. В действительности же он собирался, пока его планы не были расстроены, прислать мне в конверте ключ к шифру. Так он пишет. А это походит на указание, что книгу я без труда найду у себя. У него она есть, и он, видимо, полагал, что я ее тоже имею. Короче говоря, Уотсон, речь идет о какой-то очень распространенной книге.
- Весьма правдоподобно.
- Итак, мы должны несколько ограничить область наших поисков: наш корреспондент ссылается на толстую и очень распространенную книгу, отпечатанную в два столбца.
- Библия! - воскликнул я с торжеством.
- Так, Уотсон, хорошо! Впрочем, если позволите, то с некоторой оговоркой. Именно относительно библии труднее всего предположить, что она находилась под рукой у кого-либо из сподвижников Мориарти. Кроме того, различных изданий библии существует такое множество, что он едва ли мог рассчитывать на второй экземпляр с одинаковой нумерацией страниц. Нет, он ссылается на нечто более определенное, он знает наверняка, что его страница пятьсот тридцать четвертая окажется вполне тождественной моей пятьсот тридцать четвертой странице.
- Но ведь книг, отвечающим всем этим условиям, очень немного?
- Верно. Но именно в этом наше спасение, наши поиски должны быть теперь ограничены книгами с постоянной нумерацией страниц и притом такими, которые обычно есть у всех.
- Брэдшоу!
- Едва ли, Уотсон. Язык Брэдшоу выразителен, но скуп. Запаса слов на одной странице не хватит даже для обыкновенной записки. Брэдшоу приходится исключить. Словарь тоже не подходит и по той же причине. Что же остается в таком случае?
- Какой либо-ежегодник!
- Великолепно, Уотсон! Если вы не угадали, значит, я сильно заблуждаюсь. Ежегодник! Возьмем номер "Альманаха Уайтэкера". Он очень распространен. В нем имеется нужное нам количество страниц. И отпечатан он в два столбца. Насколько я припоминаю, он именно к концу становится особенно многословен. - Холмс взял томик с письменного стола. - Вот страница пятьсот тридцать четвертая… столбец второй… уйма мелкой печати… о бюджете и торговле Британской Индии. Так. Записывайте слова, Уотсон. Номер тринадцатый "Махратта". Начало, я боюсь, не особенно благоприятное. Сто двадцать седьмое слово - "Правительство". В этом слове все-таки есть какой-то смысл, имеющий, правда, мало отношения к нам и профессору Мориарти. Теперь посмотрим далее. Что же делает правительство Махратты? Увы! Следующее слово - "перья". Неудача, милый Уотсон. Приходится поставить точку.
Холмс говорил шутливым тоном, но его нахмуренные брови свидетельствовали, что он разочарован и раздражен.
Я сидел огорченный и смущенный, глядя на огонь в камине.
Продолжительное молчание было нарушено неожиданным возгласом Холмса, появившегося из-за дверцы книжного шкафа со старым желтым томиком в руке.
- Мы поплатились, Уотсон, за свою поспешность. Мы опередили время и наказаны за это. Сегодня седьмое января, и мы взяли свежий номер ежегодника. Но более чем вероятно, что Порлок взял для своего послания старый номер. Без сомнения, он сообщил бы нам об этом, если бы его пояснительное письмо было им написано. Теперь посмотрим, что нам расскажет страница пятьсот тридцать четвертая. Тринадцатое слово - "имею". Сто двадцать седьмое - "сведения". Это сулит многое.
Глаза Холмса сверкали, а тонкие длинные пальцы нервно вздрагивали.
- "Опасность". Ха! Ха! Отлично! Запишите, Уотсон: "имею сведения - опасность - может - угрожать - очень - скоро - некий". Дальше у нас имеется имя - "Дуглас". "Богатый - помещик - теперь - в Бирлстон - замок - Бирлстон - уверять - она - настоятельная". Все, Уотсон! Что вы скажите о чистом разуме и его плодах? Если бы у зеленщика имелась такая штука, как лавровый венок, я бы немедленно послал Билли за ним.
Я пристально всматривался в лежавший у меня на коленях листок бумаги, на котором записал под диктовку Холмса странное послание.
- Что за причудливый и туманный способ выражать свои мысли!
- Наоборот, он очень ясно выражается, - возразил Холмс. - Когда вы пользуетесь для выражения ваших мыслей одним книжным столбцом, то едва ли найдете все, что вам нужно. Кое в чем приходится рассчитывать на догадливость вашего корреспондента. В данном случае содержание совершенно ясно. Какая-то дьявольщина затевается против некоего Дугласа, богатого джентельмена, живущего, по-видимому, в своем поместье, на что и указывает нам Порлок. Он убежден - "уверять" - самое близкое, что ему удалось найти к слову "уверен", - что опасность очень близка. Таков результат нашей работы… и я могу смело вас уверить, что здесь был кое-какой материал для анализа.
Холмс испытывал удовлетворение истинного художника, любующегося своим шедевром. Он еще продолжал наслаждаться достигнутым успехом, когда Билли распахнул дверь, и в комнату вошел инспектор Мак-Дональд из Скотланд-Ярда.
Тогда, в конце восьмидесятых годов, Алеку Мак-Дональду было еще далеко до приобретенной им теперь широкой известности. Это был молодой, но надежный представитель сыскной полиции, который проявил недюжинные способности в ряде случаев, когда ему доверяли расследование. Его высокая костистая фигура свидетельствовала об исключительной физической силе, а открытый высокий лоб и глубоко посаженные глаза, блестевшие из-под густых бровей, не менее ясно говорили о проницательности и уме. Он был человеком молчаливым, очень точным в выражениях, с несколько суровым характером и сильным абердинским акцентом. За то время, что он служил в полиции, Холмс уже дважды выручал его и помогал добиться успеха, удовлетворяясь при этом лишь радостью мыслителя, разрешившего трудную проблему. Шотландец отвечал глубокой признательностью и уважением, советуясь с Холмсом со свойственным ему прямодушием в каждом затруднительном случае. Посредственность не признает ничего выше себя, но талант всегда оценивает гений по достоинству. Мак-Дональд был достаточно талантлив, чтобы понимать: вовсе не унизительно искать помощи у человека в своем роде единственного в Европе и по дарованию и по опыту. Холмс, не слишком склонный к дружбе, относился к шотландцу с симпатией и дружески улыбнулся при виде его.
- Вы ранняя птичка, мистер Мак, - сказал он. - Я боюсь, что ваш визит означает известие о каком-либо новом необычайном происшествии.
- Если бы вы, мистер Холмс, сказали вместо "я боюсь" - "я надеюсь", то было бы, мне кажется, ближе к истине, - ответил Мак-Дональд с многозначительной усмешкой. - Да, небольшой глоток в это сырое утро не помешает… Я выбрался так рано потому, что первые часы после преступления самые драгоценные для нас, и вам это известно лучше прочих. А…
Молодой инспектор внезапно остановился и с величайшим изумлением стал вглядываться в листок бумаги, лежащий на столе. В тот самый листок, на котором я написал под диктовку Холмса загадочное послание.
- "Дуглас…" - пробормотал он. "Бирлстон!" Мистер Холмс! Господа, ведь это же чертовщина! Во имя всего чудесного, где вы взяли эти имена?!
- Это шифр, который который доктор Уотсон и я только что разгадали. А в чем дело?
Инспектор продолжал изумленно смотреть на нас обоих:
- Только в том, господа, что именно мистер Дуглас из Бирлстонской усадьбы зверски убит сегодня ночью.
Глава 2. Шерлок Холмс и Мак-Дональд
Это был один из тех драматических моментов, ради которых, можно сказать, мой друг существовал. Право, было бы преувеличением уверять, что он потрясен или хотя бы возбужден этим ошеломляющим известием. В его странном характере не было и тени черствости, но, конечно, нервы его были закалены постоянно напряженной и совершенно исключительной по своему характеру работой. Его душевные движения в такие минуты как будто дремали, но зато интеллектуальная восприимчивость повышалась до чрезвычайности. В данном случае на его лице не было заметно и следа того ужаса, который испытал я после слов Мак-Дональда; оно скорее выражало спокойный интерес, с каким химик наблюдает образование кристаллов в перенасыщенном растворе.
- Замечательно! - промолвил он после некоторой паузы. - Замечательно.
- Вы, кажется нисколько не удивлены?