- Заинтересован, мистер Мак, но удивлен едва ли. Почему я должен быть удивлен? Я получил известие, которое следовало придать серьезное значение; оно извещало меня, что одному лицу грозит большая опасность. Спустя час я узнаю, что замысел был осуществлен и что лицо убито. Я заинтересован, это верно, но, как вы видите, ничуть не удивлен.
Он кратко рассказал инспектору о шифрованном письме и найденном к нему ключе. Мак-Дональд сидел за столом, опершись подбородком на обе руки; он слушал с напряженным вниманием, и его густые песочного цвета брови соединились в одну прямую линию.
- Я хотел ехать в Бирлстон сегодня же утром и зашел просить вас сопутствовать мне - вас и вашего друга. Но из вашего сообщения следует, что мы могли бы более успешно действовать в Лондоне.
- Едва ли так, мистер Мак, - заметил Холмс.
- Взвесьте все, мистер Холмс! - воскликнул инспектор. - День или два все газеты будут сплошь заполнены "Бирлстонской тайной". Но что за тайна, если в Лондоне находится человек, который сумел заранее предсказать преступление?! Остается только схватить этого человека, и все будет выяснено.
- Несомненно, мистер Мак. Но каким образом вы предполагаете схватить этого Порлока, как он себя называет?
Мак-Дональд осмотрел с обеих сторон письмо, переданное ему Холмсом.
- Штемпель поставлен в Кэмбервиле - это не особенно может помочь нам. Имя, вы говорите, вымышленное. Тоже, конечно, не слишком благоприятное обстоятельство. Вы, говорите, что посылали ему деньги?
- Два раза.
- Как именно?
- В Кэмбервильское почтовое отделение - банкнотами.
- И вы ни разу не интересовались, кто приходил за ними?
- Нет.
Инспектор был по-видимому, удивлен и несколько смущен.
- Почему же?
- Потому что я всегда держу данное слово. После первого же письма я обещал ему, что не буду разыскивать его.
- Вы думаете, что он только пешка и что за ним стоит какая-то более значительная личность?
- Я знаю, что это так.
- Этот профессор, о котором я слышал от вас?
- Именно.
Инспектор улыбнулся и глаза его на секунду метнулись в мою сторону.
- Я не скрою от вас, мистер Холмс, у нас в Скотланд-Ярде думают, что вы зря имеете зуб на этого профессора… Я лично собрал кое-какие сведения о нем: он выглядит очень почтенным, ученым и талантливым человеком.
- Я рад, что ваши расследования позволяют вам признать его талантливость.
- Послушайте, вы можете не хотеть и все-таки признаете это. После того, как я узнал о вашем отношении к нему, я счел необходимым повидать его. Разговор у нас шел о солнечных затмениях - как он принял это направление, я не понимаю до сих пор, - но он притащил глобус и лампу с рефлектором и в одну минуту разъяснил мне вопрос всесторонне. Потом он предложил какую-то книгу, но, хотя во мне и сидит абердинская закваска, я все-таки решил, что это будет чересчур для моей головы. У него, с его тонким лицом, седыми волосами и какой-то особенно торжественной манерой говорить, вид настоящего министра. Когда он при прощании положил мне руку на плечо, это выглядело так, словно отец благословляет сына, отпуская его в холодный жестокий свет.
Холмс усмехнулся и потер руки.
- Великолепен! - воскликнул он. Положительно великолепен! Скажите мне, дорогой Мак-Дональд, эта приятная интимная беседа происходила, я полагаю, в кабинете профессора?
- Да.
- Красивая комната, не правда ли?
- Очень красивая, прекрасная комната, мистер Холмс!
- Вы сидели у его письменного стола?
- Совершенно верно.
- Так, что вы оказались против солнца, а его лицо было в тени?
- Это, видите ли, происходило вечером… Но свет лампы был направлен в мою сторону.
- Этого нужно было ожидать. Обратили вы внимание на картину над креслом профессора на стене?
- Для меня очень немногое остается незамеченным. Это, по-видимому, я перенял от вас. Да, я заметил картину: на ней изображена девушка, положившая голову на руки и украдкой смотрящая на вас.
- Это картина Жана Батиста Греза.
Инспектор проявил некоторый интерес.
- Жан Батист Грез, - продолжал Холмс, сплетая пальцы и откидываясь на спинку стула, - был знаменитый французский художник, подвизавшийся во второй половине восемнадцатого века. Новейшая художественная критика ставит его еще выше, чем его современники.
Теперь инспектор слушал совершенно безучастно.
- Не лучше ли нам… - начал он.
- Мы именно это и делаем, - прервал его Холмс. - Все, что я говорю, имеет прямое и существенное отношение к тому, что вы называете "Бирлстонской тайной". В известном смысле это можно назвать даже самым центром, средоточием ее.
Мак-Дональд слегка улыбнулся и вопросительно взглянул на меня.
- Вы мыслите чересчур быстро для меня, мистер Холмс. Вы отбрасываете одно или два звена, а для меня это уже препятствие, я не могу поспеть за вами. Что может быть на свете общего между давно умершим художником и Бирлстонским делом!?
- Всякое знание полезно для человека, занимающегося расследованием преступлений, - заметил Холмс, - даже такой незначительный факт, что в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году картина Греза "La Jeune Fille a l'Agneau" на аукционе у Портализа была оценена в миллион двести тысяч франков, может навести вас на кое-какие соображения.
Он оказался прав. Лицо инспектора выразило живейший интерес.
- Я могу напомнить вам, - продолжал Холмс, - что размеры жалованья профессора Мориарти можно узнать из любого справочника. Он получает семьсот фунтов в год.
- В таком случае, как же он мог приобрести…
- Вот именно. Как он мог?
- Все это просто изумительно, - заметил инспектор задумчиво. - Продолжайте, мистер Холмс. Меня это чрезвычайно заинтересовало. Любопытнейшая история!
Холмс улыбнулся. Искреннее восхищение всегда радовало его - характерная черта истинного художника.
- А что же насчет Бирлстона? - спросил он.
- У нас еще есть время, - ответил инспектор, взглянув на часы. - У ваших дверей меня ждет кэб, в двадцать минут он доставит нас на вокзал Виктории. Но относительно этой картины… Вы, мистер Холмс, кажется, однажды говорили мне, что никогда не встречались с профессором Мориарти?
- Совершенно верно, никогда.
- Каким же образом вы знакомы с его картиной и обстановкой?
- А, это другое дело. Я три раза побывал в его квартире, два раза под разными предлогами ожидал его и уходил до его возвращения. А третий раз… ну, об этом визите я, право же, не решаюсь рассказывать официальному представителю сыскной полиции. Словом, в этот раз я позволил себе просмотреть его бумаги. Нужно добавить что результаты получились совершенно неожиданные!
- Вы нашли что-нибудь компрометирующее?
- Абсолютно ничего. Это-то и поразило меня. Впрочем, есть один пункт, о котором вы теперь знаете, - картина. Следует полагать, что он очень богатый человек. Как же, однако, он приобрел свое богатство? Он не женат. Его младший брат служит начальником станции где-то на западе Англии. Его кафедра дает ему семьсот фунтов в год. И у него имеется подлинный Грез.
- Итак?
- Разумеется, вывод совершенно ясен.
- Вы думаете, что его богатство создается незаконными путями?
- Именно. Конечно, я имею и другие основания для такого вывода: десятки тончайших нитей извилистыми путями ведут к центру паутины, где скрывается это, с виду бездеятельное, ядовитое существо. Я упомянул о Грезе только потому, что вопрос освещался данными ваших собственных наблюдений.
- Все это так, мистер Холмс, я признаюсь, что рассказанное вами очень интересно. Более того, прямо поразительно! Но укажите нам, если это возможно, на что нибудь поопределеннее. В чем его следует обвинять: в подлогах, в выделке фальшивых денег, в убийствах. Откуда у него берутся деньги?
- Читали вы когда-либо о Джонатане Уайльде?
- Имя как будто знакомое. Из какого-нибудь романа, не правда ли? Я, признаться, недолюбливаю сыщиков в романах. Герои совершают подвиги, но никогда не рассказывается, как именно они их совершают, Чистый вымысел, малопохожий на действительность.
- Джонатан Уайльд не был ни сыщиком, ни героем романа. Это был выдающийся преступник, жил он в прошлом столетии.
- В таком случае, мне до него мало дела. Меня интересует только современная жизнь, я человек практики.
- Мистер Мак, самым практичным делом, которое вы когда-либо совершали, было бы взять трехмесячный отпуск и начать читать по двенадцать часов в день уголовные хроники. В жизни решительно все повторяется, даже профессор Мориарти. Джонатан Уайльд был как бы невидимой пружиной, тайной силой лондонских преступников, которым он ссужал за пятнадцать комиссионных процентов с добычи свой исключительный ум и организаторский талант. Старое колесо поворачивается, и спицы возвращаются на прежние места. Все, что мы видим, когда-то уже было снова будет. Я расскажу вам кое-что о Мориарти, что, вероятно, заинтересует вас.
- Пожалуйста, крайне любопытно!
- Я имел случай узнать, кто служит первым звеном в созданной им цепи, цепи, на одном конце которой находится человек с наполеоновским, но направленным в дурную сторону умом. А на другом - сотня жалких свихнувшихся людей, мелких жуликов, карманщиков и шулеров. Что касается средней части этой цепи, то ее вы можете заполнить, без боязни ошибиться, едва ли не всеми видами уголовных преступлений. Начальник его штаба, стоящий также поодаль, вне всяких подозрений, и столь же недоступный карающей руке закона, - полковник Себастьян Моран. Как вы думаете, сколько он ему платит?
- Я право, затрудняюсь что-либо сказать.
- Шесть тысяч футов в год. Он платит за мозги - в духе американских дельцов. Я совершенно случайно узнал эту подробность. Сумма эта превышает оклад премьер-министра. Такая деталь дает вам представление о доходах Мориарти и масштабе, в котором он оперирует. Теперь другой пункт. Я счел нужным поинтересоваться несколькими последними чеками Мориарти - самые обыкновенные и невинные чеки, которыми он оплачивает свои счета по хозяйству. Они оказались выданными на шесть различных банков. Что вы скажите об этом?
- Странно, конечно. Но какой вывод делаете вы?
- Ясно, что он не желает лишних разговоров о своем богатстве. Ни один человек не должен знать, сколько в действительности у него есть. Я не сомневаюсь, что у него не менее двадцати счетов в различных банках; большая часть размещена, вероятно, за границей, скорее всего в Дойчбанке или в Креди Лионе. Если у вас окажутся свободные год или два, то я очень советую вам заняться профессором Мориарти…
Мак-Дональд слушал очень внимательно; любопытные факты, сообщаемые Холмсом, были ему явно интересны. Но шотландская практичность заставила его прервать моего друга.
- Приму к сведению, - сказал он. - Но, согласитесь, мистер Холмс, вы несколько отвлеклись. Пока нам известно только, что имеется какая-то связь между профессором и преступником в Бирлстоне. Такой вывод вы делаете из предупреждения, полученного вами от некоего Порлока. Какие еще предположения можем мы сделать относительно нашего настоящего дела?
- Мы можем высказать кое-какие догадки о мотивах преступления. Оно, сколько я могу судить по вашим замечаниям, является непонятным или, по крайней мере, необъяснимым преступлением. Если принять во внимание тот источник преступлений, о котором мы говорили, но возможны два мотива. Во-первых, надо вам знать, что Мориарти держит своих людей прямо-таки в железных тисках! Введенная им дисциплина ужасна! Единственное наказание в его кодексе - смерть. Мы можем предположить, что убитый Дуглас изменил своему начальнику. Он понес наказание. Когда это станет известно остальным, то страх смерти еще сильнее укрепит в них дисциплину. Ожидающая Дугласа судьба была известна заранее одному из второстепенных членов шайки, и он сообщил об этом мне.
- Так, мистер Холмс, это одно предположение.
- Другое - что это одна из обычных махинаций Мориарти. Был там грабеж?
- Я не слыхал об этом.
- Если был, то это говорит против первой гипотезы и в пользу второй. Мориарти мог быть привлечен к делу обещанием доли в добыче или руководить им за плату наличными. И то и другое одинаково возможно. Но как бы там ни было, ответы на все вопросы мы должны искать в Бирлстоне.
- В таком случае - едем в Бирлстон! - воскликнул Мак-Дональд, вскакивая со стула. - Черт возьми! Уже поздно, господа, на сборы я могу дать не более пяти минут.
- Этого вполне достаточно, - Холмс встал и поторопился сменить халат на пальто. - Мистер Мак, в дороге вы расскажите мне обо всем известном вам…
"Все" оказалось довольно кратким и скудным, но все же выяснилось, что ожидавшее нас дело было совершенно исключительным. Выслушивая сухие и с виду незначительные подробности, Холмс оживился и время от времени, с удовольствием останавливаясь на некоторых деталях, потирал руки, похрустывая тонкими пальцами. Многие месяцы полной бездеятельности остались позади, но теперь, наконец, его замечательным способностям нашлось достойное применение. Холмс совершенно преобразился: глаза его блестели, и все тонкое нервное лицо точно озарилось внутренним светом. С напряженным вниманием слушал он краткий рассказ Мак-Дональда о том, что ожидало нас в Сассексе. Письменное сообщение о происшедшем было получено инспектором с первым утренним поездом, доставляющим в Лондон молоко с пригородных ферм. Местный полицейский офицер, Уайт Мейсон, - его личный друг; этим объясняется, что Мак-Дональд получил извещение скорее, чем это обычно происходит, когда кого-либо из Скотланд-Ярда вызывают в провинцию.
"Дорогой инспектор Мак-Дональд, - гласило письмо Мейсона, - официальное приглашение вы получите в отдельном конверте. Я пишу вам частным образом. Телеграфируйте мне, с каким поездом вы можете приехать в Бирлстон, и я встречу вас сам, или, если буду занят, поручу кому-либо. Случай очень странный. Приезжайте, не теряя ни минуты.
Пожалуйста, привезите, если можно, мистера Холмса, он найдет здесь немало интересного. Можно было бы подумать, что вся картина рассчитана на театральный эффект, если бы в центре ее не лежал убитый человек, даю вам слово: чрезвычайно странный случай".
- Ваш приятель, кажется, неглуп, - заметил Холмс.
- О, конечно же, сэр, насколько я могу судить, Уайт Мейсон очень деловой человек.
- Хорошо, что еще вы можете сказать?
- Только то, что подробности он расскажет нам при встрече.
- Как же вы узнали имя мистера Дугласа и то, что он убит зверским образом?
- Об этом говорилось в официальном сообщении. В нем не упоминается слово "зверский". Это - неофициальный термин, там названо имя Джона Дугласа. Указано, что причина смерти - ранение в голову и что орудие убийства - охотничье двуствольное ружье. Сообщается также и время преступления: вскоре после полуночи. Далее добавлено, что это, несомненно, убийство, но пока никто не арестован. В заключении сказано, что случай незаурядный и что вся обстановка дает возможность делать самые различные предположения. Это решительно все, мистер Холмс, что у нас пока имеется.
- В таком случае, мистер Мак, с вашего позволения, мы на этом остановимся. В нашем деле противопоказано строить теории, исходя из неполных данных. Пока я вижу двух несомненных персонажей - великий ум в Лондоне и мертвое тело в Сассексе. Между ними и нужно протянуть цепочку.
Глава 3. Трагедия в Бирлстоне
Теперь я попытаюсь описать события, разыгравшиеся в Бирлстоне.
Деревушка в Бирлстоне долго была всего лишь группой ветхих полуразвалившихся домиков на северной границе графства Сассекс. Целые века прибывала она в запущенном состоянии, но за последние годы ее живописное месторасположение привлекло преуспевающих горожан, виллы которых стоят теперь посреди окрестных лесов. В самом Бирлстоне появилась масса мелких лавок, которые обслуживают возросшее население; похоже, что в скором времени Бирлстон из старой деревушки превратится в современный город. Он служит центром для значительной части графства, так как Танбридж-Уэльс, крупнейший по близости город, находится в десяти или двенадцати милях, за границами Кента.
В полумиле от центра Бирлстона, в старом парке, славящимся своими огромными буками, находится старинная Бирлстонская усадьба.
Часть этой почтенной постройки относится ко времени первых крестовых походов, когда Гуго Капет построил крепость в центре поместья, пожалованного ему Рыжим королем. Здание сильно пострадало от огня в тысяча пятьсот сорок третьем году, но кое-что из постройки уцелело, и вскоре на месте руин феодального замка поднялась кирпичная усадьба.
Усадьба эта, с ее черепицей и узкими оконцами, выглядит и доныне такой же, какой создал ее строитель в начале семнадцатого века. Из двух рвов, которые когда-то ограждали владения воинственных феодалов, один, внешний, предназначен теперь для осушки земли, он обслуживает также огороды. Внутренний же ров окружает весь дом; выкопанный в незапамятные времена, он имеет сорок футов в ширину, глубина его в настоящее время не превышает нескольких футов. Вода в него поступает из небольшого ключа и, хотя она несколько мутновата, но вполне пригодна для питья. Окна первого этажа отстоят от поверхности воды всего на фут.
Единственный доступ к дому - через подземный мост. Цепи моста давно заржавели и распаялись, но последние обитатели усадьбы привели их в порядок настолько, что мост теперь снова поднимали каждую ночь и опускали каждое утро. Таким образом, после того, как возобновился этот старый феодальный обычай, усадьба еженощно превращалась в остров - факт, который имел прямое отношение к тайне, привлекшей вскоре внимание всей Англии.
Дом оставался незанятым долго; когда Дугласы приобрели его, он уже превратился в живописную развалину. Семья состояла из двух лиц: Джона Дугласа и его жены. Дуглас, судя по описаниям, был человеком около пятидесяти, худощавым, с юношеской выправкой, лицо у него было мужественное, с сильной нижней челюстью, глаза серые, пронизывающие, седые усы. Он был со всеми весел и приветлив, но что-то в его манере держаться оставляло впечатление, будто в свое время ему приходилось вращаться даже в более низких кругах, нежели деревенское общество Сассекса. Хотя соседи побогаче относились к нему с известного рода сдержанным любопытством. Дуглас приобрел вскоре большую популярность среди крестьян. Он входил во все их интересы, посещал все их незатейливые концерты, в которых и сам нередко исполнял вокальные номера, обладая очень недурным тенором. У него было достаточно золота; говорили, что Дуглас добыл его на калифорнийских приисках. Впрочем, это было ясно из его собственных рассказов о жизни, проведенной им с женой в Америке. Хорошее отношение к нему укрепилось еще и благодаря его репутации отчаянного храбреца. Очень неважный наездник, Дуглас тем не менее появлялся всюду верхом. Он не раз падал с лошади и жестоко расшибался, но продолжал стоять на своем и не расставался с седлом. Во время пожара в викариате Дуглас изумил всех бесстрашием, с каким он бросился в горящий дом спасать имущество викария - после того, как местная пожарная команда сочла это уже невозможным. Всем этим Джон Дуглас за пять лет пребывания в усадьбе завоевал себе прочные симпатии в Бирлстоне.