- В бухгалтерии комбината. Саввушкин только расписался, а на складе его ателье воротников из чернобурки нет. Проверили. Но по бухгалтерскому учету комбината фактура уже прошла.
- А кто там главбух?
- Некто Прокушев.
- А может, он не знает, что фактура бестоварная, фальшивая.
- Думаю, что знает. Уж очень смело Аллахова действует. Видимо, дорога эта проторенная и пользовались ею уже не раз.
- Нельзя его понюхать, этого главбуха?
- Понюхать?
- На предмет одеколона.
- Я его видел. Маленький, худенький - под ваше словесное описание не подходит. Притом молодой и в комбинате работает чуть более года. Следовательно, грехов накопить много еще не успел. А может, и вовсе безгрешен - и такое возможно. Решили пока дело не поднимать. Вы там очень хорошо устроились - может быть, и еще на кого выйдете. Честно говоря, ваш "человек на лестнице" меня тоже заинтересовал. Если он к Бессоновой шел, то зачем? На амурные дела не похоже. Вы говорили, что она своего летчика ждала?
- Ждала, - подтвердила я. - По-настоящему.
- Тогда этот ваш "человек" мог навестить Бессонову по подсказке Аллаховой. И ключ у него мог быть - дело прошлое. Но вот доказательств, что он у Бессоновой был, - у нас никаких нет. Уголовный розыск пока ничего там не нашел.
- Да, - согласилась я. - Один только след и остался - запах "Шипра".
- Понимаю вас, Евгения Сергеевна. Пока вы мне тут рассказывали, я так и чувствовал ваше желание проверить свою догадку до конца.
- Очень хочу. Денежный след к нему нас не приведет. По другим следам идет уголовный розыск, и, как я понимаю, у них пока тоже не получается. Остается один след.
- Ваш запах одеколона?
- Да, запах "Шипра". Может быть, мне повезет, и я выйду на того человека, который нам нужен.
- Знаете, мне нравится ваше стремление проверить догадку. Конечно, арестуй мы всю шайку, то ваш незнакомец - если он на самом деле виноват - насторожится. А прятаться он, как видно, умеет. И тогда отыскать его будет значительно труднее… - полковник помолчал, размышляя. - Что ж, Евгения Сергеевна, недельку мы можем подождать. Ищите. Никаких советов я давать вам не берусь. Вы сами, что называется, унюхали этот след, вам его и проверять. Поступайте по собственному усмотрению. Только вот что… мы с Борисом Борисовичем опять уедем, дней на пяток. Все по тому же маку, в Среднюю Азию. Вы останетесь здесь без нас. Поэтому будьте осторожны. Если ваши подозрения верны, то незнакомец с лестницы - человек решительный. Он, почувствовав слежку, поймет, что терять ему, по существу, уже нечего. Может пойти на все. Поэтому не рискуйте, дождитесь нас. А на всякий случай вот вам телефон моего заместителя подполковника Орлова. Запомнили номер?
- Запомнила.
- Вот и хорошо.
Полковник улыбнулся мне по-отечески ласково:
- Ну, мой милый Шерлок Холмс, ни пуха ни пера.
Я промолчала.
- Понимаю! Субординация не позволяет ответить, как положено, - усмехнулся полковник Приходько. - А любопытно все-таки, Борис Борисович! "Запах "Шипра"! Пожалуй, можно даже закодировать таким образом операцию по разыскиванию незнакомца на лестнице. "Запах "Шипра"! Так и просится в заглавие повести. Такое махрово-детективное заглавие, а? Даже у Сименона такого нет.
2
И я отправилась на поиски "человека на лестнице" по следу давно исчезнувшего запаха одеколона "Шипр".
У Риты Петровны болел муж, и это обстоятельство позволило мне планировать свой день по собственному усмотрению. Оставив склад на меня, Рита Петровна забегала к нам всего на час-другой. Все шло ладно, и я бессовестно использовала свое бесконтрольное положение. За два дня я обошла все отделы Торга, оба комбината, места, где работали Саввушкии и Колесов, несколько магазинов.
Дважды у меня замирало сердце - до меня доносился знакомый запах, но это была ложная тревога - ничто не напоминало моего незнакомца.
На третий день я зашла в ЦУМ, купила в парфюмерном отделе флакон "Шипра" за рубль тридцать пять копеек и начала "лабораторные исследования". Запах одеколона был резкий и грубый, мне не хотелось, чтобы Петр Иваныч обвинил бы меня еще и в вульгарном вкусе, поэтому все опыты я проводила тайком, в помещении склада, где всяких ароматов было более чем достаточно. Одеколон я прятала в старых ящиках, и там его случайно обнаружила Маша. Никто не признал находку своей собственностью, и Маша пустила ее в дело. Весь склад и наша "контора" немедленно наполнились пронзительным запахом, и я искренне сожалела, что не выбросила одеколон на помойку.
Я установила, что запах "Шипра" резкий, но не стойкий, и в обычных условиях выветривается, исчезает за несколько часов.
Я начала рассуждать:
от моего незнакомца, когда я ночью наткнулась на него, пахло еще вполне отчетливо, значит, он пользовался одеколоном где-то к вечеру;
все известные мне мужчины не употребляли одеколон просто так, перед выходом на улицу - как делают женщины, а применяли его обычно после бритья;
как правило, мужчины бреются утром и в виде дополнения - вечером, скажем, перед походом в театр;
вряд ли мой незнакомец направился к Бессоновой из театра, вернее всего, он был дома, куда ему и позвонили по телефону, и брился он дома, не специально, конечно, а по заведенной привычке, возможно, и утром брился тоже… такой аккуратный мужчина, два раза в день бреется, по-английски.
Вот тут я вспомнила про мужа Марии Семеновны.
Но он же пенсионер, торгует газетами? Хотя год-два тому назад еще работал… главным бухгалтером. Богатый холостяк, любитель женщин…
Где же он торгует? Его киоск на улице Горской, кажется…
Какой бы случайной ни была эта находка, следовало ее проверить. Хотя бы потому, что ничего другого мне не приходило в голову.
Я села в троллейбус, проехала по мосту через Обь, выбралась на остановке "Горская". Обошла все киоски на улице и ничего интересного не обнаружила. Везде работали женщины, и на табличках, висевших на витринах, значились женские фамилии. Только один киоск, старенький, в стороне от улицы, оказался без продавца. На табличке значилось: "Г. Башко" - фамилия могла относиться как к мужчине, так и к женщине. Кто же этот киоскер? Он или она?
На обратном пути я купила "Вечерку". Пока ехала в троллейбусе, просмотрела последнюю страницу и наткнулась там на коротенькую заметку-информацию под заголовком: "Осторожно - газ!" В заметке упоминался несчастный случай, происшедший на квартире молодого торгового работника В. Бессоновой. "Горгаз" призывал граждан к аккуратности при пользовании газовыми плитами…
Я подумала, что заметка появилась, вероятно, не без подсказки моего полковника. Он стрелял сразу по двум зайцам. Если это на самом деле несчастный случай - упоминание о нем пойдет всем, кто пользуется газом, на пользу. Если верно мое предположение, то заметка может успокоить преступника, притупить его внимание…
Дома я застала Максима.
Он приехал из Ордынска на своем "Запорожце". Завтра предстоял выходной день. Максим привез с собой бутылочку, на этот раз коньяку. Я выпила рюмку за компанию, отказалась от второй под недоверчивое хмыканье Петра Иваныча.
Максим остался у нас ночевать; он делал это и ранее, до меня, его раскладушка так и хранилась на балконе у Петра Иваныча. "Запорожец" ночевал на улице, под окном.
Мы сидели на кухне втроем, плечо Максима касалось моего плеча, а я думала о Вале Бессоновой, о своих делах, и мне было холодно и неуютно. Я очень неуклюже отозвалась на шутку Петра Иваныча.
- Извините меня, - сказала я. - Что-то мне сегодня не по себе. Может быть, мужчины пойдут смотреть телевизор, а я пока вымою посуду.
- Вам помочь? - спросил Максим и с готовностью поднялся.
- Что вы, не нужно. Мытье посуды - привилегия женщины.
- Самокритичное утверждение, - заметил Петр Иваныч, - Максим, оставим "кесарево кесарю", а сами займемся высокими мужскими делами. Включим голубой экран.
- Я подожду "кесаря", пойдем смотреть вместе.
- Мой мальчик, в обращении с женщинами нельзя быть излишне великодушным, иначе - как при игре в шахматы - рискуешь проиграть… Поэтому уступай женщине только в автобусе, а в жизни свои права отстаивай отчаянно.
- Я рискну, - сказал Максим.
- Хорошо. Рыцаря нельзя оставлять одного. Я буду с тобой.
Они поставили рядом табуретки, сидели и покуривали, а я занялась посудой. Наконец, я уронила стакан.
- Разбила! - резюмировал Петр Иваныч.
- Это - к счастью, - успокоил его Максим.
- Вот я и говорю, мой любимый стакан.
- Не будете смотреть под руку, - оправдывалась я.
- Да мы и не смотрели! - возмутился Петр Иваныч - Максим, ну скажи.
- Я смотрел, - признался Максим.
- Ох, Максим, Максим! Попаду я с тобой в историю.
Пока я собирала осколки стакана, Петр Иваныч взял "Вечерку" и тоже обратил внимание на заметку "Горгаза". Прочитал ее вслух.
- Бессонова? - заинтересовался Максим. - Так я ее знал. Молодая женщина, кладовщик Главного склада Торга.
- Ах, это из той самой истории, - сказал Петр Иваныч.
Тут я вспомнила, что говорил о Максиме полковник Приходько, и навострила уши.
Но Максим только отмахнулся:
- Неинтересная история. Дела давно минувших дней…
Потом мы смотрели по телевизору "Кинопанораму", а я размышляла, как заставить Максима разговориться.
3
Проснулась рано, но вставать не хотелось. Был выходной день, торопиться некуда. Услыхав разговор в соседней комнате, я догадалась, что мои рыцари тоже проснулись и не выходят из комнаты, ожидая, когда поднимусь я.
Пришлось вставать.
На кухне Петр Иваныч затарахтел кофейной мельницей, а я начала жарить гренки к кофе.
За окном расходился пригожий осенний день. С тополей падали листья, поблескивая на солнце, как латунная чеканка. Петр Иваныч пытался наладить общий разговор, но мое хмурое настроение, видимо, передалось и Максиму.
- Вот что, - заявил Петр Иваныч, - смотреть мне на вас тошно. Не уберетесь ли вы с моих глаз куда подальше? На лоно матери-природы. Рысак у крыльца.
- А что, - оживился Максим. - Поехали ко мне, Евгения Сергеевна.
- Далеко.
- Пустяк, сто километров - два часа ходу. Дочку мою посмотрите. На море заедем.
- А вы, Петр Иваныч, не хотите?
- Вам нужна горничная, не решаетесь одна ехать с молодым мужчиной?
- Да ну вас!
- Вот именно! Поезжайте. Только ты, Максим, у меня смотри. Я тебя знаю.
- Вы о чем? - заинтересовалась я.
- Лихач он, водитель-любитель. Женя, вы его придерживайте.
- А он мне порулить даст?
- Конечно! - сказал Максим.
Мое водительское удостоверение было выдано на прежнюю "замужнюю" фамилию и лежало в сейфе полковника.
Петр Иваныч только всплеснул руками:
- И она тоже! Господи, в руки твои вручаю… Пожевать захватите чего-либо.
- Не нужно, - отрезал Максим. - У меня дома пообедаем.
Сборы были недолгими, я облачилась в свои студенческие джинсы, накинула куртку. Мы спустились к машине. Две молодые женщины с продуктовыми сумками, проходя мимо, посмотрели на нас откровенно насмешливо. Я поняла их, как только увидела правую дверку. На вишневой эмали было нацарапано коротенькое словцо. Максим тоже взглянул и смущенно присвистнул:
- Черти ребятишки, напакостили-таки. Вот, научили деток грамоте. Не ехать же так.
- Может быть, заклеить?
На дверях подъезда висел рекламный плакатик: улыбающаяся девушка в пилотке предлагала всем летать только самолетами "Аэрофлота". Максим вырезал из плаката картинку, налепил ее на дверку, и "Запорожец" сразу приобрел залихватский вид.
- Ваша фамилия не Козлевич?-спросила я.
- Садитесь, - пригласил Максим. - Эх, прокачу!
Или он внял совету Петра Иваныча, или тот наговаривал на него, но по городу мы проехали спокойно. На улице Горской я запоздало вспомнила про газетный киоск, обернулась, когда проехали.
- Вы что?
- Так, показалось, что знакомого увидела.
На загородном шоссе мы проскочили под транспарантом "Счастливого пути!" и завернули к бензозаправочной станции. Возле колонки стояла небольшая очередь: два "Москвича" и "Волга" с шашечками. Максим пристроился сбоку и пошел к стеклянной будке раздатчицы.
Возле "Волги" стояли двое. Мужчина с золотым зубом и пухлым лицом, видимо, был сам шофер-таксист. Он внимательно осмотрел меня и сказал своему спутнику:
- В лесок поехала.
И прибавил несколько слов, поясняя, зачем возят в лесок таких, как я.
- Тише ты! - урезонил его собеседник.
- А пусть слушает.
- Может, это его жена.
- Ну нет. Я, брат, вижу уже, кто жена, а кто не жена. Сколько я их сам перевозил.
Он сплюнул и повернулся ко мне спиной, продолжая объяснять собеседнику, кто я такая.
Мне сразу стало жарко. Я вздохнула глубоко, пытаясь унять закипающую злость, и не смогла.
Быстро передвинулась на водительское место, выжала педаль сцепления, включила скорость и повернула ключ зажигания. Мотор взревел сразу, я отпустила педаль, бросив машину рывком вперед. Шофер обернулся, хотел отскочить в сторону, запнулся за бампер надвигающегося "Запорожца" и повалился на капот, цепляясь пальцами за облицовку. Пухлое лицо его побелело от испуга.
Я нажала на тормоз, машина послушно остановилась сразу.
Шофер сполз с облицовки и направился ко мне. Не знаю, что он собирался делать, но на его пути встал подоспевший Максим. Он был настроен мирно, не зная причины наезда. Возможно, объяснил это моей неловкостью.
Шофер размахивал руками и кричал. Вытащил из кармана блокнот, начал записывать наш номер, призывать соседей в свидетели. Тут водитель "Москвича" выбрался из своей машины, подошел к таксисту, выдернул из его рук блокнот и сунул ему обратно в карман.
- Спрячь свои протоколы, не то мне тоже придется составлять - только не на нее…
Он выразительно посмотрел на шофера, тот сразу притих, забрался в свою "Волгу" и уж больше не вылезал из нее.
Максим не стал меня ни расспрашивать, ни шутить. Сел рядом, положил свою руку на мою и успокаивающе кивнул. Я хотела ему улыбнуться, но у меня не получилось.
Заправившись, мы опять выехали на шоссе. Максим предложил мне свое место, попробовать "Запорожца".
- Хватит, - отказалась я. - Уже попробовала.
Перед самым Ордынском нас остановил инспектор ГАИ. Это оказался знакомый Максима из местного управления милиции. Он ничего не стал проверять, только взглянул на меня, дружески кивнул Максиму и махнул полосатой палочкой.
Дочь свою Максим называл Аленкой. Она без всякой робости протянула мне ручку и внимательно разглядывала меня за обедом. Сестре Максима было лет за сорок, она тоже приглядывалась ко мне украдкой - любая женщина возле ее брата могла стать и ее будущей родственницей.
Я с удовольствием посидела на веранде, заплетенной вьюнком, покачалась в качалке, и мы поехали домой.
Возле дорожного указателя "с. Шарап" Максим свернул с шоссе.
- На море поглядим. Место хорошее. Машин, правда, бывает много, но ничего, весь берег не займут.
Мимо базы рыболовов и охотников мы выехали на пологий мыс, далеко вдавшийся в море. Рос мелкий ельник и березняк. Южный ветер гнал на берег крутую прибойную волну.
4
Максим вытащил из багажника холщовый половичок, расстелил его возле березок. Было совсем не тепло, но он решил искупаться. Дно опускалось отлого, ему пришлось долго брести против волны. Мне тоже захотелось побродить, я стянула джинсы и зашла в воду. Волны сильно били в колени.
Потом Максим выбрался на берег, развел небольшой костерок и растянулся возле него. Я удобно привалилась к пеньку, подбрасывая в огонь сосновые шишки, они топорщились и трещали. В лицо попахивало дымком, и, когда я закрыла глаза, в окружающем мире все показалось мне тихим и покойным…
- Максим, о какой истории вспоминал вчера Петр Иваныч?
Он сломал сухую веточку, бросил в огонь. Ему явно не хотелось начинать разговор на эту тему, но мне нужно было знать. Я ждала.
- Обыкновенная история, - сказал он наконец. - Хрестоматийная басня о торжестве хитрой кривды над простоватой правдой. Как один журналист - усердный, но в житейском отношении неопытный - случайно наткнулся на факты, из которых мог заключить, что некоторые торговые работники живут явно не по средствам. Он решил, как говорится, сделать свои наблюдения достоянием общественности и написал злой фельетон. На его несчастье, фельетон так понравился главному редактору, что сразу его напечатали. Торговое начальство, защищая "честь мундира", тут же создало ревизионную комиссию. Пригласили специалиста-ревизора, со стороны. И ничего не нашли. Мои факты не подтвердились. Автор фельетона, решила комиссия, субъективен. Все было сделано ловко и внешне вполне убедительно. Газете пришлось извиниться. Ну, а журналисту крепко дали по шее. За клевету.
- Понятно.
- Куда понятнее. В нашем журналистском деле субъективность - вещь опасная.
- В нашем - тоже.
- В каком - вашем?
- В торговом, разумеется, - спохватилась я. - Только рубли-копейки, больше никаких фантазий.
- Да, рубли-копейки… Кстати, почему вы пошли в торговлю?
- А что?
- По-моему, неподходящее для вас занятие.
- А чем мне надо бы заниматься, по-вашему?
- Ну, хотя бы исследовательской работой.
- Хорошо, приму как комплимент.
На обратном пути Максим включил приемник, настроился на чей-то концерт, его нам хватило почти до самого города. Мы опять выехали на улицу Горскую. Теперь я была уже настороже, еще издали заметила не обследованный мною киоск.
На этот раз в нем кто-то сидел.
- Максим, остановитесь, пожалуйста. Я куплю "Смену" Петру Иванычу.
Совершенно не пойму почему, но я вдруг разволновалась. Даже забыла, как открывается дверка у машины, и бестолково задергала ручку. Максим открыл дверку сам. Пока шла к киоску, постаралась приглушить свое непонятное беспокойство.
Возле киоска стояла женщина и выбирала поздравительные открытки.
Киоскер был мужчина.
Он разговаривал с покупательницей, и я могла его не спеша разглядеть.
Крупными чертами лица он напоминал римского императора на рисунке в школьном учебнике по древней истории. Крепкий, упитанный, лет пятидесяти на вид. Выражение лица его было мягким и приветливым - на злодея он не походил. Над стеклом витрины по-прежнему висела табличка: "Киоскер - Г. Башков, с 11 до 8 час."
Оказывается, Башков, а не Башко, - когда я впервые увидела табличку, последняя буква фамилии была закрыта уголком журнала "За рулем". Сейчас цветная обложка не мешала прочесть фамилию полностью.
Женщина расплатилась и ушла.
Я нагнулась к окошечку, сильно потянула носом… и ничего не почуяла.
Г. Башков смотрел на меня вопросительно.
- "Смену", пожалуйста!