Он задумчиво повел взглядом по полке - на витрине журнала не было, еще раз взглянул на меня и решительным жестом вытянул из-под прилавка портфель, порылся в нем и достал "Смену". Значит, он отобрал какие-то журналы для себя и вот уступил один из них мне.
Я только успела положить на тарелочку двадцать копеек, как тут же к окошечку протиснулась пара юных филателистов и потребовала кубинских марок. Я сказала "Спасибо!" и вернулась к машине.
Запоздало спохватилась, что не заговорила с киоскером, но уже не было ни уверенности, ни настроения возвращаться.
Максим тронул машину.
- Чем вы расстроены? - спросил он.
- Разве?… Не знаю. Может быть, просто устала на воздухе.
- Вы знаете этого киоскера?
- Первый раз вижу. Почему вы спросили?
- Вы так внимательно его рассматривали.
Тут мне нечего было возразить.
- А вот я его знаю.
Максим замолчал. А я уставилась на него, мне нужно было, чтобы он продолжал, но и просить его об этом не хотелось. Из бокового проезда с визгом выскочила "Аварийная". Максим тормознул резко, я сунулась носом в ветровое стекло.
- Извините, - сказал Максим.
Я свернула журнал в трубку… принюхалась к нему, потом еще раз. Максим взглянул вопросительно.
- Странно пахнет типографская краска.
Мне нужно было убедиться, я поднесла журнал к его лицу. Максим понюхал тоже.
- По-моему, это не краска. Скорее - духи. Или одеколон.
Я опустила журнал на колени.
- А кто этот киоскер?
- Бывший бухгалтер комбината. Он был экспертом-ревизором в комиссии, которая проверяла факты моего фельетона.
Максим высадил меня у подъезда. Сам он заходить не стал, а только помахал Петру Иванычу, который увидел нас с балкона, и уехал.
Я медленно поднималась по лестнице.
То и дело подносила "Смену" к лицу, принюхивалась к ней. И хотя уже не могла разобрать, пахло ли чем-то от обложки, но была уверена, что свой "запах "Шипра"" я нашла.
5
Петр Иваныч встретил меня у дверей.
- Что-то долго поднимались. Устали, наверное?
- Нет, задумалась.
- Есть над чем?
- Кто знает… Вот вам "Смена" с задачками.
- Спасибо. А вам звонили.
- Мужчина, надеюсь?
- К сожалению, женщина. Но пьяная.
- От нее пахло?
- Не знаю. Она говорила вот так…
Петр Иваныч довольно точно воспроизвел интонации голоса Аллаховой.
Я решила позвонить ей утром из автомата. Вечер у меня прошел в размышлениях. Я вышла на запах "Шипра", но не почувствовала уверенности, что Г. Башков - тот человек, которого я ищу.
Его открытое добропорядочное лицо, его улыбка, словом, весь его облик никак не увязывался у меня с мыслью, что этот человек мог открыть кран газовой плиты и уйти, оставив Валю Бессонову задыхаться в газовом чаду.
Я знала, что каждый следователь обычно приглядывается к внешности своего подследственного. Старается догадаться, что же он представляет собой на самом деле в отличие или в подтверждение того, что о себе говорит. Нигде и никому так много не врут, как следователю. И мало кому другому так важно суметь отличить правду от лжи. Вот здесь и может помочь та самая интуиция, о которой подполковник Свиридов говорил, что она должна помогать следователю находить факты, но не заменять их. Когда я смотрела в глаза Г. Башкову, моя интуиция не подсказывала мне ничего.
Чтобы убедиться в чем-то, мне придется встретиться, мне необходимо еще раз встретиться с Г. Башковым…
В одном у меня не было сомнения, что он второй муж Марии Семеновны. А если это так, можно надеяться, что интерес к женщинам у него еще не угас. На этом интересе я и решила построить свой расчет…
Утром я позвонила Аллаховой.
- Куда вы исчезли?- спросила она. - Тут мы соскучились без вас. Да и Валюшу надо бы помянуть…
- Конечно, - поддержала я.
В таких случаях удобно говорить по телефону, собеседник не видит твоего лица.
- Приходите ко мне завтра после работы. На склад.
- Обязательно буду.
Вечером я начала готовиться к свиданию с киоскером с улицы Горской.
Надо было подумать о внешности, сделать ее внушающей надежды… Не рассчитывая на лицо, я решила выразить эту мысль дополнительными средствами - примерила свое самое нарядное платье, оно показалось мне излишне длинным, и я укоротила его на ладонь.
Чтобы придать себе студенческий облик, пришлось захватить старый портфельчик. Он плохо подходил к новому платью, но я начистила его сапожной щеткой, он приобрел вполне приличный вид.
Сверху я надела плащ, застегнула его на все пуговицы, а когда прибыла на склад, то постаралась незаметно переодеться в рабочий халат. Мне не хотелось, чтобы у Риты Петровны при виде моей броской внешности возникли какие-то дополнительные вопросы.
На остановку "Горская" я приехала к одиннадцати часам, - Рита Петровна отпустила меня "по студенческим делам".
В гардеробной Торгового института я сняла плащ - день был сравнительно теплый, а заведение Г. Башкова находилось неподалеку. Перед зеркалом в вестибюле слегка растрепала волосы, достала из портфельчика темные очки. Вызывающей походкой спустилась по лестнице на улицу. Встречные студенты сразу обратили на меня внимание - значит, моя внешность соответствовала задуманному.
Ещё издали я заметила римско-императорский профиль за стеклами киоска. На этот раз мне не нужно было прятаться, наоборот, я хотела, чтобы меня как следует разглядели.
И Башков сразу обратил на меня внимание. Мои глаза были скрыты за темными очками, он не видел, куда смотрю я, но я видела, куда смотрит он, - характеристика, данная ему Марией Семеновной, подтверждалась.
Я наклонилась к окошечку:
- Скажите, пожалуйста…
Я слегка протянула звук "а", считая, что такой подчеркнутый "московский акцент" привлечет ко мне внимание собеседника. Все было продумано заранее - и туалет, и поведение. Не было только режиссера, который мог бы все заранее прослушать и просмотреть. Пришлось положиться на внутреннее чутье.
Башков вряд ли узнал во мне вчерашнюю посетительницу, темные очки закрывали пол-лица, да и одежда на мне была совсем не та. Я видела совсем близко его серые, чуть навыкате, глаза, и сейчас они мне показались уже не такими добрыми.
- Я вас слушаю!- сказал он.
Да! Это был тот самый голос… Я ожидала его услышать, но тем не менее смешалась, с трудом справилась с волнением.
- У вас бывает чехословацкая "Фотография"?
- Уже была. К сожалению, - вся продана.
- Обидно. Я надеялась…
- Мало получаем, всего три экземпляра. А спрос - сами понимаете. Вы - фотограф?
- Что вы. Просто любительница. В "Фотографии" попадаются занятные снимки.
- Да, - согласился Г. Башков, - там часто попадаются интересные сюжеты. Весьма сожалею, но…
К киоску подошел молодой человек в вельветовой куртке с кожаными наплечниками, хмуро и вопросительно уставился на меня. Я отстранилась от окошечка, и Г. Башков сказал:
- Подождите минутку…
Молодой человек потребовал "Советский спорт", долго выскребал из кошелька копейки, потом еще раз осмотрел меня уже более снисходительно - и пошел к троллейбусной остановке.
Г. Башков снова повернулся ко мне:
- Если вы так интересуетесь, пожалуй, я принесу вам последний номер. Оставил его для себя.
- Право, боюсь вас затруднять…
- Пустое, чего ж там. Могу принести даже два номера, у меня сохранился и предыдущий.
Я посмотрела на него более внимательно, как бы впервые увидев в нем мужчину, а не безликого продавца газетного киоска. Это была дешевая игра, но здесь можно было не бояться пересолить. Я надеялась, что стареющий донжуан примет желаемое за возможное.
- Хотя бы завтра, - предложил он.
- Завтра не могу. - Я боялась ненужной поспешностью выдать свою радость и желание новой встречи. - Давайте послезавтра. У меня как раз консультация, в институте.
- Вы учитесь?
- Да, здесь, в Торговом.
- Так мы с вами коллеги. Тем более, я обязан…
Разговор некоторое время продолжался в таком тоне, затем я кивнула ему приветливо и ушла неторопливой походкой роковой соблазнительницы мужчин пенсионного возраста. Мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться, как он смотрит мне вслед.
В вестибюле института я опять надела свой плащ.
Троллейбус медленно полз по мосту через Обь. Я сидела возле окна и глядела сверху на светлую осеннюю воду.
Итак, Башков!
Бывший главный бухгалтер комбината "Горшвейпром".
Очевидно, при нем начала работать фирма Аллаховой, и он, уходя на пенсию, передал свой опыт и налаженное им "дело" новому бухгалтеру, совсем молодому, который тем не менее оказался способным учеником.
Я понимала - когда начнется следствие, всплывут многие подложные документы. Многие, но не все. Старые фактуры, к которым приложил руку Г. Башков, могли и затеряться среди сотен настоящих документов. Фальшивые проводки в бухгалтерских книгах трудно обнаружить, если не знаешь заранее, где искать.
О многом могла бы рассказать Валя Бессонова, но она уже не скажет ничего.
Живые участники шайки Аллаховой, связанные круговой порукой, будут помалкивать на допросах о своих старых грехах. И имя бывшего главного бухгалтера комбината может так и не появиться в материалах следствия.
Г. Башков выйдет сухим из воды.
Рассуждая не как работник милиции, а просто по-человечески, я могла бы примириться с мыслью, что Г. Башков уйдет от наказания как вор. Вреда он больше уже не принесет, ну и черт с ним! Пусть доживает свой век под подозрением, хотя и без наказания.
Но он - тот самый человек, с которым я встретилась возле дверей Вали Бессоновой, и, возможно, он виновен в еще более тяжком преступлении.
Вот только доказательств у меня нет.
Я обязана, я должна отыскать эти доказательства. Если они есть. А если они есть, то найти их можно только в непосредственной близости от Г. Башкова…
На складе меня уже поджидала Рита Петровна с целым ворохом накладных. Во дворе стояла машина. Маша ворочала фанерные ящики.
6
К Аллаховой я поехала сразу после работы.
Заранее зная, что там придется пить, я наведалась в "свое" кафе. Оно оказалось закрытым. Никаких объяснений на дверях не было. А есть мне хотелось. Я спустилась с крыльца, решив подкрепиться в бутербродной ближнего гастронома.
В это время двери Главного склада открылись и в просвете пронзительно заголубел знакомый джемпер продавщицы.
Она была не одна. Ее провожала Аллахова.
"Вот оно как!" - запоздало сообразила я.
Мне очень хотелось послушать, о чем они говорят, но я побоялась, что меня заметят, и быстро отступила за угол. Там и стояла, пока по крыльцу не простучали каблучки и на дверях не звякнул отпираемый замок.
Как же я не подумала об этом раньше? Теперь поздно было сокрушаться. Буфетчица кафе, из окон которого я так внимательно наблюдала за дверями Главного склада, оказалась знакомой Аллаховой. Хорошей знакомой - случайных знакомых не провожают до дверей.
Мне оставалось только проверить свои подозрения.
Я вошла в кафе, неторопливо просмотрела меню.
Кроме меня и буфетчицы, не было никого. Я взяла беляши и стакан кофе и пошла на свое место, возле окна. На этот раз я уже не смотрела на двери склада. Усердно жевала беляши и рассеянно поглядывала по сторонам, не выпуская из виду прилавок и буфетчицу. Буфетчица тайком наблюдала за мною, хотя это у нее получалось неважно - слишком заметно.
Как давно она начала следить за мной?
Вывод напрашивался один. Я сама была столь неосторожна, что в конце концов привлекла внимание буфетчицы. Она заподозрила что-то неладное и, вероятно, уже сообщила об этом Аллаховой.
Плохо ты работаешь, товарищ инспектор ОБХСС!
Отступать было некуда. Да и незачем. Конечно, теперь они могут насторожиться. Но фальшивая фактура уже лежит в сейфе полковника Приходько. А мне нужно идти на сближение с противником. Ничего нового они обо мне не узнают, а у меня остается еще много нерешенных вопросов. Хотя бы о связи Аллаховой и Г. Башкова.
Я направилась к складу.
Чтобы увидеть, куда я пошла, буфетчице нужно было выйти из-за прилавка. Возле дверей склада я быстро обернулась и заметила за окном, возле которого только что стояла, ее лицо.
Аллахова встретила меня приветливо, как всегда, без тени сомнения или подозрительности.
Я извинилась за опоздание и сказала, что мне нужно позвонить домой. Аллахова пододвинула телефон. Я набрала номер, зная, что мне никто не ответит, потом опустила трубку на рычаг, не выпуская ее из руки. Тут телефон зазвонил, я как бы машинально поднесла трубку к уху и услыхала голос буфетчицы. Я сразу узнала ее, как только она произнесла: "Светлана Павловна?" Мне так хотелось ответить: "Да!" - и послушать ее сообщение, но Аллахова уже протянула руку к трубке.
- Позвоните мне потом! - она положила трубку. - Я думала, опять Олег Владимирович. Он уже звонил, что не придет. Неприятности у него,
- Надеюсь, ничего серьезного?
- Я тоже надеюсь.
Тут появилась Тиунова, а вместе с ней неизвестная мне женщина неопределенного возраста.
Оказалось - новая кладовщица вместо Бессоновой.
- А вот наша Лиза-Лизавета! - представила ее Аллахова.
Глазки у Лизаветы были юркие, мышиные. Одета она была в бумажный свитер, мятую юбку и старые сапоги. Но курила сигареты "Советский Союз", а в ушах носила серьги, похоже, с настоящими бриллиантами.
Стакан с коньяком Лизавета - мне все время ее хотелось называть Лисаветой - держала двумя пальчиками…
Опять мне пришлось пить. Поминать Валю Бессонову с виновниками ее гибели.
Но под действием коньяка все разговорились, а у Лизаветы язык был подвешен хорошо, и быть в центре внимания она хотела.
Аллахова слушала со снисходительной внимательностью.
Я приглядывалась к ней, но если она в чем-то и подозревала меня, то это решительно никак не проявлялось. Она даже меньше обращала на меня внимания, нежели прежде.
Как могло получиться, думала я про Аллахову, что эта неглупая, сильная женщина выбрала в жизни такой скользкий и рискованный путь. Так же, как и мы, она училась в советской школе. Наверное, была пионеркой, комсомолкой, писала сочинения о любви, о дружбе, о честности. И вот, окончив школу, молодая девушка попала в торговую сеть. Запаса школьных убеждений не хватило, чтобы противостоять появившимся соблазнам. Дорогие вещи, "легкая жизнь", ощущение своей власти и значительности… а все остальное показалось ненужным и наивным, как первая девчоночья любовь.
Лизавета, прихлебывая из стакана коньяк, рассказывала, что случилось с ее приятельницей. История выглядела такой непотребной и грязной, что у меня возникло мерзкое ощущение, будто меня окунули в помои.
- Так я же знаю эту Фролову. Замужем она сейчас. Когда такое с ней могло случиться? - удивилась Аллахова.
- Это еще при дяде Гоше, - пояснила Тиунова.
Вот только здесь Аллахова бросила на меня быстрый вопросительный взгляд - слышала ли я? Но я удачно занялась своей рюмкой.
Дядя Гоша! Мой знакомый с улицы Горской именуется Гошей. Г. Башков…
Однако пора было уходить, чтобы Аллахова убедилась: пьяная болтливость собравшихся нисколько не интересует меня. Я уже собралась прощаться, когда Аллахова обошла кругом стол, присела рядом на диван и обняла меня за плечи.
- А что же наша скромница сидит молча, а? Как идут ваши дела, Евгения Сергеевна? Расскажите нам что-нибудь.
- Нечего и рассказывать, Светлана Павловна. День за днем. Акты, накладные. Принимаем, отправляем. Знакомых пока нет. Бываю только у вас, тут лишь душой и отдыхаю…
- Знакомых нет? Такая интересная женщина… Замуж вас нужно выдать.
- Так за чем дело стало, - подхватила Лизавета.
Я попрощалась со всеми. Больше меня не задерживали.
- Заходите! - сказала Аллахова.
Я доехала на трамвае до цирка, с полчаса посидела на скамье в сквере, затем выпила в "Домашней кухне" черный кофе.
Весь вечер старалась не дышать в сторону Петра Иваныча, и, кажется, он ничего не заметил.
7
И в этот раз на встречу с Г. Башковым я тоже отправилась из вестибюля Торгового института.
Опять на мне было красное платье, только плащ я решила не снимать, на улице было холодно и сыро.Очки надевать не стала, а пустила в ход черный карандаш.
Молоденькая студенточка, занимавшаяся перед зеркалом тем же, чем и я, оглядела меня со вниманием, даже с завистью. У нее были чистые целомудренные глазки, и она тщетно пыталась придать им противоположное выражение…
Г. Башков разглядел меня еще издали. Он тут же закрыл окошко картонкой с надписью: "Ушел на базу", - и, надев плащ, вышел из киоска.
- Здравствуйте! - он двумя оборотами ключа запер дверь. - Извините, я не сумел выполнить обещание. Задержался в нашем Торге. Но журналы приготовил. Они у меня дома, я живу здесь рядом. Зайдемте!
- Не знаю… - начала я. - Удобно ли?
- А чего ж, живу один - никому вы не можете помешать Наоборот, лично я буду считать за честь, если вы посетите меня.
Считать за честь! В книгах такое я встречала, но в жизни ко мне никто еще так изысканно не обращался. Это была игра в хорошие манеры, один из способов обработки отзывчивых женских сердец.
Коренастый и крепкий, он двигался энергично, и сейчас я могла бы сбросить ему еще лет пяток, дополнительно к тем десяти, которые сбросила при первой встрече.
- Я думаю, - продолжал он, - можно пренебречь некоторыми условностями. Меня некому представить. Разрешите сделать это самому. Георгий Ефимович Башков.
Конечно - Георгий, дядя Гоша!…
После этаких китайских церемоний мы пошли рядом. Он уверенно поддерживал меня под локоть, когда нужно было перешагнуть поребрик, и мне уже нетрудно было представить, как эта рука столь же уверенно открыла кран газовой плиты…
По дороге Башков завел разговор о мужском одиночестве, о том, как только с годами начинаешь понимать, что стоят дружба и близость другого человека… и так далее, и в том же роде. Говорил он умело - это была все та же игра в хорошие манеры. "Русские девушки любят разговорчивых!" - в свое время заявил Тургенев, в этом отношении методы мало изменились с тех пор. Г. Башков сделал такой вывод, очевидно, на основании собственного опыта. Гладкость его монолога заставляла думать, что он повторял его уже не один раз. До девятиэтажки, где он жил, мы дошли за несколько минут.
Лифт поднял нас на пятый этаж.
- Разрешите!
Он достал из кармана большой ключ от "кассового" замка. Мы вошли в маленькую переднюю однокомнатной квартиры. Он помог мне снять плащ.
Большую комнату заполнял рижский гарнитур. Стояла в углу широкая поролоновая тахта, полированный журнальный столик, видимо, при необходимости заменяющий и обеденный стол. В серванте одну полку занимали книги.
Это была комната привыкшего к достатку холостяка, которого посещают женщины. Над сервантом отличная фотография - снимок с фарфоровой купальщицы. Красивое зеркало в резной рамке. На серванте терракотовые статуэтки, фигурки из цветного стекла. Тут же отличный чешский телефон. За стеклом серванта электробритва в футляре и… флакон одеколона "Шипр".