Я колебалась - звонить ли подполковнику Орлову. Но я не знала его, он никогда не видел меня, а в основу всех моих действий была положена, как мне казалось, лишь интуитивная догадка, а не цепь неопровержимых доказательств.
И я не стала ему звонить.
Целый день на работе я была рассеянна. Совсем некстати пришла машина с товаром, я просмотрела описку в фактуре, и если бы не профессиональная наблюдательность Риты Петровны, неизвестно, чем бы закончился мой просчет. Я получила дружеский, но жестокий разнос, и этого заряда мне уже хватило до конца рабочего дня.
Петра Иваныча не было, когда я начала собираться.
Платье-светофор я сразу отложила в сторону и надела брючный костюм. Я понимала, что мне придется пить, нужно будет казаться пьяной и в то же время сохранять ясность ума. Любой просчет мог увеличить степень риска или поставить меня в глупое положение, а последнего я опасалась более всего.
Я не знала рецепта "гусарского средства", поэтому сунула в стакан горячего чая кусок сливочного масла, размешала и выпила эту смесь.
На всякий случай я на 11 часов заказала такси, указав адрес Башкова.
Я решила не предупреждать Башкова о своем приходе, хотя обещала ему предварительно позвонить. Женщина, роль которой я играла, могла не выполнять свои обещания.
К подъезду его дома я подошла в начале девятого.
Уже темнело: кое-где по фасаду светились окна. На лестничной площадке первого этажа горела лампочка.
Я открыла тяжелую, громыхающую - как в камерах предварительного заключения - дверь лифта, и он поднял меня на пятый этаж.
Башков действительно ждал меня.
В светлых, безукоризненно выглаженных брюках, в кремовой шелковой рубашке, чисто выбритый и свежеподстриженный, он выглядел молодо и энергично.
В передней пахло "Шипром"…
Знакомый запах помог мне сразу войти в роль.
Башков снял с меня плащ. Он не торопил события, боясь навязчивостью отпугнуть свою гостью.
В комнате на журнальном столике стояла керамическая чаша с грушами и большими гибридными апельсинами. В хрустальном бокальчике развесили пушистые венчики белые хризантемы, на серванте, в кувшине, - махровые гладиолусы. Конечно, за цветами ему пришлось съездить на Центральный рынок.
Принимали меня изысканно.
- Прекрасные хризантемы!
- Специально для вас, Евгения Сергеевна!
- Спасибо!
- Что вы! Это я должен вас благодарить, что вы решились посетить мое одинокое жилище. Вот журналы, думаю, вы успеете посмотреть их дома. А пока мы должны выпить. Совсем немножко, за знакомство. По хорошему русскому обычаю.
Он усадил меня за столик. Достал из серванта бутылку "Ркацители" и коньяк. Этикетка на бутылке с коньяком показалась мне знакомой. Конечно, это был "Арарат", вероятно, из запасов Колесова. Интересно, сказал ли он Колесову, для кого берет коньяк? Вряд ли…
- Если не возражаете, мы начнем с коньяка.
Я не возражала. Он налил мне и себе поровну, две рюмки из светло-желтого чешского стекла. Красивые рюмки, он понимал толк в красивых вещах.
Я выпила свой коньяк, правда не "махом", рисоваться перед ним не было надобности.
В это время зазвонил телефон. Башков махнул рукой.
- Пусть его! Меня нет дома. Поверьте, Евгения Сергеевна, весь день я ждал вашего звонка. Сидел у телефона и ждал. А если был на кухне и телефон начинал звонить, я бежал к нему со всех ног… Мы выпили с вами за начало знакомства. Давайте выпьем за его продолжение.
Он налил опять.
- Вы не представляете себе, Евгения Сергеевна, как я рад видеть вас у себя.
- Не представляю, - согласилась я.
- Конечно, вам, молодой красивой женщине, разве можно понять тоску одинокого пожилого мужчины, скромно доживающего свой век. Вы для меня как райская птица…
Мое участие в разговоре было невелико, я только поддакивала, где было нужно. Сольную партию успешно вел сам хозяин. Он смотрел на меня с выражением ласковой нежности. И странно, чем больше ласки слышала я в его голосе, тем холоднее и жутче становилось у меня на душе, тем крепче становилось убеждение, что он - убийца Вали Бессоновой.
Я не берусь объяснить, почему это происходило. Но в конце концов ощущение это стало таким тягостным и явным, что мне стало не по себе. Я побоялась, что он догадается об этом по выражению моего лица, встала и подошла к радиоле. Она стояла возле окна, раньше ее не было.
На подоконнике лежали пластинки.
Он поднялся следом за мной.
- Вот хозяин, называется. Заговорился, забыл о музыке. Потанцуем, Евгения Сергеевна. Только знаете, я к старинке тяготею, современных шейков и прочего не люблю.
Он поставил медленный фокстрот.
3
Танцевал он неплохо, я все время чувствовала его инициативу, не назойливую, но уверенную. Его ладонь лежала на моей спине. И вдруг мне представилось, как его рука поднимается все выше и выше, касается плеч, шеи… ощущение стало таким жутким, что я невольно сбилась с такта.
- Извините меня!
Пластинка закончилась, он подвел меня к креслу.
- Вы великолепно танцуете. На самом деле, вы самая послушная женщина, с которой я когда-либо танцевал.
- Вам показалось.
- Пусть показалось. Все равно, я в восторге от вас, Евгения Сергеевна. Выпьемте еще!
Я подняла рюмку, но пить не стала, пьяной мне нужно было только казаться.
- Хотите, я вам спою? - спросил Башков.
- Конечно.
Я не заметила гитары, она стояла в углу за тахтой. Башков взял несколько аккордов.
- Смеяться не будете?
- Зачем же. Уверена, что у вас хорошо получится.
- Вам, поди, сынок про меня наболтал?
- Сынок про вас мне совсем ничего не говорил.
- Ну, конечно…
Он подстроился под гитару и запел; "Гори, гори, моя звезда". Пел он негромко и, пожалуй, верно. Смотрел на меня и припускал в голос задушевности…
- Совсем неплохо, - похвалила я.
- Правда?
- Почти профессионально.
Он приглашающе поднял рюмку.
- Спаиваете вы меня. И так уже пьяная.
- Ну, что вы. Хотите кофе?
- Пожалуй.
Он вышел.
Я тут же подошла к серванту, отодвинула дверку и открыла крышку знакомой коробочки с огненно-красными конями. Шевельнула в ней пальцем.
Латунный ключик лежал на месте. Вот так!…
Тогда я вышла к вешалке, где висел мой плащ. Из кухни вешалка не просматривалась. Прислушиваясь к бряканью посуды, я осмотрела всю одежду. Кроме моего плаща, здесь висел болоньевый плащ хозяина, осеннее пальто и простой плащ из синей диагонали. Болоньевый плащ исключался, я бы узнала его на ощупь. Пальто- тоже, в тот вечер шел дождь. Оставался плащ из синей диагонали. Я закрыла глаза, прислонилась к нему щекой, потрогала ладонью… да, ощущение было похоже. Без всяких угрызений совести я сунула руку в один карман плаща, затем в другой. Вряд ли он воспользовался платком, вернее всего, надел перчатки…
Но перчаток в плаще тоже не было.
На полу под вешалкой стояли большие грубые ботинки - туристские - и коричневые туфли. Но что могло остаться на ботинках, когда хозяин добирался в них до дома через весь город, из Дзержинского района в Кировский, да еще когда на улице шел дождь?
Я вернулась в комнату и присела за стол.
Башков вышел из кухни.
- Скоро будет кофе. Потанцуем пока, Евгения Сергеевна.
Он опять завел тот же медленный фокстрот.
Вот на этот раз мне уже пришлось защищаться. Он был очень сильный, а я старалась действовать деликатно, грубить не хотелось, но и не хотелось дать себя в обиду.
Наконец, он все же меня отпустил. Я поправила волосы и молча уселась в кресло.
- Простите меня, Евгения Сергеевна… Но вы такая милая и желанная женщина. Конечно, я не пара вам, понимаю. Я гожусь вам в отцы. Но что могу поделать, я уже люблю вас…
- Будет вам…
- Вы обиделись на меня?
- Там кофе, наверное, уже готов.
- Ах, да… кофе, кофе…
Он опять отправился на кухню.
Я опять осталась одна со своими нелегкими мыслями и сомнениями.
Плохи твои дела, товарищ инспектор ОБХСС! Нет у тебя никаких вещественных доказательств. Одни подозрения. Чем ты их можешь подтвердить? Даже для санкции на производство обыска повода нет.
Есть только убежденность.
Но что толку от моей убежденности? Ее не положишь на стол следователю как вещественное доказательство.
Башков может спать спокойно.
Он и спит спокойно. Его не мучают опасения и тревоги, что он будет разоблачен. Он может приглашать женщин, чтобы разделить с ними "тоску мужского одиночества". Может тратить наворованные деньги, за которые пока тоже не несет ответа. А Вали Бессоновой нет…
Только я одна держу в руках тоненькую ниточку, которая может оборваться в любой момент.
Но Валюши нет в живых, и я не хочу уйти отсюда просто так.
Он спокоен только потому, что поверил уже в свою безнаказанность. Уверен, что из квартиры Бессоновой к нему не протянется след.
Он не знает, что осталась одна улика.
Я сама.
Он забыл про эту улику. Я ему напомню про нее…
Я взяла из вазы апельсин и начала его очищать. Вздохнула поглубже, как перед прыжком в воду.
Настоящая дуэль начнется только сейчас.
…я разрушу
Твой сладкий мир, глупец, и яду подолью!…
- А вот и наш кофе! Перед кофе по рюмочке, Евгения Сергеевна!
4
Он сидел передо мной, опершись локтями о стол, такой нежный и внимательный. Мирный, домашний, пьяненький. Совсем не страшный. Видно было, что никакие тревоги или переживания не беспокоят его сейчас… А может быть… может быть, он и на самом деле не виноват? Может, все мои подозрения - нелепое совпадение случайностей… встреча на лестнице… ключик… Интуиция?…
Я допила свой кофе. На дне фарфоровой чашки остался осадок - кофейная гуща.
Как это раньше ворожили на кофейной гуще?
- Вы меня совсем не слушаете, Евгения Сергеевна. Наверное, уже утомил вас своими разговорами.
- Голова что-то шумит.
- Вам, наверное, скучно со мной?
- Что вы, совсем нет.
Это была правда, уж что-что, а скучно с ним мне не было.
- Я все болтаю и болтаю, а вы молчите, Евгения Сергеевна. Что-то вы задумчивая сегодня. Расстроены чем-то?
- Вспомнилась одна история.
- Вот и расскажите.
- Страшная.
- Люблю страшные истории.
- Боюсь вам настроение испортить.
- Будет вам, Евгения Сергеевна. Я человек с крепкими нервами.
Он взял из вазы апельсин и одним движением большого пальца вспорол его оранжевую кожуру. Я смотрела на его руки. Мне было трудно смотреть ему в лицо.
- Подруга у меня была. Милая, хорошая девушка. Тоже работала в торговой сети. Вот только недавно мы поминали ее. Она работала кладовщиком на Главном складе Торга. У Аллаховой. Слыхали, может быть?
Его пальцы замедлили движение.
- Аллахова, говорите?… Что-то слыхал, кажется. Знаете, не работаю там давно, забывается как-то.
- Вот у нее и работала моя подруга. Жила она в однокомнатной квартире по улице Гоголя. Собралась выйти замуж. А тут однажды не вышла на работу. Начали ее искать, стучаться к ней в квартиру. Потом взломали дверь…
- Знаю, - даже обрадовался он. - Читал в "Вечерке". Отравилась газом. Так она была ваша подруга?
- Была.
- Печальная история. Что поделать, Евгения Сергеевна. Такие несчастные случаи у нас еще встречаются…
Он отделил одну дольку апельсина и начал очищать ее от волокон.
- Мне кажется, это был не несчастный случай, - сказала я.
- А что же?
- Это было убийство.
Он уже очистил дольку апельсина и хотел отправить ее в рот, но положил на скатерть. Это могло быть простым непроизвольным движением заинтересованного слушателя. Ничего не скажу - нервы у него на самом деле были крепкие.
Я подняла на него глаза.
Я постаралась, чтобы в них не было даже намека на угрозу. Мне, кажется, это удалось. А может быть, и нет. Но он встретил мой взгляд спокойно. Правда, он уже не улыбался. Но улыбаться и на самом деле было нечему.
И тем не менее какое-то внутреннее ощущение говорило мне, что я попала в цель.
- Почему вы так думаете? - спросил он.
- Сама не знаю - почему. Дело в том, что это я привела ее домой с вечеринки у Аллаховой. Пьяную.
- Вы?
Голос его прозвучал чересчур громко, и вопросительная интонация показалась слишком резкой. Хотя опять же это могло мне почудиться. Рука моя лежала на столе, наручные часы показывали половину одиннадцатого. В одиннадцать должно приехать такси… Пока не нужно ускорять события.
Я спокойно пожала плечами:
- Мы вместе были на вечере, и я пошла ее проводить. А чему вы так удивились?
- Я?… Что вы, просто спросил. Продолжайте, продолжайте.
- Когда я укладывала ее спать, она все жаловалась мне… говорила, что кого-то боится. Ей не хотелось оставаться одной, она просила меня ночевать у нее. Надо было мне остаться, тогда ничего бы, может, и не было. Но я ушла. А на лестнице было темно, очень темно, и я вдруг натолкнулась на мужчину. Он поднимался наверх.
- Ну и что?
- Как "ну и что"? Вот он зашел к Бессоновой, она была пьяная, ничего не слышала, а он открыл газ и ушел.
- Зачем он это мог сделать?
- Ну… мало ли зачем.
- Он мог к этой… Бессоновой и не заходить. Шел по своим делам.
- Он ни у кого не был. И никто его там не ждал.
- Откуда вы это знаете?
- Следователь сказал.
- Вы были у следователя?
- Конечно. Ведь я оказалась последней, кто видел Бессонову живой. Мне целый час пришлось рассказывать следователю, что и к чему. Он очень заинтересовался этим мужчиной.
Башков давно уже оставил апельсин. Руки его лежали на столе. Пальцы были большие и сильные. Я чуть выпрямилась на стуле. Нет! Он не рискнет. Он вначале выслушает все до конца. И даже, выслушав все, не проявит себя больше ничем. Слишком неожиданно нависла над ним беда, и в душе его еще не накопились сомнения и тревоги: а не оставил ли он за собой каких-то улик?…
Я не знала, что делать. Взяла свой апельсин и начала отдирать от него остро пахнущую маслянистую кожицу.
- Вижу, что заинтересовала вас своей историей?
- Да, занятный детектив.
Руки его пришли в движение, он взял очищенную дольку, пожевал, причмокнул, Да, нервы у него были хоть куда!…
- А вы, - он сунул в рот вторую дольку, - а вы, значит, так и не разглядели того мужчину?
- На лестнице было темно…
Я старательно отдирала кожицу от апельсина. В комнате повисла тревожная тишина. Внезапно она наполнилась нарастающим гулом, над городом шел на посадку тяжелый рейсовый самолет. Он шел низко, в окнах даже задребезжали стекла. Потом все стихло.
И тут резко брякнул дверной звонок. Башков вздрогнул.
Ага, значит, он тоже может пугаться…
- Это за мной, - сказала я.
- За вами?
- Я заказала на ваш адрес такси. Не хотелось одной идти пешком. Это, наверное, шофер. Он вовремя приехал, мне пора домой. Откройте ему, пожалуйста.
Башков молча вышел в прихожую.
Я сунула в портфельчик "Фотографию"- я же приезжала за ней. Шофер - мужчина лет сорока - стоял в дверях и хмуро поглядывал то на меня, то на хозяина.
- Кто заказывал?
- Я заказывала. Сейчас иду.
Шофер отступил за порог, Башков прикрыл за ним дверь и снял с вешалки мой плащ. Я без колебаний повернулась к нему спиной. Он опять чуть задержал руки на моих плечах, потом деликатно поцеловал меня за ухом. Я промолчала.
- Мы еще увидимся с вами, Евгения Сергеевна?
- Конечно! Должна же я рассчитаться с вами за журналы.
Я выскользнула на площадку. Он вышел следом. Я махнула на прощание рукой и побежала вниз. На лестнице было пусто, тускло светили на площадках запыленные лампочки. Уже на площадке первого этажа я услыхала, как глухо щелкнул вверху кассовый замок…
Петра Иваныча дома не оказалось. В кухне еще держался запах кофе. Моя чашка была накрыта блюдцем, на котором лежал символический соленый огурец. В рюмке с водой стояла веточка облепихи, густо покрытая оранжевыми ягодами.
Я сразу догадалась, кто был у нас.
Под чашкой лежала записка: "Уехал с Максимом в Ордынку. Вернусь завтра".
Я съела соленый огурец, запила его холодным кофе.
Долго еще сидела на кухне, обкусывая с веточки терпкие кислые ягоды.
Я не знала, что мне делать дальше.
Ясно пока было одно. Я затеяла рискованную дуэль с человеком, нервы у которого оказались крепче, чем я предполагала.
5
Утром меня разбудил телефонный звонок.
Я спросонья добралась до аппарата, взяла трубку, но сколько ни кричала в нее: "Да, да, я слушаю!"- телефон молчал.
При дневном свете все мои вчерашние подвиги показались дешевой авантюрой. За такую самодеятельность мне могло крепко влететь от полковника Приходько.
Позавтракав, я вошла в комнату Петра Иваныча, взяла старую "Смену", начала решать в уме задачу- двухходовку… и незаметно для себя уснула. Удивительным свойством обладало это старое кресло…
Меня опять разбудил телефон.
Видимо, звонил он уже давно, - я какое-то время слышала его сквозь сон. Но мне опять никто не ответил; в трубке шуршало, пикало что-то, но звонивший молчал. Я положила трубку на рычаг.
Радио сообщило сводку погоды: "…усиление ветра до двенадцати-пятнадцати метров в секунду, резкое похолодание…" Рано нынче начались холода, но ведь это была Сибирь…
Услыхав звонок, я пошла открывать.
За дверями стоял Башков-сын.
От неожиданности я растерялась.
- Вы меня не узнали, Евгения Сергеевна?
- Почему же, узнала.
- Смотрите, как будто я тень отца Гамлета.
- А вы всего-навсего - тень Башкова-отца. Входите, пожалуйста.
Он вошел и немедленно оглядел меня с головы до ног, быстро и бесцеремонно.
- Не знала, что это вы.
- А то бы не пустили?
- Нет, я вначале бы надела шубу.
Башков-сын рассмеялся весело и непринужденно, я невольно подумала, что он все же несколько облагороженная тень своего отца. Он приятно смеялся.
- Я за вами, - сказал он. - Собирайтесь, едем на море.
- Что-то не хочется. Холодно, наверное.
- Будет вам. Папаня позвонил мне, чтобы я заехал за вами.
Тут я немедленно освоилась с положением.
- Он просил заехать за мной?
- Конечно.
- Он тоже едет?
- Евгения Сергеевна, я вас что-то не пойму. Вы, может быть, не выспались?
- Наверное, - согласилась я. - Кто вам дал мой адрес?
- Папаня, конечно. Он же вам звонил? Мне он сказал, что звонил.
Так вот кто был на том конце провода. Почему же он молчал? И как он мог узнать мой адрес, я ему его не говорила. Только у Аллаховой…
- Да, звонил, кажется.
- Он и мне сказал, что вы дома.
- Конечно… А когда мы вернемся?
- Завтра.
- Так нужно как следует собраться.