- Полковник встал, жестом остановил меня, я осталась сидеть, а он заложил руки за спину и молча прошелся и взад и вперед по комнате.
Совсем его не понимая, я взглянула с надеждой на Бориса Борисовича, тот молча, хотя и ободряюще, улыбнулся.
- Вы играли когда-нибудь на сцене? - спросил полковник. - На любительской, разумеется. В школе, в институте?
- Да. В институте. У нас была театральная секция,
- И какие роли вы исполняли?
- Ну… например, Таню, в арбузовской пьесе.
- Понятно. Словом, играли порядочных девушек.
- Да… Так уж получилось…
- А вы помните, - продолжал полковник, - "Барабанщицу" Салынского?
- Конечно. Мы ставили и ее. Я играла Нилу Снижко.
- И как вы ее сыграли?
- Кажется, неплохо. Режиссер считал, что это была моя лучшая роль.
- Что ж, это хорошо. Даже очень хорошо. Почаще думайте о поведении вашей героини, особенно в первом акте.
Я уже начала догадываться.
- Эта роль вам здесь пригодится. Обязательно пригодится. Как, Борис Борисович, - повернулся полковник, - она еще и актриса, а?
Он шутил, но это была добрая шутка, и мои тревоги рассеялись. Борис Борисович опять улыбнулся мне, как бы говоря: "Ну, вот, видите, а вы беспокоились!"
- Но, - поднял палец полковник, - не думайте, что ваши театральные успехи сразу же снимут все трудности в задаче, которую мы собираемся предложить. Они только помогут вам выбрать лучшее решение.
Он присел к столу.
- Теперь о том немногом, что мы знаем и чем поначалу сможем вам помочь.
Память у меня была хорошая, я ничего не записывала, и, кажется, полковник Приходько остался этим доволен.
В заключение полковник сказал:
- Найдите нам зацепочку. Хотя бы одну. Маленький фактик, чтобы начать следствие…
4
К дому на Нарымской улице я вышла сразу.
Это была розовая железобетонная коробка в пять этажей. Прямо перед окнами росли четыре большущих тополя, чудом сохранившихся после знакомства со строителями, возводившими дом. Правда, одному тополю, видимо башенным краном, начисто обломили верхушку, у другого содрали кору на стволе, но тополя выжили, оправились от ранений и, забыв обиды, буйно зазеленели листвой.
Дверь моей будущей квартиры была распахнута настежь. На лестничной площадке, перед шкафом с электросчетчиками, стоял мужчина в безрукавке из искусственного меха. Он заглядывал в застекленное окно шкафа и ворчал:
- Вот черти! Надо же так установить - ничего не разглядишь!
Он услыхал мои шаги и, не поворачиваясь, подвинулся, чтобы меня пропустить.
Я остановилась за его спиной.
Конечно, это был мой будущий сосед Петр Иванович - полковник Приходько сообщил о нем: бывший военный журналист, одинокий пенсионер, но еще работает консультантом в молодежной газете. О том, что я собираюсь здесь делать, не знает ничего.
- Разрешите, посмотрю, - сказала я.
Припадая на правую ногу, - я знала, что у него фронтовое ранение, - он отступил в сторону. Свет, падающий через лестничное окно, в самом деле был очень тусклым, но все же мне удалось прочитать цифры на счетчике.
- Спасибо! - поблагодарил он.
У него были резкие морщины на лице, мохнатые седые брови и по-детски чистые глаза. Я не уходила. Он выжидательно посмотрел на меня и улыбнулся:
- Здравствуйте, Евгения Сергеевна!
- Здравствуйте. Но, может быть, я не Евгения Сергеевна, о которой вам, видимо, сказали, а, скажем, контролер "Энергосбыта". Или просто хожу и смотрю - что плохо лежит.
- Контролера "Энергосбыта" я знаю. А насчет "плохо лежит" - внешность неподходящая.
Что ж, опасения полковника Приходько, должно быть, имели под собой почву…
- А что же я держу вас у дверей, - спохватился Петр Иваныч - Проходите, пожалуйста.
В длинную узкую переднюю выходили двери двух комнат, одна из них была, следовательно, моя. Петр Иваныч представился мне, повторив почти слово в слово все, что сказал о нем полковник Приходько.
- Из домоуправления мне уже звонили, - сказал Петр Иваныч. - Значит, Сережа Захаров, который в этой комнате жил, ваш родственник?
- Дальний, - сказала я.
До моего разговора с полковником Приходько я вообще ничего не знала о Сереже Захарове, молодом геологе, который на полгода уехал на Чукотку. Полковник хотел избавить меня от гостиницы; чтобы объяснить окружающим неожиданную удачу с жильем в перенаселённом Новосибирске, пришлось сделать геолога моим "родственником".
Врать хорошему человеку всегда неприятно, даже если этого требуют особые обстоятельства. Но я, словно актриса в театре, уже начала свою роль и должна была действовать по пьесе: эту пьесу вёл мой режиссер, полковник Приходько. Отныне для всех я только товаровед, как записано в трудовой книжке, приехала устраиваться на работу по специальности, следовательно, в торговую сеть. Весьма желательно было бы попасть в систему новосибирского Горторга. Именно Горторга…
Петр Иваныч не проявил любопытства и избавил меня от дальнейшего вранья. Он просто открыл дверь и сказал:
- Вот ваша комната. Я кое-что приготовил там, хотя и не знал, что у вас есть, а чего нет. Может быть, у вас сорок чемоданов всякого добра? Но на всякий случай я принес вам белье. Вот оно, на кровати. Сверху полотенце. Всё только из прачечной. А обстановка здесь осталась еще от Сережи. Я только тумбочку сюда поставил.
- Спасибо большое.
- Чего там, устраивайтесь.
Он вышел, прихрамывая, закрыл дверь,
Я огляделась.
Кровать, покрытая байковым одеялом. Стопка белья, на подушке наволочка с цветочками. Возле окна небольшой письменный стол, однотумбовый исцарапанный ветеран. Два стула. В углу - платяной шкаф. На тумбочке, на пластмассовой тарелке, графин с водой, налитой, конечно, тем же заботливым Петром Иванычем. На стене отрывной календарь.
Хотя стоял сентябрь, листок утверждал, что сегодня - "5 августа". В этот день, видимо, Сережа Захаров уехал на свою Чукотку… В этот день, только два года назад, мы с Игорем пошли в загс. Регистрироваться. Регистрировать свою любовь.
Я присела на кровать.
Вот моя комната, где придется начать новую жизнь, как я и хотела.
Начинать всё заново…
С некоторых пор я перестала плакать, сама не знаю почему, хотя в детстве и юности была порядочная рёва. Видимо, несчастья, которые свалились на меня, были настоящими несчастьями, они действовали оглушающе, мешали ответить привычной реакцией - слезами.
Я не плакала, когда арестовали и увезли мою мать. Спокойно, даже как-то слишком спокойно, отвечала на вопросы следователя. Надо сказать, он быстро отпустил меня и больше уже не вызывал.
Не плакала, когда поняла, что моя жизнь с Игорем не получилась, что наш брак - ошибка, которую нужно исправить как можно скорее.
Когда в больнице сказали, что мой сын родился мертвым, я только закрыла глаза, кажется, на какое-то время потеряла сознание, а придя в себя, целый день пролежала застывшая, безучастная ко всему. Я слыхала, как врач шепнул сестре, чтобы меня не тревожили, что такое бывает и что это пройдет. И на самом деле прошло…
И вот сейчас я сидела на кровати и разглядывала эти чужие вещи, в чужой комнате. Вдруг будто что-то горячее растопилось в груди, хлынуло в голову, к лицу, к глазам, я легла на кровать, уткнулась лицом в стопку белья.
Видимо, Петр Иваныч меня услыхал, хотя я и пыталась сдерживаться. Оглушённая плачем, я и не заметила, как он вошел, только почувствовала его руку на своем плече.
- Ничего, - сказал он. - Может быть, даже хорошо, что вы плачете, не нужно только упиваться своими страданиями, и всё пойдет на лад.
После слез стало легче. Петр Иваныч по-прежнему стоял возле меня.
- О том, что вы молоды и все радости у вас еще впереди, я уже не говорю, истины эти банальны, хотя и верны. Кстати, вы знаете, что один мудрый иудейский царь приказал вырезать на своем любимом кольце?
Конечно, я помнила утешающее "Все проходит!" царя Соломона.
- Ну, так вы совсем молодец! Кончайте горевать. В ванной сейчас идёт горячая вода. Я упоминаю о таком потрясающем факте потому, что её, этой горячей воды, частенько у нас не бывает. Бес их знает, наших сантехников, но почему-то они часто лишают нас такой радости. Пока есть, воспользуйтесь. А затем я сварю кофе. По-бразильски. Вы в Бразилии были?
- Не пришлось.
- Ну и я тоже не был. Кофе по-бразильски меня уже здесь научили варить. Мои спецкоры из редакции.
- А они сами-то в Бразилии были?
- Нет, конечно. Рецепт откуда-то из Якутии, кажется, привезли. Но кофе, знаете, всё равно хороший получается. Только процедура длинная.
- Я, пожалуй, пока на вокзал съезжу. Вещи у меня там.
- Вам помочь?
- Спасибо. Там вещей-то - один чемодан.
- Тогда отправляйтесь. До вокзала близко - одна остановка.
Когда я вернулась с вокзала, уже на лестничной площадке меня встретил крепкий запах кофе. Кофе на самом деле был хорош, с пухлой шапкой коричневой пены. Мы пили его на кухне.
Потом я разобрала свой чемодан, повесила в шкаф, что надо было повесить, погладила, что нужно было погладить. А там наступил вечер, мы пили чай с сыром и сухарями, которые я купила в "нашем" гастрономе - он был виден из окна кухни.
А потом в своей комнате я оторвала все листки календаря до завтрашнего дня и выбросила их в мусорное ведро…
Во сне увидела свою мать, какой она была на последнем свидании.
В чёрном стёганом бушлате, с жёлтой нашивкой на груди, где чернильным карандашом написана её фамилия.
Она осунулась, потемнела. Только глаза у нее остались прежние, красивые, серые, чистые глаза, которые так не вязались с этим стёганым бушлатом. Она показалась мне чужой, далёкой от меня. Видимо, и я ей тоже. Мы сидели рядом, но между нами была стена - "восемь лет заключения в колонии строгого режима…", и существовали мы с ней в разных мирах. Я не знала, что ей сказать, и она тоже ничего не спрашивала у меня, сидела потухшая, неподвижная, только редкие слезинки скатывались по ее щекам. Когда в комнату заглянул конвойный, она так же молча встала и ушла. Я стояла возле дверей и смотрела ей вслед. Она шла впереди конвойного, заложив за спину руки, как никогда не ходят женщины "на воле". И теперь, как только я думаю о матери, я прежде всего вспоминаю эти заложенные за спину руки…
5
Утром я направилась в Управление Торга.
- Мне надо было устраиваться на работу. Здесь полковник Приходько помочь уже не мог, чтобы не привлекать излишнего внимания к моей особе. Поэтому ни он, ни я не знали, где мне придется работать.
Адрес Управления у меня был.
Я села на "двойку" и, плохо разобравшись в объявлениях кондуктора трамвая, проехала две остановки лишних. Возвращалась уже пешком.
Возле подъезда Управления стоял "Москвич" цвета "кофе с молоком". Стоял прямо против дверей, мешая входящим и выходящим. Мне сразу не понравился этот "Москвич", машина была, понятно, не виновата, но водитель ее наверняка был хам.
Я обошла машину с левой стороны. Белобрысый парень за рулем откровенно скучал, позевывал и постукивал пальцами по рулевому колесу. Поглядел на меня липко и нагло - этакий бычок, избалованный своей дешевой неотразимостью.
Пожалуй, нечего было возле него задерживаться, но я все же задержалась.
- Отъехал бы в сторонку, товарищ!
Очень не хотелось тратить на него слово "товарищ", но я старалась сохранить миролюбивый тон. Водитель тут же высунулся из машины с улыбочкой.
- А чего?
Нет, бесполезно было здесь проводить воспитательную работу. Я молча повернулась и вошла в двери.
Небольшой вестибюль, затем коридор, двери налево и направо. Стучала пишущая машинка. В углу вестибюля стояла доска Почета с фотографиями.
Я подошла поближе, чтобы взглянуть на сотрудников Торга, работа которых, судя по надписи на доске, заслуживала подражания. И без труда отыскала в самом верхнем ряду фотографию Аллаховой.
Полковник Приходько был прав: заведующая Главным складом Торга Светлана Павловна Аллахова обладала располагающей внешностью. Я знала, что ей уже за сорок, но на фотографии она выглядела моложе. У нее был правильный овал лица, четкие губы и большие, чуть навыкате, глаза.
У полковника Приходько были серьезные подозрения против Аллаховой. Через Главный склад Торга распределялись товары во многие магазины города. "Работать" одна - Аллахова не могла, ей нужны были сообщники… Чтобы не навязывать мне своего мнения, полковник Приходько сообщил только проверенные факты. Аллахова, сказал он, привлекательна, живет с молодым мужем, третьим или четвертым по счету - здесь у полковника не было точных сведений.
Я пригляделась к фотографии.
Я тоже старалась быть объективной - и подумала, что если фотограф не очень польстил Аллаховой, то многие мужчины знакомством с такой женщиной могли бы гордиться.
Фотографий ее заместительницы Тиуновой и кладовщика Бессоновой я на доске Почета найти не могла. Не нашла также и снабженца Колесова, и только потом сообразила, что начальник отдела снабжения Колесов работает совсем в другой организации, и если его фотография висит на доске Почета, то где-то в ином месте. О Колесове полковник Приходько сообщил немного: замечена его тесная связь с Главным складом Торга, но деловые это интересы или какие другие - неизвестно. Сам Колесов - веселый мужчина, душа общества и женщин, соответственно. Не дурак выпить, причем предпочитает хороший коньяк. О коньяке полковник Приходько добавил просто так, между прочим…
Трудоустройством старших торговых работников, а товароведы относились к их числу, заведовал заместитель директора Торга Королёв А. И. Эту фамилию я прочитала на стеклянной дощечке, прибитой к дверям кабинета. Конечно, перед дверями имелась приемная с секретарем-машинисткой, была и очередь посетителей.
Возле самых дверей сидели две девушки, вероятно, выпускницы торгового техникума. Обе рыженькие, обе в сапожках и модных вязаных кофточках, приобретенных, надо полагать, "по блату" или на "барахолке".
Через два стула от них дожидалась очереди пожилая женщина в мятом болоньевом плаще.
Я не люблю очередей, терпеть не могу вопроса "Кто последний?". Молча уселась на свободный стул, рядом с женщиной в мятом плаще.
Она коротко взглянула на меня и отвернулась. Потом посмотрела еще раз, уже более внимательно. У нее были грубоватые черты лица, не лишённые, однако, как говорят, некоторой привлекательности.
- На работу поступать? - спросила она.
Я кивнула.
- Кем?
Я сказала.
- Документы с собой? Ну-ка, покажи.
Голос у нее был глуховатый, решительный, разговаривая, она глядела прямо в глаза. Это мне понравилось, и я простила ей грубоватое "ты", не показавшееся мне ни пренебрежительным, ни обидным.
Я вынула из сумочки трудовую книжку. Моя соседка прочитала единственную запись.
- Пойдешь ко мне работать? Склад № 8. Галантерея, иногда немного мебели, готовое платье. Словом - пересортица разная. Заранее скажу, складик скромный. А ты, может, с ЦУМа хочешь начать?
- Нет, зачем же, - улыбнулась я.
- Складик хотя и маленький, но без товароведа трудно. Был у меня мальчик из профучилища, да слабоват оказался. Драп от сукна отличить не мог. Влетела я с ним в историю, на полторы тысячи. Кое-как уладили. Мало что платить, позору еще сколько, что там ни говори - растрата. Вот, последний оправдательный акт на подпись принесла. А своего товароведа на склад игрушек отправила. Куклы, лошадки, автоматы - там не спутается. Так одна и тяну. Ты пока к Королёву не ходи, меня подожди, вместе пойдем на мой склад. Сама посмотришь. Понравится - я тебя оформлю.
- А где ваш склад?
- Ты же нездешняя, чего тебе говорить, все равно город не знаешь. В Дзержинском районе, словом.
Главный склад Торга тоже находился в Дзержинском районе. Пожалуй, лучше мне пока нечего было и искать. Я согласилась. Моя собеседница предусмотрительно сунула мою книжку в свой портфельчик.
- Чтобы не убежала, - пошутила она.
Секретарша за столом подняла голову от бумаг и уставилась на кого-то. Я повернулась тоже. И увидела Аллахову.
Кто-то окликнул заведующую Главным складом Торга из коридора, и она остановилась в дверях.
Правда, фотограф убрал морщинки и возле глаз, и возле губ, но полковник Приходько был прав - выглядела Аллахова весьма привлекательно. И одета была со вкусом. Фигура у нее тоже была хорошая.
Она кивнула кому-то в коридоре, подошла к секретарше.
- Люся, Аркадий Игнатьевич у себя?
Голос у нее был бархатный и небрежный. На нас, сидящих в ожидании приема, она даже не взглянула, прямо пошла к дверям кабинета. В это время навстречу ей из кабинета вышел черноволосый и толстогубый мужчина. Он поклонился Аллаховой:
- Светлана Павловна, рад видеть!
- Здравствуйте, здравствуйте, Илья Ашотович.
Она прошла мимо, этакая уверенная в себе Королева, и так же уверенно, не постучав, не задержавшись ни секунды на пороге, открыла дверь кабинета и вошла. Илья Ашотович только посмотрел ей вслед и вернулся к столу секретарши.
Такой торжественный проход Аллаховой, естественно, не мог остаться незамеченным. Девушки возле дверей оживленно зашушукались меж собой. Я вопросительно взглянула на свою соседку. Я еще ничего не спросила, моя соседка поняла меня и так:
- Аллахова, заведующая Главным складом,
- А я думала - замминистра.
- Для Королёва она больше, чем замминистра.
Я наивно удивилась:
- Почему так?
- Почему, почему… Поработаешь у нас - сама поймешь.
Илья Ашотович, оставив секретарше свои бумаги, вышел из приемной, поздоровавшись на ходу с моей соседкой.
- Бабаянц, - пояснила она. - Главный ревизор. Тоже фигура, сама понимаешь.
Я понимала. Как ни мал был мой опыт в торговых делах, я уже знала, что самый добросовестный работник не гарантирован от случайных излишков или недостач и что любая ревизия неизбежно тревожит даже порядочного работника, - о непорядочных я уже и не говорю. Многое здесь зависит от ревизора…
В приемную проскользнул и просеменил к столу секретарши щупленький человечек с папочкой под мышкой.
- Люсенька! У Аркадия Игнатьевича кто есть?
- Аллахова у него.
- Ах, Светлана Павловна… так, так.
Он нерешительно повертел в руках папочку, затоптался возле стола. Секретарша продолжала заниматься своими бумагами.
- И давно она там?
- Только что вошла.
- Так, так…
Человечек вопросительно посмотрел на секретаршу, но та была опытным работником и успела усвоить, что не ее дело советовать что-либо.
- Пожалуй, я попозже загляну.
- Что ж, приходите попозже.
Он так же быстренько выскользнул из приемной. В это время Аллахова вышла из кабинета. До дверей ее провожал сам Королёв - коренастый мужчина с усиками, в сером дакроновом костюме с каким-то значком на лацкане пиджака. Он поклонился ей в дверях четко и официально: "Всего доброго, Светлана Павловна!"
На этот раз Аллахова заметила мою соседку, кивнула ей, окинула меня взглядом и ушла.
Замдиректора Королёв выглянул в приемную. Девчушки вскочили разом.
- Ко мне? Проходите, пожалуйста.