Очевидно, мадемуазель Раймонда полагала, что после ее недвусмысленного отказа г-н Шаплар не будет настаивать на своем; она была, должно быть, уверена, что директор "Пари-Галери", как человек воспитанный, с уважением отнесется к ее отказу… Однако ей ппишлось убедиться в обратном.
Едва она сделала несколько шагов по коридору, как услышала, что он торопливо догоняет ее.
- Раймонда! Раймонда! - звал он.
Девушка ускорила шаг и чуть ли не бегом достигла лестницы.
Но г-н Шаплар бросился за нею вслед.
В то время как г-н Шаплар принимал у себя в кабинете прелестную продавщицу, за которой ухаживал без особых шансов на успех, слуга, которому надлежало пропускать в приемную гостей г-на Шаплара, увидел в дверях белокурую красавицу, с надменным или даже презрительным выражением лица, по виду иностранку, однако носившую вполне французское имя Матильды де Бремонваль.
Г-жу де Бремонваль хорошо знали в "Пари-Галери". С давних пор она там была известна как близкий друг, а по мнению иных - как любовница директора "Пари-Галери".
Слуга, естественно, не стал спрашивать, есть ли у нее приглашение.
- Сударыня желает повидать господина Шаплара? - спросил он.
- Да, если он не занят.
Слуга приоткрыл дверь кабинета и вернулся.
- Господин Шаплар занят с одной из продавщиц, - сказал он, - по-видимому, речь идет об увольнении, это, стало быть, не надолго, если мадам согласна обождать…
- Разумеется, подожду.
Слуга провел г-жу де Бремонваль в маленькую приемную рядом с кабинетом г-на Шаплара и ушел, а молодая женщина осталась одна. Но едва за слугой закрылась дверь, как улыбка на лице г-жи де Бремонваль сменилась выражением растерянности и тревоги. Казалось, молодой женщиной овладело точно такое же чувство, какое только что испытал г-н Шаплар, чье веселое настроение внезапно уступило место глубокой печали, едва он остался один у себя в кабинете.
Г-жа де Бремонваль несколько мгновений неподвижно сидела в глубоком кресле. "Нет, нет, - думала ома, - я сошла с ума, он не посмел бы… это не он… Это всего только глупая мысль, обман воображения…"
Но, видимо, она не очень-то умела владеть собой.
Не усидев на месте, она вскочила с кресла, не справившись с волнением.
- О, только бы знать! Только знать! Неужели после всех его обещаний, всех подлостей, всех нарушенных клятв!..
И тут же, уступив порыву, г-жа де Бремонваль бросилась к рабочему кабинету. О, эта красивая женщина умело рассчитала свои действия! Она чуть приоткрыла дверь, едва успела спросить: "Вы одни?" - и тотчас же отошла от двери, закрыв ее за собой.
Но как она переменилась! С какой внезапностью эта красивая молодая светская женщина стала воплощением предельного отчаяния! О, это уже была не та изящная, элегантная, надменная Матильда де Бремонваль, ожидавшая в приемной г-на Шаплара. Теперь это была женщина, охваченная страшным гневом, быть может, потерявшая рассудок, чьи глаза метали молнии, а бледные губы кривились в отчаянной усмешке.
- …Он… он… - шептала она, задыхаясь… - Это он!
Прошло всего две минуты, но красавице они показались веками. Стоя вплотную к двери кабинета, она ждала и слушала. "О чем они говорят? Неужели я услышу, как он клянется ей в любви?" Вдруг выражение ее лица опять изменилось. Она прохрипела: - Он уходит… они уходят вместе… ах, клянусь душой, я… И Матильда де Бремонваль опять порывисто отворила дверь рабочего кабинета и вошла.
Прежде она собиралась броситься вслед за г-ном Шапларом, но теперь замерла на месте, увидев письмо, отданное Раймондой директору "Пари-Галери" и забытое им на бюваре. Г-жа де Бремонваль не могла совладать с настойчивым любопытством.
- Боже мой… Боже мой… - пробормотала она, - я должна знать, я все узнаю!
Она схватила письмо и пробежала его глазами. Но то, что она прочитала, вызвало новый прилив чувств.
- Она отказывает ему, чтобы еще больше завлечь, - вздохнула она с горькой усмешкой, выдававшей страдание ее израненной души. - Ловкая, должно быть, девица… Ах, боже мой, сжалься над нами!
Г-жа де Бремонваль еще не раз перечитала бы это письмо, прежде чем наконец расстаться с ним, по вдруг послышались чьи-то шаги на потайной лестнице.
- Он идет сюда, это он… ах, если он застанет меня здесь…
У г-жи Бремонваль не было выбора. Она вернулась в маленькую приемную, пробормотала, обращаясь к слуге, что очень спешит и больше ждать не может, и ушла, затерялась в толпе, медленно расходившейся из "Пари-Галери".
- Позовите сюда кассиров!
- Да, сударь… Они уже здесь, сударь…
- Пусть войдут.
Г-н Шаплар, казалось, постарел на десять лет, он говорил усталым, надорванным голосом, с трудом, как бы из последних сил.
Между тем, к нему вошли старшие кассиры. Г-н Шаплар справился с собой и с прежним жизнерадостным выражением лица поздоровался со служащими, представлявшими собой верхушку персонала "Пари-Галери".
- Садитесь, господа; надеюсь, ничего нового?
- Ничего, господин директор, никаких новостей.
- Хорошая выручка за вчерашний день?
- Еще бы, господин директор, отличная… Четыреста девяносто семь тысяч франков, не считая сантимов.
- По-моему, вчера у нас была выставка товаров?
- Да, господин директор, но ничего особо замечательного, выставляли только новые ткани… Поэтому мы дали немного объявлений.
- Да, верно.
- Кстати, господин директор, должен вам сказать, что самую крупную выручку дал отдел ковров, благодаря двум большим восточным дорожкам… Представить вам подробный отчет, господин директор?
На этот вопрос главного кассира, лучше всех осведомленного о финансовом положении "Пари-Галери", г-н Шаплар ответил усталым пожатием плеч. Впрочем, он тут же добавил:
- Нет, право, не стоит. Я полагаюсь на вас в деле распределения премиальных… Я сегодня что-то совсем измучен…
- Передать вам наличность?
- Да…
- Пожалуйста, сударь…
Кассир принялся тщательно пересчитывать пачки банкнот и складывать их на столе г-на Шаплара.
Как правило, хозяин каждый вечер прятал дневную выручку в сейф, находившийся в глубине кабинета, но в этот вечер он не стал вытаскивать связку ключей.
- Значит, никаких происшествий, господа?
Это была классическая фраза, которой г-н Шаплар вежливо давал понять своим служащим, что "аудиенция" окончена.
Кассиры тотчас же вскочили все как один, а главный ответил за них:
- Нет, господин директор, происшествий никаких, все в полном порядке.
- Ну что ж, господа, до завтра.
Еще раз поклонившись, служащие вышли, сохраняя все то же спокойное достоинство.
А в это время, пока они удалялись, на лице г-на Шаплара, стоящего возле письменного стола, играла загадочная, насмешливая, издевательская улыбка.
Дождавшись, пока захлопнется тяжелая, обитая кожей дверь, он расхохотался, придя, очевидно, в прекраснейшее настроение.
- Четыреста девяносто семь тысяч франков! - прошептал ок. - Ого! А ведь они правы! Выручка отличная!
Шаплар сложил лежащие перед ним банкноты, спрятал их в бумажник и тщательно застегнул карман.
…Несколько минут спустя директор "Пари-Галери" самым скромным образом, пешком, шел по улице и никто из прохожих не догадался бы, что он несет с собой немалое состояние!
Глава 2
ПОХИЩЕНИЕ
- Который час на твоем бимбере?
- А никакой, накрылся бимбер!
- Небось, пружину перекрутил?
- Заткнись, дубина… Фараоны его накрыли.
- Накрыли бимбер? Чего-то не секу…
- Где уж тебе усечь!
- Ну давай-ка, выкладывай.
- Так вот, братец ты мой, представь себе, не было у меня бимбера, а мне без него хреново… словом, пора мне было разжиться кой-каким добром, да заодно половить кайф, вот я и пошел на дело…
- Забрался к старому жлобу в карман?
- Натюрлих! Так вот, значит, работаю я у толстяка в кармане, как раз на Елисейских Полях, заметь, еще луна только-только нос высунула, - словом, кой-чего раздобыл, братец… бумажник, бимбер… Два платка с шикарными метками, связка ключей, кисет с табаком…
- А ведь недурно наработал, старик…
- Еще бы!.. Словом, только бы жить и радоваться, да вдруг мой толстяк как завопит не своим голосом…
- А легавые тут как тут…
- То-то и есть! Несутся, понимаешь, за мной по пятам, беговым лошадям на зависть… Ну, само собой, - "Держи вора" орут… И народ кругом, тоже, конечно: "Держи его!"… Тут у меня будто крылья выросли…
- Значит, ушел?
- Еле-еле ушел. Лишь бы ноги унести, плевать мне на весь навар, все побросал к черту, платок направо - бац! бумажник налево - бряк! Что твой фейерверк, так и посыпалось! Конечно, народ за мной уже не гонится, подбирают… Только бимбер я себе оставил - так вот, около Алькасара откуда ни возьмись фараон: - Стой! - говорит… Ну, понимаешь, тут уж не до смеху, швырнул я часы и был таков…
- Выходит, нет у тебя часов?
- Выходит, так.
- Ну и трепач ты, скажем прямо! Это когда дело-то было?
- Да позавчера.
- Жаль, да ничего не попишешь. Слушай, еще по одной пропустим?
- А как же! Да покрепче!
Апаш, по кличке Фонарь, прервал беседу со своим закадычным приятелем Глазком и что было силы стукнул кулаком по столику, за которым они сидели уже чуть не целый час.
- Хозяин! Эй, хозяин! Два пойла, да не разбавлять! Скажите-ка, сколько на ваших ходиках?
- Половина десятого, приятель!
- Порядок…
Хозяин отошел, чтобы налить заказанные порции абсента, а Глазок наклонился к Фонарю и таинственным шепотом спросил:
- Слышь-ка, ты уверен, что она приедет, Коломбинка эта?
Фонарь с надменным видом пожал плечами:
- Не шурши! Не шурши! - И будучи остряком или, вернее, считая себя таковым, добавил: - Коломбина, старик, живет в Коломбе; а раз мы с тобой сейчас в Коломбе, мы тут и застанем нашу Коломбину…
И произнеся это тоном, ие допускающим возражений, он принялся, как полагается, размачивать кусок сахара водой из дешевого грязного графина. Потом добавил:
- Ну, если она, чего доброго, не приедет, то-то хлебнем мы с тобой горя! Да приедет она, приедет, дельце верняк, дельце катится как по маслу, дельце круглое, как монетка… Нечего зря кровь себе портить…
Глазок, в свою очередь, взялся за абсент.
Между тем, пока апаши беседовали друг с другом, порой переходя на шепот и не вступая в разговор ни с одним из посетителей бара, хозяин уже готовился закрывать свое заведение - небольшой трактирчик под названием "Свидание машинистов", расположенный как раз напротив красивого чистенького вокзала Буа-Коломб. Посещали его исключительно железнодорожные служащие, которые к десяти часам вечера, как правило, расходились, и в этот час хозяин просто-напросто прикрывал лавочку.
- Я, конечно, ничего такого не требую, - сказал он, обращаясь к Глазку, - не сочтите за обиду, только я через минутку закрываю.
Дело было обычное, но Глазок немедленно пришел в ярость.
- Эго что же такое? - заорал он, сжав кулаки и вызывающе глядя на хозяина, - это ты, значит, выгонять нас намылился? Так ведь, водолей несчастный? Мы с Фонарем уйдем, когда сами надумаем, не раньше. - И тут вдруг замолчал.
Дело в том, что хозяин трактира "Свидание машинистов" сам когда-то водил паровозы этой железнодорожной Компании. Несмотря на маленький рост и довольно хилую внешность, он был на редкость крепким здоровяком. Едва Глазок договорил, хозяин подошел к нему вплотную, взял его за шиворот и без видимых усилий стащил со стула.
- Вот что, - сказал он, - ты, смотри, не возникай; во-первых, мне это не по нутру, а во-вторых…
Лицо Глазка налилось кровью, задыхаясь от злости, он заорал:
- Эй, Фонарь, что же ты? Он же набросился на меня, кишки ему надо выпустить, тоже мне трактирщик нашелся!
Но Фонарь только покачал головой. Пока хозяин тряс за шиворот его приятеля, Фонарь успел одним глотком опорожнить обе рюмки абсента, стоявшие на столе. Затем он бросил деньги на обитый жестью прилавок и обратился к Глазку:
- Эй, Глазок, парень-то в своем праве, нечего бузу подымать… Давай, вали отсюда, до поживей, нам уже вкалывать пора.
Глазок что-то пробормотал, бросил злобный взгляд на трактирщика, ко все же последовал за приятелем.
- Ладно, ладно, - ворчал он, - сам знаю, что пора идти вкалывать, только я вот загляну на днях к этому хмырю.
Едва друзья вышли на вокзальную площадь, как между ними Вспыхиула ссора. Фонарь сразу же обругал приятеля:
- Ты что, совсем чокнулся, да еще на трезвую-то голову - ну, парень, не ожидал такого от тебя… Это как же выходит? Идем на дело, надо, чтобы все было шито-крыто, а ты вздумал задираться с этим фраером, совсем одурел, что ли?
- Когда оскорбляют человеческое достоинство…
- Э! Знаешь, куда я суну твое достоинство? Скажите на милость, достоинство у него… А ну-ка, подайся сюда, покажи, где оно у тебя…
Фонарь еле держался на ногах. Глазок шел увереннее. Они прошли, будто случайно, через двор, отделяющий вокзал от первых домов Буа-Коломб.
- Куда теперь завалимся? - спросил Глазок.
Фонарь погрузился в размышления.
В неверном свете уличных огней он казался еще более тощим, изможденным, трагическим воплощением нищеты и порока. Какое-то время си беспокойно озирался по сторонам, но наконец принял решение.
- Ну чего там, выбора у нас нет, из трактира нас выперли, засядем в нужнике, шикарней места не найти, чтоб стушеваться.
Глазок кивнул в знак согласия, и они направились к уличной уборной, которая приглянулась им как наблюдательный пункт. Внезапно Фонарь остановился.
- Прочисти-ка дыры - приказал он.
И так как Глазок по-прежнему молчал, Фонарь ткнул пальцем в темноту.
- Не слышишь, что ли?
- Нет.
- Да вот он.
- Кто?
- Ну и дурень же ты!
Он схватил приятеля за руку и поспешно оттащил его в темный закоулок; мгновение спустя к платформе с грохотом подошел поезд.
- Это наш, скорый, - прошептал Фонарь.
- Думаешь, она приехала?
- Будь спок.
- Приметы-то знаешь?
- Есть картинка.
Фонарь вытащил из кармана дрянной снимочек и принялся рассматривать его, перечисляя:
- Шляпа - синяя, платье синее, а туфли-то, старик, серые, да не кожаные, пошикарнее…
- Все это не очень-то ясно.
- Тебе неясно, а мне наоборот.
И тут же он прервал себя:
- Заткнись! - сказал приятелю, - хватит языком молоть, разуй гляделки, видишь, все фраера из вагонов повылезли…
Действительно, из вокзала высыпала толпа пассажиров поезда, остановившегося в Буа-Коломб.
Большей частью это были рабочие, работницы, служащие, стремившиеся поскорее вернуться домой, в свое жилье, выбранное ими за пределами Парижа, потому что здесь оно стоило дешевле и воздух был чище, чем в большом городе, где они проводили весь день на работе.
Они торопились домой, чтобы получше отдохнуть до следующего утра, когда им предстояло встать чуть ли не на рассвете, чтобы вовремя попасть на работу. И пока они поспешно покидали вокзальную площадь, за ними внимательно следили Фонарь и Глазок, спрятавшиеся в своем закутке.
Время от времени Глазок бормотал:
- Эх, пропади оно все пропадом, спорю, что ее тут нет…
Фонарь упорно молчал. По-видимому, он был совершенно уверен, что та, кого они ждут, непременно появится с минуты на минуту. Он был настолько уверен в этом, что его голос почти не дрогнул, когда он сказал Глазку:
- Глянь-ка, старик, вот она, наша краля… Видно, не из нищих, верно? Да вон она, видишь, направо повернула…
Глазок проговорил с убежденным видом:
- Ну, смазливая девка…
- Да, смазливая, - по твердил Фонарь очень серьезным тоном, полностью протрезвев и обретя привычное хладнокровие, с которым всегда шел на задуманное дело.
- Главное, - продолжал он, - чтобы она нас не углядела… Иди-ка ты впереди, шагов на десять, а я за тобой. Лишь бы она нас вместе не приметила. Тележку-то найдешь?
- Еще бы!
И Фонарь с Глазком пустились вслед за девушкой.
- Скажите, мадам, это дом семнадцать по улице Перванш?
- Правильно, семнадцатый номер и есть, а вам что нужно, господа хорошие?
Человек, обратившийся к привратнице небольшого дома, в котором, по-видимому, жил рабочий люд, подозвал своего приятеля, стоявшего на мостовой возле тележки, на которую был погружен матрац:
- Слушай: Артур, твою заказчицу как звать-то?
- Мадемуазель Раймонда.
Привратница услышала знакомое имя.
- Мадемуазель Раймонда? Да, она здесь живет, а вам-то что надобно?
- Матрац ей привезли, мадам, взамен старого.
- В такой-то час?
Рабочий равнодушно пожал плечами.
- Наше дело маленькое, - сказал он, - нас сюда послали. На каком она этаже-то?
Но он не учел сопротивления привратницы, охранявшей дом.
- В такой-то час, - повторила она, - матрац привезли? Да что это на вас нашло?
- А что такого? Ее дома нет, что ли?
- Дома-то она дома… только я в такой час не пускаю поставщиков.
- Ну, вот еще!..
Тот, кто привез тачку, подошел к привратнице.
- Дайте нам подняться, - сказал он добродушно, - мы не нашумим. Минутное дело! Надо же людям друг другу помогать… Мы ведь не по своей воле припозднились - какой вам-то прок, когда нас хозяин облает, если мы не доставим заказ?
Это был простейший довод, но он тронул добрую женщину, и она посторонилась, пропуская их.
- Ладно, подымайтесь! Четвертый этаж, дверь справа… Только тихо, тут у меня все жильцы рано встают, не любят, чтоб им спать мешали…
- Ладно… ладно.
И оба стали подниматься по лестнице, подхватив матрац, привезенный ими на ручной тележке, которую они оставили внизу, на обочине.
Раймонда, красивая продавщица из "Пари-Галери", пообедала, как всегда, в закусочной "Бульон" и направилась на вокзал Сен-Лазар, откуда она каждый вечер отправлялась домой, в Буа-Коломб. По приезде домой она поднялась к себе, положила шляпку на убогий комод и стала раздеваться, но вдруг с удивлением повернулась к двери.
- Кто там стучит? - спросила она. И остановилась посреди комнаты, прислушиваясь. - Странно, - тихо проговорила она, - я точно слышала, как кто-то ходит по моей площадке. Ну, значит, почудилось.
И она собралась было готовиться ко сну, как вдруг что-то заставило ее вздрогнуть.
- Нервы, должно быть, разошлись, - сказала она и подошла к окну, но тотчас же замерла на месте, потрясенная, дрожащая, полумертвая от страха - в окне показался какой-то человек. В руке он держал револьвер, угрожая ей, и она услышала его приказ:
- Молчать - не то башку разнесу!
Раймонда в ужасе отступила. Пригрозивший ей человек прыгнул в комнату и повторил:
- Слыхала? Только пикни - пришью на месте. - И с этими словами он нахальной походочкой, вразвалку, прошелся по комнате, а затем приблизился к девушке, сверля ее злобным взглядом и не опуская револьвер.