"Не знаю, имею ли я право подать в суд, - размышлял Поль Дро, - но не могу же я стерпеть подобное оскорбление. Я намерен представить это гнусное предложение на рассмотрение суда, и если Франция еще не позабыла, что значит честь, надо думать, прокуратура этим делом займется…"
Но вот Поль Дро замер с пером в руке. Разыскивая чернильницу, хирург заметил в папке для бумаг бланк с грифом судебного исполнителя. Тотчас его стали терзать сомнения. А стоит ли отказываться от денег Педро Коралеса?.. Стоит ли поддаваться дурацкой щепетильности, которая, в общем-то, ни на чем не основана - ведь он же не причастен к смерти Кончи Коралес? Стоит ли отказываться от денег, которые по счастливой случайности сами свалились к нему в руки?
Долгие минуты текли в мучительных раздумьях. Поль Дро никак не мог на что-нибудь решиться - уж слишком велико было искушение, искушение бесчестящее, но вместе с тем неожиданное и неотвратимое, как безумие.
Так ничего и не надумав, Поль Дро отложил перо и решил заняться чем-нибудь другим.
- Надо принять этого Миньяса, что ему от меня вдруг понадобилось?
И двух минут не прошло, а греческий делец и директор лечебницы уже сидели друг против друга.
- Надеюсь, я не побеспокоил вас? - спросил Миньяс, пожимая руку врача.
Поль Дро отрицательно качнул головой:
- Нисколько. Каким ветром?
- Представьте себе, добрым! Вы очень любезны, дорогой мой, но, я вижу, не в курсе последних новостей.
На лице Миньяса играла улыбка, но говорил он сухо.
Интуитивно Поль Дро почувствовал, что сейчас узнает сенсационную новость.
- Признаться, мне ничего не известно, - отвечал он, - а что вы имеете в виду?
Миньяс улыбнулся и как ни в чем не бывало возвестил:
- Дорогой Поль Дро, в моем лицо счастлив представить вам вашего нового компаньона. Я только что от Картере, я приобрел ваше предприятие в полную мою собственность.
Миньяс был невозмутим и спокоен. Изумленный Поль Дро всплеснул руками:
- Как, - воскликнул он, - сделка состоялась? Вы в самом деле покупаете?
- Не покупаю, а уже купил, - повторил Миньяс. - Странно, что Картере до сих пор не уведомил вас об этом. Ждите от него письма завтра утром или он сам заявится сегодня к вечеру.
Финансист говорил, говорил, но Поль Дро его больше не слушал.
Мысли хирурга витали далеко. Ему никакого дела не было до излагаемых Миньясом подробностей, до визита Картере. Словно очнувшись, он обратился к финансисту:
- Что ж, дорогой Миньяс, - сказал он и радушно пожал ему руку, - вы принесли мне радостное известие. Было время, я предлагал вам это дело, но мне тогда показалось, что оно вам мало интересно. А сейчас я попал в переплет, и вы меня просто спасаете.
Миньяс внимал ему с лукавой улыбкой, и врач продолжил:
- А ведь дельце-то недурное, на этой лечебнице можно неплохо подзаработать, но, не найди я вкладчика, меня ожидал полный крах… Ну, да хватит об этом. Послушайте, я рад всем сердцем, неужто вы и впрямь ее купили? Ну и ну, я чертовски доволен.
И уже совсем другим тоном Поль Дро добавил:
- Отныне я смогу всецело посвятить себя главному делу моей жизни.
Едва он закончил фразу, как Миньяс саркастически заметил:
- Если не ошибаюсь, дорогой мой Дро, посвятить себя главному делу жизни означает для вас посвятить себя вашим амурам.
- Вы правы, это одно и то же, - сразу сникнув, отвечал хирург.
Впрочем, на секунду задумавшись, Поль Дро вновь овладел собой.
Он словно изо всех сил гнал из своих мыслей какую-то мрачную картину, устрашающее видение.
- Оставим в покое мои амуры, - предлож он. - Для начала я расскажу вам об одном темном дельце: купив лечебницу, вы избавили меня от участия в махинации, сулившей мне шестьдесят тысяч франков…
Миньяс жестом оборвал его:
- Кстати, - холодно сказал грек, - я поступил опрометчиво: не стоило договариваться с Картере, не повидавшись с вами; надеюсь, вы помните, что, когда мы как-то обсуждали эту сделку с вами, поставил одно условие; оно все еще в силе?
Поль Дро явно не понимал, о чем идет речь.
- Не припоминаю, - признался он, - но я согласен на все ваши условия.
- Ну как же, - настойчиво повторил Миньяс, - я рекомендовал вам одного славного малого, санитара, некоего Клода; дорогой мой Дро, я был бы вам премного признателен, если бы вы наняли этого молодца, договорились?
- Да о чем разговор! - согласился хирург.
Но Миньяс еще не закончил:
- Должен предупредить вас, что этот милейший Клод - существо престранное, вряд ли он будет безупречен; в любую минуту он может исчезнуть, вернуться, а вам придется на все закрывать глаза, не замечать его отлучек и предоставить ему полную свободу.
Загадочное предостережение!.. Однако Поль Дро и бровью не повел.
- Ваш протеже сможет делать все, что захочет, - сказал он.
Миньяс рассыпался в благодарностях.
- Вы - сама любезность, мне хотелось бы оказать небольшое вспомоществование этому бедняге, но так, чтобы это не выглядело благотворительностью; обойдется он вам недорого и всегда будет на подхвате.
- Договорились.
Дро дал понять своему компаньону, что он ни в чем не будет ему перечить. События прошедшего дня не шли у него из головы, и хирург снова начал:
- К тому же, это такая мелочь. Я ведь уже сказал вам, что, купив лечебницу, вы удержали от гнусного мошенничества.
Поль Дро жаждал полностью довериться новому своему компаньону, рассказать о странном визите Педро Коралеса, но Миньяс в очередной раз прервал его.
- Послушайте, дорогой Дро, - сухо сказал грек, - есть одна немаловажная деталь, о которой вы еще ничего не знаете.
- Какая деталь?
Миньяс тем временем выбрал на столе у хирурга приглянувшуюся ему сигарету. Он не спеша закурил, потом продолжил:
- Так вот: я сказал вам чистую правду, милейший, я и впрямь купил лечебницу, для чего взял на себя одно обязательство - расплатиться в недельный срок…
- И что же? - заволновался Поль Дро.
- А то, - все так же сухо продолжил Миньяс, - что на сегодняшний день у меня нет ни гроша… Дней десять назад я проигрался на бирже и с тех пор живу, чем придется.
Миньяс говорил так спокойно, так уверено, что на миг Поль Дро подумал - уж не разыгрывают ли его?
- Как все это мерзко, - лепетал он в растерянности, заикаясь от волнения. - Надеюсь, вы шутите, Миньяс?
В ответ Миньяс, как обычно, пожал плечами.
- С какой стати я стал бы шутить? - удивился он. - В серьезных делах не до шуток.
Это признание окончательно сразило Поля Дро, он не мог вымолвить ни слова. Миньяс же, как ни в чем не бывало, продолжал:
- Сегодня у меня нет денег и мне не на что выкупить лечебницу, но платить-то надо через неделю… Значит, чтобы раздобыть нужную сумму, в запасе у меня целая неделя.
Миньяс замолчал, неторопливо несколько раз затянулся сигаретой, затем заговорил снова, с прежней уверенностью:
- Кстати, я, кажется, неудачно прервал вас, дорогой Дро? Вы будто бы собирались что-то такое совершить и заработать шестьдесят тысяч франков? Черт возьми!.. Это становится интересным… Две-три таких сделки, и лечебница спасена! Объясните же мне, что вы задумали.
В отчаянии Поль Дро тяжело рухнул в кресло и сунул в папку письмо, которое он, расхрабрившись, начал было писать Генеральному прокурору Республики.
Глава четвертая
НОВЫЙ САНИТАР
Было одиннадцать вечера. Моросил мелкий, частый дождик; над Булонским лесом и над пустынным в столь поздний час бульваром Майо навис густой туман.
По темному бульвару, на малой скорости медленно ехал автомобиль, освещенный обычными фонарями; водитель не посчитал нужным включить фару, которая горделиво выпячивалась в передней части машины.
Рядом с шофером сидел человек, он дрожал от холода и кутался в широкую пелерину с высоко поднятым воротником.
- Сейчас сворачиваем налево, на авеню Мадрид? - склонился к нему водитель.
- И да, и нет, - отвечал его спутник. - Фасадом лечебница действительно выходит на авеню Мадрид, но нам-то нужен черный ход; придется подъехать по переулку, с другого конца сада.
Водитель покачал головой:
- Покажешь, где надо сворачивать.
- А ты что, здесь никогда не был? - удивился его спутник.
- Не приходилось, - ответил механик, - меня ведь мало используют в Париже, я все больше разъезжаю по другим местам.
Механик замедлил ход, просигналил случайному прохожему, затем, следуя указаниям своего спутника, миновал авеню Мадрид, двинулся по улице Ферм, свернул налево и попал в узкий, грубо мощеный переулок, зажатый между двумя рядами высоких домов; тротуара в переулке не было, но был сточный желоб, тянувшийся посреди пешеходной дорожки.
- Черт возьми! - вырвалось у механика. - Темно, хоть глаз выколи. Не знаю, смогу ли я развернуться, а если дать задний ход, так по такой узкой дороге далеко не уедешь.
Спутник успокоил его.
- Выедешь с другой стороны, здесь нет тупика.
В ту же секунду спутник механика тронул его за руку:
- Останавливайся, приехали.
- Верно, - сказал механик. Он выключил зажигание и остался в машине, а его спутник поспешил к низкой двери, скрытой в увитой плющом стене, и нажал на кнопку звонка.
Звонок был отлично слышен в любом уголке главного корпуса и даже в подвальных помещениях лечебницы, возглавляемой хирургом Полем Дро.
В справочном, где на стуле дремал камердинер, раздался трезвон.
Соскочив со стула, камердинер поспешно натянул лежавшую куртку, вышел прямо в сад, направился на другой конец парка и отпер дверь спутнику шофера.
На посетителя он взглянул бегло, автомобиль же рассмотрел очень внимательно.
Причудливое сооружение представляла собой эта выкрашенная в темно-зеленый цвет машина: высоченный кузов был увенчан длинной горизонтальной коробкой, а с двух сторон огромного ящика, служившего задней частью кузова, торчали вентиляционные щитки.
- Это и есть похоронный автобус? - обратился камердинер к звонившему.
- Угадал, старина, - ответил мужчина, - прибыли минута в минуту.
Камердинеру, неприветливо взиравшему на собеседника такая фамильярность явно пришлась не по вкусу.
- Следуйте за мной - сказал он, преодолев неприязнь, - я отведу вас к старшей медсестре.
Через минуту служитель уже стучал в дверь небольшого кабинета мадемуазель Даниэль.
Для Даниэль, в чьи обязанности входил общий надзор за персоналом лечебницы, первые ночные часы были своего рода передышкой, и она использовала их, чтобы привести в порядок многочисленные счета и проверить правильность выплат.
В тот вечер лицо Даниэль сияло улыбкой.
Несколько часов назад профессор Поль Дро уведомил ее, что дела лечебницы в полном порядке, материальная сторона вопроса улажена, теперь за свое будущее мадемуазель была спокойна.
Само собой весь прежний персонал оставался, а кое-кто, скажем, та же Даниэль, мог даже рассчитывать на небольшую прибавку к жалованью.
Наверное, старшей медсестре казалось бы, что все идет к лучшему в этом лучшем из миров, не будь у нее перед глазами картонного квадратика, на котором она своей рукой написала имя Жермены - неприятное воспоминание, не дававшее забыть о досадной оплошности.
- Войдите! - откликнулась Даниэль на стук в дверь.
Вошел камердинер и с ним еще какой-то человек, судя по его одежде - служащий похоронного бюро.
Представителей похоронного бюро не случайно пригласили в такой поздний час.
Не в первый раз уже из лечебницы на авеню Мадрид тайком вывозили пациента, чью жизнь не смогли спасти ни искусство хирурга, ни достижения медицины.
В тот вечер должны были забрать тело старой перуанки Кончи Коралес.
Привычная к такого рода формальностям, Даниэль изящным почерком быстро заполнила бланк и протянула его служащему похоронного бюро.
- Вы ведь знаете, где покоится усопшая, - сказала она, - в небольшом строении, что в дальнем конце парка, неподалеку от двери, через которую вы вошли. Мне нет необходимости сопровождать вас; к счастью, это единственная покойница за последние дни, так что не ошибетесь. Но имейте в виду: гроб из свинца, тяжелый.
Старшая медсестра протянула служащему монету:
- Вот вам пять франков.
Мужчина приподнял фуражку:
- Благодарю покорно, мадемуазель Даниэль, выпьем за ваше здоровье.
Переминаясь с ноги на ногу, он нерешительно добавил:
- Неплохо, чтобы кто-нибудь подсобил мне погрузить ящик в автобус. Если, как вы сказали, гроб свинцовый, одному мне его не поднять.
- А механик? - спросила мадемуазель Даниэль.
- Ему не разрешено выходить из машины. И потом - это не входит в его обязанности.
Старшая медсестра не стала настаивать, она ненадолго задумалась, взглянула на камердинера, державшегося поближе к двери.
- Максим, - сказала она, - вы поможете этому человеку.
Камердинер энергично запротестовал:
- Нет уж, увольте. Прошу прощения, мадемуазель, но не мое это дело; все эти покойники так на меня действуют, что потом я всю ночь глаз не сомкну. Вы ведь знаете, мадемуазель, - я здесь работник временный, как только приищу себе приличное место, сразу уволюсь.
Даниэль не стала с ним пререкаться, но в глубине души посетовала на то, до чего же невыносима порой эта вечная борьба со строптивыми подчиненными.
Но вот лицо ее просветлело и, высокомерно посмотрев на несговорчивого камердинера, она распорядилась:
- Сходите за новым санитаром, которого наняли сегодня днем, его зовут Клод, он дежурит в павильоне "А".
- Слушаюсь, мадемуазель, - ответил камердинер.
Вскоре он вернулся и привел с собой Клода.
Клод был крепко сбитым мужчиной лет сорока пяти с пышной, вьющейся черной шевелюрой.
Усов у него не было, он носил старомодные бакенбарды; его энергичный взгляд можно было бы назвать пленительными, если бы глаза его то и дело не прятались под часто моргавшими красноватыми веками.
- Клод, - распорядилась Даниэль, показывая на служащего похоронного бюро, - вы поможете этому человеку погрузить гроб в автобус.
- Будет исполнено, мадемуазель, - почтительно и с готовностью отозвался санитар.
Даниэль опять погрузилась в свои бухгалтерские расчеты; даже старательно прислушиваясь, она с трудом различила звук тяжелых шагов, поскрипывание гравия в глубине парка - это под покровом ночи тайком выносили гроб.
Разделавшись с малоприятным поручением, санитар Клод вернулся в павильон "А" и устроился в глубине коридора, по две стороны которого тянулись палаты.
Удобно расположившись в кресле, он вытащил из кармана книжку, как вдруг негромко звякнул звонок.
Клод поднялся, взглянул на табло.
- Номер 7 вызывает, - сказал он.
И добавил:
- Посмотрим, что опять понадобилось старому Кельдерману.
Старому Кельдерману было лет семьдесят. Этот давний пациент профессора Дро прижился в лечебнице и теперь содержался в ней на полном пансионе.
Днем старый Кельдерман сообщил санитару Клоду, что здесь он уже семь месяцев; поначалу речь шла о какой-то пустячной операции, потом его парализовало и с тех пор старик не без умиротворения подумывает о том, что вернее всего дни свои он окончит в сей юдоли страдания и боли, где, как оказалось, человек рассудительный и не тщеславный может вести вполне сносное существование.
Надо сказать, старый Кельдерман слыл неисправимым болтуном и языком с лихвой возмещал неподвижность, на которую обрекали его парализованные ноги.
Неизменно приветливый, старик был настоящей живой газетой, он без устали расспрашивал всех и каждого о тех, кто появлялся в лечебнице, и приходилось лишь удивляться, каким образом удавалось ему всегда быть в курсе всех событий.
Причина этого отчасти крылась в том, что делать Кельдерману в общем-то было нечего, друзей и родственников у него не было, никто не навещал его, а кроме того, он всегда был в отличном расположении духа и, будь то больные или медсестры, никто не упускал случая придти поболтать с ним.
Увидев, что у старого Кельдермана все еще горит свет, санитар Клод для виду упрекнул его:
- Ну и ну, сударь, видел бы вас господин профессор… А уж если мадемуазель Даниэль заметит, что сквозь жалюзи у вас пробивается свет - примчится сию минуту.
В ответ старик лишь хихикнул.
- Шутник! - сказал он. - Мне нечего бояться; сегодня вечером, когда Фелисите закрывала окно, я попросил ее поплотнее задвинуть шторы… Снаружи ничего не заметно.
Санитар особенно не настаивал.
- Но вам ведь положено спать, господин Кельдерман.
- В моем возрасте, - ответил старик, - два-три часа сна вполне достаточно, а сегодня, доложу я вам, я бодр как никогда.
Помолчав, он добавил:
- Только что с дальнего конца сада донесся какой-то шум.
Разговор начинал принимать нежелательный оборот, и санитар прикинулся, что ничего не слышал.
- И не убеждайте меня, будто мне это послышалось, - продолжал упрямый старик, - на слух я пока не жалуюсь… Да-да, я знаю - с полчаса назад приезжали за покойником.
Клод попытался было возразить, чем еще пуще раззадорил Кельдермана, который испытывал какое-то нездоровое удовольствие, что угадал верно, и теперь желал поставить точки над "и":
- Я слышал, как просигналил похоронный автобус, он остановился в переулке, позади парка. А потом послали за вами, дружище Клод, оттуда-то вы только что и воротились.
На сей раз санитар не посмел утверждать, будто это неправда, и старик доложил:
- Мне известно, кто это - иностранка из палаты 28, она умерла после операции… Сдается, - заговорил он более доверительно, - что умерла она по вине медсестры… Вот что бывает с такими хорошенькими медсестрами, как Жермена, в голове у них одни наряды да прически, а до больных им и дела нет.
Клод счел необходимым прервать его:
- Во всяком случае, медсестра Жермена здесь больше не работает. Господин доктор уволил ее.
Старик сочувственно посмотрел на своего собеседника, пожал плечами и улыбнулся:
- Говорю вам, мне все отлично известно. Жермену похитили - да-да, как в старые добрые времена, а похититель ее не кто иной, как племянник той, что умерла, его зовут Педро Коралес. Похоже, зла он не держит, совсем наоборот…
Видя, что санитар все еще сомневается, старик говорил и говорил:
- Я знаю, что говорю, - они целовались, как сумасшедшие, прямо в приемной, как раз в тот день, когда умерла старая тетушка. По-моему, сама Даниэль видела Жермену и перуанца в объятиях друг друга. Хотел бы я посмотреть на нее в эту минуту!
И неунывающий старик во все горло расхохотался; санитар удивленно посматривал на него, всем своим видом словно заявляя: "Двух мнений быть не может: стоит разговорить старика, и я получу полную информацию о новом своем месте работы".
А папаша Кельдерман продолжал свой монолог как ни в чем не бывало: