В наше время самые правдивые и важные новости в газеты поступают от полиции. Если в двадцатом веке в прессе больше места отводится убийствам, чем политике, то происходит это потому, что убийство - дело намного более серьезное. Но даже это вряд ли объясняет ту невообразимую шумиху, которую лондонские и провинциальные газеты подняли вокруг "дела Бруно", или, как его еще называли, "тайны переулка". Этот случай вызвал такое волнение в обществе, что несколько недель пресса действительно снабжала своих читателей правдивыми сведениями, поскольку протоколы допросов и свидетельских показаний - чтиво хоть и довольно утомительное, можно даже сказать, невыносимое, тем не менее, это достаточно надежный источник информации. Истинной причиной подобного интереса, безусловно, оказались громкие имена, связанные с этим происшествием. Жертвой была знаменитая актриса, подозреваемым - знаменитый актер, к тому же подозреваемого прямо на месте преступления задержал не кто-нибудь, а прославленный военный герой, гордость нации, о котором газеты трубили весь прошлый сезон. При таких исключительных обстоятельствах прессе поневоле пришлось придерживаться истины и соблюдать предельную точность, так что обо всем, что случилось потом, вполне можно судить по опубликованным отчетам о слушаниях дела Бруно.
На суде председательствовал мистер Монкхаус, один из тех судей, которых злые языки называют "весельчаками", но кто в действительности намного серьезнее "серьезных" судей, поскольку несерьезность их проистекает из неприятия профессиональной судейской чванливости, в то время как причиной веселости судьи серьезного может быть только его тщеславие. Поскольку все главные персонажи дела были людьми известными, барристеров для обеих сторон подбирали с особой тщательностью. Государственным обвинителем выступил сэр Уолтер Каудрей, строгий, но уважаемый адвокат, из тех, кто знает, как нужно себя вести, чтобы выглядеть настоящим англичанином и производить впечатление человека, заслуживающего доверия, и умеет говорить красиво и убедительно, но без лишней витиеватости. Интересы обвиняемого представлял мистер Патрик Батлер, королевский адвокат, которого те, кто не понимает, что такое ирландский характер… и те, кого он ни разу не допрашивал, посчитали бы обычным flaneur. Медицинское освидетельствование тела разногласий не вызвало. Выводы врача, которого Сеймур прислал в тот день на место происшествия, полностью совпали с заключением видного хирурга, который впоследствии осматривал убитую. Аврора Рим погибла от проникающего ранения, нанесенного острым предметом, которым мог быть нож, кинжал или любое другое орудие с коротким клинком. Рана была нанесена прямо в сердце, и жертва умерла мгновенно. Когда прибывший на место врач осмотрел ее в первый раз, она была мертва не больше двадцати минут. Следовательно, убита она была не более чем за три минуты до того, как ее увидел отец Браун.
Далее последовало оглашение выводов предварительного следствия, главным образом касавшихся наличия или отсутствия следов борьбы. Единственным, что указывало на борьбу, было разорванное на плече платье, что, впрочем, не соответствовало ни направлению, ни характеру удара. Когда были предоставлены (но не объяснены) эти подробности, вызвали первого из главных свидетелей.
Сэр Уилсон Сеймур дал показания так же, как делал все и всегда, - не просто хорошо, а превосходно. Хоть сам он и был человеком куда более известным, чем судья, перед лицом высокого суда он держался скромно, что называется, в тени, и, несмотря на то что все присутствующие смотрели на него словно на премьер-министра или архиепископа Кентерберийского, вел он себя как обычный джентльмен, с ударением на существительном. Кроме того, показания его отличались ясностью и прямотой, как и его обычные речи на разного рода заседаниях, где ему приходилось выступать по роду деятельности. В театр он пришел, чтобы повидаться с мисс Авророй Рим; там встретил капитана Катлера; на короткое время к ним присоединился обвиняемый, который затем вернулся в собственную гримерную; кроме того, там же к ним присоединился католический священник, он тоже хотел видеть покойную и назвал свою фамилию - Браун. Затем мисс Рим вышла на улицу, в проулок, чтобы показать капитану Катлеру дорогу к цветочному магазину, где тот должен был купить для нее еще цветов, сам же свидетель в это время оставался в гримерной, где недолго разговаривал со священником. Он совершенно отчетливо видел и слышал, как покойная давала указания капитану, после чего повернулась и со смехом побежала в противоположную сторону, в тот конец проулка, где расположена дверь в гримерную подсудимого. Просто из любопытства, заинтересовавшись, чем могла быть вызвана веселость его знакомой, он тоже вышел в проулок и посмотрел в сторону двери обвиняемого. Увидел ли он там что-нибудь? Да, увидел.
Сэр Уолтер Каудрей позволил свидетелю на какое-то время прерваться. Сеймур опустил глаза и, хоть обычного самообладания не потерял, сделался бледен. Затем барристер негромко произнес голосом сочувствующим и одновременно зловещим:
- Вы отчетливо это увидели?
Сэр Уилсон Сеймур, как бы взволнован он ни был, не позволил охватившим его чувствам сказаться на работе своего отменного мозга.
- Я очень отчетливо увидел контур, но почти не разобрал, что было внутри этого контура. Тот переход настолько длинный, что любой человек, находящийся в его середине, кажется черным силуэтом на фоне света в противоположном конце. - Свидетель снова опустил глаза и добавил: - Я обратил на это внимание еще раньше, когда увидел там капитана Катлера.
Снова наступила тишина. Судья немного подался вперед и что-то записал в своих бумагах.
- Итак, - терпеливо произнес сэр Уолтер, - как же выглядел этот силуэт? Не напоминал ли он, к примеру, фигуру убитой?
- Никоим образом, - спокойно возразил Сеймур.
- На что он вам показался похож?
- Мне показалось, - ответил свидетель, что это был высокий мужчина.
Все, кто присутствовал в зале суда, смотрели в этот миг кто на свой зонтик, кто на ручку, кто в блокнот, кто просто под ноги, в общем, кто куда. Какая-то невидимая сила будто не давала их глазам повернуться в сторону обвиняемого, однако все они чувствовали его присутствие на скамье подсудимых и представляли его великаном. Если при взгляде на него он поражал своим огромным ростом, то теперь, когда взоры отвернулись от него, он словно начал расти все выше и выше.
Каудрей вернулся на свое место, разгладил черную шелковую мантию и белоснежные шелковые бакенбарды. Сэр Уилсон, снабдив суд еще некоторыми подробностями, которые могли подтвердить и другие свидетели, уже собирался покинуть свидетельскую трибуну, но его остановил адвокат защиты, неожиданно поднявшийся со своего места.
- Я задержу вас ненадолго, - произнес мистер Батлер, рыжеволосый и рыжебровый господин с полусонным выражением лица. - Объясните, пожалуйста, его светлости, как вы определили, что там, в проулке, был именно мужчина?
Легкая улыбка скользнула по лицу Сеймура.
- Боюсь, что об этом мне сказала такая простая вещь, как наличие брюк, - сказал он. - Когда я увидел между длинных ног солнечный свет, у меня не осталось сомнений, что это мужчина.
Прикрытые веками глаза Батлера неожиданно распахнулись и сверкнули, как два беззвучных взрыва.
- Не осталось сомнений! - медленно повторил он. - То есть сначала вам показалось, что это была женщина?
Впервые на лице Сеймура отразилось некое подобие замешательства.
- Вряд ли это имеет отношение к делу, но, если его светлости угодно узнать, что мне тогда показалось, конечно, я отвечу. Да, в той фигуре было и что-то женское, и что-то мужское. Очертания были скорее женскими. А еще я заметил что-то похожее на длинные волосы.
- Благодарю вас, - сказал мистер Батлер, королевский адвокат, и неожиданно сел с таким видом, будто услышал то, что хотел.
Капитан Катлер держался далеко не столь сдержанно и уверенно, как сэр Уилсон, но его рассказ о случившемся почти совпадал с показаниями первого свидетеля. Он поведал суду о том, как Бруно вернулся в свою гримерную, о том, как сам он был отправлен за ландышами, как вернулся в проулок и что там увидел. Рассказал он и о своих подозрениях относительно Сеймура, и о драке с Бруно. Вот только насчет той черной фигуры, которую видели они с Сеймуром, он ничего добавить не смог. Когда его попросили описать ее, капитан сказал, что он-де не искусствовед, и все присутствующие в зале поняли, что острота эта адресована Сеймуру. Когда его спросили, кто это был, мужчина или женщина, он ответил, что существо это было больше похоже на животное, и в ответе его нельзя было не услышать злости, обращенной на обвиняемого. Впрочем, свидетель был охвачен таким глубоким горем и непритворным гневом, что Каудрей не стал его расспрашивать об и без того очевидных фактах и вскоре отпустил.
Адвокат защиты и на этот раз был краток, хотя, по своему обыкновению, говорил медленно, с развальцей.
- Вы употребили довольно необычное выражение, - произнес он, сонно поглядывая на Катлера. - Что вы имели ввиду, когда сказали, что это существо было больше похоже на животное, чем на мужчину или женщину?
Катлер, похоже, пришел в сильное волнение.
- Может, мне и не стоило так выражаться, - жаром заговорил он, - но, когда у человека плечи огромные, как у гориллы, а на голове торчит щетина, как у свиньи…
Мистер Батлер оборвал его нетерпеливую тираду на середине.
- А если не сравнивать волосы со свиной щетиной, - сказал он, - вам не показалось, что они были похожи на женские волосы?
- На женские? - удивился солдат. - Господи, конечно нет!
- Предыдущий свидетель сказал, что были, - напрямую заявил защитник. - А замеченная вами фигура имела те мягкие, похожие на женские, очертания, о которых здесь так красноречиво упоминалось ранее? Нет? Ничего женственного? То есть та фигура, если я вас правильно понимаю, была скорее тяжелой и угловатой, чем женственной?
- Он мог немного наклониться вперед, - сиплым от волнения голосом неуверенно проговорил Катлер.
- Может быть. А может, и нет, - произнес мистер Батлер и во второй раз сел совершенно неожиданно.
Третьим свидетелем, которого вызвал сэр Уолтер Каудрей, был маленький католический священник. По сравнению с остальными он был настолько невысок, что голова его едва виднелась над свидетельской трибуной. От этого даже складывалось такое впечатление, что допрашивают ребенка. Но, к сожалению, сэр Уолтер каким-то образом решил (в основном из-за определенных религиозных воззрений, бытовавших в его семье), что отец Браун принял сторону подсудимого, из-за того что тот был грешен, в здешних краях считался чужаком и даже имел примесь негритянской крови. Поэтому всякий раз, когда правдолюбивый священнослужитель пытался что-то объяснить, он резко обрывал его, требовал отвечать "да" или "нет" и излагать только факты, без всякого там иезуитства. Когда отец Браун по простоте душевной начал рассказывать, кого, по его мнению, видели в проулке, барристер заявил, что его теории ему неинтересны.
- Предыдущие свидетели утверждают, что видели в проулке черный силуэт. Вы заявляете, что тоже видели там некий черный силуэт. Опишите его.
Отец Браун часто заморгал, как будто получил выговор, но истинное значение слова "смирение" было ему известно как никому другому.
- Силуэт, - послушно начал он, - был невысоким и широким, но имел два острых черных выступа, загнутых кверху с обеих сторон головы или головного убора, похожих на рога, и…
- О, ну конечно же, рогатый дьявол! - воскликнул Каудрей, торжествующе ухмыльнулся и сел. - Дьявол явился, чтобы сожрать всех протестантов, - язвительным голосом добавил он.
- Нет, - бесстрастным голосом возразил священник. - Но я знаю, кто это был.
Всех присутствующих в зале охватило необъяснимое, но явственное ощущение чего-то жуткого. Они уже не думали о сидящем на скамье подсудимых. Помыслы всех были устремлены к той черной фигуре в проулке. И фигура эта, описанная тремя разумными, уважаемыми людьми, которые видели ее воочию, с каждой минутой приобретала все более зловещие черты, ибо один из них увидел в ней женщину, второй - зверя, а третий - самого дьявола…
Судья внимательно посмотрел на отца Брауна.
- Престранный вы свидетель, - произнес он. - Но мне почему-то кажется, что вы пытаетесь сказать правду. Так кто же тот человек, которого вы увидели в проулке?
- Это был я сам, - сказал отец Браун.
В зале воцарилась тишина. Неожиданно со своего места поднялся Батлер, королевский адвокат. Совершенно спокойным голосом он произнес:
- Вы позволите, ваша светлость? - А потом, безо всякого перехода, задал Брауну вопрос, никак не связанный с предыдущей репликой: - О кинжале вы слышали, а известно ли вам, что эксперты пришли к выводу, что преступление было совершено оружием с коротким клинком?
- С коротким клинком, - повторил Браун, важно кивнув, точно филин, и добавил: - На очень длинной рукоятке.
Прежде чем слушатели успели отогнать от себя мысль, что священник и в самом деле увидел себя совершающим убийство коротким кинжалом с длинной рукояткой (отчего преступление почему-то казалось еще ужаснее), он поспешил пояснить свои слова:
- Я хочу сказать, что кинжалы - не единственное оружие с коротким клинком. У копья, например, короткий клинок. И клинок этот, как и у кинжала, заострен на конце, если это одно из тех бутафорских копий, которые используются в театре. Именно таким копьем несчастный старик Паркинсон и убил свою жену, когда она пригласила меня, чтобы я помог им разрешить какие-то семейные неурядицы… А я пришел слишком поздно, Господь да простит меня! Но перед смертью он раскаялся. Он умер оттого, что раскаялся. Он не мог вынести того, что совершил.
Общее впечатление слушателей было таково, что маленький священник на свидетельской трибуне в самом прямом смысле сошел с ума. Впрочем, судья все так же смотрел на него яркими внимательными глазами, полными любопытства, а адвокат защиты, немного помолчав, продолжил задавать вопросы.
- Если Паркинсон воспользовался для убийства театральным копьем, - сказал Батлер, - ему нужно было нанести удар с расстояния в четыре ярда. Как в таком случае вы объясните следы борьбы и сорванное с плеча платье?
Теперь адвокат обращался к маленькому священнику уже не как к свидетелю, а скорее как к эксперту, но никто этого не заметил.
- Платье несчастной леди порвалось, - пояснил свидетель, - потому что зацепилось за панель, которая задвинулась сразу за ней. Она попыталась освободиться, и, когда ей это удалось, Паркинсон вышел из гримерной обвиняемого и нанес удар копьем.
- Панель? - переспросил барристер.
- С обратной стороны это было зеркало, - пояснил отец Браун. - В гримерной я заметил, что некоторые из зеркал можно выдвинуть на улицу.
И снова в зале суда наступило глубокое неестественное молчание. На этот раз нарушил его судья:
- То есть вы действительно хотите сказать, что, выглянув в проулок, увидели самого себя… в зеркальном отражении?
- Да, ваша светлость, именно это я и хотел сказать, - подтвердил Браун. - Но меня спросили о контуре силуэта, и, поскольку нам положено носить шляпы, загнутые поля которых похожи на рога, я и…
Судья подался вперед, глаза его загорелись еще ярче.
- И вы хотите сказать, - продолжил он, четко выговаривая каждое слово, - что, когда сэр Уилсон Сеймур увидел это непонятное создание в мужских брюках, с похожими на женские фигурой и волосами, в действительности это был сам, сэр Уилсон Сеймур?
- Да, ваша светлость, - сказал отец Браун.
- А когда капитан Катлер увидел эту гориллу с квадратными плечами и кабаньей щетиной, он просто увидел самого себя?
- Да, ваша светлость.
Судья, очень довольный, откинулся на спинку кресла, и в лице его насмешки было не больше, чем восхищения.
- Скажите, а почему, - спросил он, - вы смогли себя узнать в зеркале, тогда как двое столь уважаемых господ себя не узнали?
Отец Браун заморгал еще более пристыженно, чем прежде, и с запинкой произнес:
- Право, не знаю, ваша светлость, наверное, потому, что я смотрюсь в него не так часто.
ФРЕДЕРИК ФОРСАЙТ
В Ирландии не водятся змеи
Фредерик Форсайт родился в 1938 году в английском городе Эшфорд, графство Квит. Отслужив в Королевских военно-воздушных силах, он несколько лет работал репортером в агентстве Рейтер и Би-би-си. В 1971 году он написал свой знаменитый первый роман "День шакала". Книга стала бестселлером и удостоилась премии Эдгара Аллана По от Ассоциации детективных писателей Америки как лучший роман года, по ней был снят успешный художественный фильм.
Второй роман "Досье "ОДЕССА"" (1972) тоже стал бестселлером и тоже был экранизирован. На сегодняшний день опубликовано всего 8 романов Форсайта в стиле триллера, но все они имели большой успех, а некоторые нашли свое воплощение на экране. В каждом его романе чувствуется журналистская хватка и тонкое мастерство рассказчика.
Его рассказы вызывают не меньшее ощущение реальности происходящего, чем его романы. В 1982 году они вышли отдельной книгой под названием "Нет возврата". Рассказ "В Ирландии не водятся змеи" получил премию Эдгара Аллана По как лучший рассказ года. Впервые он вышел в сборнике "Нет возврата", потом выходил в антологии "Лучшие детективы и триллеры года, 1983", также публиковался в журнале "Эллери Куинз мистери мэгэзин" и в сборнике "Лауреаты премии "Эдгар"".
~ ~ ~
Не вставая из-за стола, Маккуин с сомнением посмотрел на очередного кандидата. Таких нанимать ему еще не приходилось. Но характер у него был отзывчивый, и, если человеку нужны были деньги и он готов был эти деньги отрабатывать, Маккуин был не против дать ему такую возможность.
- Ты знаешь, что работа у нас чертовски сложная? - поинтересовался он, выговаривая слова с заметным белфастским акцентом.
- Да, сэр, - ответил кандидат.
- Работать нужно быстро: сделал свое дело - пошел отдыхать. Никаких вопросов. У нас работают за кусок. Знаешь, что это значит?
- Нет, мистер Маккуин.
- Это значит, что платить тебе будут, но деньги ты будешь получать наличными. Никакой канцелярщины. Уразумел?
Он хотел сказать, что с этих денег не будет отчисляться ни подоходный налог, ни взнос в Государственную службу здравоохранения. Он мог бы еще добавить, что правил техники безопасности и стандартов здоровья соблюдать никто не станет и что, в случае чего, на страховые выплаты можно не рассчитывать. Сейчас для Маккуина было важно обеспечить своих людей быстрым доходом, но и о себе он, разумеется, тоже не забывал: ему как подрядчику всегда отходил самый жирный кусок. Кандидат кивнул, давая понять, что "уразумел", хотя на самом деле это было не так. Маккуин посмотрел на него с любопытством.
- Так ты, значит, студент-медик, учишься на последнем курсе в "Королеве Виктории"? - Еще один кивок. - А сейчас на летних каникулах?