3
Дома у Ирины Васильевны был гость.
Я услыхала его прежде, чем увидела. Они беседовали о прошлогоднем осеннем сезоне, и, думаю, не только я, но и жители соседних домов могли быть в курсе их разговора.
Когда я открыла калитку, они сидели на крыльце. Это был молодой мужчина самой курортной внешности, томный и вкрадчивый, в замшевой куртке и вельветовых шортах, со сверкающей впереди застежкой-молнией.
- Мой прошлогодний жилец,- представила его Ирина Васильевна.
Он назвал имя, я не стала его запоминать. Ирина Васильевна собиралась было устроить коллективное чаепитие, молодой человек с готовностью её поддержал, с надеждой поглядывая на меня. Я не возражала бы против стаканчика чайку с домашним вареньем, но без добавления к этому еще и молодого человека в вельветовых шортах.
По примеру лермонтовских барышень сослалась на больную голову и прошла к себе.
Ирина Васильевна проводила гостя до калитки, но и оттуда я слышала их разговор… тут позвонил Ковалев и, не вдаваясь в подробности, сказал, что подъедет к столовой. "Есть новости!" - добавил он.
По своему, пусть небольшому, опыту я уже знала, что когда в нашей работе появляются новости - это, чаще всего, плохие новости.
К столовой я прибыла раньше, чем Ковалев.
Он приехал на такси, я побыстрее забралась в машину, удачно опередив многих желающих. Ковалев свернул в первый же переулок и выехал на малопроезжую улицу. Он не торопился начинать разговор, но по его лицу я уже догадалась, что предчувствия меня не обманывали.
- Да говорите, что случилось! - не выдержала я.- Георгий Ефимович сбежал?
- Нет, Георгий Ефимович сидит, как мышь в норе.
Других несчастий вроде у меня не предвиделось, я несколько успокоилась.
- Даже на улице не показывается,- продолжал Ковалев.- Кузовкин только в окошке его и видит.
- Как это ему удается?
- Оптика.
- Тогда какие еще новости?
Ковалев пропустил на перекрестке "скорую" и повернул следом.
- Ваш Щуркин потерялся.
- Это еще как?
- Говорят, улетел сегодня в Москву. Я после нашего с вами разговора к нему зашел. Дома его уже не застал.
- Может, он от вас спрятался?
- Нет, я пришел чинно-благородно, как страховой агент.
- Он застрахован?
- Конечно. На пять тысяч рублей. Меня встретила его жена. Она мне и сказала, что у Владислава Витальевича - туристская путевка в Болгарию. Местный комитет комиссионного магазина его наградил за отличную работу.
- Вот не вовремя его наградили.
- Срок начала путевки через три дня. Но он решил улететь пораньше, в Москве у него дела. Так сказала жена. И в комиссионном магазине неожиданно взял отпуск раньше, чем собирался прежде… Даже отпускные не получил.
- Зачем ему теперь отпускные, у него и так денег полон карман. А может быть, он в Новосибирск улетел, а жене сказал… хотя вы, конечно, это проверили.
- Конечно, проверили. Он на самом деле зарегистрировался на московский самолет, рейс, номер - все совпадает. Мог зарегистрироваться и не улететь, так мы, на всякий пожарный случай, связались с бортом самолета. Попросили второго пилота посмотреть, что за гражданин летит на восемьдесят четвертом месте. Пилот посмотрел, обрисовал.
- Обрисовал?
- Полный, лысоватый. Глазки маленькие. Нос и губы тонкие.
- Он.
- Так что Щуркин сейчас, уже гуляет по Москве.
- Может быть, за деньгами полетел. Так нет, не должен, деньги у него с собой, конечно. Здесь где-то были. От меня он просто отмахнулся, чтобы ждала. А сам выручать свою подругу, попавшую в беду, видимо, не пожелал.
Мне было приятно говорить с Ковалевым, проверить свои предположения и сомнения - надоело вариться в собственном соку.
- Не пожелал,- согласился Ковалев.- Звериный закон - хромого волка в стае загрызают.
- А может, я его спугнула? Что-то почуял старый хищник и убрался загодя.
- Тогда он деньги просто с собой захватил.
- В Москву?
- В Болгарию.
- Что он с ними будет делать в Болгарии?
- Припрячет где-либо. В валюту переведет. Мы тут с подполковником даже подумали: возможно, он из туристской поездки возвращаться не собирается.
- Останется в Болгарии?
- Зачем в Болгарии, может и в Турцию махнуть. Он из тех людей, которые ради денег на все готовы. Болгария - Турция, это же рядом…
- Здесь всех бросит, жену, дочь?
- А что ему жена, дочь?
- Вот так так… Об этом я, признаться, не подумала.
- Так и я не подумал. Это мой подполковник предположил. Даже проверить решил, не бывал ли Щуркин раньше за границей.
- Проверили?
- Бывал. Правда, не в Болгарии, а в Румынии, но это тоже рядом. Так что вполне мог кое-какие знакомства там завести, на будущее.
- Ну, в таких делах у меня опыта никакого нет. Здесь вашему подполковнику, конечно, виднее. Но если так, то деньги у Щуркина с собой. А что делать? Не можем же мы на основании одних подозрений его в Москве задержать. Ни один прокурор санкции на обыск не даст. И ваш подполковник настаивать здесь не будет.
- Вообще-то, он человек решительный.
- Но в сомнительные дела ввязываться, конечно, не станет.
- Само собой. Он сказал: задерживать Щуркина в Москве нет смысла, денег при нем может и не быть. Но в Болгарию он их постарается захватить. Поэтому подполковник решил связаться с московскими товарищами, чтобы последили за Щуркиным, где нужно. И на границе тоже.
- Найдем мы здесь деньги или не найдем, а уезжать буду, обязательно постараюсь к вашему подполковнику зайти, "спасибо!" сказать. Если примет, конечно.
- А почему - не примет? Он у нас молодежь любит. И про вас меня спрашивает, как и что…
Ковалев остановил машину на перекрестке. Откинулся на спинку, поглядывая на красный огонек светофора.
А я перебирала в уме варианты, внезапно возникшие в связи с "заграничной" версией подполковника Григорьева. Понимала, что сделать сама здесь уже ничего не смогу, Щуркин вышел из сферы моего наблюдения. Осталась его дочь… Милочка Щуркина -дочь своего отца… я задумалась.
Загорелся желтый, Ковалев включил скорость.
- Что решили с Башковым? - спросил Ковалев.
- Что?… Не знаю. Пока не знаю.
- Кузовкин там его караулит.
- Пусть еще денек покараулит. Башков, по-моему, пока никуда бежать и так не собирается. Думаю, он тоже Щуркина ждет. Что-нибудь тот ему пообещал, чувствую. Ведь Башков не знает, что Щуркин собирается удочки сматывать. А пока не знает, будет сидеть и ждать. Вот и пусть посидит и подумает. Ему есть о чем подумать.
- А может, ему в КПЗ будет лучше думаться?
- Трудно сказать… Сейчас у меня Владислав Витальевич Щуркин, что называется, из головы не идет. Ваш подполковник меня надоумил. Может оказаться, что Щуркин на запрещенные "заграничные" приемы мастер. Он человек сообразительный, рисковать не будет и на прямой "заграничный" ход не пойдет. Ох, Ковалев, что-то другое Владислав Витальевич затевает. Мне бы с ним еще разок потолковать… Но до него далеко, к сожалению. А вот до студенческого общежития отсюда уже близко. Высадите меня здесь, пожалуйста.
- Что вы собираетесь делать?
- Что?… Не знаю еще что. Посмотрю на его дочь.
- Зачем?
- Проверю еще раз теорию наследственности,- отшутилась я.
4
О том, что отец собирается в Болгарию, дочь, наверное, знала. Не могла не знать, зачем еще он заходил к ней перед отъездом. Разумеется, я не рассчитывала получить какие-то точные сообщения - дочь, судя по всему, стоила своего отца. Но она еще не так ловко умеет пользоваться лживыми словами, как ширмой, за которой можно прятать свои мысли и намерения. И если я умело поведу разговор и буду внимательна, возможно, у меня появятся дополнительные соображения о планах ее отца.
В данном случае я не боялась оскорбить любовь детей к родителям и родительскую привязанность к детям - в создавшейся ситуации не было и намека на эти святые извечные чувства. Была игра двух сообщников - совместная подозрительная игра…
А вот какая - это мне нужно было обязательно разгадать.
Монументальная дежурная общежития была на своем месте.
- Трубу не нашли? - спросила я.
- Какую трубу?
- Которую украли. Из оркестра.
- А-а! - узнала она меня.- Не нашли. В милицию заявили, так там разве найдут.
- Бывает, находят,- заступилась я.- Щуркина у себя?
- Щуркина?
- Из тридцать четвертой…
- Ах, та? А ее нет. Ушла. С чемоданчиком.
- С чемоданчиком?- всполошилась я.- Она что, тоже… уехала?
- Нет, сказала, что белье в прачечную понесла. Если кто спрашивать будет, так она скоро придет, так и сказала. Пусть, мол, подождут. Вот и ключ висит - значит, нет.
Я вышла из общежития, нашла неподалеку скамеечку, с которой хорошо просматривался подъезд, присела. Сидела долго, около часа. И чем дольше ждала, тем меньше у меня оставалось уверенности, что я ее здесь дождусь. Ушла в прачечную, скоро вернусь. Пусть подождут!… Уж не отцовский ли приемчик употребила дочь?…
Я вернулась в общежитие.
- Не пришла! - подтвердила дежурная.
- А ключа на вешалке нет.
- Так это ее сопарница взяла, Егорова. Они вместе живут. Тебе зачем Щуркину-то?
- Хотела повидать перед отъездом. Может, письмо матери захочет написать, передала бы.
- Вот-вот! Мать, поди, по дочери скучает, ночами не спит, а той письмо написать времени, видите, нет. Так ты пройди в комнату, с Егоровой потолкуй. Спроси, может, она знает, куда Щуркина ушедши.
Я поднялась на третий этаж. Дверь на этот раз была открыта.
Егорову - "сопарницу" Милочки Щуркиной по комнате - звали Анюта, так она сама представилась, протянув мне по-детски маленькую узенькую ладошку. У нее были пухлые щечки и покрытый симпатичными конопушками носик. Она пила чай за столом. С одной стороны чашки стояла коробка с сухарями "Кофейные", а с другой лежала раскрытая книжка, но явно не учебник.
Анюта предложила мне чаю. Я не отказалась. И пить уже хотелось, и торопиться мне, как я думала, было пока некуда.
Мы макали сухари в чай и не спеша беседовали.
- Значит, вы от ее мамы?
- От мамы.
- Хорошо иметь такую маму.
- Какую?
- Богатую. Правда, что ее мама - директор магазина?
- Вроде того.
- Подарки ей присылает какие! Деньги, посылки разные. Халат такой, знаете, японский. С птицами. Красивый - ужасно!
- Что, подарки прямо сюда приходили, в общежитие?
- Что вы. Она за ними ходила. На почту. До востребования.
- А у тебя мама есть?
- Есть-то есть…- протянула Анюта.- Гардеробщица она, в драмтеатре. У нее кроме меня еще двое. Отец сначала был, а теперь его нет… А у Милочки и отец солидный такой. В прошлом году ей путевку достал. В Болгарию.
- В Болгарию? - переспросила я.
У меня даже дыханье чуть сбилось от неожиданности. Если до этого я просто пила чай, грызла сухари и просто так разговаривала с Анютой, а мои смутные подозрения бродили где-то по обочинам сознания, то сейчас они начали выстраиваться в четкую мысль.
Очевидно, это отразилось на моем лице.
- Вы мне не верите? - не поняла Анюта.
- Почему же, верю, верю…
- Она, знаете, из Болгарии туфли привезла. Парижские!
- Неужели?
Я думала о другом и произносила первые попавшиеся слова.
- А свитер,- рассказывала Анюта,- белый, и слова на нем разные напечатаны. По-английски, конечно. А может, по-французски - не знаю. Слева, вот здесь - "экспорт!", а справа так же - "сюрприз!" А посредине девушка в черных очках из пистолета целится. Видели такие?
- Такой не видела. Похожие - встречала…
- Шикарный свитер, наверное, дорого стоит.
- Наверное. Спросила бы…
- Постеснялась. Вам налить еще?
- Спасибо! - Мне было уже не до чая.- Ты давно здесь с Милочкой живешь?
- Еще с прошлого года. Как Милочку сюда к нам перевели. Она из другого института. Я еще учусь, а она уже на практике.
- Где же ее практика?
- В Управлении Морфлота.
- Что она там делает?
- Так она на спецкурсе. Вроде как по торговой части. Грузы разные принимает, определяет, что куда. На теплоходе, значит. На сухогрузах. Знаете, такие есть с кранами разными.
- Видела.
- Туда, на спецкурс, трудно было попасть. Наверное, опять ей отец помог.
- А почему трудно попасть?
- Английский хорошо знать нужно. А Милочка его знает.
- Английский-то там зачем?
- Как зачем? Так со спецкурса они в загранплаванья ходят.
Вот тут все стало на свои места, и в те слова, которыми я возразила Анюте, я уже не верила и сама:
- Какое там загранплаванье? Плавают, должно быть, вдоль побережья - от Батуми до Одессы.
- Что вы! Да они и в Турцию ходят, в Константинополь, в Стамбул. И в Грецию даже.
Я не спорила с Анютой. Конечно, ходят! Это я понимала и сама. Сидеть и дожидаться Милочку я уже не могла. Её нужно было искать. И я чувствовала, что не успокоюсь, пока её не разыщу.
- Долго что-то Мила не возвращается. Повидать мне ее нужно перед отъездом. Может быть, она на работе?
- Может быть. Только я не знаю, как ее искать. Вы позвоните в деканат!… Хотя уже поздно, короткий день, и в деканате никого нет. Тогда прямо в пароходство. Телефона, правда, я не знаю. Но вы и так найдете.
- Попробую.
Я встала. Анюта проводила меня, задержалась у дверей.
- Подождите, я вам ее туфли покажу. Загляденье - не туфли.
Анюта открыла шкаф, достала коробку с французской надписью на крышке и лакированным изображением длинных женских ног в туфлях.
Коробка оказалась пустой.
- Странно…- удивилась Анюта.- И свитера ее нет. Она его на работу никогда не надевает, ни свитер, ни туфли. Куда же это она собралась?…
С первого же автомата я позвонила в "Бюро находок" - Ковалева не было. Я не знала, когда буду дома, но просила передать ему, чтобы он позвонил, но предупредила, что могу сама позвонить еще раз.
Поймала на улице такси и поехала в Управление.
Был конец рабочего дня, а завтра - выходной. Люди, которые оставались на своих местах, не очень понимали, как мне помочь. "Эмилия Щуркина, говорите? Студентка на практике… Да, может быть, и работает где, вы знаете, сколько их у нас, практикантов. Очень нужна? Ах, от матери приехали, из Новосибирска… понимаем, понимаем! Только где ее сейчас искать. Может быть, подождете до понедельника, все будут на своих местах, и Щуркина тоже. Через отдел кадров сразу и найдем. А сейчас, понимаете, трудно. Отходят ли какие суда из порта и когда?… А вас, гражданочка, почему это интересует?…"
Я не стала доставать свое служебное удостоверение. Конечно, ко мне отнеслись бы с большим доверием, но тогда мне пришлось бы искать начальника, который мог бы ответить на интересующие меня вопросы, объяснить, почему я интересуюсь Эмилией Щуркиной… этот медлительный путь я отвергла.
Звонить отсюда при незнакомых людях в "Бюро находок" я не хотела. Нужно было срочно попасть домой.
Я помахала на улице водителю-любителю, который был не прочь заработать тройку на бензин для своих голубых "Жигулей".
В общежитии и в Управлении я потеряла почти два часа. И не знала, что потеряй еще полчаса, то вернулась бы из своей командировки ни с чем. Но мое беспокойство, превратившееся после разговора с Анютой в уверенность, что меня собираются провести,- если еще не провели, как школьницу,- заставило торопиться.
Ирины Васильевны дома не было. Я открыла дверь своим ключом, который она мне доверила. Позвонила Ковалеву.
На мое счастье, он ответил сразу.
- Очень нужно! - сказала я.- И очень срочно. Узнайте в Управлении Морфлота, где и в какой должности проходит практику студентка Эмилия Щуркина.
Ковалев сразу догадался о причинах моей тревоги, которую я, кстати, и не пыталась скрыть.
- Узнаем, конечно! - успокаивал он меня.- Вы не тревожьтесь, сейчас все выясним. Еще что?
- И какая вероятность, что она может попасть на судно, направляющееся в заграничный рейс? Весьма опасаюсь, что, пока отец отвлекал наше внимание на себя, дочь могла отправиться с деньгами за границу.
- Даже так?
- Да, очень подозреваю, что именно так.
Я сидела на тахте и смотрела на телефон. На часы и на телефон. Ждала. Вышла из комнаты, налила холодного чаю и, когда Ковалев, наконец, позвонил, кинулась к своему столику, едва не уронив стакан.
- Вы оказались правы, Евгения Сергеевна!
- Неужели опоздали?
- Еще не знаю. Но Эмилия Щуркина проходит практику на сухогрузе "Нахимов". Сегодня днем, в одиннадцать ноль-ноль, "Нахимов" отправился в Новороссийск. Там примет груз и пойдет в Стамбул.
- А имеет право практикантка Эмилия Щуркина во время стоянки "Нахимова" в Стамбуле покинуть судно и территорию порта и выйти в город?
- Имеет право,- ответил Ковалев.- Может покинуть порт, предъявив при выходе соответствующие документы. Они у нее есть.
Мне показалось, что я молчала очень долго.
Я пыталась сообразить: что еще можно предпринять… Не может быть, что уже ничего нельзя сделать, уже нельзя вмешаться в ход событий и они будут раскручиваться, подчиняясь чьей-то программе. Чьей-то чужой программе, а не моей…
Ковалев, озадаченный моим молчанием, спросил, слушаю ли я его.
А когда я высказала ему свои соображения, замолчал уже он. И хотя сейчас каждая минута у меня была на счету, я терпеливо ждала. Я знала, о чем он сейчас думает, и поэтому не торопила его.
- Понимаете…- наконец сказал он,- фактического материала у подполковника Григорьева маловато, чтобы так решительно действовать. Но наши предположения - это ведь тоже материал, если их серьезно рассмотреть и, главное,- в них поверить. До новороссийского прокурора мы уже не дозвонимся, поздно.
- Тогда постарайтесь добраться до здешнего прокурора. Доставайте все документы и поедем в Новороссийск. Сколько до него?
- Часа за три доедем.
- А сколько потребуется времени здесь, на оформление и все?…
- Трудно сказать. Да и прокурора на месте может не быть.
- Ковалев, голубчик, сделайте все, что можно. Деньги либо у отца, либо у дочери. Вернее всего - у дочери. Кроме того, отца мы еще можем придержать, проверить. А дочь - уже нельзя, если только мы с вами не поспешим. Обидно будет, если мы, догадываясь обо всем, ее за границу выпустим.
- Это я понимаю. Думаю, подполковник нас поддержит… Словом, ждите у телефона.
- Долго?
- Ну, час-полтора, может быть.
- Ковалев!…
- Быстрее, ей-богу, нельзя. Бумажки, печати, подписи - вы что, не знаете? Минуты лишней не задержусь!
Я опять прошла к Ирине Васильевне. Выпила холодный чай, который налила. Налила второй стакан, уже не знаю зачем - пить мне вроде не хотелось. Вернулась в комнату: присела на тахту. Легла. Уже старалась не смотреть на часы, а, закрыв глаза, лежала и ждала телефонного звонка… Я не знала, сколько может простоять под погрузкой "Нахимов". Ковалев тоже не знал, да и поздно уже было что-то узнавать. И задерживать судно в порту у нас тоже не было никакого права. Нужно ехать вот сейчас и надеяться застать "Нахимова" еще у причала.
Мне показалось, что телефон еще только собирался зазвонить, как я схватила трубку.