- После пива мы стали пить винцо. У этого садовника оказалась масса денег. А после вина принялись опять за пиво, потом перешли на пунш, а с пунша на шампанское. В одиннадцать часов он был уже совсем "того" и приглашал меня на кадриль в Батиньоль. Я отказалась и сказала ему, что если он кавалер, то должен проводить меня к моей хозяйке на Елисейские Поля. Тогда мы вышли из кафе, переходя из кабачка в кабачок, прошли всю улицу Риволи, и к шести часам утра этот несчастный был уже настолько пьян, что упал на лавку около Триумфальных ворот и захрапел. Там я его и оставила.
- И что вы сделали потом?
- Я? Возвратилась домой.
- А что сталось со свертком?
- Мне бы следовало бросить его прямо в Сену, да я позабыла. Вы понимаете, я выпила столько же, сколько и садовник, в особенности вначале… и потому приволокла, несмотря на тяжесть, сверток к себе домой, где он и сейчас.
- Вы разворачивали его?
- Да.
- И что же в нем находилось?
- Молоток, какие-то еще две вещи и финский нож.
Наконец-то невинность Геспена стала очевидной! Все предположения сыщика оказались вполне правильными.
- Дорогое дитя, - обратился он к мисс Фанси, - вы должны спасти невинного и все то, что вы мне сейчас рассказали, повторить перед корбейльским судебным следователем. Но так как вы можете сбиться с дороги, то я дам вам проводника.
И, подойдя к окошку, он отворил его и громко закричал:
- Гуляр! Эй, Гуляр!
А затем он обратился к мисс Фанси, все еще дрожавшей от страха и не осмеливавшейся ни спрашивать, ни негодовать.
- А ну-ка скажите мне, сколько вам уплатил Треморель за эту услугу?
- Десять тысяч франков, - отвечала она. - Но это мои деньги, клянусь вам, он обещал мне их уже давно, он был мне их должен…
- Ладно, ладно, у вас их не отнимут! - И, указав на вошедшего Гуляра, Лекок продолжал: - Проводите этого господина к себе и вручите ему пакет, который вам передал Геспен. А затем отправляйтесь в Корбейль. Но только смотрите у меня! Без глупостей!
На шум в гостиной вбежала госпожа Шарман, но смогла только увидеть, как Фанси уходила под конвоем Гуляра.
- Что такое? Что такое? - спрашивала она вся в слезах.
- Ничего, ровно ничего, милая дама. Мерси и до свидания. Мы спешим!
XXVI
Когда Лекок спешил, то трудно было за ним угнаться. Он так бежал по улице Нотр-Дам-Делорет, что отец Планта едва мог за ним поспевать.
- Я должен попросить у вас извинения, - обратился он к мировому судье, - за то, что заставил вас так бежать, но если ваша помощь могла быть полезной для меня у госпожи Шарман, то теперь, когда мы серьезно приступаем к делу Тремореля, она будет для меня безусловно необходимой.
И, перейдя переулок, они вошли в кабачок на углу улицы Мартир.
- Не у вас ли сейчас, - обратился к хозяину Лекок, - компания в восемь или десять человек, которая поджидает прихода других?
- Да, сударь, - отвечал кабатчик, - они у меня уже около часа.
- Они в большом кабинете, там, в глубине? Не правда ли?
- Совершенно верно, сударь.
Хозяин кабачка не знал, с кем говорит, но догадывался, что это, должно быть, какой-нибудь высший чин полиции. А потому он нисколько и не удивился, что этот господин отлично знает все уголки его кабачка, и немедленно отворил перед ним дверь в указанный кабинет. Здесь сидели человек десять в самых различных костюмах, выпивали и играли в засаленные карты.
При виде Лекока и отца Планта все они почтительно встали.
- Ну-с, Жоб, - обратился сыщик к тому, кто, по-видимому, был главой этой банды, - вы точны. Я вами доволен.
Жоб поклонился, счастливый тем, что его начальник доволен.
- Подождите меня здесь еще одну минуту, - сказал Лекок. - Мои инструкции будут зависеть от рапорта, который я сейчас приму. - И, обратившись ко всем остальным, он спросил: - Которому из вас удалось?
- Мне, сударь! - отозвался высокий бледный молодой человек с тоненькими усиками - настоящий парижанин.
- Опять тебе, Пало? Какой ты счастливый! Пойдем сюда, в боковой кабинет, но предварительно прикажи хозяину подать вина и строго следить за тем, чтобы нам никто не помешал.
Когда все было готово, Лекок обратился к Пало:
- Теперь говори, только много не разглагольствуй.
- Я напрасно показывал, сударь, - рассказывал Пало, - мою фотографию чуть не дюжине негоциантов, пока наконец ее не признал один из обойщиков, по фамилии Реш, на улице Святых Отцов в Сен-Жерменском предместье.
- Рассказывай мне слово в слово все то, что он сказал.
- Это портрет одного из моих лучших заказчиков, сказал он мне. Он сам был у меня с месяц тому назад, заказал полную обстановку: зал, столовую, спальню и все остальное. Все это предназначалось для большой квартиры, которую он был намерен снять. Он вовсе не торговался, но поставил условие, чтобы все было готово ровно через три недели, то есть к понедельнику, восемь дней тому назад.
- Во сколько обошлась эта обстановка?
- В восемнадцать тысяч франков. Половина была уплачена при заказе, а другая половина - в день доставки мебели.
- Кто платил во второй раз?
- Лакей.
- Как назвал этого заказчика обойщик Реш?
- Джеймс Вильсон, но Реш сказал, что это вовсе не англичанин.
- Где он живет?
- Мебель была отнесена в небольшую квартиру на улице Сен-Лазар, дом номер шестнадцать, близ Гаврского вокзала. Но, узнав адрес и еще располагая временем, я отправился полюбопытствовать, что это за квартира.
- Ну?
- Квартирант действительно называется Вильсоном, но это совсем не то лицо, которое на портрете. Я в этом убежден.
Мировой судья разочарованно махнул рукой, но Лекока не так-то легко было обескуражить.
- Как ты добыл подробности? - обратился он к своему агенту.
- Я разговаривал с лакеем.
- Несчастный! - воскликнул отец Планта. - Вы этим возбудили подозрения!
- Никак нет, - отвечал Лекок, - я за это отвечаю. Пало - мой ученик. А ну-ка объяснись, мой милый!
- Узнав квартиру (довольно, зажиточная), - продолжал Пало, - я подумал: "Ах, черт возьми! Вот она, желанная клетка, посмотрим: в ней ли птица?" Но как было это сделать? К счастью, а может быть, и случайно при мне оказался луидор. Я тотчас опустил его в канаву, в которую были спущены нечистоты из квартиры.
- Затем ты позвонил?
- Ну разумеется. Мне ответил швейцар, и я стал ему врать, что, когда вытаскивал платок из кармана, то выронил двадцать франков, и стал просить у него какой-нибудь инструмент, чтобы легче было их достать. Он вынес мне кусок железа, и с его помощью я вытащил из канавы монету. Тогда я стал прыгать от радости и просить его выпить со мною в знак благодарности стаканчик винца.
- Недурно!
- О, господин Лекок! Это ведь ваша выдумка, а вы посмотрите, что придумал лично я! Мой швейцар принял приглашение, и мы, как лучшие друзья во всем свете, выпили по стаканчику в кабачке как раз напротив отеля. Мы весело болтали, как вдруг я наклонился, точно что-то заметил на полу интересное, и поднял - как бы вы думали что? - фотографию графа, которую нарочно бросил перед тем на пол и подтолкнул ногой. "Погоди, - сказал я, - здесь чей-то портрет!" Мой новый приятель принял его от меня и стал разглядывать, совершенно не узнавая на нем графа. Тогда, чтобы лучше убедиться, я сказал: "Какой красивый господин! Должно быть, твой хозяин тоже в этом роде… Все ведь господа похожи друг на друга". Но он ответил, что нет, господин на карточке носит большую бороду, а его барин обрит, как аббат. "Кроме того, - прибавил он, - мой барин - американец, он только распоряжается по-французски, а мадам и он между собой все время говорят по-английски".
По мере того как говорил Пало, глаза Лекока зажигались блеском.
- А разве Треморель говорит по-английски? - спросил он у отца Планта.
- Довольно сносно, - отвечал Планта, - как и Лоранс.
- В таком случае мы идем по горячим следам, потому что Треморель, как известно, в ночь преступления сбрил бороду. А мебель заказал он, еще будучи с бородой… Значит, идем…
Пало, ожидавший похвал, был недоволен.
- Запасся ты планом нижнего этажа? - обратился к нему Лекок.
- Конечно, сударь, и не только нижнего, но и второго, - отвечал Пало. - Швейцар, который не оказался немым, кое-что порассказал мне о своих господах, хотя и служил у них всего два дня. Барыня очень печальна и все плачет…
- Мы знаем это! План, план…
- Внизу - высокий свод для проезда экипажей. По ту сторону свода - довольно большой двор, в глубине которого каретный сарай и конюшня. Слева от свода - швейцарская, а справа - стеклянная дверь на лестницу из шести ступеней, которая ведет в прихожую. Сюда выходят двери в зал, столовую и еще в какие-то две небольшие комнаты. В следующем этаже - комнаты барыни и барина, рабочий кабинет…
- Довольно! - перебил его Лекок. - Больше мне ничего не нужно.
И, быстро вскочив, он отпер дверь и в сопровождении отца Планта и Пало вышел в большой кабинет. Как и в первый раз, все агенты встали.
- Господин Жоб, - обратился сыщик к своему подручному, - прошу вашего внимания. Как только я уйду, вы приведите в исполнение то, что должны. Затем, чтобы быть у меня под рукой, вы отправитесь в первый кабачок, который находится направо при входе на Амстердамскую улицу. Можете там пообедать, времени хватит. Но только смотрите у меня - ни капли спиртного!
Он вытащил из кошелька двести франков и бросил их на стол.
- Вот вам на обед! - сказал он, а затем вышел, приказав Пало следовать за ним на некотором расстоянии.
- Что вы хотите делать? - спросил его отец Планта.
- Сейчас - ничего, - ответил Лекок. - Я не начну действовать до наступления темноты. А так как в нашем распоряжении еще два часа, поступим так же, как и наши агенты. Я знаю здесь, всего шагах в двух отсюда, ресторанчик, где отлично кормят. Пойдемте пообедаем!
И, не дожидаясь ответа Планта, он перешел Гаврскую улицу к ресторану.
У самых дверей ресторана Лекок остановился и сделал знак. Тотчас же явился Пало.
- Даю тебе два часа, - обратился к нему Лекок. - Ты еще успеешь изменить свою физиономию так, что тебя не узнает швейцар, и поесть. Ты станешь приказчиком у обойщика. Беги же скорее, я буду ожидать тебя в этом ресторане.
И они вошли в ресторан.
Наступили сумерки. Официанты стали зажигать люстры в ресторане. Мало-помалу зал опустел, и отец Планта и Лекок оказались совершенно одни.
- Не пора ли начинать? - боязливо спросил отец Планта.
Сыщик поглядел на часы.
- Мы имеем еще целый час, - ответил он. - Однако можно и приготовиться.
И он позвал официанта и приказал ему подать чашку кофе и чернильный прибор.
- Нам очень важно, - продолжал он, - попасть к госпоже Лоранс без ведома Тремореля. Необходимо всего только десять минут поговорить с ней, и непременно у нее. Это - обязательное условие для нашего успеха.
- В таком случае, - сказал отец Планта, с отчаянием махнув рукой, - нам придется совсем отказаться от нашего проекта.
- Почему?
- Потому что Треморель, по всей видимости, не оставляет Лоранс одну ни на минуту.
- Тогда я вытащу его на улицу.
- И вы, такой прозорливый, думаете, что он рискнет выйти из дома? Разве вы не понимаете его положения в настоящий момент? Ведь это мы, только мы одни знаем, что разоблачения Соврези не найдутся никогда, а ведь он этого не знает. Быть может, он воображает, что рукопись эта уже найдена, что против него возникли подозрения, начались поиски и полиция на ногах…
Лекок самодовольно улыбнулся.
- Ровно через час, - сказал он, - граф Треморель уже будет на пути в Сен-Жермен.
Он взялся за перо и, не положив сигары, быстро набросал следующие строки:
"Милостивый государь г. Вильсон.
Четыре билета по тысяче франков, которые вы уплатили мне за мебель, оказались фальшивыми. Это удостоверил банкир, у которого я их менял. Если до десяти часов вечера вы не пожалуете ко мне, чтобы объясниться по данному делу, то, к сожалению моему, я сегодня же дам знать об этом прокурору.
Реш".
- Ну-с, - воскликнул Лекок, протягивая письмо отцу Планта, - теперь понимаете?
Старик судья быстро прочитал письмо и вскрикнул от радости так, что обернулись официанты.
- Да, да, - отвечал он. - Теперь понимаю. Он получит это письмо, и все его страхи перейдут в ужас. Он подумает, что между билетами, отданными им в уплату за мебель, были действительно фальшивые и жалоба на это в суд повлечет за собой судебное следствие, а ему придется доказывать, что он действительно Вильсон, тогда все потеряно.
- Значит, вы теперь верите в то, что он выйдет из дома?
- Я в этом убежден, иначе он будет просто сумасшедшим.
В это время дверь в ресторан приотворилась, в нее просунулась чья-то голова и тотчас же скрылась.
- Это мой агент, - сказал Лекок, уплачивая по счету. - Выйдемте, он, вероятно, ожидает нас в прихожей.
В сенях действительно ждал их молодой человек в костюме мебельного мастера. Конечно, отец Планта не мог догадаться, что это был Пало. Но Лекок, у которого глаз был наметан, сразу узнал его и остался им очень недоволен.
- Плохо, - проворчал он, когда мебельный мастер поклонился. - Ты думаешь, для того чтобы тебя не узнали, достаточно только изменить цвет своей бороды? Посмотрись-ка вот в это зеркало и скажи мне, изменилось ли действительно твое выражение лица? Не те же ли это самые улыбка, взгляд? Кроме того, слишком ухарски загнута фуражка, а это не натурально, и ты принужденно держишь руку в кармане. Надеюсь, что в другой раз ты исправишься, хотя, впрочем, и нынче вечером швейцар тебя все равно не узнает, а это все, что требуется.
- Что же я должен теперь делать?
- Вот тебе инструкции, - ответил Пало Лекок, - только смотри в оба. Прежде всего ты наймешь карету, да смотри, чтобы лошади были получше. Затем отправляйся сразу в кабачок и, захватив там одного из наших людей, езжай с ним прямо к дому Вильсона. Позвони, войди в дверь и передай вот это письмо, сказав, что оно очень спешное и важное. Исполнив это, сядь в сторонке, а твой агент пусть спрячется где-нибудь в засаде недалеко. Если Вильсон выйдет на улицу - а он выйдет непременно, иначе я буду не я, - то пусть со всех ног бежит меня предупредить. Ты же сам отправляйся вслед за Вильсоном и не теряй его из виду. Конечно, он возьмет карету, тогда ты скачи вслед за ним в своей, но непременно поместись на козлы рядом с кучером. И смотри не дай маху, потому что этот негодяй способен незаметно улизнуть, а ты будешь скакать за пустой каретой!..
- Ну это посмотрим!.. Теперь я предупрежден!..
- Когда я говорю, ты должен молчать. По всей вероятности, он поедет к мебельщику на улицу Святых Отцов, но я могу и ошибаться. Он, возможно, сразу же махнет на какой-нибудь вокзал и уедет с первым отходящим поездом. В последнем случае ты сядешь в один с ним вагон и поедешь туда же, куда он. При первой возможности дашь мне телеграмму. Вот тебе пятисотфранковый билет, то есть больше, чем нужно для поездки вокруг света. Все ли ты хорошо понял?
- Виноват… - сказал Пало. - А если Вильсон чинно и благородно вернется к себе домой, что я должен делать тогда?
- Это уж предоставь мне самому. Если вернется он, то вернись и ты, и в тот самый момент, как его карета остановится у крыльца, два раза свистни, ты знаешь как. Затем подожди меня на улице и удержи за собой карету.
- Понял! - воскликнул Пало и пустился бежать.
Оставшись одни, отец Планта и Лекок долго ходили взад и вперед по передней. Они были серьезны и молчаливы, точно в их игре наступил самый серьезный момент.
Вдруг Лекок вздрогнул. В глубине передней показался его агент. От нетерпения он сам побежал ему навстречу.
- Ну? - спросил его Лекок.
- Сударь, - отвечал агент, - дичь вспорхнула, и Пало охотится за ней.
- Пешком или на колесах?
- На колесах.
- Отлично. Возвратись к остальным и скажи им, чтобы были готовы.
Все шло так, как того и ожидал Лекок. С торжествующим видом он поглядел на мирового судью и был поражен произошедшей в нем переменой.
- Вы, кажется, нездоровы? - спросил он его с беспокойством.
- Нет, - отвечал отец Планта, - но мне уже пятьдесят пять лет, господин Лекок, а в этом возрасте душевные волнения убивают. Посмотрите: моим заветным мечтам суждено осуществиться, а я дрожу, чувствуя, что ошибка в этом деле будет для меня концом. Я боюсь, да, я испытываю страх… Ах, зачем я согласился за вами следовать!..
- Ваше присутствие необходимо для меня. Без вас, без вашей помощи я не могу сделать ничего.
- На что я способен?
- Спасти мадемуазель Лоранс.
При одном только этом имени энергия возвратилась к отцу Планта.
- Если бы это удалось!.. - воскликнул он.
И он с решительным видом направился было к выходу, но Лекок его удержал.
- Рано, рано еще, - сказал он. - Успех в нашем деле зависит от точности каждого нашего движения. Малейшая ошибка - и все наши комбинации рухнут, а я вынужден буду арестовать графа и передать его суду. Нам необходим разговор с мадемуазель Ларанс в течение десяти минут, не больше и не меньше, и важно, чтобы этот наш разговор был прерван возвращением Тремореля. Проверим же наши вычисления: тридцать минут необходимы этому негодяю, чтобы доехать до улицы Святых Отцов, где он не встретит ровно никого; столько же - на возвращение обратно; накинем еще пятнадцать минут лишних. Значит, всего час с четвертью. Следовательно, придется подождать целых сорок минут.
Отец Планта не отвечал, но Лекок понял, что невозможно так долго оставаться на ногах после стольких треволнений и такому усталому, голодному чуть ли не со вчерашнего дня. Поэтому он повел Планта в соседнее кафе и принудил съесть бисквит и выпить стакан вина. А затем, видя, что невозможно вести разговор с таким несчастным человеком, как отец Планта, он взял вечернюю газету и погрузился в известия из Германии.
Пробило девять часов. Лекок положил газету на стол.
- Пора, - сказал он.
Отец Планта последовал за ним уверенной походкой, и скоро в сопровождении людей Жоба они остановились перед квартирой Вильсона.
- Вы все, - обратился к своим агентам Лекок, - ждите, когда я вас позову. Я оставлю дверь полуотворенной.
После первого звонка дверь отворилась, сыщик и отец Планта вошли в переднюю.
- Господин Вильсон? - спросил Лекок.
- Его нет дома, - отвечал швейцар.
- В таком случае мадам?
- Ее тоже нет дома.
- Вот как! Но так как мне необходимо говорить с мадам Вильсон, то я войду.
Швейцар вздумал было оказать сопротивление, но Лекок позвал своих людей, и тогда слуга понял, с кем имеет дело, сразу образумился и замолчал.
Сыщик расставил во дворе шестеро человек так, чтобы их легко можно было кликнуть из окон первого этажа, а других агентов - по тротуару на противоположной стороне, приказав им внимательно смотреть на дом. Приняв эти меры, он возвратился к швейцару.
- Ну, храбрец, - обратился он к нему, - внимание! Как только возвратится твой хозяин, боже тебя сохрани сказать ему, что весь дом оцеплен кругом и что мы уж наверху. Малейшее твое слово погубит тебя…
Швейцар дрожал.
- Я буду слеп и нем… - отвечал он.