* * *
Уочмен, уютно расположившись в отдельном кабинете при баре в компании своего кузена Себастьяна, поедал лобстера. В "Перышках" есть два бара - общий зал и отдельный кабинет, причем о наличии последнего догадываются далеко не все посетители. Эти два зала соотносятся друг с другом как две латинские буквы "L", вложенные одна в другую. Однако бармен без труда проходит от одной стойки к другой. Зимой и летом дружки хозяина гостиницы Помроя играют тут на пиво. Для рядовых дружков имеется доска для дартса в общем зале. Для завсегдатаев - другая, получше, в отдельном кабинете. Иногда завсегдатаи приглашают туда поиграть новичка - и новичок сразу перестает быть новичком.
Апрельский вечерок выдался прохладный, и огонь в камине жарко гудел. Уочмен закончил ужинать, положил ноги на спинку кушетки и потянулся за трубкой. Закурив, он наконец переключил внимание на Себастьяна Периша, который стоял, облокотившись о каминную доску в весьма картинной позе, довольно характерной для любого заурядного лондонского актера.
- Здорово, да? - сказал Уочмен. - По-моему, чертовски приятно возвращаться туда, где уже все знакомо…
Периш картинно взмахнул рукой.
- Восхитительно! - пророкотал он густым баритоном. - Как приятно оторваться от всего суетного! От этого проклятого городского шума! От постоянных домогательств! От фальши! От манерности! Господи, знал бы кто, как меня тошнит от моей профессии!
- Об этом лучше не надо, Себ! - засмеялся Люк Уочмен. - Ты ведь родился на сцене!
- Все равно, старина, этот добрый чистый воздух для меня значит чертовски много. Не говоря уже о компании!
- Ну да, ну да. - Уочмену всегда казалось, что в устах Себастьяна любое слово звучало словно выдержка из его же интервью с самим собой - довольно выспренно и манерно. Впрочем, Уочмена это не очень раздражало. Это было частью сценического образа Себастьяна, а профессия обычно накладывает на человека какую-то ретушь. Приходится с этим считаться.
Люку всегда нравилось, как Себастьян стоял на ветру с непокрытой головой в крайне эффектной позе, словно готовясь надменно бросить ассистенту режиссера: "Можно снимать!" Видимо, именно в этой позе его и рисовал на сей раз Норман. Но похоже, сейчас слова Себастьяна о манерности и фальши были сказаны не просто так. Видимо, он собирался пооткровенничать с Люком. Но как бы то ни было, разговора по душам не получилось, поскольку дверь отчаянно скрипнула и в комнату сунулся худой встрепанный человек.
- Привет! - воскликнул Уочмен. - Добро пожаловать славнейшему художнику всех времен и народов!
Кьюбитт ухмыльнулся, брякнул об пол мольбертом и вошел внутрь.
- Ну как ты, Люк? Хорошо добрался?
- Отлично. А ты уже рисуешь? Творческий зуд?
- Я тут попробовал взяться за портрет Себа, - сказал Кьюбитт. - Наверное, он уже тебе доложил. Пока сделал только эскиз. Вот. Этим я был занят с утра. А к вечеру пошли в ход краски.
- Так ты что же, пишешь портрет Себастьяна в темноте и без самого Себастьяна? - смеясь, переспросил Уочмен.
- Нет, я задержался просто потому, что заболтался с одним рыбаком. Они все тут в Комбе стали ужасно интересоваться политикой.
- Это все Билл Помрой, - понизив голос, заметил Периш, - с его Левым Движением…
- Ну да, Билл и его Дессима, - кивнул Кьюбитт. - И вообще, поскольку "дессима" по латыни означает "декабрина", я им предложил называть себя декабристами.
- Ну ладно, а где наши деревенские ребятки? - прервал его Люк. - Когда поднимался сюда, я слышал, как они лупятся в дартс.
- Нет, теперь они все пошли в гараж поглазеть, как Эйб травит там крыс с помощью раствора цианида. Хотят за ним присмотреть, чтобы он сам ненароком не схватил дозу.
- О господи! - воскликнул Уочмен. - Какого черта этот старый дурак балуется с цианидами? Ему что, поиграть больше не с чем?
- Наверное… Но это его личное дело, а вот почему мы никак не выпьем как следует, хотя уже давно пора?
- Хо! Ну конечно! - охотно согласился Уочмен, встал и подошел к стойке бара. - М-да, - пробормотал он, оглядываясь. - Кажется, во всем баре ни единого человека… Самое простое - это взять выпивку и записать ему на доске мелом, правда? Что будем пить? Пиво?
- Пожалуй, - кивнул Периш.
- А каким именно ядом обзавелся Эйб? - спросил Уочмен. - И где он его достал?
- Ась? - глуповато переспросил Периш и после некоторого молчания добавил: - Ну, по правде говоря, цианид привез ему я. Купил у аптекаря в Иллингтоне. Кажется, это Шиллева смесь, соль или что-то в этом роде.
- Как? Ты с ума сошел!
- Ну, аптекарь меня заверил, что пары этой самой Шиллевой пакости не так уж вредны, чтобы их нельзя было вдыхать человеку… Не беспокойся, я купил для Эйба еще и респиратор. Так что ничего с ним не сделается.
- Нет, это просто чудовищно, Себ!
- Не вижу ничего чудовищного, старина, - заметил Периш. - Аптекарь был спокоен как сфинкс, когда продавал мне этот цианид. Он сказал, что это относительно безвредная соль синильной кислоты. И был очень любезен…
Уочмен начал немного злиться:
- Позволь выразить мнение, что этот аптекарь - порядочный болван! Если хочешь знать, пара капель кислоты Шилля убивает человека за несколько минут! В британском судебном праве даже есть прецедент, когда убийство совершили всего лишь с помощью одной капли! Но… Позволь, а как же эту отраву использует Эйб?
- Послушай, Люк, погасни, - проворчал Норман Кьюбитт. - Давай-ка пить пиво и расслабляться…
- Эйб собирался залить отраву в плошки по крысиным норам в полу гаража, - объяснил Периш. - Я уверен, что Эйб хорошо представляет себе, что это яд. Он говорил, что потом зацементирует все дырки поверх яда…
- Все равно аптекарь не имел никакого права продавать тебе такую гадость… - недовольно ворчал Люк, вертя в руках кружку пива.
- С нами Бог! - утешил его Норман Кьюбитт, делая добрый глоток из своей кружки.
- А что случается при отравлении синильной кислотой? - спросил Периш.
- Конвульсии, расслабление кишечника, обильный пот и смерть от удушья.
- Да заткнитесь вы наконец! - взмолился Кьюбитт. - Экую вы мерзкую тему избрали для разговора! Давно не виделись, так неужели нельзя поговорить о чем-нибудь более жизнерадостном, чем конвульсии кишечника?
- Ну конечно, конечно… - Периш поднял свою кружку. - Ваше здоровье, друзья! А кстати, как она выглядит, эта самая синильная кислота?
- Ты же ее сам покупал! - брови Люка удивленно поползли на лоб.
- Верно, но я ее особенно не разглядывал. Синяя бутылочка с жидкостью, напоминающей обычную воду.
- Вот-вот! - назидательно поднял палец Люк, уже вполне входя в привычную роль адвоката по уголовным делам. - Синильная кислота, смешанная в той или иной пропорции с водой, как раз представляет собой бесцветную жидкость…
- Припоминаю, - сказал Периш, - что как-то раз я по роли умирал на сцене от отравления цианидом. Пьеса называлась "Глупая смерть", довольно старая пьеска. Пошлое название, верно, но сама пьеса была ничего. Я по мизансцене отбрасывал сандалии всего за пару секунд.
- В этом случае ваш режиссер оказался прав, - буркнул Люк. - Это ужасная отрава. Помню, я как-то занимался одним делом, где некая женщина случайно выпила немного…
- Ради Господа Всеблагого! - взвыл Норман Кьюбитт. - Заткнетесь вы оба? У меня ядобоязнь!
- Неужели? - удивился Периш. - И откуда у тебя, милый, такая модная болезнь? Как тебе удалось ее подцепить? Можешь проследить ее развитие?
- Наверное, - уныло кивнул Кьюбитт, взъерошив волосы. - По существу, мой милый Себ, ты затронул самый корень вопроса, я бы так сказал. Когда ты вспомнил о пьесе, я сразу же забился от фрейдистских страхов, честное слово. Особенно из-за названия пьесы. "Глупая смерть". Именно с этой пьесой у меня связано так много неприятных воспоминаний… Во всяком случае, с семилетнего возраста. Тогда я попросту слышать не мог это словосочетание…
- В семилетнем возрасте? Что ты несешь?
- Ну да. Мой старший брат участвовал в любительском спектакле. Ставили именно эту пьесу. Но он играл главную роль, а меня взял на роль своего сына, и у меня было всего две реплики - "Папа, папа, почему мама так бледна?" и "Папа, папа, почему моя мама так молчалива? О чем она задумалась, папа?"
- Когда мы ставили эту пьесу, то просто убрали эти идиотские реплики заодно с малолетним отпрыском, - заметил Себастьян.
- Согласен, роль была дурацкая. Ты помнишь, отец по пьесе отравляет мать? И долгие годы потом я ужасно боялся всяких ядов. Я даже тайком перемывал все чашки, боясь, что моя гувернантка мисс Тобин может оказаться отравительницей наподобие Борджиа. Я даже изобретал всякие штучки, только чтобы она выпила какао из моей чашки, а мне чтобы досталась ее. Смешно, скажете вы. Ну конечно, сейчас я уже перерос все эти страхи, но что-то на донышке души всегда скребет, когда говорят о ядах… Я даже лекарства стараюсь не принимать.
- Чепуха, - заявил Уочмен. - Мне всегда подобные страхи казались полной ерундой.
- Ты не совсем прав, - заметил в ответ Периш. - Тебя самого трясет, стоит тебе уколоть палец. Помню, как ты однажды свалился в обморок, когда у тебя брали из пальца кровь на анализ! Что ж ты удивляешься, что у нашего Нормана ядобоязнь?
- Ну, это разные вещи, - не сдавался Уочмен. - От вида собственной крови многие люди чувствуют дурноту. А вот ядобоязнь мне еще не встречалась. Но как бы то ни было, я надеюсь, что если я все-таки закончу историю, которую начал рассказывать, то ты, Норман, не станешь падать без чувств, тем более что ковров тут на полу нет…
Норман осушил свою кружку и со стуком опустил на стол.
- Ну, если уж эта чертова история так тебе сдалась… - глухо проворчал он.
- Просто я хотел вспомнить, как один раз присутствовал при вскрытии тела женщины, умершей от отравления. Когда тело вскрыли, я чуть не лишился сознания, право слово. Но не от эмоций, так сказать, а просто от запаха! Вот уж душок был, доложу я вам! Патоанатом потом сказал, что у меня, очевидно, сильная аллергия даже к малым количествам цианида. Я потом болел с неделю. Еще слава богу, санитары меня сразу вынесли из морга на свежий воздух…
Кьюбитт встал и пошел к двери.
- Знаете что, мне надоело. Я иду к мишени, - бросил он через плечо.
- Лады, старик, - засмеялся Периш. - Уж в дартс, я надеюсь, ты побьешь местную публику!
- Из кожи буду лезть, - мрачно ответствовал Норман. В дверях он обернулся. - Да, она спрашивала насчет перспектив. Так как же?
- Дай ей немного крысиного яда! - хохотнул Периш.
- Заткнулся бы ты, - сказал Кьюбитт и вышел вон.
- О чем это он? - полюбопытствовал Уочмен.
Периш улыбнулся:
- У него появилась подружка. Погоди, ты ее еще увидишь… А как позеленел старина Норман от нашего трепа, а? Смех да и только!
- Смех смехом, - заметил Люк, - да только на меня этот самый цианид тоже действует совершенно отвратительно. Правда, только при попадании паров в нос…
- Неужели? Как ты говоришь, назвал эту болезнь твой доктор, специалист по мертвякам?
- Аллергия.
- И что же, ты накроешься от самой малой дозы?
- Наверное… - Уочмен зевнул и поудобнее развалился в кресле. - Знаешь, меня от морского воздуха всегда клонит в сон. А может, я просто утомился, все-таки путь сюда неблизкий… Все время склоны да гребни, кусты еще чертовы повсюду у дороги…
Он прикрыл глаза и, казалось, задремал, но потом поднял голову и спросил у кузена:
- Значит, Дессима Мур все еще здесь?
Периш оскалился:
- Ага, здесь! Только тебе, приятель, придется на сей раз быть поаккуратнее!
- Ты о чем?
- Да о том самом! Она, кажется, надумала выйти замуж!
- Хо! За кого же это?
- Да за Билла Помроя.
Уочмен сел прямо.
- Вот уж не верю! - воскликнул он.
- Почему бы и нет? Девка в самом соку…
- Да я не о ней! Этот слизняк, набитый всякой политической трухой…
- Но, во всяком случае, они классово близки, - усмехнулся Периш. - А также идейно.
Уочмен скривился.
- Что ж, может быть, ты и прав… Она, конечно, глупышка… Ну ладно.
Они помолчали.
- Но тут есть еще и другая девушка, - сказал Периш.
- Другая? О ком это ты?
- Естественно, о подруге Нормана!
- Ну и? Как она из себя? Почему это ты расплываешься в ухмылке, как Чеширский кот, только заговоришь о ней?
- Птенчик мой, - ласково отвечал Периш, - если бы я мог уговорить эту девушку хотя бы просто прогуляться со мной, то я бы бросил свое гнилое актерство, пошел бы в менеджеры, заработал кучу денег и стал президентом компании.
- Ух ты! А чем она занимается?
- Ее Почтенство Виолетта Даррах пишет акварелью.
- Чего-чего?
- Рисует акварельными красками, долдон! А звать ее - Виолетта Даррах!
- Она зануда?
- Ну как сказать. В своем роде. Погоди, ты еще с ней познакомишься.
Периш больше ничего не сказал о таинственной Виолетте Даррах, и Уочмен, которому в принципе это было не слишком интересно, снова погрузился в дрему.
- Между прочим, - пробормотал он чуть позже, - один здешний лихач чуть не протаранил мою машину, пока я добирался.
- Неужели?
- Точно. На Дидлстокском перекрестке. Мы сцепились бамперами, еле разошлись.
- Машину побил?
- Нет. Он приподнял своего пигмейчика за бампер, и я смог выдернуть свою машину. Чудной парень, прямо слово. Псих.
- А ты с ним не знаком? - с любопытством спросил Периш.
- Нет. - Уочмен помял кончик носа. Так он обычно делал при перекрестных допросах свидетелей. - Я его не знаю, но у меня сложилось впечатление, что он страшно не хочет знакомиться со мной. Говорит он интеллигентно, как какой-нибудь доцент. Ручищи как у плотника. И вставные зубы, которые сияют, как кастрюли у миссис Ивз.
- Ты очень наблюдателен, - хихикнул Периш.
- Не более чем тот парень, но я тебя хотел спросить о другом. Может, ты его знаешь? Здесь в гараже стоит его машина!
- Вряд ли, это ты придумал… - начал Периш и тут же переключился: - А вот и ребята!
По лестнице поднималась целая ватага. Билл Помрой вышел за стойку бара и обратился к кому-то, кто сидел здесь, в кабинете, за спиной Периша и Уочмена:
- Добрый вечер, Боб! Заставил вас ждать?
- Ничего, Билл, - ответили из угла. - У меня была еще целая пинта темного пива, когда ты выходил.
Люк Уочмен сдавленно и удивленно чертыхнулся.
- Что такое? - переспросил Периш.
Люк поманил его пальцем. Периш нагнул к нему ухо.
- Это тот самый человек, с кем я столкнулся на дороге! - прошептал Люк.
- Ого! - воскликнул Периш, предвкушая интересное приключение.
- Как ты думаешь, он меня слышал?
- Конечно, слышал!..
Дверь в бар распахнулась, и вошел старый Эйб в сопровождении Нормана Кьюбитта. Норман взял три дротика с подноса и пошел с ними к мишени.
- Я сейчас приду! - раздался грудной женский голос в коридоре. - Не начинайте без меня!
Эйб подошел к камину и выставил на полку небольшую синеватую бутылочку.
- Ну, ребята, дело сделано! - хрипло сказал он. - И если вскорости тут не появятся горы трупов этих подлых тварей, я буду дьявольски удивлен, черт меня дери со всеми потрохами!
Глава вторая
Успехи Уочмена
Бутылочка на полке была невелика и весьма красочно оформлена - по огромному белому ярлыку шла ярко-красная надпись: "Осторожно, яд!" Этот, можно сказать, не ярлык, а плакат сразу привлек к бутылочке внимание всех пятерых мужчин в комнате.
- Уочмен, похоже, считает вас, Эйб, источником опасности для подданных Ее Величества! - заметил Периш улыбаясь. - Того и гляди, всех нас потравите!
- Ничего подобного, я боюсь, как бы он сам не отравился! - буркнул Уочмен.
- Кто это отравится? Я? - прищурился Эйб. - И не надейтесь, старый Эйб обращается с ядами, как невеста со своей невинностью!
- Да уж хочется верить, - проворчал Кьюбитт.
- Но ты, Эйб, ведь не собираешься оставлять этот флакон прямо тут, на камине? - встревожился Уочмен.
- Не беспокойся, сынок, я его спрячу так, что и сам потом не найду!
- Лучше бы ты вообще от него избавился! - настаивал Уочмен. - Если ты его спрячешь, да еще и забудешь, кто-нибудь обязательно откроет понюхать пузырек, чтобы узнать, что там внутри, и, мягко говоря, перестанет значиться в списке живущих. Лучше дай флакончик мне, я его отвезу обратно аптекарю в Иллингтон. Хотелось бы взглянуть в глаза этому бесшабашному джентльмену, так свободно торгующему ядами…
- Бог с тобой, сынок, я еще не закончил с этими серыми тварями! - возразил старик Эйб. - Если окажется, что не все они передохли, я им поднесу еще одну здоровую порцию и изведу - всех до единой!
- У Кьюбитта ядофобия, - сказал Уочмен.
- Чего-чего? Какой еще фобий? И почему его еда у мистера Кьюбитта? - захлопал глазами Эйб, оглядывая столики.
- Речь идет о вашем яде, дружище, - грустно пояснил Кьюбитт, бросая свой дротик в дубль-двадцать. - Хотя присутствие среди нас синильной кислоты, наверное, только прибавит нам радости…
- Не переживайте, джентльмены! - широко осклабился старик Эйб. - Пусть немножко повоняет этой синей кислотой, зато уж крысы не будут путаться под ногами, как раньше!
Эйб взял бутылочку, влез на табурет и задвинул яд на самую верхнюю полку серванта. Потом стащил с рук перчатки и бросил их в огонь камина.
- Вот так! - Эйб поднял вверх заскорузлый указательный палец. - Никто не смеет обвинить старого Эйба Помроя в небрежном обращении со всякой медициной! А на всякий случай, если кто-нибудь из ребят порежет руку или сделает что-нибудь инфекционное в этом роде, то у меня есть домашняя аптечка с изрядным запасом йода. Со мной вам ничто не грозит - не забывайте, что во время войны я служил денщиком у настоящего фельдшера и отлично знаю, какая могучая сила заключена в этих самых снадобьях!
Он задрал голову и посмотрел на верхнюю полку серванта. Ярлычок с грозной надписью все же виднелся в темноте полки.
- Ну, там пузырь будет в полной безопасности. - Эйб направился к стойке бара и выдал всей компании темного пива. В это время в общем зале пивной возобновилась игра в дартс.
Человек, сидящий в уголке, не издал за все время ни звука. Он только изредка прихлебывал из своей кружки. В полутьме бара Уочмен разглядел его руки - те же самые грабли, с толстенными обломанными ногтями, все в шрамах и мозолях… Уочмен встал, подмигнул Перишу и двинулся к этому субъекту.
Теперь он смог разглядеть его лицо. Коричневое, задубелое… Но Уочмену показалось, что эту окраску оно приобрело недавно. От крыльев носа вниз тянулись глубокие морщины, подчеркивавшие ехидно опущенные уголки губ. Глаза незнакомца казались совершенно бесцветными. Он встал из-за столика с таким видом, будто собрался уйти, но Уочмен задержал его.
- Извините, позвольте мне представиться, - выпалил Уочмен.
Незнакомец широко улыбнулся. Вот уж зубы так зубы, подумал Уочмен, внутренне содрогаясь. Прямо чугунные болванки, а не зубы.
- Мы сегодня вечером уже встречались, - продолжал Уочмен, - но так и не познакомились. Меня зовут Люк Уочмен.