Далее последовала самая замысловатая часть прелюдии, довольно короткая и абсолютно непристойная. Баради потребовал темноты, и посвящаемые погасили свечи. Аллейн не осмелился взглянуть на Рауля, но по одиночному отблеску свечи догадался, что Рауль слегка припоздал с исполнением команды. Затем Баради заговорил о настоятельной необходимости приступить к упражнению под названием "Ласка левой руки совершенства", растолковывая его сущность в терминах, которые отвратили бы любого, кто не занимается профессионально психиатрией или не принадлежит к избранному окружению мистера Оберона. Египтянин вернулся и вновь заиграл на дудочке и барабане, неумолимый повтор одной и той же фразы делал свое дело. Баради начал произносить подряд имена, греческие, иудейские, египетские: Пан, Элохим, Ра, Анубис, Сет, Адонис, Ра, Силена, Тетраграмматон, Ра. Участники с ревом подхватывали повторяющееся "Ра", их энтузиазм был сравним лишь с организованной горячностью американских бейсбольных болельщиков.
- Есть два священных символа, - завывал Баради. - Символ Солнца - Ра, - участники откликнулись лающим эхом, - и символ Козла - Пан. И между Солнцем и Козлом замыкается круг бесконечных смыслов. Ра!
- Ра!
- Пусть нам явят Божественный символ!
- Мы жаждем!
- Какого символа вы жаждете?
- Символа Козла, он же символ Солнца, он же символ Ра.
- Так пусть же явится Козел, он же Солнце, он же Ра.
- Ра!
Барабанная дробь звучала все быстрее и быстрее. Участники церемонии колотили кулаками по полу и хлопали в ладоши. Баради, по-видимому, подбросил еще благовоний в курильницу, воздух был густо пропитан дурманящими запахами. Аллейн с трудом различал алтарь перед собой. Баради, должно быть, ударил в цимбалы.
Грохот стоял невыносимый. Участники церемонии в бесформенных одеяниях опустились на четвереньки, то и дело взмахивая руками, стуча по полу и жутко крича. Баради разразился потоком заклинаний, видимо, на родном языке, пересыпанных именами Пана, Силены, Фавна. Впавшие в раж последователи подхватывали знакомые имена, вопя что есть мочи. Аллейн, стоявший на коленях и оравший вместе с остальными, слегка передвинулся, чтобы видеть Рауля на другом конце пентаграммы. В пламени курильниц он едва различал согбенную черную фигуру и руку в черной перчатке, поднимавшуюся и опускавшуюся в такт барабанной дроби.
- Знамение, знамение, пусть явится знамение!
- Оно надвигается.
- Надвигается!
- Оно явлено.
Эффектная барабанная дробь прервалась ударом цимбал, а затем наступила мертвая тишина.
И в этой тишине раздался жалкий, нелепый и тревожный звук: несомненно, козлиное блеянье.
Дым клубился, поднимаясь к потолку, и вдруг, словно алтарь украсили одной из поделок старой Мари, на возвышении возник рогатый, отливающий серебром козел, его шерсть тускло сияла сквозь дымовую завесу. Животное криво раскрыло пасть и надменно заблеяло. Бесцветные глаза тупо смотрели вокруг, козел бил копытом и тряс головой.
"Его ввели через заднюю дверь, - подумал Аллейн. - Они вымазали его флюоресцирующей краской. Он светится".
Баради снова заговорил.
- Приготовьтесь, приготовьтесь, - взывал он. - Символ лишь Тень Сущего. Бог-козел предтеча Бога-человека. Бог-человек есть Жених. Он есть Супруг. Он есть Жизнь. Он есть Солнце. Ра!
Последовала ослепительная вспышка света, в течение нескольких секунд глаза ничего не видели. "Взорвали порох, - подумал Аллейн. - Определенно, египтянину пришлось сегодня потрудиться". Когда глаза привыкли к освещению, козел уже исчез, на его месте ярко сияло хрустальное солнце. "Аккумуляторы, наверное, - решил Аллейн. - К клеммам припаяли провода. Отлично сработано, Магомет."
- Ра! Ра! Ра! - вопили участники церемонии, а Баради дирижировал криками.
Дверь слева от алтаря отворилась. В проеме возник голый мужчина.
Он прошел вперед сквозь дымовые завихрения и остановился у пылающего хрустального солнца. Разумеется, это был мистер Оберон.
3
Позднее Аллейн подробно описал завершение ритуала, каким он его увидел, в докладной записке. Но ни записка, ни учебное пособие под названием "Книга Ра", содержавшая текст обряда, так никогда и не были предъявлены широкой общественности. Их сдали в архив Скотленд-ярда и положили на полку рядом с другими сочинениями столь же сомнительной направленности. Несколько копий передали в Сюрте. На процессе, где документы не были представлены в ряду главных доказательств, судья, с отвращением пролистав их, заявил, что не видит никаких оснований утруждать присяжных подобным чтивом.
В повествовательных целях следует лишь вкратце отметить, что с появлением абсолютно голого Оберона, исполнявшего роль то ли Ра, то ли Гора, то ли обоих вместе взятых, церемония приняла разнузданно фаллический характер. Оберон стоял на возвышении перед пылающим хрустальным солнцем, держа в каждой руке по кинжалу, перед ним, на полу, сгорали благовония. По позднейшему утверждению Аллейна, Оберону, представшему в таком виде, удалось максимально приблизиться к совершенному образчику порока.
Его выход привел учеников в крайнюю степень исступления. Они произносили немыслимые фразы и совершали неописуемые жесты. Скандальное действо по нарастающей шло к своему апогею. В последний раз пророкотал барабан египтянина, и Баради ударил в цимбалы. В последний раз гвалт утих, и комната погрузилась в тишину.
Оберон сошел с пьедестала и направился к пентаграмме, шлепая босыми ногами по плиточному полу. Его волосы, зачесанные наверх, словно нимб, поднимались над головой. Он вошел в пентаграмму, и посвященные, повернувшись к нему лицом, скрючились в отвратительно покорных позах. Оберон встал в центре. Вновь раздался голос Баради.
- Гор, наш спаситель, он же Бальдур, он же Ра. Свет, начало и конец, живительный источник и окончательное умиротворение. Выбери же, Господь, о, выбери среди нас.
Оберон выпрямил руку и указал кинжалом на Рауля.
Баради направился к Раулю, протягивая к нему руки. В мерцающем сиянии хрустального солнца Аллейн видел Рауля, стоявшего на коленях, его тень падала на ноги Оберона. Лицо было скрыто под глубоко надвинутым капюшоном. Аллейн увидел, как из-под рясы появилась рука в черной перчатке. Баради взял ее и, словно в танцевальном па, поднял Рауля на ноги.
Теперь Рауль стоял перед Обероном.
Слуга-египтянин, прятавшийся в тени, гортанно вскрикнул.
Смуглые пальцы, словно Баради тоже был в перчатках, сомкнулись на плечах Рауля. И вдруг резким движением под аккомпанемент барабанной дроби Баради сдернул рясу.
- Зрите! - возвестил он. - Невеста!
В сиянии хрустального солнца там, где должна быть явлена жертва мистера Оберона, стоял Рауль в трусах, черных босоножках и перчатках Джинни Тейлор.
Невероятное изумление часто действует расслабляющее, и несколько секунд в комнате царила полнейшая тишина. Возможно, Аннабелла Уэллс и Карбэри Гленд под влиянием изрядной дозы марихуаны не сумели сразу и адекватно отреагировать на удивительное явление. Мисс Гарбель, разумеется, была подготовлена. Оберон и Баради пялились то друг на друга, то на нелепое создание, обнаруженное под ритуальным одеянием. Их рты медленно и одновременно раскрывались, словно у пары клоунов, работающих один номер. Рауль бросил гневный взгляд на Оберона и громко, на манер грозного судии, произнес единственное слово: "Анафема!"
В этот момент мисс Гарбель взорвалась истерическим хохотом, но взрыв оказался кратким и единичным: мисс Гарбель зажала себе рот рукой. Съежившись, она стала неуверенно подниматься, не спуская перепуганных глаз с сжавшихся в кулак пальцев Баради.
Баради изменившимся и совершено неузнаваемым голосом произнес:
- …Кто сделал это?
- Меня предали! - жалко взвизгнул Оберон.
В ответ Рауль повторил: "Анафема!" и перекрестился.
Оберон рывком поднял мисс Гарбель на ноги. Он держал ее правой рукой, в левой был зажат кинжал. Она произнесла скороговоркой, глядя ему в лицо: "Нельзя! Нельзя! Меня есть кому защитить. Вы не посмеете!"
Аллейн незаметно приблизился к ним почти вплотную. Гленд и Аннабелла Уэллс также поднялись на ноги.
- Твоих рук дело? - спросил Оберон, склоняясь к мисс Гарбель.
- Нет! - отрывисто ответила она. - На этот раз нет!
Он оттолкнул ее. Баради повернулся к Раулю.
- Так! - произнес Баради по-французски. - Я узнаю тебя. Где твой хозяин?
- Не лезьте не в свое дело, мсье.
- Мы пропали! - воскликнул по-английски Оберон. Его рука пошла вверх, в ней блеснул кинжал.
- Беги, Рауль! - крикнул Аллейн.
Рауль нагнулся и побежал. Он выбежал из пентаграммы и бросился к двери. Ему наперерез метнулся египтянин, но был отброшен в сторону. Ударившись головой об угол алтаря, он остался лежать неподвижно. Рауль вылетел в открытую дверь, которая вела в комнату Оберона. Оберон поспешил за ним, Аллейн за Обероном. Он настиг владельца замка за большим зеркалом и схватил за поднятую правую руку.
- На это раз не выйдет, - буркнул Аллейн и дернул за руку. Кинжал выпал из пальцев Оберона и ударился о зеркало, оставив на нем трещины. Одновременно Рауль ударил Оберона. Тот взвыл от боли, пошатываясь, сделал несколько шагов по комнате и привалился к окну. Штора с треском и скрежетом взмыла вверх, и Оберон со стоном рухнул на пол. Аллейн обернулся: перед ним стоял Баради с ножом в левой руке.
- Вы, - сказал Баради. - Мне следовало догадаться. Это вы!
4
События, переместившись в апартаменты Оберона, стали развиваться как поединок Аллейна и Баради. Аллейн предвидел такой поворот. Припоминая в поте лица приемы рукопашного боя, он тем не менее успел отметить про себя, что Обероном, голым и жалким, уже вполне можно было пренебречь. Краем глаза он видел Карбэри Гленда и Аннабеллу Уэллс, неуверенно топтавшихся на пороге, а также мисс Гарбель, которая, словно полузащитник-ветеран, суетилась по краю площадки.
Но поле его зрения в основном занимал рассвирепевший смуглолицый Баради. От него несло сандаловым деревом, потом и уверенностью в своем физическом превосходстве. Они боролись, напоминая, благодаря белым рясам, двух взбесившихся монахов. Со стороны схватка выглядела смешно и страшновато. Однако Аллейн даже испытывал некоторое удовольствие. "Мне не о чем беспокоиться, - думал он. - На этот раз действительно не о чем. Решение арбитра будет однозначно: я сильнее".
И когда Рауль - забавная фигура в одних трусах и длинных перчатках - внезапно налетел на Баради и сбил его с ног, Аллейн почувствовал нечто вроде раздражения. Он взглянул вниз: каблук кокетливой босоножки Рауля прижимал запястье Баради к полу. Аллейн стремительно наклонился и коротким ударом двинул доктору по челюсти, тот обмяк.
В драке они уронили молитвенное колесо. Аллейн поднял его и с размаху швырнул в окно. Раздался треск, и они услышали, как колесо вместе с разбитым стеклом упало на железнодорожное полотно. Из груди Оберона вырвался вопль отчаяния. Аллейн набрал побольше воздуха и что было мочи дунул в полицейский свисток мсье Дюпона. Он пронзительно засвистел, словно детская пищалка. Снаружи послышался такой же звук, эхо и снова свист.
- Дом окружен, - сказал Аллейн, глядя на Гленда и Оберона. - Я представляю здесь полицию. Любая попытка к насилию или бегству будет немедленно пресечена. Всем оставаться на своих местах.
В комнату вплыли клубы дыма, неся на себе отсвет лампы-солнца. Аллейн связал руки Баради за спиной шнуром от рясы, а Рауль перетянул доктору лодыжки длинной перчаткой. Баради пьяно мотал головой из стороны в сторону, издавая нечленораздельные звуки.
- Я хочу сделать заявление, - взвизгнул Оберон. - Я британский подданный. Могу предъявить паспорт. На королевском суде я готов выступить свидетелем. У меня есть паспорт.
Стоявшая в дверях Аннабелла Уэллс рассмеялась.
- Заткнитесь, ради бога, - сказал Карбэри Гленд. - Он дело говорит.
Внезапно комната наполнилась светом. Настенные бра, ночник, лампа, свисающая с потолка, - все ожило. В нормальных обстоятельствах такое освещение не произвело бы особого впечатления, но сейчас оно возымело отрезвляющее действие, сорвав покров таинственности и представив окружающую обстановку и участников событий в истинном свете. Гленд, Аннабелла Уэллс и бедная мисс Гарбель выглядели в мешковатых рясах растрепанными и неуклюжими. У Баради из носа к усам стекала струйка крови. В комнату, держась за голову, ввалился слуга-египтянин, на его лице застыло глуповатое выражение зрителя, ошеломленного сильным ударом боксера. Оберон стоял перед треснувшим зеркалом, как он, по-видимому, часто делал прежде, но сейчас при ярком безжалостном освещении хозяин замка выглядел столь тошнотворно, что Аллейн сдернул покрывало с дивана и бросил его Оберону.
- Вы, чудище несусветное, - сказал он, - прикройтесь.
- Я хочу сделать заявление. Я пал жертвой доктора Баради. Я прошу меня защитить.
Баради открыл глаза и вытер кровь с усов.
- Предъявите документа, - часто мигая, обратился он к Аллейну.
- Аллейн, старший инспектор-детектив, уголовный розыск Скотленд-ярда. Здесь по заданию Сюрте. Мое удостоверение в кармане пальто, а пальто находится в комнате Херрингтона.
Баради, с усилием повернув шею, воззрился на Аннабеллу.
- Вы знали об этом? - грозно спросил он.
- Да, милый.
- Ах вы маленькая…
- Что это значит в переводе с арабского, милый?
- Через минуту здесь будет комиссар полиции, - сказал Аллейн, - вас арестуют и предъявят официальное обвинение. Не стану утверждать, что горю желанием предупредить вас, но привычка сильнее нас. Все, что вы скажете…
Баради и Аннабелла не обращали на него ни малейшего внимания.
- Почему вы не сказали мне, кто он? - спросил Баради. - Почему?!
- Он просил этого не делать. Что-то в нем есть такое… Впрочем, я не знала, что он придет сегодня. Думала, что он больше вообще не вернется.
- Лжете!
- Как вам будет угодно, сокровище мое.
- …может быть использовано против вас.
- Меня вы ни в чем не можете обвинить, - заявил Карбэри Гленд - Я художник. Я привык к марихуане, потому и приехал во Францию. Я ни в чем не замешан. Если бы я не курил сегодня, то как следует отдубасил бы вас.
- Чушь, - отозвался Аллейн.
- Я желаю сделать заявление, - сказал Оберон. Завернувшись в пурпурный атлас, он уселся на диване.
- Не переговорить ли нам наедине, мистер Аллейн, - вмешался Баради.
- Всему свое время.
- Гарбель! - возопил Баради.
- Родди, дорогой, я обязана отвечать ему?
- Как хотите, кузина Пенелопа.
- Кузина! - вскрикнул мистер Оберон.
- Кузиной мне приходится его жена. Я говорила вам об этой родственной связи, - напомнила мисс Гарбель. - Я хотела бы подчеркнуть, что если бы не все эти девушки и Джинни…
- Господи, - воскликнул Карбэри Гленд, - где Джинни и Робин?
- Джинни! - подхватил Оберон. - Где Джинни?
- Надеюсь, - сказала мисс Гарбель, - "там, куда вам, недостойным, нет хода". Цитата из "Макбета", - добавила она, взглянув на Аллейна.
- И очень кстати, - пробормотал Аллейн, кланяясь. Он сел за стол мистера Оберона и подвинул к нему листок бумаги.
- Эта женщина, - обратился Баради к Аллейну, - не в своем уме. Заявляю со всей ответственностью. Как врач, я долго наблюдал ее и уверен, она неспособна отличить факт от вымысла. Если ваше абсурдное поведение основано на ее словах…
- Что, как вам известно, вовсе не так.
- Я египетский подданный. Я обладаю привилегиями и предупреждаю, что, если вы меня арестуете, вас ждет международный скандал.
- Мой дорогой старший инспектор, - сказал мсье Дюпон, входя в комнату, - умоляю простить меня, я немножко, задержался.
- Напротив, мой дорогой комиссар, вы, как никогда, вовремя.
Они пожали друг другу руки. Дюпон был облачен в великолепную форму, сверкавшую кожей и металлом: перчатки, переплетение ремней, полицейский жезл. В дверях показались трое младших офицеров.
- А-а, вот они, наши подопечные, - протянул Дюпон, поглаживая усики и оглядывая комнату. - В чем вы их обвиняете?
- На данный момент в преступном сговоре.
- Я британский подданный. На королевском суде я предлагаю свои услуги в качестве свидетеля и обвиняю доктора Али Баради в убийстве.
Баради повернулся к своему бывшему партнеру и разразился потоком арабских ругательств, хотя и непонятных, но звучавших крайне неприятно.
- Мы выслушаем все заявления в свое время, - сказал Дюпон. - А пока, дамы и господа, вам предлагается в сопровождении офицеров проследовать в комиссариат полиции города Роквиля, где вам предъявят официальное обвинение. - Он кивнул своим людям, и те выступили вперед, звеня наручниками.
Аннабелла Уэллс эффектным жестом подобрала подол и откинула назад волосы.
- Мсье комиссар, - обратилась она по-французски к Дюпону, - вы узнаете меня?
- Несомненно, мадам. Вы актриса Аннабелла Уэллс.
- Мсье, вы цивилизованный человек и не можете не понимать, что я нахожусь в некотором затруднении.
- Не нужно быть цивилизованным человеком, чтобы понять ваши затруднения, мадам. Достаточно быть просто неотесанным полицейским, - усмехнулся Дюпон. - Если мадам соблаговолит несколько дополнить свой туалет - например, костюмом для прогулок, - я буду рад предложить вам услуги нашей служащей. Она ожидает за дверью.
Аннабелла несколько секунд разглядывала комиссара, словно размышляя, а потом обернулась к Аллейну.
- Что вы собираетесь со мной сделать? - спросила она. - Вы все-таки заманили меня в ловушку, да? Какой же я была дурой! Вчера мне надо было догадаться. А я хранила вам верность! И не сказала им, кто вы такой. Господи, какой же я была дурой!
- Возможно, это единственная разумная вещь, которую вы сделали с тех пор, как приехали сюда. Так что не жалейте…
- Мне померещилось или же я все-таки верно уловила: вы намерены дать мне шанс?
- Дайте шанс самой себе!
- А, - произнесла она, качая головой, - то-то все удивятся, да?
Она усмехнулась Аллейну и направилась к двери, где в ожидании стоял Рауль, с детским восторгом взиравший на известную актрису. Босоножки он сбросил, в трусах и с медальоном с изображением святого Кристофа он выглядел как юный языческий бог.
- Экий красавец! - сказала Аннабелла. - Не правда ли?
- Мадам? - недоуменно переспросил Рауль.
- Вы просто красавец! - повторила по-французски Аннабелла.
- Мадам!
Она спросила, сколько ему лет и много ли он видел фильмов с ее участием. Рауль утверждал, что видел все фильмы. Значит, он обожает кино?
- Мадам, - сказал Рауль, - я обожаю… вас!
- Когда меня выпустят из тюряги, непременно пришлю вам свою фотографию, - пообещала актриса.
Сквозь остатки косметики проступили былое величие и красота. Аннабелла эффектно покидала место действия.
- Ах, мсье, - сокрушенно произнес Рауль. - Какая трагедия! И все-таки искусство превыше всего, а она прежде всего артистка.
Его слова были оставлены без комментариев. Было слышно, как в коридоре Аннабелла вступила в беседу со служащей полиции.