– Вы знаете, - продолжал секретарь, - что мистер Левенворт в некоторых случаях доходил до крайностей, в особенности когда был против кого-нибудь враждебно настроен. Например, он не раз говорил, что скорее убил бы собственноручно свою дочь, если бы она у него была, чем согласился бы выдать ее за англичанина. Вы думаете, я преувеличиваю? - добавил он, заметив недоверие, отразившееся на моем лице. - Если вы мне не верите, спросите мистера Виллея.
– У меня нет повода не верить вам.
– По всей вероятности, у него имелись серьезные основания для такой антипатии, - продолжал Харвелл, - но мне причина его ненависти так и осталась неизвестной. В молодости мистер Левенворт довольно долго жил в Ливерпуле и там, вероятно, имел возможность изучить нравы англичан.
– Послушайте, - произнес я задумчиво, - как вы думаете, если бы одна из его племянниц захотела выйти замуж за англичанина, он воспротивился бы этому браку?
– В этом я совершенно уверен.
Получив ответ на свой вопрос, я не стал более удерживать Харвелла. Я узнал от него все, что мне было нужно, и не испытывал ни малейшего желания продолжать разговор.
Глава XXII
Письмо
Итак, я предполагал, что Клеверинг, явившись ко мне за советом для друга, рассказал о событиях своей собственной жизни и описал свое бракосочетание с Элеонорой Левенворт. Поразмыслив, я решил выяснить, насколько моя догадка соответствует действительности, и пришел к выводу, что для этого должны быть установлены следующие факты:
во-первых, что Клеверинг находился в указанное время, то есть в прошлом году, на одном из курортов неподалеку от Нью-Йорка;
во-вторых, что в том же самом месте оказалась и Элеонора;
в-третьих, что между ними возникли более или менее близкие отношения;
в-четвертых, что влюбленные покинули этот курорт одновременно и на такой срок, чтобы иметь возможность обвенчаться в маленьком местечке в двадцати милях от него;
в-пятых, что именно на таком расстоянии от упомянутого курорта имеется небольшая церковь, а священник, служивший в ней в то время, уже умер.
Вопрос заключался в том, как мне найти подтверждение всем вышеперечисленным фактам. С историей жизни Клеверинга я был знаком еще слишком плохо, а потому следовало приступить к поискам сведений, касающихся Элеоноры.
В скором времени я действительно получил известие, что в прошлом году в июле она находилась на курорте Р., недалеко от Нью-Йорка. Но был ли там в это же время и Клеверинг?
Чтобы внести ясность в этот вопрос, я решил на следующее же утро отправиться на курорт Р. лично. Но для того, чтобы быть во всеоружии, мне требовалось собрать как можно больше информации, а потому я немедленно отправился к Грайсу.
Сыщик лежал на диване, к которому его приковал приступ ревматизма. Ноги его были укутаны в красный плед. Он поприветствовал меня коротким кивком головы, извинился за свой неподобающий внешний вид и тотчас перешел к интересовавшей нас обоих теме. Грайс спросил меня, был ли я удивлен, когда, посетив на днях Гофман-хаус, обнаружил, что птичка уже выпорхнула из гнезда.
– Да, я был удивлен тем, что вы позволили ему улизнуть, - ответил я. - Судя по тому, как вы настаивали, чтобы я ближе познакомился с этим господином, я полагал, что он действительно играл немаловажную роль в страшной трагедии…
– Если я и дал ему улизнуть, как вы выражаетесь, это еще ничего не доказывает. Но пока оставим это. Разве Клеверинг не сообщил вам ничего более или менее интересного перед своим отъездом?
– На этот вопрос трудно ответить, - сказал я, немного подумав. - Я постараюсь посвятить вас в то, что знаю сам. Клеверинг действительно рассказал мне кое-что, но прежде я должен тщательно все проверить. Весьма вероятно, что он навел меня на правильный след.
– Подождите, - перебил меня сыщик, - как вы считаете, он сделал это умышленно или же все произошло случайно?
– Насколько я знаю, он пошел на это совершенно сознательно
Грайс помолчал немного, потом заметил:
– Боюсь, что розыски, предпринятые вами самостоятельно, ни к чему не приведут. Вы вообще непривычны к этому делу и легко можете напасть на ложный след или направить свое внимание на второстепенные факты, а не на главные.
– Об этом вы должны были подумать до того, как предложили мне помочь вам, - возразил я довольно резко.
– Так, значит, вы все же намерены проводить розыски без посторонней помощи? - поинтересовался сыщик.
– Мистер Грайс, - ответил я, - дело обстоит следующим образом: насколько мне известно, Клеверинг - вполне порядочный человек с незапятнанной репутацией. Сначала я даже не подозревал, с каким намерением вы обратили мое внимание на его персону, но поскольку мне стали известны некоторые факты из его жизни, то я доведу дело до конца и исследую их всесторонне.
– Хорошо, - согласился он, - вам виднее. Во всяком случае необходимо предпринять хоть что-нибудь - время уходит, да и публика уже выражает нетерпение.
– Я знаю. Потому-то я и поспешил к вам, чтобы попросить оказать мне содействие, насколько это возможно при нынешнем положении дел. Вам известны некоторые факты из жизни интересующего нас лица, и я тоже хотел бы ознакомиться с ними. В том, что вы их знаете, я уверен, иначе ничем не могу объяснить себе вашего поведения по отношению ко мне. Итак, будем говорить откровенно. Можете ли вы сообщить мне все, что вам известно о Клеверинге, не требуя с моей стороны такой же откровенности?
– Мне кажется, вы просите слишком многого от такого преданного своему делу сыщика, как я.
– Я это знаю и при других обстоятельствах долго бы раздумывал, прежде чем обратиться к вам с подобной просьбой. Но дело обстоит таким образом, что я совершенно не могу обойтись без некоторой помощи с вашей стороны. Во всяком случае…
– Подождите минутку. Вы не думаете, что одна из племянниц Левенворта влюблена в Клеверинга?
Хоть я и старался обходить молчанием все, что касалось этой темы, но, услышав слова сыщика, невольно покраснел.
– Я почти уверен в этом, - продолжал Грайс, - поскольку Клеверинг им не родственник и не считается другом дома, но в то же время между семейством Левенворт и Клеверингом существует какая-то связь.
– Не знаю, почему вы пришли именно к такому заключению, - ответил я. - Клеверинг в этом городе чужой, он вообще находился здесь так недолго, что едва ли имел возможность свести близкое знакомство с сестрами Левенворт.
– Но ведь он не впервые приехал в Нью-Йорк. Я знаю наверняка, что год назад этот субъект провел здесь несколько месяцев.
– Вот как?!
– Да.
– Что еще вы знаете? Зачем мне бродить наугад в поисках того, что вам уже давно известно? Исполните мою просьбу, мистер Грайс, и вы не раскаетесь в этом. Уверяю, мною руководит не эгоистическое чувство. Если я достигну успеха в своем расследовании, вся честь этого открытия будет приписана вам; если потерплю неудачу, то осрамлюсь только я.
– Согласен, - заявил он, - но какое же вознаграждение вы потребуете для себя?
– Наградой мне послужит то, что я освобожу невиновную девушку от ужасного подозрения, тяготеющего над ней.
Слова мои, по-видимому, удовлетворили Грайса. Он спросил:
– Что же, собственно говоря, вы хотите знать?
– Во-первых, какое отношение имеет Клеверинг к этому темному делу? На чем основываются ваши подозрения, что этот вполне порядочный человек каким-то образом к нему причастен?
– Этого вопроса вам не следовало мне задавать.
– Отчего же?
– Потому что вы сами могли бы ответить на него наилучшим образом.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы помните записку, которую Мэри Левенворт в вашем присутствии опустила в почтовый ящик, когда вы сопровождали ее к знакомым?
– В тот день, когда началось следствие?
– Да.
– И что же?
– Неужели вам не пришло в голову взглянуть, кому адресована эта записка, прежде чем ее опустили в ящик?
– Я не имел на это права.
– Но разве письмо было написано не в вашем присутствии?
– При мне.
– И вы даже не сочли нужным обратить на него внимание?
– Я не понимаю, каким образом я мог помешать Мэри Левенворт опустить послание в почтовый ящик…
– Да, конечно, это было бы затруднительно, - заметил сыщик с иронией.
– Но как вы узнали о записке? Ах, - воскликнул я, - ведь вы предоставили нам извозчика, который правил нанятым нами экипажем. Возница, вероятно, был одним из ваших агентов?
– Вы не совсем угадали, - ответил Грайс, искоса посматривая на свои закутанные ноги. - Я выяснил только, что письмо было опущено в почтовый ящик в определенном часу на определенной улице. Я тотчас телеграфировал в почтовое отделение, в ведении которого находился этот ящик, чтобы там обратили внимание на письмо, адрес которого был написан карандашом. Когда я чуть позже приехал в отделение, мне показали послание, и я прочел адрес.
– И что же это был за адрес? Кому предназначалось письмо?
– Генри Клеверингу. Гофман-хаус, Нью-Йорк.
– Ах вот почему вы обратили свое внимание на этого человека? - спросил я.
– Да.
– Странно… Впрочем, продолжайте, прошу вас.
– Я, конечно, поехал в Гофман-хаус. Там я выяснил, что Клеверинг явился туда прямо с ливерпульского парохода, на котором прибыл в Нью-Йорк месяца три назад, и что он занимает одну из лучших комнат. О нем в доме не знали ничего, но было замечено, что этот господин водит знакомство только с представителями высшего света, причем все относятся к нему с чрезвычайным уважением. Судя по манерам и образу жизни, он, должно быть, очень состоятельный человек. Затем я отправился в контору отеля и стал дожидаться той минуты, когда ему вручат записку Мэри, чтобы понаблюдать, какое впечатление она на него произведет.
– И что же, это вам удалось?
– Нет. В самую решительную минуту между нами кто-то встал. Но в тот же вечер я узнал от прислуги отеля, что их гость был очень взволнован этой запиской. Я немедленно командировал к Клеверингу своих людей, и в продолжение двух дней за ним наблюдали. Но мы ничего этим не добились. Хотя он читал с большим интересом газеты и часто появлялся у дома Левенворта, но ни разу не решился переступить его порог и вообще не пытался войти в сношения с его обитателями. В это время вы как раз и нанесли мне визит. В надежде, что, возможно, вам удастся узнать, в каких отношениях с этими барышнями состоит Клеверинг, я и поручил вам следить за ним.
– И оказалось, что я плохой вам помощник, не так ли?
Грайс предпочел не отвечать на этот вопрос.
– А вы пытались выяснить, где Клеверинг провел вечер накануне убийства старика Левенворта? - поинтересовался я.
– Да, пытался, но без особенного успеха. Все подтвердили, что он в этот вечер куда-то отлучался из дома, но, когда слуга пришел зажечь огонь в его комнате, он уже лежал в постели.
– Значит, вы не знаете ничего, что могло бы раскрыть его отношение к племянницам?
– Ровно ничего.
– Еще один вопрос: известно ли вам, когда и каким образом он приобрел в тот вечер газету?
– Нет, видели только, как он вышел из столовой, держа в руке "Ивнинг пост", и поспешил к себе в комнату, даже не притронувшись к обеду.
– Однако это похоже на то…
– Это похоже вот на что: если бы Клеверинг был убийцей, то он или вовсе не заказывал бы обеда, или преспокойно съел бы его, после того как прочел газету.
– Значит, вы думаете, что его можно не подозревать в этом убийстве?
Грайс пожал плечами, взглянул на бумаги, торчавшие у меня из кармана, и сказал:
– После того, что вы мне сообщили, мне приходится подозревать его.
– Каким образом вам удалось узнать, что Клеверинг в прошлом году побывал здесь, в Нью-Йорке? - вернулся я к своим расспросам. - Вы узнали об этом в Гофман-хаусе?
– Нет, эти сведения я получил из другого источника, а именно из Лондона.
– Из Лондона?
– Да, у меня там есть друг, и он изредка оказывает мне различные услуги, в которых я нуждаюсь в силу своего ремесла.
– Но как же вам это удалось? Ведь со времени убийства вы не могли успеть получить из Лондона ответ.
– Мне этого вовсе и не надо было делать. Достаточно было телеграфировать другу фамилию интересующего меня лица, и он уже знал, что должен прислать все сведения об этом субъекте, какие только смог собрать.
– Значит, вы телеграфировали ему фамилию Клеверинга?
– Да, я послал шифрованную телеграмму.
– И ответ вами уже получен?
– Сегодня утром.
Грайс вынул из кармана сложенную бумагу и передал ее мне. В довольно объемистой записке говорилось, что Клеверингу 43 года, живет он в Портленд-плейс в Лондоне, вместе со своей матерью. Его ежегодный доход равняется приблизительно 5000 фунтам стерлингов. Состояние это унаследовано им частично от отца, частично от дяди. В 1876 году он ездил в Америку, но вернулся уже через три месяца, так как заболела его мать; о том, чем он занимался в Америке, ничего не было известно. За последнее время замечено, что он стал очень молчалив, всегда с нетерпением ожидает почты и особенно интересуется заграничными письмами. На одном из конвертов, выброшенных в корзину для бумаг под письменным столом, была надпись "Эми Бельден". Бо`льшая часть его американских корреспондентов имеет местом своего пребывания Бостон, но двое живут в Нью-Йорке: имена их неизвестны, но есть предположение, что это банкиры. Указанный субъект привез с собой очень много багажа и часть своего дома обустроил так, словно там должна была поселиться дама, но потом эти помещения опять заперли. Два месяца назад он вновь отправился в Америку и за это время прислал в Портленд-плейс две телеграммы. Недавно от него пришло также несколько писем со штемпелем "Нью-Йорк"; последнее, доставленное пароходом, было отослано из Ф., штат Нью-Йорк.
Бумага выпала из моих рук. Ф. был маленьким городком неподалеку от курорта Р.
– Письмо вашего приятеля - лучший козырь в моих картах! - воскликнул я. - В нем содержатся как раз те сведения, которые мне необходимы. Благодаря ему через неделю я сорву покров с тайны, окутывающей Клеверинга.
– А когда я могу надеяться принять участие в вашем расследовании? - спросил Грайс.
– Как только я буду уверен в том, что напал на верный след.
– И много времени вам для этого понадобится?
– Нет, мне нужно только установить достоверность одного факта и…
– Подождите, может быть, я могу кое-что сделать для вас.
С этими словами Грайс указал мне на письменный стол, попросил открыть верхний его ящик и достать оттуда наполовину сожженный клочок бумаги. Я исполнил просьбу и подал ему эту бумажку.
– Это результат дальнейших исследований, предпринятых Фоббсом в остатках угля в камине, - заметил Грайс. - Вы думали, что тогда мы нашли только ключ, но после более тщательного осмотра мы обнаружили вот это.
С первого же взгляда на находившуюся у меня в руках бумагу я убедился, что это было письмо, разорванное, наполовину сожженное и, что всего важнее, запачканное кровью.
– Что вы об этом думаете? - спросил я Грайса в недоумении.
– Я как раз собирался спросить об этом вас.
Я подавил в себе чувство брезгливости и взял обрывки бумаги.
– Мне кажется, что это клочки какого-то письма, - произнес я.
– Без сомнения, - несколько насмешливо ответил Грайс.
– Это письмо, судя по каплям крови, вероятно, находилось на письменном столе мистера Левенворта в минуту его смерти.
– Совершенно верно.
– Письмо было разделено на части и затем сильно измято, перед тем как было брошено в камин, где его и нашли.
– Прекрасно, - заметил Грайс, - продолжайте.
– Написано оно, насколько можно судить, человеком образованным, но я уверен, что не мистером Левенвортом, так как я хорошо изучил его почерк. Постойте, если у вас есть клей, мы можем наклеить эти клочки на лист бумаги, тогда нам будет легче в них разобраться.
– Клей стоит на столе.
Я взял баночку и принялся рассматривать обрывки письма, чтобы, рассортировав, расположить их в правильном порядке. Через некоторое время уже можно было прочесть отдельные строки.
– Замечательно, - произнес Грайс, когда я продемонстрировал ему лист бумаги с наклеенными на него клочками письма.
– Адрес отправителя не ясен, - сказал я, - но в нем определенно присутствует слово "хаус". Что касается времени написания письма, то я разглядел букву "т", - по всей вероятности, она входит в слово "март". Письмо написано Генри Клеверингом, - заключил я с уверенностью.
– Почему вы так думаете?
Я достал визитную карточку, подписанную Клеверингом, - он вручил ее мне, когда был у меня с визитом, - и положил ее рядом с собранными клочками записки. Сомнений не оставалось: тем же почерком, что и на карточке, на бумаге было написано Г… Кл…
– Да, это почерк Клеверинга, - заметил Грайс, без особенного, однако, удивления.
– А теперь займемся изучением содержания письма, - сказал я.
Я начал читать слова по порядку, останавливаясь в тех местах, где буквы стерлись:
"Ваша племянн… воспита… достойна …бви и довер… любого мужчины … прекрас… и оча…на, но нет розы… шипов, и эта ро… не составляе… …ния: она в состоянии …чить … и заставл… страдать… доверял ей. … не верите, посмотр… ее прекрас… и жесток… лицо. Г… Кл…".
– Это похоже на то, будто автор письма обвиняет в чем-то одну из племянниц Левенворта, - произнес я и испугался собственного предположения.
– Почему вы так решили? - спросил Грайс.
– Дело в том, - ответил я, - что я уже слышал про это письмо. Оно действительно написано Клеверингом, и в нем содержится жалоба на одну из племянниц старика.
Я пересказал сыщику разговор с Харвеллом.
– Ага, значит, Харвелл заговорил, - хмыкнул Грайс. - А то я подумал, что он дал обет молчания.
– Мы с Харвеллом в продолжение этой недели встречались почти каждый день, - заметил я, - было бы странно, если бы он ничего не рассказал.
– И он утверждает, что прочитал письмо, написанное Клеверингом покойному?
– Именно так, но содержание послания он якобы не разобрал в деталях.
– Ну, эти клочки бумаги могли бы помочь ему вспомнить.
– Лучше ему не говорить, что эта записка попала к нам в руки, - заметил я, - по возможности нам надо обойтись без посторонней помощи.
– Согласен, - кивнул Грайс.
Тогда я снова принялся за изучение своих трофеев, и после долгих усилий мне наконец удалось составить приблизительно следующее:
"…хаус. 1 марта 1876 года
Ваша племянница, вами воспитанная, достойна любви и доверия любого мужчины. Она прекрасна и очаровательна, но нет розы без шипов, и эта роза не составляет исключения: она в состоянии …чить и заставлять страдать … доверял ей. Если не верите, посмотрите… ее прекрасное и жестокое лицо. Генри Клеверинг".