Была ранняя весна. Никогда еще жизнь не казалась ему такой легкой и прекрасной! Он содрогнулся при мысли об ужасной драме, пережитой им, о красоте, о прелести всего того, что он едва не потерял, о той пропасти безумия, в которую он погрузился, и, глядя на распускающиеся почки деревьев, на блестящую молодую траву и бездонное небо, по которому плыли легкие облака, он понял, что ему мало будет целой жизни, чтобы налюбоваться на все это. И Кош улыбнулся с бесконечной жалостью, подумав, что ничто - ни богатство, ни слава - не стоит того, чтобы из-за обладания ими рисковать простой радостью жить.
Анри Ревель
Вдова Далила
I
Медленно и торжественно итальянский экспресс входил под высокие своды огромного Берлинского вокзала. Носильщики бежали рядом с вагонами по платформе; почти всех пассажиров встречали знакомые или родные, но среди них было мало интересных лиц. Только две дамы, обе очень красивые и хорошо одетые, невольно привлекали внимание, не столько своим южным типом лица и черными глазами, сколько нерешительностью и тревогой, с которой они осматривались вокруг.
В то время как дама поменьше ростом вручала носильщику свои запыленные вещи и багажную квитанцию, другая дама, более высокая и стройная, ходила взад-вперед по платформе. Она словно искала кого-то, останавливаясь взглядом то на прохожих, то на тех, кто стоял в некотором отдалении от нее. Мария - а это было ее имя, - прежде совершенно не желавшая выходить из своего купе, казалось, ждала теперь помощи дружеской руки. Точно что-то вдруг вспомнив, она пошла в зал первого и второго класса. Но когда она и там не нашла того, кого искала, то вышла на платформу и, еще раз осмотрев всех стоявших там людей, вернулась к Розе. Та как раз закончила разговаривать с носильщиком и кондуктором по поводу какой-то утерянной сумочки.
- Его нет! Совершенно не понимаю, почему его нет, - нервно сказала Мария своей спутнице.
- Подожди немного, он обязательно приедет.
- "Подожди, подожди"… И это после того, как я целых два месяца его не видела! Но вон карета! Наверно, это он!
Дамы уже вышли из здания вокзала, и одна из них поспешила навстречу карете, но тотчас вернулась назад.
- Нет, не он, - сказала она с грустью. - Какой-то отвратительный господин, а не мой муж.
- Ты уверена, что он получил письмо? - спросила Роза.
- Я вчера опустила его в ящик в Вене, а кроме того, еще и телеграфировала ему. Вчера вечером он должен был получить и письмо, и телеграмму.
- Может, господин ван ден Кольб проспал. Ведь он же писал в последнем письме, что ему пришлось уволить камердинера и теперь он живет совершенно один.
- Да, возможно. Но неужели ты думаешь, что Карл лег спать, хотя знал, что я приеду? Ты даже не подозреваешь, ты понятия не имеешь о том, как он меня любит, - проговорила Мария с прелестной улыбкой, обнажившей два ряда ослепительно белых зубов.
Все это было сказано очень быстро, наполовину по-итальянски, наполовину по-немецки, потому что Мария при своей темпераментности, столь свойственной южанам, брала из каждого языка те слова и выражения, которые ей больше нравились и которые лучше выражали ее мысли.
Носильщик подошел к дамам и спросил, как быть с багажом.
- Да что же нам теперь делать? - беспомощно произнесла Мария.
- Взять извозчика и поехать к твоему мужу! - предложила Роза.
- А если мы разъедемся по дороге?
- Ему сообщат, что поезд пришел давно, и он поспешит обратно домой.
- Хорошо, - согласилась Мария, в последний раз оглядывая вокзал.
Карета, только что доставившая "отвратительного господина", отъезжала, и Роза позвала кучера.
- Не расстраивайся! - нежно обратилась Роза к подруге, опустившейся на жесткое сиденье экипажа с тяжелым вздохом.
- Я так радовалась, мне так хотелось вернуться в дом, где я была счастлива…
- Но ведь ты будешь там через несколько минут.
- Не знаю, мне что-то не по себе.
- Глупости. Уж не думаешь ли ты, что он болен? Ты ведь вчера получила известия о нем.
- Все равно, я беспокоюсь, - продолжала Мария, - и карета еле тащится… Так мы никогда не приедем. И почему он свернул на эту улицу? Нам же надо на Французскую! Он не знает дороги!
- Он думает, что мы иностранки, и хочет показать нам Берлин во всей красе. И он прав, посмотри-ка туда!..
Мария же думала о том, что еще несколько минут - и она увидит того, к кому так стремилась. Карета повернула на Фридрихштрассе, затем - на Французскую улицу и остановилась перед домом номер 117. Мария сразу посмотрела на окна своей квартиры.
- Шторы все еще опущены, - воскликнула она. - Вот лентяй, еще спит!
Позабыв про свою спутницу, оставив ее расплачиваться с кучером и распоряжаться, чтобы внесли чемоданы и сундуки, Мария быстро вошла в дом и, не здороваясь со швейцаром и ни о чем его не спрашивая, поднялась по лестнице и позвонила в дверь; руки ее дрожали, а сердце сильно билось. Прошло несколько секунд, но все было тихо.
- Ведь я же говорила, - всплеснула она руками, - он поехал нам навстречу, и мы разминулись.
Мария тотчас спустилась вниз и позвала швейцара.
- Послушайте, Декерт, мой муж уехал? - обратилась она к слуге.
- Здравствуйте, госпожа, - поприветствовал он ее, - как съездили?
- Все хорошо, так что мой муж?
- Я еще не видел господина ван ден Кольба сегодня утром.
- Он вам ничего не говорил, когда уходил?
- Но он, кажется, и не уходил никуда!
- Так почему же он тогда не открывает дверь?
- Должно быть, не услышал звонка, госпожа; если угодно, я поднимусь вместе с вами, - предложил Декерт.
Мария пошла со швейцаром наверх и изо всех сил надавила на кнопку электрического звонка. За дверью по-прежнему было тихо.
- Странно, - сказал слуга, - господин ждал вас.
- Значит, он получил мое письмо?
- Да, вчера вечером.
- Вероятно, он уехал на вокзал, - предположила Роза. - Хочешь, я съезжу туда?
- Будь добра, - попросила Мария.
Роза наняла первого попавшегося извозчика и помчалась на вокзал. Мария отказалась ждать у швейцара и стала ходить около дома, бросая нетерпеливые взоры на опущенные шторы. Потом она снова пришла к слуге и послала его за слесарем. Тот явился через пять минут, и в ту же секунду подъехала Роза.
- Ну что? - крикнула ей Мария.
Роза молча покачала головой. Мария в сопровождении слесаря быстро поднялась по лестнице.
- Это будет не просто, - сказал Декерт, - у господина еще изнутри есть задвижка.
Но, к большому удивлению швейцара, дверь не была закрыта на задвижку, а замок подался при первом же усилии слесаря.
Мария бросилась в квартиру, пробежала через переднюю, столовую, гостиную - везде царил привычный порядок. Затем женщина вошла в спальню, дверь в которую была открыта настежь, и тут Роза услышала страшный крик. Оттолкнув швейцара, она побежала к подруге. Мария без чувств лежала на полу посреди спальни.
На постели, свесившись на ковер, лежал человек, весь перепачканный в крови. Он был мертв. Рядом с ним валялась раскрытая записная книжка, на одной из страниц которой алели написанные кровью слова: "Мария, отомсти за меня. Убийцу зовут…" Смерть сковала руку несчастной жертвы как раз в ту минуту, когда она собиралась начертать имя преступника. Дописать эту роковую фразу предстояло правосудию.
II
Прежде всего следователи, конечно, задались целью узнать, что послужило мотивом убийства. Не грабеж ли? Ответить на этот вопрос было бы легче, если бы удалось установить, что жертва в минуту смерти имела при себе или на себе какие-нибудь ценности, которые могли обнаружить впоследствии. Однако даже исчезновение ценностей на судебном следствии не всегда считается непреложным доказательством грабежа, так как нередко таким образом хотят замести следы убийства, совершенного из мести или по каким-нибудь другим причинам.
Судебное следствие зачастую начинает свою работу с того, что выясняет обстоятельства жизни жертвы и ее привычки. В данном случае это было довольно просто сделать. Карл ван ден Кольб родился в Амстердаме в 1865 году, так что в год его смерти, то есть в 1900 году, ему было немногим больше тридцати пяти. В Берлине он жил уже лет двенадцать и довольно быстро сумел сколотить себе значительное состояние благодаря игре на бирже. Карл ван ден Кольб несколько месяцев прослужил в большом банкирском доме, где хорошо изучил всякие финансовые операции, а затем принялся работать самостоятельно и приобрел довольно большую клиентуру в Берлине. Этот господин сочетал в себе качества светского человека и неутомимого труженика.
В продолжение последних десяти лет его можно было встретить на всех балах и торжествах. До двух часов ночи он дирижировал котильоном в доме известного банкира, затем увлеченно танцевал финальный гавот, а заканчивал вечер у какой-нибудь известной дамы полусвета. В шесть часов утра, полумертвый от усталости, он расставался с приятелями у дверей своей квартиры, а между тем многие могли бы засвидетельствовать то, что в девять часов утра, бодрый, веселый и, как всегда, чисто выбритый, он уже входил в бюро на Вильгельмштрассе, чтобы приступить к работе.
Этот голландец превратился в типичного берлинца. Он прекрасно изучил жаждавшее контрастов общество, в котором жил, и воспользовался своими знаниями. Карл ван ден Кольб понимал, что деловой человек в чопорном белом воротничке должен уметь пошутить, даже говоря о деле, что, просматривая деловые книги и бумаги, можно в то же время обсудить подробности последнего бала и что даже сам министр охотнее толкует с веселыми людьми.
Но в то же время в опере или в будуаре артистки он умел поговорить о деле или же, как человек интеллигентный, заручиться за бокалом шампанского чьей-нибудь поддержкой. Он прекрасно знал, что клиенты терпеть не могут скучных, плохо одетых людей, принадлежащих к другому миру, и, наоборот, сами ищут тех, кто разделяет с ними удовольствия и в то же время обеспечивают им хорошие дивиденды. Как можно было сомневаться в человеке, который ворочал такими капиталами?
Он всегда был на виду: утром завтракал у Кемнинского, в полдень разгуливал по биржевым коридорам, в пять часов его можно было встретить за чаем у какой-нибудь великосветской дамы, в семь часов - в кафе "Бауэр", а вечера он проводил в опере или в клубе. И в продолжение всего дня он неизменно пребывал в прекрасном расположении духа: занимал окружающих рассказами о какой-нибудь удачной сделке, раздавал советы, если его просили, шутил, острил и в то же время считался в обществе настоящим дон Жуаном.
Никому не приходила в голову мысль, что такой любезный, умный, элегантный и светский человек, собирающийся приобрести себе, между прочим, виллу в окрестностях Берлина, мог вдруг прибрать к рукам чужие деньги и бежать в Америку.
Карл ван ден Кольб совершенно заслуженно пользовался доверием своих клиентов. Может быть, он и принадлежал к числу людей, которых человек с предрассудками назвал бы немного легкомысленными и экстравагантными, но во всяком случае в денежных делах он был очень пунктуален и вел себя безукоризненно. Он заслужил дружбу даже высокопоставленных людей, и если бы захотел открыть свою банкирскую контору, то недостатка в деньгах у него не было бы. Но на все предложения подобного рода он говорил, что еще молод и хочет сполна насладиться свободой.
Все были крайне удивлены, когда узнали, что он женился на молодой итальянке из Генуи, с которой познакомился там два года тому назад. Одно время на бирже все об этом только и говорили, восхищаясь красотой жены ван ден Кольба. Но так как Карл не находил нужным выводить ее в свет, выставляя на всеобщее обозрение, то вскоре в нем снова стали видеть только ловкого дельца.
И если кто-нибудь спрашивал его: "У вас еще медовый месяц?" - он говорил, весь сияя: "Я самый счастливый человек в целом мире". Целый год длилось это счастье, а потом Марию вызвали в Геную, так как ее мать опасно заболела. Карл не мог проводить жену - дела удерживали его в Берлине, и поэтому Мария поехала одна в сопровождении своей молочной сестры Розы. Вместо одной недели, как предполагалось вначале, она провела в Генуе две, а потом была вынуждена остаться еще на некоторое время. Так прошло два месяца. А вернувшись, Мария узнала, что ее муж погиб от руки убийцы.
Разузнав все о жизни убитого, судебное следствие не могло допустить, что Карл стал жертвой мести. Кого мог обидеть этот добродушный человек? За всю свою жизнь он никому не причинил зла. Своими открытыми, приятными манерами и ровным обращением Карл снискал расположение окружающих, и, хотя он был от природы очень вспыльчив и предельно точен в денежных делах, никто не мог вспомнить, чтобы он хоть раз с кем-нибудь поссорился.
Неужели его женитьба возбудила в ком-то ревность или зависть? Следователи взялись выяснить этот вопрос, но, как ни странно, оказалось, что за все двенадцать лет в Берлине Карл не имел связи ни с одной женщиной, которая могла бы предъявить на него права или найти повод отомстить. До того дня, как он увидел Марию, слово "любовь" было для него пустым звуком.
Что касается Марии, то, за исключением двух-трех друзей, представленных ей мужем, она никого не знала. Когда Карл сватался к ней, ему не пришлось отвоевывать ее у кого-либо, когда он женился, никто не пытался отнять у него Марию. Стало ясно, что целью убийства мог быть только грабеж.
Мы приведем здесь протокол, составленный полицейским комиссаром.
"Двадцатого августа 1900 г. нам сообщили, что на Французской улице, в доме номер 117, совершено убийство; я сейчас же отправился туда, захватив с собой людей.
Перед домом собралась большая толпа, которую с трудом сдерживали постовые. Пробираясь сквозь толчею, мы слышали различные предположения и догадки относительно мотива убийства. В толпе говорили, что убитого звали Карл ван ден Кольб, что он работал на бирже и что его жена, красавица итальянка, только вернулась из путешествия и пребывает в отчаянии из-за случившегося. Одни не сомневались в том, что убийца уже арестован, другие уверяли, что злодей не найден, а в полиции даже не знают, кого подозревать.
Когда мы вошли в дом, постовой впустил нас в квартиру, где было совершено преступление. Я распорядился очистить лестницу от посторонних, закрыть ворота и никого не впускать, кроме жильцов дома и судебных властей. Также я отправил посыльного предупредить обо всем прокурора и полицию.
После того как мы миновали переднюю, столовую и гостиную, где ничего особенного не заметили, мы вошли, наконец, в элегантный кабинет. Две дамы, по-видимому погруженные в глубокую печаль, даже не заметили нашего прихода. Одна, похоже, была компаньонкой или подругой второй, стояла на коленях и шептала: "Мужайся, Мария, помни, что ты должна отомстить за него". При этих словах та, которую звали Марией, вскочила и воскликнула: "Да, да, я отомщу за него, клянусь!"
После этого дама вновь опустилась на кресло и, сложив руки, как для молитвы, обратила глаза к небу. Постовой нагнулся к моему уху и сказал: "По-моему, горе этой женщины вполне искренне".
Таково было и мое мнение, но протоколист Зиг, похоже, так не считал. Ему поведение дамы показалось слишком наигранным, и он был не прочь предположить, что фрау Мария ван ден Кольб как-то замешана в этом деле, поэтому не спускал с нее глаз.
Мы занялись тщательным осмотром кабинета, в котором находились. Это дало следующие результаты:
1) двери, ведущие в спальню и гостиную, были открыты. Во всей квартире оказалась заперта только входная дверь, и то не на задвижку. Из этого можно было предположить, что убийца беспрепятственно прошел через всю квартиру и удовольствовался тем, что, уходя, захлопнул за собой входную дверь;
2) в кабинете были опрокинуты два кресла, на столе вещи лежали в беспорядке, а на полу валялся подсвечник. Из этого следовало, что убийца заколол свою жертву в кабинете и потом она доползла до спальни или же Карл ван ден Кольб искал спасения в спальне, где и был настигнут своим преследователем. Последнее предположение более вероятно, так как, несмотря на самый тщательный обыск, в кабинете не обнаружили следов крови.
Чтобы установить мотив убийства и удостовериться в том, что его совершили не с целью грабежа, мы обыскали все ящики письменного стола, на которых не было следов взлома. Средний ящик оказался приоткрыт, а ключ от него торчал в замке. Там мы нашли пятьсот марок, четыре сотенные бумажки и пять банкнот по двадцать марок. Кроме того, там хранились кое-какие бумаги. Я запер этот ящик и убрал ключ подальше от посторонних глаз. В кабинете не было больше никаких шкафов или шкатулок, где могли храниться деньги.
Затем мы перешли в спальню. Слева, сразу при входе, стоял маленький шкафчик, ничем особенно не выдающийся. В двух шагах от него помещалось большое, покрытое гобеленом кресло, все в крови. На ковре перед ним также виднелись кровавые пятна. По всей вероятности, на этом месте и произошло преступление, но несчастный умер не сразу. Видимо, у него еще хватило сил сделать несколько шагов, чтобы позвать на помощь.
Кровавый след тянулся к окну, выходящему во двор, и ясно указывал на то место, докуда добрался Карл ван ден Кольб. У окна он выпрямился и одной рукой схватился за занавески, пытаясь, по-видимому, открыть окно, но силы изменили ему, так что он смог только разбить стекло. Смирившись с тем, что помощи ему ждать неоткуда, Карл ван ден Кольб решил хотя бы отомстить убийце. Банкир, вероятно, искавший бумагу, заметил на столике у кровати свою чековую книжку. Дотащившись до нее, он оставил немало кровавых следов: сначала несчастный схватился за ножку стола, потом, поднимаясь все выше и выше, дотронулся до случайно подвернувшегося ему стакана с водой и наконец завладел чековой книжкой.
При свете свечи, стоящей на столике, он начал писать, но глаза его, вероятно, заволакивал туман, и ему показалось, что карандаш пишет недостаточно ярко, и поэтому он, обмакнув его в свою собственную кровь, начертал следующие слова: "Мария, отомсти за меня. Убийцу зовут…"
Больше он не смог ничего написать: кровь прихлынула к сердцу, и банкир стал задыхаться. Карандаш и чековая книжка выпали у него из рук, он сделал последнее усилие, но члены его начали каменеть. Карл ван ден Кольб пытался бороться со смертью, но конец был уже близок, и он упал на постель. В таком положении мы его и нашли.
Подробное описание всего увиденного я передаю кому следует. Рапорт также послан прокурору".
В рапорте врача, изучившего тело убитого, говорится следующее:
"1) Карл ван ден Кольб убит длинным острым предметом.
2) Рана могла быть нанесена ножом, похожим на кинжал, обнаруженным под одним из стульев в кабинете, куда убийца, вероятно, бросил его, совершив преступление.
3) Удар, нанесенный чуть ниже ключицы, оказался смертельным. Только потому, что порез был небольшой, жертва прожила еще несколько минут после ранения и потом погибла от внутреннего кровоизлияния.