- Ха! Так, а можете вы описать его? Похож ли он на Квестинга? Стоит ли он например, держа пятки вместе, а носки врозь? Больше опирается на носки? Словом, говорите что угодно - котелок у вас здорово варит.
- Гм, ну что ж - во-первых, он был карлик.
- Что!
- Этот выступ нависает над плато на высоте всего в три фута. Как же он мог стоять под ним?
- Ох, чёрт возьми!
- Не огорчайся, - засмеялся Дайкон, - он мог сидеть на корточках. По другим следам видно, как он пристраивался.
- Точно! Значит он сидел на корточках. И довольно долго.
Дайкон вдруг почувствовал, как в нём просыпается следопыт. Он посмотрел налево. Высокий отрог скрывал от его глаз Гарпун и гавань, но утёс, притаившись на котором вёл наблюдение Саймон, был виден как на ладони.
- Если встать на самый краешек, видны даже камни, по которым я карабкался, - сказал Саймон. - Вот посмотрите.
- Спасибо, я верю тебе на слово.
- Ух ты, отсюда видна даже подводная песчаная отмель. Так, должно быть, и с самолёта видно. Эх, скорей бы меня призвали!
Саймон застыл на краю обрыва. Высокий и крепкий, с расправленными плечами. Лёгкий бриз ерошил его волосы. Волнующее зрелище, невольно подумалось Дайкону. Художники давно уловили, какое величие приобретает любая фигура, изображённая на большой высоте на фоне моря и неба. Дайкон снял очки и в очередной раз протёр стекла. Силуэт Саймона тут же расплылся.
- Завидую я тебе, - произнёс Дайкон.
- Мне? Это ещё почему?
- Ты имеешь законное право на встречу с опасностью. И ты им воспользуешься. Мне же суждено только штаны в тылу протирать. Я ведь слепой как крот.
- Да, не повезло. Хотя считается, что эта война никого не обойдёт.
- Тоже верно.
- Помогите уличить этого подонка Квестинга. Вот и вам будет дело.
- Наверно, - произнёс Дайкон, уже пожалев о своей мимолётной слабости. - Так что мы порешили? Что Квестинг в четверг вечером забрался сюда в кованых башмаках и сигналил подводной лодке о том, что в гавани Гарпуна загружается корабль? Кстати, ты способен представить Квестинга в кованых башмаках?
- Он уже три месяца не слезает с пика. За это время и он научился бы уму-разуму.
- Придётся осмотреть всю его обувь. Может, попробовать зарисовать эти отпечатки? Или, хотя бы, запомнить?
- А что - отличная мысль! Профессионалы-то должны снимать гипсовые слепки. Я про это читал.
- Кого ты имеешь в виду? - спросил Дайкон. - Полицейских? Военных? А есть в Новой Зеландии хоть что-то вроде нашей секретной службы? В чем дело?
Саймон внезапно вскрикнул, и карандаш Дайкона, вырвавшись из пальцев, царапнул рисунок.
- Есть тут один малый из Скотленд-ярда. Крупная шишка. В городской газете тиснули про него статейку неделю или две назад. Если верить этим писакам, его прислали сюда ловить шпионов, а дядя Джеймс даже сказал, что нужно засадить в тюрягу дасужих репортёров - чтобы военные тайны не выдавали. Вот кто нам нужен! Хочешь добиться результата - ступай к начальству!
- Как его зовут? - спросил Дайкон.
- Вот в том-то и загвоздка, - сокрушённо поскрёб макушку Саймон. - Совсем из головы вылетело.
III
Барбара и Гаунт не стали подниматься на пик. Они лишь проводили взглядом Саймона и Дайкона, которые карабкались по тропе, цепляясь за изгородь, а время от времени - скользя на короткой траве и зыбкой почве.
- При одной лишь мысли о восхождении, нога начинает ныть как безумная, - признался Гаунт. - Может, прогуляемся лучше к морю и выкурим по сигаретке? Что за дурацкая затея - забраться в поднебесье, чтобы пялиться на тонущий корабль! Нельзя уж и затонуть спокойно. По-моему, это сродни тому, чтобы наблюдать, как казнят твоего друга. Слава Богу, экипаж удалось спасти. Вы со мной согласны?
Барбара охотно согласилась - да кто бы на её месте не согласился, когда актёр говорил таким располагающим, проникновенным и дружеским тоном. Впервые за все время они остались вдвоём.
Актёр с девушкой спустились на берег. Гаунт растянулся на песке с молодецкой удалью, которая бы изрядно разозлила его секретаря. Барбара опустилась рядом с ним на колени, подставив лицо свежему бризу.
- По-моему, вам стоит всегда зачёсывать волосы назад, - произнёс Гаунт. - Это вам очень идёт.
- Вот так? - Барбара поднесла руки к волосам. Её лёгкое хлопчатобумажное платье, обдуваемое ветром, обтягивало фигурку девушки так, словно насквозь промокло под дождём. Перехватив взгляд Барбары, Гаунт быстро оторвал взгляд от её груди и посмотрел на её волосы.
- Да, так гораздо лучше. Никаких завитушек и прочей ерунды. Просто и красиво.
- Вы приказываете? - улыбнулась Барбара.
Одно удовольствие - говорить с ней.
- Прошу.
- Лицо у меня слишком худое.
- Именно в таком лице и ощущается истинная красота. Я даже как-то раз сказал Дайкону, что вы… Впрочем, не буду вас смущать - это дурно. Все из-за того, - закончил свою тираду Гаунт в излюбленной им манере Рочестера, - что я не привык скрывать свои мысли или кривить душой. Вас это не обижает?
- Нет, - промолвила Барбара, вдруг растерявшись.
Гаунт поневоле подумал, что уже целую вечность не общался с такой простодушной и застенчивой девушкой. Жеманных и издёрганных или нарочито скромных юных особ - хоть пруд пруди; но вот девушку, которая краснела и даже не отворачивалась из опасения, что Гаунт сочтёт это дурным тоном, он встречал едва ли не впервые. Будь она всегда такой, цены бы ей не было. Пожалуй, ему нужно и впредь придерживаться с ней той же линии поведения. Гаунт принялся рассказывать Барбаре о себе.
Девушка была очарована. Актёр разговаривал с ней столь доверительно и проникновенно, словно она обладала каким-то особым даром сопереживания и сочувствия. Он рассказал, как ещё будучи школьником, читал монолог "Канун дня святого Криспиана" из "Генриха V", начав декламировать скучным и монотонным голосом - который он ей тут же с охотой и продемонстрировал, - а затем с ним вдруг что-то произошло. В голове зазвенел страстный голос и, к неимоверному изумлению учителя литературы (Гаунт передразнил и его) и остальных учеников, монолог прозвучал необычайно выразительно и почти без запинки.
- И вот тогда, - добавил Гаунт, - я и понял, что должен читать и играть Шекспира. Я воспринимал эти строки как бы со стороны, словно читал их кто-то другой:
"И Криспианов день забыт не будет
Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас -
О нас, о горсточке счастливцев, братьев"
Над их головами пронзительно вопили чайки, на берег набегали бирюзовые волны, рассыпаясь мелким бисером, но для Барбары все это казалось лишь волнующим аккомпанементом к чарующим строкам Великого Барда.
- И это все? - жадно спросила она.
- Ну что ты! Самое главное - дальше. - Гаунт взял девушку за руку. - Ты будешь моим кузеном Уэстморлендом. Слушай же, мой кузен, и внемли.
И он прочитал Барбаре-Уэстморленду весь монолог целиком. Актёр был до глубины души тронут и восхищён искренностью и восторгом девушки, счастливыми слезами, застилавшими её глаза. Он так и не выпускал её руки, пока не закончил чтения. Прихрамывающий Дайкон, первым появившийся из-за поворота, успел заметить, как актёр запечатлел на руке девушки лёгкий поцелуй.
Обратно все ехали в молчании. Саймон был погружён в свои мысли. Гаунт и Барбара, задав несколько приличествующих вопросов про торпедированное судно, тоже затихли. Дайкон сразу отнёс необычную молчаливость Барбары на счёт Гаунта. Одного взгляда на её лицо оказалось молодому человеку вполне достаточно.
- Влюблена без оглядки, - бормотал он про себя. - Чего же он ей наплёл? Биографию, небось, свою изложил, со всеми живописными подробностями. Павлин расфуфыренный. Ишь ты, ручки целовать уже начал. Окажись на этой сцене второй этаж, он бы уже давно, наверно, вывел Барбару на балкон, а сам, коленопреклонённый, читал бы ей снизу. Ромео с фиброзитом. Как будто сам не знает, что в его возрасте любой мужчина, влюблённый в столь юную простушку, выглядит полнейшим болваном. Позор какой.
Однако, позволяя самому себе кипятиться, Дайкон стал бы с пеной у рта отстаивать Гаунта, вздумай кто-то другой критиковать актёра подобным образом.
По возвращении домой, они обнаружили, что мистер Септимус Фолс и мистер Квестинг сидят рядышком в шезлонгах на веранде и мирно беседуют. Саймон, буркнув Гаунту, что он очень признателен за поездку, тут же скрылся в своей клетушке, а Барбара со светящимся лицом взлетела на веранду и прошла в дом. Прежде чем вылезти из автомобиля, Гаунт пригнулся вперёд и сказал Дайкону:
- Я уже целую вечность не испытывал такого удовольствия. Замечательная девчушка. Я, безусловно, скажу ей, кто прислал эти наряды.
Дайкон отвёл машину в гараж.
Вернувшись, он услышал, как Квестинг, который уже успел представить Септимуса Фолса Гаунту, назидательно вещает:
- Я все утро твердил этому господину, мистер Гаунт, что вы с ним должны познакомиться. "Наш знаменитый гость, - говорил я, - совсем заскучал без общения с культурными людьми". Похоже, мистер Гаунт, что этот господин - большой знаток театра.
- Вот как? - вежливо осведомился Гаунт, раздумывая, как бы изловчиться и отшить Квестинга, по возможности не обидев Фолса.
Фолс протестующе и немного самоуничижительно махнул рукой.
- Мистер Квестинг преувеличивает, - сказал он. - Я все лишь обыкновенный дилетант, сэр. Если кто и властвует надо мной, то Каллиопа, а не Талия.
- Неужели?
- Вот видите! - восхищённо выкрикнул Квестинг. - А я вот даже не возьму в толк, о чём вы говорите! Для меня это просто китайская грамота. Кстати, мистер Фолс сказал, что является вашим давним и преданным поклонником, мистер Гаунт.
Обе его жертвы смущённо рассмеялись, а затем Фолс, словно извиняясь за неловкость Квестинга, поспешил исправить положение.
- Это сущая правда, - кивнул он. - По-моему, за последние десять лет я не пропустил ни одного вашего лондонского спектакля.
- Потрясающе, - смягчился Гаунт. - Вы ведь уже знакомы с моим секретарём, верно? Давайте присядем.
Они уселись и мистер Фолс тут же придвинулся поближе к Гаунту.
- Я давно мечтал просить вас развеять одно моё сомнение, - начал он. - Это касается Горацио. Уж очень откровенно он соврал, говоря о ликвидации Розенкранца и Гильденстерна. Мне кажется, что с вашим блистательным знанием "Гамлета"…
- Да, да, я понимаю, что вы имеете в виду. "Он никогда не требовал их казни." Это просто оправдание. Яйца выеденного не стоит. Что-нибудь ещё?
- А я всегда считал, что эти слова относятся к Клавдию. Ваш Горацио…
- Нет, нет - к Гамлету. Безусловно - к Гамлету.
- Разумеется, всякие сравнения абсурдны, но я хотел спросить вас, не приходилось ли вам видеть Гамлета в исполнении Густава Грюндгена?
- Вы имеете в виду этого гитлеровского любимчика?
- Да. Ой! - Мистер Фолс вдруг судорожно дёрнулся и вскрикнул. - Чёртова спина! Извините. Да, вы совершенно правы. В его интерпретации Гамлет выглядел просто юродивым, а публика улюлюкала и неистовствовала от восторга. Я был на этом спектакле. До войны, разумеется.
- Ещё бы, - хохотнул мистер Квестинг.
- Кстати, - оживился мистер Фолс, - почему в ваших постановках Гамлета всего три действия, тогда как в оригинале их пять? Почему бы не сыграть пьесу в том виде, как задумал её Шекспир?
- Порой мы так и играем.
- Я знаю, знаю. От лица всех поклонников шекспировского гения я страшно вам признателен. Вы уж меня извините!
- Не за что! - улыбнулся Гаунт. И тут же, заметив появившуюся в проёме дверей Барбару, которая мялась, не зная, можно ли ей подойти, поманил её рукой. Девушка уселась прямо на ступеньку, рядом с Дайконом. - Вам это интересно, моя дорогая.
"Что с ней случилось? - подумал Дайкон. - Пусть причёска изменилась, волосы назад зачёсаны - но ведь этим не объяснить столь разительную перемену. Куда делся её истерический хохот? Да и гримасничать она перестала".
Гаунт завёл разговор о таких сложных пьесах как "Троил и Крессида", "Генрих VI" и "Мера за меру". Фолс подхватывал любую его реплику на полуслове. Он вынул из кармана трубку, но закуривать не стал, а принялся отбивать такт о ножку шезлонга, словно желая подчеркнуть значимость своих слов.
- Разумеется, он был агностик! - с горячностью воскликнул он. - Самые знаменитые монологи это доказывают. Да и по ходу самой пьесы это ясно.
- Вы имеете в виду Клавдио? Однажды в молодости я играл его. Монолог о смерти, конечно, впечатляет. Даже дрожь пробирает.
"В стремленье к смерти нахожу я жизнь,
Ища же смерть - жизнь обрящу. Пусть же
Приходит смерть!"
- Или вот:
"Но умереть… уйти - куда, не знаешь…
Лежать и гнить в недвижности холодной…
Чтоб то, что было тёплым и живым,
Вдруг превратилось в ком сырой земли…"
Голос Гаунта вдруг обрёл какую-то зловещую монотонность, и слушатели тревожно заёрзали. Миссис Клэр выглянула в окно и тоже слушала с неясной улыбкой на устах. Мистер Фолс, отбив особенно удачную дробь, вдруг уронил трубку и пригнулся было за ней, но тут же глухо застонал и схватился за поясницу. На веранду вышел доктор Акрингтон и застыл как изваяние.
- Продолжайте, прошу вас, - промолвил мистер Фолс, с усилием выпрямляясь.
Мистер Квестинг подобрал упавшую трубку и тоже застыл на месте; на губах его блуждала восхищённая улыбка.
Появился Саймон и, бросив недовольный взгляд на Гаунта, принялся наблюдать за Квестингом.
Гаунт уже приближался к финалу короткого, наводящего ужас, монолога. Дайкону вдруг подумалось, что никакому другому актёру не под силу бы сыграть трагического шекспировского персонажа на залитой полуденным солнцем веранде термального курорта. Некоторых слушателей Гаунт к тому же заметно обескуражил. Во всяком случае, заставил вспомнить о смерти.
Квестинг громко прокашлялся и принялся исступлённо аплодировать, колотя трубкой мистера Фолса по одной из деревянных опор.
- Ну, класс! - восхищённо выкрикнул он. - Во даёт, а? Верно я говорю, мистер Фолс?
- Это, кажется, была моя трубка, - вежливо произнёс тот, потянувшись за тем, что осталось от его вересковой трубки. - Спасибо.
- А вот мне больше всего по душе "Как вам это понравится", - заявила миссис Клэр, высунувшись из окна. - Такая прелесть! Обожаю Розалинду!
Доктор Акрингтон тоже не выдержал.
- Сейчас все так помешались на этой современной психопатологической ерунде, что, по-моему, в ваш театр уже никого не заманишь, - проворчал он.
- Напротив, - высокомерно возразил Гаунт, - интерес к Шекспиру велик как никогда.
Появилась Хойя, громко звеня неизменным колокольчиком. Из кабинета вынырнул полковник. Его и без того мрачная физиономия казалось даже более вытянутой, чем обычно.
- Обед, да? - проблеял он. - О чем вы тут митинговали? Мне показалось, кто-то к бунту призывал.
Барбара поспешно зашептала отцу на ухо.
- А? Не слышу, - пожаловался он. - Что? Какой Гораций? - Он уставился на Гаунта. - Ах, из спектакля? Ну дела!
Полковник брезгливо поморщился, но в следующую минуту, казалось, смирился с неизбежным.
- Когда я служил в Индии субалтерном, - горделиво заявил он, - мы тоже забавлялись лицедейством. Однажды мне даже роль дали. Ох и пьеса, скажу я вам! Может, вы слыхали? "Тётка Чарлея".
IV
За обедом Дайкон быстро понял, что Саймон что-то замыслил. Во всяком случае, взгляды его были столь красноречивы, что сомнений в своём значении не оставляли никому - ни Квестингу, ни кому-либо иному. Дайкон и сам пребывал в состоянии, близком к прострации - беспокойство за Барбару из-за случившейся в ней перемены, а также из-за перемены его собственного отношения к своему патрону - все это смешалось внутри, вызвав в душе настоящий кавардак. А тут ещё и Квестинг. Несмотря на все находки Саймона, несмотря даже на пущенный ко дну корабль, молодой человек отказывался верить, что Квестинг был и впрямь вражеским шпионом. Оставаясь в глубине души истым новозеландцем, Дайкон считал, что рассказы о шпионах - досужие бредни, плод напуганного воображения старух и записных клубных сплетников. И все же… он мысленно перебирал все доводы "за" и "против". Почему Квестинг так необъяснимо повёл себя на железнодорожном переезде? Почему соврал, что ездил в бухту Похутукава, тогда как доктор Акрингтон столь убедительно разоблачил его? Зачем и кому подавал с пика Ранги непонятные световые сигналы?
Решив еше раз обсудить накопившиеся вопросы с Саймоном, он заглянул к тому сразу после обеда.
- Вы угадали, что я хотел с вами поговорить, да? - спросил Саймон. - Я хотел подать знак, но боялся, что он заметит.
- Дорогой мой, воздух в столовой наэлектризовался от твоих намёков. Что случилось?
- Мы его засекли, - заявил Саймон. - Вы догадались? Он выдал себя перед обедом. Трубкой.
Дайкон недоуменно уставился на него.
- Прохлопали, да? - самодовольно произнёс Саймон. - Хотя и сидели на расстоянии вытянутой руки от него. Может, он так к этому привык, что уже и сам не замечает?
- Я бы ответил, если бы имел хоть малейшее представление, о чём ты говоришь.
- Как, до сих пор не врубились? А я вот сидел тут, чесал репу, кумекал, что к чему, и вдруг слышу - оно! Прокрался к углу дома и выглянул на веранду. Смотрю, Гаунт с Фолсом порют какую-то чушь про своего Шекспира. А этот… В точности так же, один к одному!
- О чем ты говоришь-то! - взвыл, теряя остатки терпения, Дайкон. - Имей совесть.
- Да о стуке этом. О чечётке, которую он отбивал трубкой. Три длинных стука. Бум-бум-бум. Потом пять коротких. Затем три коротких. И потом - все заново. Точь-в-точь, как те вспышки. Теперь дошло?
У Дайкона отвисла челюсть.
- Не понимаю, - промямлил он. - Зачем? Почему?
- Представления не имею.
- Совпадение?
- Слишком много развелось этих совпадений. Нет, мне кажется, я прав - у него это и вправду вошло в привычку. Он выучил код и повторял его снова и снова, прежде чем пустить в ход в ту ночь…
- Стой, я не понимаю. О какой привычке ты говоришь?
- О, блин! - с отвращением сплюнул Саймон. - Что у вас с головой? О ком, по-вашему, я тут перед вами битый час распинаюсь?
Дайкон хлопнул себя по лбу.
- Мы говорим о разных людях, - возбуждённо зашептал он. - Квестинг подобрал трубку с пола лишь перед самым твоим появлением. Это вовсе не Квестинг отбивал твои дурацкие сигналы.
- А кто? - обалдело спросил юнец.
- Мистер Септимус Фолс!