Придя на перекресток Марронье, комиссар убедился, что место выбрано весьма предусмотрительно: поблизости не было никакого укрытия. "Если я спрячусь за деревом или, тем более, влезу на него, меня обязательно обнаружат. То же самое - если я лягу на землю… Что делать?" - думал он. Тут он заметил неподалеку большую кучу опавших листьев, перемешанных с сухими ветками и разным мусором.
- Не очень-то соблазнительная перспектива, - проворчал Жюв, - но другого выхода у меня нет…
Разрыв кучу, Жюв забрался в самую середину и закидал себя листьями и мусором, оставив лишь маленькое отверстие для наблюдения. "Лучшего тайника мне не найти, - подумал он. - Правда, пролежать здесь несколько часов в этот сырой осенний вечер значит наверняка заработать простуду…" Было всего четыре часа дня, и Жюв закрыл глаза, решив подремать.
Было семь часов, когда комиссар проснулся от холода. От лежания в неудобной позе все его тело затекло. Однако он старался не шевелиться, чтобы не выдать себя. Вдали на какой-то башне часы пробили половину восьмого. На аллее и тропинке, которые были хорошо видны Жюву с его наблюдательного пункта, не было ни души. Пробило восемь часов. "Ну вот сейчас, - подумал полицейский, - сейчас я буду знать, кто же является преступником, - Дроп или Перрон…"
Ночь сгустилась над парком, от земли поднимался холодный туман, купы деревьев и кустарников приобретали фантастические очертания. Жюв напрягал слух, надеясь услышать приближающиеся шаги, но вокруг царила полная тишина. Наконец он услышал, что кто-то идет по аллее, и минуту спустя из тумана вынырнула фигура, в которой, присмотревшись, он узнал Дропа. Доктор несколько раз прошелся взад и вперед, поглядывая по сторонам. "Это он меня ищет, - подумал Жюв. - Небось, у него на сердце кошки скребут…" Однако полицейский не мог себя обнаружить: с минуту на минуту должен был появиться второй участник события.
Минуты шли за минутами, Дроп продолжал нервно расхаживать на перекрестке, а шантажист не появлялся. "Что все это значит? - размышлял Жюв, стараясь унять дрожь, сотрясавшую все его тело. - Шантажист почувствовал неладное и дал деру? Или - что вернее - никакого шантажиста нет и Дроп попросту морочит мне голову?" И чем больше проходило времени, тем решительнее полицейский укреплялся в мысли, что Дроп взял его на пушку, желая сбить с толку и запутать след.
Наконец хирург повернулся, ускорил шаг и скрылся в тумане. Переждав еще несколько минут, Жюв вылез из мусорной кучи.
- Ах, Дроп, Дроп… Друг ты мой любезный! - ворчал комиссар, пытаясь очистить от грязи свои костюм и пальто. - За все это ты мне еще заплатишь!
А Дроп тем временем, направляясь к выходу из парка, думал про себя: "Напрасно я все рассказал Жюву… Он, наверное, допустил какую-нибудь оплошность и спугнул шантажиста… Ах, Жюв, Жюв! Если, из-за вас случится беда с маленьким Юбером, я вам этого никогда не прощу!"
16. НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ
У себя дома Жюв сидел в своей излюбленной позе: голова была закинута назад, на спинку кресла, ноги, вытянутые вперед и вверх, опирались о каминную полку, руки свободно болтались по обе стороны подлокотников, свисая чуть не до пола. Во рту он держал огромную трубку, из которой выпускал огромные клубы дыма. Дымовое облако уже окружало его со всех сторон, почти скрывая из вида.
Дверь в комнату открылась, и радостный голос произнес:
- Так это правда, Жюв? Элен действительно чувствует себя лучше? Я получил весточку от вас, и она заставила меня буквально плясать от радости!
- Я и сам был вне себя от радости, когда доктор сообщил мне, что ее полное выздоровление - дело времени, - сказал Жюв, - Но когда она совсем поправится, Фандор, я закачу ей такую сцену за то, что она чуть не довела нас обоих до сумасшедшего дома!
Фандор рассмеялся и подошел к своему другу.
- Кстати! - воскликнул он. - Не надо ли вызвать пожарных? В доме явно что-то горит! Или вы решили удушить дымом не только себя, но и всех окружающих?
- Ты прекрасно знаешь, что трубка помогает мне думать… А подумать нам есть над чем…
- Не "над чем", а "о ком"? Так ведь вы хотели сказать? И имели, конечно, в виду Фантомаса?
- Хоть ты и в хорошем настроении, Фандор, но говори так легкомысленно о нашем страшном враге. Меня действительно тревожит, что о Фантомасе давно ничего не слышно. Это значит, что, затаившись во мраке, он готовит новое злодейство.
- Вы, как всегда, правы, Жюв! Фантомас, конечно, не мог не знать о взрыве, который произошел в доме Максона, и о том, что пострадавшую в результате взрыва Элен перевезли в клинику доктора Дропа. А это значит, что он обязательно что-нибудь предпримет, и, может быть, уже начал действовать… Но мы с вами, Жюв, достаточно сильны, чтобы преградить ему путь и защитить нашу дорогую Элен!
Однако полицейский комиссар хмурился все больше и больше.
- Сегодня я был во Дворце правосудия, - сказал он немного помолчав, - Знаешь ли ты, что процесс над Владимиром, сыном Фантомаса, должен состояться еще до конца этой недели?
- Мне это известно, - ответил журналист. - И я даже знаю кое-какие подробности. Так, мне известно, что в числе присяжных заседателей будет некто Миниас, компаньон Поля Дропа…
- Ну и что?
- Как "что"? Миниас будет судить Владимира! Вас это не настораживает?
Жюв кончил курить и выбил трубку о доску камина.
- Дорогой Фандор, - сказал он, - наши мысли идут в одном направлении… По сути дела, мы ни в чем не можем упрекнуть Миниаса… И все-таки меня, как и тебя, смущает его участие в этом судебном деле…
В это время раздался стук в дверь, и старый слуга Жан доложил Жюву, что какая-то дама, не назвавшая себя, хочет его видеть.
- Ах, так к вам захаживают таинственные незнакомки? Примите мои поздравления! - ухмыльнулся Фандор.
Не обращая внимания на его насмешки, Жюв поднялся и вышел в соседний салон, где его ждала посетительница.
- Господин Жюв? - спросила она, поднимаясь ему навстречу.
- Да, мадам. С кем имею честь?
- Я мадам Амели Дроп, жена хирурга Поля Дропа.
После всего, что произошло в последние дни, Жюв был крайне заинтригован, увидев перед собой жену Поля Дропа и любовницу Себастьяна Перрона. Однако он ничем не выдал своей заинтересованности.
- Мадам, я целиком в вашем распоряжении, - любезно сказал он. - Ваш муж проявил такую заботу о бесконечно дорогой мне пациентке, что для меня нет большего удовольствия, чем быть полезным его жене.
Амели Дроп улыбнулась насмешливо и печально в одно и то же время:
- Дорогой господин Жюв! Не надо столь поспешно связывать мои интересы с любезностью моего мужа. Тем более, что Поль Дроп уже известил вас и о нашем предстоящем разводе, и о том, что я была любовницей Себастьяна Перрона…
"Вот те на! - подумал полицейский. - Эта дама сама расставила все точки над "i"!"
- Я пришла к вам, - продолжала Амели, - чтобы попросить у вас совета. Мне известно, что вы друг моего мужа и что мой любовник поручал вам защищать его интересы. Но самое главное для меня - это то, что вы взялись разыскать моего сына. Я доверяю вам полностью.
Искренность молодой женщины тронула Жюва.
- Мадам, - сказал он, - я отвечу вам откровенностью на откровенность. Я испытываю симпатию к вашему мужу, и к человеку, которого вы любите, Себастьяну Перрону. Но при этом я беспристрастен и стараюсь быть справедливым. Я еще не знаю, кто из двоих неправ - ваш муж или ваш любовник. Но очень прошу вас, но пытайтесь вмешаться в интересах того или другого…
- Так вы полагаете, что я пришла просить за одного из них? - Мадам Дроп нервно сняла перчатки, и ярость блеснула в ее глазах. - Вы странным образом ошибаетесь, месье! Перед вами не жена и не любовница, перед вами мать! Я пришла к вам из-за сына: верните мне его!
Жюв видел, что она искренна, и уже готов был успокоить ее, сообщив, что ее сын находится не где-нибудь, а у ее мужа Поля Дропа, но что-то его остановило. Он чувствовал, что Амели хочет сказать что-то еще, но не решается. Комиссар поспешил ей помочь:
- Мадам, я обещал найти вашего сына, а я слов на ветер не бросаю. Но если вам известны какие-либо детали, которые могут облегчить мою задачу…
- Хорошо! - воскликнула мадам Дроп, сверкая глазами. - Только что вы предположили, что я намереваюсь ходатайствовать за мужа или за любовника. Мои намерения очень далеки от этого. Я ненавижу их обоих! Они оба подлецы, бесчестные люди, думающие только о том, как бы завладеть моим состоянием! Вчера, господин Жюв, ко мне явился мой любовник и валялся у меня в ногах, умолял дать ему сто тысяч франков, утверждая, будто они необходимы ему, чтобы спасти нашего сына!.. Я отказала ему и высказала все, что я думаю о его бесчестных происках… Мне казалось, что я увидела предел, до которого может дойти человеческая низость. Но я ошибалась!
Мадам Дроп помолчала - ей не хватало дыхания. Собравшись с духом, она продолжала:
- В тот же вечер мой муж куда-то ушел и вернулся очень поздно. Я еще не спала. Я лежала на кушетке, измученная моими мыслями, истерзанная страхом. Мне кажется, что если бы в этот момент он подошел ко мне с простыми словами сочувствия и утешения, я бы простила ему все. Но ему не было дела до меня, до моего состояния. Он действительно пришел ко мне, но знаете для чего, господин Жюв? Чтобы на коленях повторить почти слово в слово, ту же просьбу, что и Себастьян Перрон!
И Амели Дроп закончила, ломая руки:
- Негодяи! Они оба требуют у меня одну и ту же сумму, - сто тысяч франков, обещая спасти моего сына! Они действуют, как два подлых шантажиста! Иногда я думаю: уж не сговорились ли они между собой?.. Что мне делать, господин Жюв?.. Что мне делать?.. Должна ли я дать эти деньги ради спасения сына? И если да, то кому?
Жюв был потрясен. В очередной раз его логические построения полетели кувырком. Но не о них жалел комиссар полиции: ему было бесконечно жаль Амели Дроп.
- Прежде всего, мадам, - сказал он, - не надо ничего платить. Сто тысяч франков - это пустяк… Тем более, ради спасения Юбера. Но ведь шантажист этим не ограничится! Получив от вас первый взнос, он будет вымогать еще и еще…
И Жюв закончил, стараясь говорить как можно мягче:
- Вы очень несчастны, мадам… Вам приходится дорого платить за ошибку, совершенную в молодости. Сейчас вы не можете доверять ни вашему мужу, ни вашему любовнику… Но я прошу вас верить, мадам, что в моем лице вы имеете друга, на сочувствие и помощь которого вы можете рассчитывать всегда!
17. ИДЕЯ МИНИАСА
В модном ресторане "Фазан", что на бульваре Мадлен, собирался цвет элегантной публики Парижа. Здесь можно было видеть самых красивых женщин в туалетах от лучших портных и в сопровождении мужчин, каждый из которых был знаменитостью в том или ином роде; при появлении каждого раздавался почтительный шепот - это из уст в уста передавались рассказы об их похождениях.
Около половины восьмого за уединенный столик, который до этого героически защищал метрдотель во фраке, уселись два посетителя. Одному из них можно было дать лет сорок, другому - около пятидесяти. Оба были одеты во фраки, и, поскольку они явились без дам, присутствующие не обратили на них особенного внимания. Судя по всему, это соответствовало желаниям двух вновь пришедших, которые, усевшись за столик, продолжили ранее начатый разговор. Это были Поль Дроп и греческий финансист Миниас.
- Насколько я понял из ваших слов, мой дорогой Дроп, - говорил финансист, - вы готовы на все, чтобы разыскать сына вашей жены, то есть, вашего сына, поскольку с точки зрения закона он является таковым?
- Безусловно! Я хочу, чтобы он был у меня, под моей защитой…
- И чтобы таким образом вы имели возможность держать в руках его мать, - цинично добавил Миниас. - Ради такого дела, я думаю, стоит раскошелиться на сто тысяч франков, которые от вас требует шантажист или шантажисты… Поверьте, в данном случае, самый простой путь является наилучшим. Вы уже имели возможность убедиться, что пытаться подключать сюда полицию - пустая затея…
Поль Дроп нервно улыбнулся:
- Совет хорош, но есть одна загвоздка: где взять сто тысяч франков? Вы знаете, что ни клиника, ни доходы от нее мне не принадлежат…
- Я это знаю… Но деньги имеются у вашей жены…
- Я вам уже говорил, Миниас, что я пытался это сделать… пытался попросить у нее деньги… Она мне ответила: "Пока я жива, вы не получите ни одного су!"
- Она так и сказала: "Пока я жива…"?
- Да, именно так…
- И какой вывод вы из этого сделали?
- Никакого…
- И совершенно напрасно! Ведь здесь все ясно, как день: вам нечего ждать от вашей жены, "пока она жива…" Значит, единственный выход для вас - это ее смерть.
Дроп сделал протестующий шест. Но Миниас продолжал:
- Подождите, не перебивайте меня, В случае смерти Амели все ее состояние переходит к ее сыну Юберу. А поскольку он является несовершеннолетним, опекуном назначаетесь вы. Правда, мальчик похищен и находится неизвестно где. Но это в данном случае не имеет значения: до тех пор, пока не доказана его смерть, опекуном все равно являетесь вы! И вам ничего не стоит взять сто тысяч, необходимые для освобождения вашего сына.
Помолчав, грек добавил:
- Сто тысяч франков - это ведь только для начала…
Поль Дроп посмотрел на Миниаса с ужасом. С тех пор, как он начал вести с ним дела, он неоднократно имел возможность убедиться, что у этого человека не было ни чести, ни совести. Под его нажимом хирург уже совершил ряд сомнительных поступков. Но впервые ему так прямо и откровенно предлагали совершить убийство! О, разумеется, Поль Дроп никогда бы не пошел на столь ужасное преступление. Но мысль о возможной смерти Амели была посеяна в его мозгу. И он уже не мог помешать себе думать о всех преимуществах такого оборота событий - и в том, что касается его сына, и в том, что имеет отношение к таинственным комнатам на четвертом этаже… Мысленно он уже унесся туда, где от него отступали все повседневные тяготы и заботы, где расцветали все его чувства и мечты, где он жил, словно в прекрасном сне…
Миниас не без интереса и беспокойства наблюдал, как различные выражения сменяли друг друга на лице его собеседника. Его намеки на "великую любовь" доктора и на его "великое открытие", свидетельствовали о том, что хитрый грек знал нечто такое, о чем еще не настало время говорить прямо. Он читал в душе хирурга, как в открытой книге. От него не укрылось первоначальное выражение ужаса и возмущения на его лице, которое, однако же, вскоре сменилось задумчивостью и даже мечтательностью. И Миниас понял, что хотя Поль Дроп никогда не решится на убийство своей жены, он, а то же время, не сделает ничего, чтобы помешать ее смерти. Видимо, он вполне этим удовлетворился, потому что до конца обеда больше не возвращался к этой теме, а болтал о том, о сем и о разных разностях. И только на прощание бросил ему как бы невзначай:
- Да, смерть вашей жены означала бы для вас свободу, богатство и счастье…
Поль Дроп вздрогнул и промолчал. А Миниас, глядя ему вслед, со свирепой улыбкой на губах потер руки и проворчал сквозь зубы:
- Ну что ж, этот готов… Самое трудное сделано. Осталось сделать самое неприятное…
18. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
В то самое время, когда Поль Дроп расстался со своим ужасным компаньоном, на другом конце Парижа, на бульваре Ла Шапелль, у входа в грязное и подозрительное кабаре собиралась шумная компания апашей. Это были в основном мужчины, если не считать двух девиц весьма отталкивающего вида. Двое полицейских, несших дежурство в этом квартале, предпочитали наблюдать за ними с приличного расстояния.
Впрочем, апаши, судя по всему, не собирались нарушать общественное спокойствие: между ними шло "толковище", иными словами - совещание. Многие из членов этой "кодлы" были хорошо знакомы полиции. Своей непомерно длинной и тощей фигурой выделялся Газовщик, рядом с которым тусовался его дружок Бычий глаз и их общая подружка Адель. Были тут и Тулуш, еще более грязная и злобная, чем обычно, и Звонарь, со своей всегдашней зловещей ухмылкой, и Яблочко, с разболтанной фигурой паяца и лицом полишинеля. Именно этот последний, вообще-то не пользовавшийся особым авторитетом у шпаны, на этот раз был в центре внимания.
Как рассказывал Яблочко, несколько часов назад к нему подошел на улице какой-то "шикарный тип", сунул ему в руку двадцать пять луидоров и сказал, что ему будут нужны завтра вечером несколько "крепких парней" для "хорошенького дельца". Что это были не пустые выдумки, Яблочко доказал только что, поставив всей компании отличную выпивку с закуской.
- Тут дело тонкое, - разглагольствовал Яблочко, напуская на себя многозначительный вид, - Не то чтобы, кого обчистить, или пырнуть под ребро… Надо подстроить так, чтобы одна машина врезалась в другую, - там будет сидеть одна шикарная шмара… В общем, кому-то надо пустить ее в расход… Но так, чтобы и комар носу не подточил. А получим мы за это столько, что две недели будем гулять, не просыхая!
Первым заговорил Звонарь - он считался главарем банды:
- Неплохо сработано, Яблочко! Еще немного, и ты перестанешь быть пижоном, превратишься в крепкого парня, на манер Бычьего глаза или Газовщика…
И протянув апашу свою толстую волосатую руку, он добавил:
- Ну-ка, покажь монеты!
Яблочко замялся, но делать было нечего, и он вложил в руку Звонаря двадцать пять луидоров. Тот преспокойно отправил их к себе в карман. После чего распорядился:
- Передай своему "шикарному типу", что завтра у него будут крутые парни, которые сварганят все, что ему надо, в наилучшем виде. Сейчас - все по норам, а завтра ровно в полдень - общий сбор у папаши Корна.
На следующий день, в девять часов вечера, к площади Трините, плохо освещенной и развороченной дорожными работами, стали стекаться фигуры подозрительного вида. Здесь были Газовщик, одетый как рабочий-сварщик, Бычий глаз, в шляпе-котелке и кургузом жакете, Адель в своем лучшем выходном платье. Придя на площадь, они стали прогуливаться каждый сам по себе.
В это же самое время в скромной квартирке, недалеко от площади Этуаль, две женщины тихо беседовали, сидя за столом. Одна из них, пожилая дама в очках, проворно работала спицами и кивала головой в ответ на то, что ей рассказывала молодая женщина с красивым нервным лицом и длинными белокурыми волосами. Эта последняя была не кто иная, как Амели Дроп, которая после официального объявления о начале ее бракоразводного процесса именовала себя Амели Тавернье. Из квартиры, где они жили вместе с Полем Дропом, она переехала к своей старой тетке Дезире, где и находилась в этот вечер.
Пребывание в доме тетки имело для молодой женщины ряд преимуществ, в том числе и возможность уходить и приходить по своему желанию, не будучи связанной назойливым присутствием слуг.
С некоторых пор она начала снова встречаться с Себастьяном Перроном. Она простила своему бывшему любовнику его неуместную просьбу о деньгах, тем более что он обещал сообщить ей какие-то важные подробности, касающиеся местопребывания их сына. Ей очень хотелось верить Себастьяну, появление которого после многолетней разлуки словно возвращало ее в пору юности.