Накануне они договорились, что Амели придет к Себастьяну Перрону в его квартиру на улице Мобеж. Разговор происходил недалеко от дома, где жила тетушка Дезире.
- Я выйду от тетушки в девять часов вечера, - сказала Амели, - возьму такси и через пятнадцать минут буду у тебя… До скорой встречи, мой любимый!
Молодая женщина не подозревала, что, помимо ее любовника, эти слова достигли ушей еще одного человека, который неотступно следил за ней. Что это был за человек? И зачем он вел свою слежку?
Не желая посвящать тетушку в свои интимные дела, Амели придумала какую-то не очень правдоподобную историю про подругу из провинции, которую ей обязательно надо встретить на вокзале Сен-Лазар и проводить в гостиницу, и ровно в девять часов вышла на улицу. Она тут же увидела свободное такси, и шофер, обрадовавшийся появлению клиентки, сам обратился к ней:
- Ну как, милая дамочка, не подвезти ли вас? Машина у меня хорошая, прокачу с ветерком!
Начинал накрапывать дождь, и Амели порадовалась, что так быстро нашла такси на этой обычно пустынной улице. Она вскочила в машину и назвала адрес. Такси тронулось.
- Не так быстро! Пожалуйста, не так быстро! - повторяла Амели водителю. Но тот как будто ничего не слышал. Если от площади Этуаль он ехал хотя и быстро, но в пределах допустимого, то теперь гнал, как сумасшедший. Машина приближалась к площади Трините. Напрасно Амели стучала в стекло окошка, отделявшее водителя от пассажира, напрасно пыталась кричать, высунувшись в наружное окно. Машина неслась, не обращая внимания ни на сигналы светофоров, ни на знаки регулировщиков. Когда она оказалась на перекрестке площади Трините, раздался страшный грохот. И больше Амели уже ничего не чувствовала.
Что же произошло?
Другое такси, которое, видимо, потеряло управление, врезалось в бок той машины, где находилась Амели. За несколько метров до столкновения водители обеих машин, открыв дверцы своих кабин, выбросились наружу. В следующую секунду машины столкнулись с ужасным грохотом, послышался звук лопающихся шин, звон бьющегося стекла…
После секундного оцепенения прохожие кинулись к образовавшейся груде искореженного металла. Одна из машин, к счастью, была без пассажиров, во второй находилось окровавленное тело женщины. Подоспевшие люди суетились без толку, не зная, что предпринять. Вдруг сквозь толпу решительно пробился элегантно одетый мужчина в цилиндре. Ни слова не говоря, он открыл дворцу изуродованной машины и извлек оттуда тело несчастной Амели. Потом, обратившись к толпе, он произнес рассерженным топом:
- Вы разве не видите, что дама тяжело ранена? Ей надо оказать помощь!
- Наверное, надо доставить ее в ближайшую аптеку, - нерешительно предложил подоспевший ажан.
- Именно это я и собирался сделать, - сказал господин. - Моя машина стоит неподалеку. Помогите же мне!
Несколько десятков рук тут же протянулись к нему, и минуту спустя пострадавшая была бережно уложена в роскошный автомобиль, принадлежавший элегантному господину.
- Прошу вас, месье, сообщить мне, куда вы намереваетесь везти эту даму, - попросил ажан.
- Меня зовут господин Миниас, вот мой адрес, - сказал финансист, протягивая полицейскому свою визитную карточку. - Поскольку дама, как видно, ранена тяжело, надо ее немедленно отвезти в больницу. Я намерен доставить ее в клинику доктора Дропа, что на улице Мадрид.
Ажан колебался и поглядывал вокруг, нет ли поблизости второго полицейского. Но он был один и должен был сам принимать решение.
- Дело в том, - неуверенно сказал он, - что по правилам пострадавшего надо доставить в ближайшую аптеку, а потом в отделение полиции…
Миниас раздраженно пожал плечами:
- Плевать мне на правила! Помощь ближнему важнее соблюдений полицейских регламентов… Этой даме сейчас нужен не аптекарь, а опытный хирург!.. Я финансист, меня знают на Бирже, вам известно, кто я и где живу. А всю ответственность я беру на себя!
Собравшиеся приветствовали это решение одобрительными возгласами. Элегантный господин сел в машину, дал знак шоферу, и машина, набрав скорость, исчезла в конце улицы. Полицейский почесал в затылке, махнул рукой и направился к разбитым машинам, чтобы составить протокол.
- Где водители? - громко крикнул он. И поскольку никто не откликнулся, повторил начальственным голосом: - Водители машин! Немедленно сюда!
- Да они уже давно смылись! - ответил кто-то из толпы.
- То есть как это "смылись"?
- Видно, скорость не смогли погасить! - насмешливо ответил тот же голос. - Вот и мчатся сейчас где-нибудь на другом конце города!
Толпа расхохоталась.
- Только бы они не остались под обломками… - смущенно пробормотал полицейский.
Тут к нему подошел какой-то длинный малый в робе рабочего-сварщика и, вежливо притронувшись пальцем к кепке, сказал:
- Я был рядом в момент заварухи и все видел. Так что напрасно вы кличете водителей: они у меня на глазах улепетывали со всех ног…
Ажан посмотрел в том направлении, куда указывал верзила.
- Прошу вас засвидетельствовать ваши показания… - начал он, но, обернувшись к говорившему, убедился, что того и след простыл.
Пока ажан-недотепа суетился возле машин, разыскивая свидетелей, три или четыре типа подозрительного вида удалялись от места происшествия по узкой и темной улице Сен-Лазар, Среди них выделялась высокая и тощая фигура Газовщика.
- Ну и славная получилась заварушка! - хохотал апаш, хлопая себя по ляжкам. - Лихо вышло, как в кино! Когда Звонарь газанул и врезался в машину, которую вел Яблочко, у меня - аж мороз по хребту! Ну, молодцы ребята: лихо они сиганули каждый из своего драндулета!
- А фраер-то, фраер во фраке! - воскликнула Адель, - Тоже, видать, крутой парень! Сколько же это надо иметь деньжищ, чтобы ездить в такой шикарной колымаге!
Газовщик и Бычий глаз только перемигнулись: видно, они знали о "фраере" что-то такое, о чем предпочитали помалкивать…
Тусклый свет осеннего утра еще только начал проникать в больничную палату, когда лежавшая на койке молодая женщина с лицом, еще более белым, чем ее бинты, открыла глаза и попыталась пошевелиться. Но тут же мучительный стон вырвался из ее груди.
- Боже мой! - пролепетала она. - Где я?.. Что со мной?..
Медсестра, дежурившая рядом с кроватью, наклонилась над больной:
- Не двигайтесь, мадам, лежите спокойно, и все будет хорошо.
Когда накануне вечером несчастную Амели Тавернье привезли в клинику, она все еще была без сознания. Поль Дроп был ошеломлен, увидев свою бывшую жену в таком состоянии. Тем не менее, он овладел собой и оказал ей первую медицинскую помощь, отложив детальный осмотр до утра.
- Что случилось? Чем вы объясняете это ужасное несчастье? - пробормотал он, когда они с Миниасом остались с глазу на глаз.
Тот сардонически усмехнулся;
- Чистая случайность, мой друг, чистая случайность… Но весьма счастливая! Два такси столкнулись на площади Трините… В одном из них находилась ваша жена… Я как раз проезжал мимо, подобрал ее…
- Миниас, умоляю, скажите мне правду, - настаивал доктор.
Финансист перестал ухмыляться и пристально посмотрел ему в глаза.
- Смерть вашей жены полезна и необходима! И она должна произойти так, чтобы никто но мог нас заподозрить, ни вас, ни меня. Автомобильная катастрофа, в которую она попала, произошла совершенно натурально, у всех на глазах. Никто не сможет доказать, что она была подстроена! На случай, если Амели не будет убита на месте, я оказался поблизости и привез ее сюда. Теперь ваше дело - прикончить ее!..
Резко повернувшись, Миниас вышел. Доктор Дроп рухнул в кресло, обхватив голову руками… Он чувствовал себя целиком во власти этого человека, вернее, даже не человека, а злого демона, который мог все и не останавливался ни перед чем.
19. "МЫ В ЛЕСОЧЕК НЕ ПОЙДЕМ…"
Покинув клинику, Поль Дроп поднялся в свои личные апартаменты. Но вместо того, чтобы войти в кабинет, расположенный рядом со спальней, он прошел дальше по галерее и по внутренней винтовой лестнице поднялся этажом выше в таинственные комнаты, куда другим вход был запрещен. Едва он отпер дверь, как до его слуха донесся так хорошо знакомый ему прозрачный, звонкий голосок, лепетавший смешные детские слова. Это был припев известной детской песенки:
Мы в лесочек не пойдем,
Сперва дождик переждем!
Доктор остановился и закрыл лицо руками. Слезы выступили у него на глазах. И тот, кого все считали холодным, сухим человеком, не в силах сдержать волнение, прошептал:
- Как я люблю!.. Люблю… Это моя жизнь… мое творение…
И вдруг то, что только что вызывало у него ужас и отвращение, показалось ему логичным и необходимым…
На цыпочках, стараясь не производить шума, он двинулся вперед, не подозревая, что кто-то, кто поджидал его в темном углу рядом с потайной лестницей, так же бесшумно следует за ним…
Вместе с пробуждением к несчастной Амели Тавернье вернулись жестокие страдания. И не только физические, но и моральные. Увидев у своего изголовья мадемуазель Даниэль, она с ужасом воскликнула:
- Нет, нет, не хочу!.. Не хочу оставаться в этом заведении! Я предпочитаю умереть на улице!
Она пришла в такое возбуждение, что мадемуазель Даниэль, не зная, что делать, дала ей сильное снотворное. Больная впала в забытье, но время от времени бормотала сквозь сон: "Не хочу… не хочу оставаться здесь!"
Старшая сестра была немало удивлена тем, что в семь часов профессор, вопреки своему обыкновению, не спустился в клинику для утреннего осмотра больных.
Действительно, Поль Дроп, утомленный бурными событиями этой ночи, зашел в свой личный кабинет, лег, не раздеваясь, на кушетку, и погрузился в глубокий сон.
Он был пробужден появлением лакея, который доложил ему о посетителе.
- Никаких посетителей! - сердито буркнул хирург.
- Это какой-то важный сановник, - смущенно пробормотал лакей, - он назвался председателем суда…
- Ну ладно, пусть войдет…
Через несколько секунд перед Дропом предстал Себастьян Перрон.
- Вы меня не узнаете? - осведомился он.
- Нет, почему же, - проворчал доктор, с трудом стряхивая с себя остатки сна. - Вы судья, перед которым…
- Сударь, - прервал его посетитель, - я пришел к вам не в качестве председателя суда… Знаете ли вы, кто я?
- Я вас не понимаю, сударь…
- Неважно!.. Я хочу знать, как чувствует себя Амели Тавернье… Я знаю, что она тяжело ранена и находится в вашей клинике. Я хочу видеть ее!
- Позвольте! По какому праву вы разговариваете со мной в таком тоне и добиваетесь свидания с моей женой?
- По самому святому и непреложному праву - по праву отца, который хочет видеть мать своего ребенка! Я был любовником мадемуазель Амели Тавернье…
Поль Дроп не дал ему закончить и вскочил, потрясая кулаками, с пеной бешенства на губах. Но и Себастьян Перрон был готов к этому взрыву: он тоже сжал кулаки и сделал шаг вперед. Так стояли они лицом к лицу, испепеляя друг друга ненавидящим взором, когда дверь вдруг отворилась и в комнате появилось третье лицо. Увидев его, оба противника издали возглас изумления.
- Вы?.. Здесь?.. - пробормотал доктор Дроп.
- Да, господа, это я, - невозмутимо ответил вновь вошедший, который был не кем иным, как комиссаром. Жювом.
Полицейский сделал вид, что не заметил воинственных поз обоих мужчин, и обратился к доктору:
- Сударь, я позволил себе столь бесцеремонно ворваться в ваш кабинет лишь потому, что только что был в клинике и мадемуазель Даниэль просила передать вам, что ваше появление там необходимо: состояние мадам Дроп внушает сильные опасения и требует немедленного медицинского вмешательства…
Но тут, прерывая Жюва, в разговор вмешался Себастьян Перрон:
- Господин комиссар! - громко вскричал судья. - Я пользуюсь вашим присутствием для того, чтобы уличить Поля Дропа в низком и противозаконном поступке - в том, что он похитил и держит под замком ребенка, рожденного от меня Амели Тавернье! Я обвиняю его также в том, что он пытался гнусным образом меня шантажировать! Я обвиняю…
- Сударь, я приказываю вам замолчать!
Эти слова были сказаны Жювом так повелительно, что судья вынужден был подчиниться и прервать на полуслове свою обвинительную речь. Поль Дроп между тем повернулся и, двигаясь как автомат, покинул кабинет. События, одно невероятнее, другого, обрушивались на его голову, и ему начинало казаться, что он живет не наяву, а в каком-то дурном сне.
- Господин Перрон, - продолжал Жюв, оставшись наедине с сановником, - вы слишком торопитесь с выводами. Прежде всего, я хочу вас успокоить: положение мадам Дроп хоть и серьезно, но не настолько, чтобы опасаться за ее жизнь… Что касается вашего сына, то я напал на верный след и смогу сообщить вам нечто существенное скорее, чем вы даже предполагаете… А сейчас послушайтесь меня и уходите отсюда. И ждите вестей от меня.
- Ах, Жюв, Жюв… - бормотал Себастьян Перрон, чей гнев внезапно сменился депрессией. - Если бы вы знали, как я страдаю! Я страдаю и за Амели, которую люблю, и за сына, которого бесчеловечно похитили… Помогите мне, Жюв, и я буду испытывать к вам вечную благодарность!
Судья так ослабел, что Жюву пришлось взять его под руку и осторожно вывести из кабинета…
Какой-то человек с бесконечными предосторожностями поднимался по винтовой лестнице, находившейся в глубине квартиры Поля Дропа. Остановившись пород запертой потайной дверью, этот человек добрые пятнадцать минут пытался ее открыть. Наконец дверь поддалась его усилиям, и комиссар Жюв - а это был именно он - вступил на верхний этаж, куда он уже однажды, не далее как прошлой ночью, проникал, следуя по пятам за доктором Дропом.
Полицейский оказался в небольшом помещении, куда выходило несколько дверей. Он прислушался. За одной из дверей раздавался тоненький голосок, напевавший детскую песенку, У Жюва уже не оставалось сомнений: именно за этой дверью Поль Дроп прятал похищенного ребенка. Надо было действовать осторожно, ибо там же могла находиться и охрана… Бесшумно подкравшись к двери, Жюв резким движением распахнул ее и одним прыжком, оказался в комнате.
Его внезапное появление было встречено двумя испуганными криками, и полицейский увидел двух женщин, сидевших друг против друга. В растерянности они уставились на него, в то время как Жюв, со своей стороны, рассматривал их с не меньшим удивлением. Одна из них была ему знакома: старая Фелисите. Другая женщина была молода, с густыми черными волосами и нежным, почти ангельским лицом.
Жюв немедленно обследовал комнату, заглянув во все углы, шкафы и под диван.
- Где же ребенок? - вскричал он.
- Какой ребенок? - в свою очередь спросила Фелисите.
- Ладно, не валяйте дурака! Куда вы дели ребенка? - настаивал комиссар. Но тут же замолчал и застыл, как громом пораженный.
Если Фелисите смотрела на Жюва как на привидение, вышедшее из стены, то молодая женщина тут же словно забыла о нем. Усевшись перед зеркалом, она стала разглаживать щеткой свои волнистые черные полосы и запела тем самым тоненьким, чистым голоском, который раньше слышал Жюв: "Мы в лесочек не пойдем…" Именно этот голос, принадлежавший молодой женщине, комиссар принимал за голос маленького Юбера.
Он подошел к ней и попытался заговорить, но не получил никакого ответа. Тогда старая Фелисите отвела его в сторону и прошептала ему на ухо:
- Не обращайте внимания, месье… Дельфина не в себе. Она сумасшедшая…
И тут Жюва осенило. У него как будто открылись глаза. Он вдруг понял, почему черты лица молодой женщины показались ему знакомыми.
- Дельфина Фаржо! - прошептал он.
И трагическая история Дельфины Фаржо разом возникла в его памяти, - история, сопряженная с драматическими, кровавыми событиями, с преступлениями и убийствами, некогда совершенными Гением злодейства, ужасным Фантомасом!
Несколько лет тому назад Дельфина Фаржо, происходившая из мелкобуржуазной провинциальной семьи, оставила мужа и семейный очаг, чтобы последовать за испанским инфантом, в которого влюбилась без памяти. Втянутая помимо своей воли в таинственные и страшные события, она увидела, как под ударами Фантомаса пали ее муж и отец. Несчастная, всеми покинутая, она оказалась в Париже, где стала вести странное, призрачное существование, зарабатывая себе на жизнь в похоронной компании, торгуя гробами и прочими кладбищенскими принадлежностями. Но неумолимая судьба снова свела ее с Фантомасом, заставила стать невольной свидетельницей его зловещих интриг. Пылая злобой, Мастер пыточных дел решил похоронить ее заживо в одном из склепов Монмартрского кладбища. И только вмешательство Жюва спасло Дельфину от мучительной смерти.
Все эти ужасные события не прошли для нее даром. Пережив минуты сверхчеловеческого страха в наглухо замурованном могильном склепе, она потеряла сознание, а когда, спасенная, пришла в себя, оказалось, что разум покинул ее. Жюв спас ее от Фантомаса, но спасти от безумия было не в его силах. Единственное, что он мог сделать, это поместить ее в комфортабельную лечебницу и поручать заботам опытных врачей и сестер. Что произошло с ней потом? Как она оказалась в квартире профессора Дропа? Этого Жюв не знал… Он смотрел на бедную помешанную с состраданием и жалостью, но при этом не мог не заметить, насколько она была мила, свежа и привлекательна. Безумие не обезобразило Дельфину: потеряв память, она стала походить на тихого и кроткого ребенка.
Жюв смотрел, как она причесывается, ласково улыбаясь своему отражению в зеркале. При этом она без конца повторяла свой припев:
Мы в лесочек не пойдем,
Сперва дождик переждем…
Потом она взяла с дивана большую куклу и стала ее ласково укачивать, лепеча что-то милое и нечленораздельное. Вдруг она обратилась к Жюву, по-детски коверкая слова:
- Плавда, моя кукла очень класивая? Она сегодня одела голубое платье, а когда пойдем на плогулку, я ей надену лозовое!
Как ни был привычен Жюв к человеческим страданиям, он чувствовал себя глубоко взволнованным, "Как хрупок человек! - думал он про себя. - Сломать его легче, чем куклу. Всего, один удар, одна психическая травма - и вот что остается от его хваленого разума!"
- Профессор Дроп посвящает ей много времени? - спросил он у Фелисите.
- Очень много! Но об этом никто не должен знать… - И вдруг, словно опомнившись, она спросила: - Сами-то вы, господин Жюв, как здесь оказались? Господин профессор запрещает сюда входить всем, кроме меня. Дельфину никто не должен видеть. Он говорит, что это необходимо для ее излечения…
- Профессор меня сюда и направил… Неужели вы думаете, что без его помощи я нашел бы потайную лестницу?.. А что, профессор в самом деле надеется ее вылечить?
Фелисите не успела ответить. Дельфина сделала неловкое движение, кукла упала, и ее фаянсовая голова раскололась. Молодая женщина залилась горькими слезами:
- Моя кукла! Моя кукла! Она лазбилась!