Загадка третьей мили - Колин Декстер 5 стр.


- Скажу вам больше! Для нас, похоже, действительно нет ничего более важного. Мы, скорее всего, предложим ей место ассистента в нашем колледже.

- Вы хотите сказать, что она уже знает об этом?

Ректор деликатно откашлялся:

- Морс, вы не должны забывать, что я... э-э-э... не имею права говорить обо всем этом. Обычно я очень осторожен в этих вопросах.

- Может, это из-за того, что мы немного выпили? - сказал Морс, многозначительно разглядывая свой пустой стакан.

- Повторим? - спросил ректор. - В той же пропорции?

- Пожалуй, можно побольше джина.

Морс взял еще одну сигарету, в то время как ректор снова наполнял стаканы.

- Я думаю, она выберет кого-нибудь подходящего из студентов старших курсов, - задумчиво произнес Морс.

- Или из преподавателей!

- Вы ведь, кажется, никогда не были женаты, господин ректор?

- Так же как и вы.

Они выпили еще и в течение некоторого времени сидели молча. Потом Морс вдруг спросил:

- У нее есть мать?

- У Джейн Саммерс, вы имеете в виду?

- Вы прежде не называли ее фамилию.

- Странный вопрос. Я не знаю. Думаю, есть. Ей всего... Сколько же ей?.. Ну, двадцать два, может, двадцать три года. А почему вы спрашиваете?

Но Морс уже не слышал его вопроса.

Там, внизу, во дворе, было гораздо легче отогнать печальные образы прошлого. Но здесь? Здесь это было значительно труднее! Он снова погрузился в воспоминания о тех днях, которые пережил здесь, в Оксфорде, и ему показалось, что прямо в джин скатилась его скупая мужская слеза...

- Но вы меня не слушаете? - донесся до его слуха голос ректора.

- Простите, - отозвался Морс.

- Похоже, вас не слишком интересует, что я говорю.

- Простите! Это, наверное, алкоголь, - сказал Морс, поднимая свой опустевший стакан.

- Я бы хотел, чтобы вы немного помогли мне, я имею в виду, как профессионал. Видите ли, я, по всей вероятности, уеду в эти выходные на какое-то время, и в связи с этим я хотел попросить вас кое-что выяснить.

- Вы уезжаете на несколько недель?

- Точно еще не могу вам сказать. Но если бы вы могли в мое отсутствие проконтролировать... Одним словом, тогда я уехал бы со спокойной душой.

- А что именно я должен проконтролировать?

- Да как вам сказать... Речь идет о нашем преподавателе Брауни-Смите, вернее, о его исчезновении. Можно сказать, что он самый педантичный и ответственный преподаватель во всем университете. Все получилось как-то странно, все это так не похоже на него! Он никого заранее не предупредил... Потом в привратницкой обнаружили вот эту записку. Никаких извинений за свое отсутствие. Ни слова о тех двух студентах, с которыми он договорился о встрече.

- Записка у вас?

Ректор вынул сложенный вчетверо листок бумаги из кармана своего серого пиджака и протянул Морсу. Там было написано:

Пожалуйста, сохраните всю почту, которая придет на мое имя. Меня не будет в течение нескольких дней - совершенно внезапно появились неотложеные дела. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы прислуга продолжала выполнять свои обязанности, то есть вытирала в комнатах пыль, а также сдала белье в прачечную. Сообщите в столовую, чтобы питание на меня не отпускали до последующих моих распоряжений.

Брауни-Смит.

Морс почувствовал дрожь в жилах, прочитав эту короткую, отпечатанную на машинке записку, по вслух ничего не сказал.

- Видите ли, - произнес ректор, - я думаю, что это писал не он.

- Не он?

- Вот именно.

- Когда дежурный в привратницкой обнаружил эту записку?

- В понедельник утром, то есть позавчера.

- А когда Брауни-Смита видели здесь в последний раз?

- В прошлую пятницу, утром. Он как раз выходил из колледжа примерно в четверть девятого, чтобы успеть на лондонский поезд. Один из наших преподавателей видел его на станции.

- Эта записка пришла по почте?

- Нет. Дежурный сказал, что ее просто оставили в привратницкой.

- А почему вы так уверены, что это писал не он?

- Он просто не мог написать такое. Я знаю его двадцать с лишним лет. Практически нет другого такого человека, кроме, может быть, Хаусмана, который был бы столь нетерпим к любым нарушениям правил английского языка. У него была какая-то, я бы сказал, почти параноидальная озабоченность этой стороной дела. Он, как правило, всегда сам вел протоколы всех заседаний колледжа и был так педантичен при проверке отпечатанного протокола, что какая-нибудь запятая, поставленная не там, где надо, навлекала его неудержимый гнев на секретаря колледжа.

Морс снова посмотрел на записку.

-Хм.

- Кажется, это не произвело на вас большого впечатления.

- О нет. Напротив. Я думаю, что вы правы.

- Правда?

- Как вы думаете, может, у него есть где-нибудь милашка?

- У него никогда не было "милашек", как вы выразились.

- А Джейн Саммерс на месте?

Ректор от души рассмеялся:

- Я видел ее сегодня утром, Морс, если хотите знать.

- А вы сказали ей, что она заняла первое место?

На губах Морса заиграла тонкая улыбка, и ректор снопа пристально посмотрел на него.

- От вас ничего не скроешь! Но нег! Нет, я ничего ей не говорил. Впрочем, я намекнул ей, что, возможно, у нее будут основания, скажем... э э-э... более оптимистично смотреть... м-м-м... на свое будущее. Ну что же, пойдемте завтракать?

- Можно мне оставить это у себя? - Морс поднял в руке записку, ректор кивнул.

- В самом деле, я несколько озабочен. Так вы считаете, что я прав, Брауни-Смит не писал этой записки?

-Да, вы правы. Я думаю, что в конечном счете вы совершенно правы в отношении того, что печатал записку не он. Но он мог, разумеется, продиктовать ее кому-нибудь.

- Почему вы так думаете?

- Ну, видите ли, - ответил Морс, пока ректор запирал за ними дверь, - он был педантом в языке за много лет до того, как вы его узнали. Он был одним из моих самых взыскательных преподавателей. И уже тогда он относился к орфографическим ошибкам как к самому страшному греху. В то время это, конечно, не производило на нас особого впечатления, но тем не менее это повлияло на меня, я стал уважать его взгляды и продолжаю делать это до сих пор. Я никогда не позволяю своим секретарям допускать орфографические ошибки, в том случае, конечно, когда я могу это проверить.

- Никогда?

- Никогда, - ответил Морс, при этом его серо-голубые глаза были трезвыми и серьезными. - Но вы можете быть абсолютно уверены в одном, господин ректор. Брауни-Смит скорее бы умер, чем не проверил бы, как напечатано "неотложные".

- Но вы конечно же не думаете, вы ведь не думаете, что он мертв? - разволновался ректор.

- Конечно, нет! - ответил Морс, и двое старых друзей стали спускаться вниз по лестнице.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Среда, 16 июля

Которая не разочарует читателей, жаждущих появления первого трупа, а также прольет свет на некоторые странности в характере главного инспектора Морса.

Морс уехал из Лонсдейла только в половине третьего, не преминув заглянуть в табачную лавку на Хай-Стрит, так что в свой офис в Кидлингоне он попал только к трем часам. Там в его отсутствие, казалось, ничего не произошло.

Уезжая из Лонсдейла, он пообещал ректору "проконтролировать ситуацию", хотя, но правде говоря, Морсу эти слова казались лишенными всякого смысла. Но, тем не менее, он пообещал ректору выяснить, не связан ли внезапный отъезд Брауни-Смита с какими-нибудь более серьезными обстоятельствами.

Морс пребывал в глубокой задумчивости - его охватило меланхолически сентиментальное настроение. И пока он сидел, воображение унесло его в те далекие, но очень значимые для его судьбы дни, когда он сам учился в Оксфорде...

После того как Морс отслужил свой срок в Национальном Королевском полку связи, он поступил в Сент-Джон-колледж. Первые два года, которые он провел здесь, были, пожалуй, самыми счастливыми и плодотворными годами в его жизни. Он отличался прилежанием - регулярно посещал лекции и работал над текстами, не жалея сил, демонстрируя отличные результаты в переводах с листа и написании сочинений. Поэтому никого не удивило, когда этот начитанный и интеллектуальный молодой человек занял первое место по отделению классических языков. В течение двух последующих лет, когда ему предстояло готовиться к завершающему экзамену на степень бакалавра по гуманитарным наукам, будущее представало перед ним столь же ясным, как солнечный день после розовой зари. И в немалой степени это происходило потому, что способности Морса идеально подходили для постижения истории, логики и философии.

Но совершенно неожиданно в середине третьего года обучения он встретил девушку, которая была воплощением его самых смелых мечтаний. Она училась в Лестерском университете, где получила массу восторженных отзывов о своей работе, и теперь претендовала на степень доктора философии в Оксфорде, рассчитывая продолжить свое образование в колледже Сент-Хилда. В первом семестре ее поселили очень далеко от колледжа, и она чувствовала себя несчастной среди диванов, набитых конским волосом, и мрачной темно-коричневой мебели. Как только появилась возможность, она перебралась в более скромную, но приличную и светлую квартирку в доме номер 22 на Сент-Джон-Стрит. Ее перевод состоялся в самом начале зимнего семестра. На новом месте она чувствовала себя вполне счастливой, тем более что здесь она оказалась в самой гуще университетской жизни и совсем недалеко от библиотеки "Бодли", где она проводила так много времени. Жизнь казалась ей прекрасной.

Морс, в свою очередь, в конце сентября переехал на Сент-Джон-Стрит и поселился в доме номер 24. Это было вполне закономерно, поскольку декан факультета, где учился Морс, имел обыкновение переселять своих студентов, закончивших два первых курса, поближе к колледжу.

Впервые они встретились однажды вечером в конце февраля на университетском спектакле "Доктор Фауст" в Новом театре неподалеку от Бьюмонт-Стрит. Во время антракта Морс отправился в переполненный бар, чтобы выпить пива. Он только что сделал заказ и еще стоял у стойки, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то легкую руку. Он обернулся и увидел бледное личико, светлые волосы, забранные на затылке, и робкие карие глаза.

- Вы уже заказали?

- Да, я сейчас отойду и не буду вам мешать.

- Вы не могли бы сделать заказ и для меня?

- С удовольствием.

- Два джина с тоником, пожалуйста. - Она протянула ему деньги и ушла.

Она сидела в дальнем углу бара радом с невзрачной брюнеткой. Морс взял бокалы и стал медленно пробираться сквозь толпу. Справившись со своей трудной задачей, он аккуратно поставил бокалы на стол.

- Ничего, что я вас побеспокоила?

Ее широко раскрытые глаза казались такими трогательными и невинными! Морс пристально посмотрел на нее, заметив и ее маленький носик с тонкими ноздрями, и крошечные ямочки на щеках, и губы, которые под его взглядом начали раздвигаться в озорной улыбке, обнажая довольно крупные, но правильной формы зубы.

- Это меня нисколько не затруднило. Сегодня здесь довольно много народу, не правда ли?

- Вам нравится пьеса?

- Да, а вам?

- Очень! Я вообще большая поклонница Марло. И Шейла тоже. Ах, простите, может быть, вы незнакомы друг с другом?

- Я и с вами тоже незнаком! - сказал Морс.

- Ну, вот! Что я тебе говорила? - воскликнула брюнетка, включаясь в разговор. Она улыбнулась Морсу и добавила: - А Венди сказала мне, что узнала вас, оказывается вы живете совсем недалеко от нее.

- Правда? - Морс стоял, растерянно глядя на девушек. Прозвенел звонок, возвещая о начале последнего акта, и Морс, собрав все свое мужество, пригласил девушек, если, конечно, они не возражают, выпить с ним после спектакля.

- Что ж, почему бы и нет? - ответила хмурая Шейла. - Мы не против, ведь правда, Венди?

Было условлено, что они встретятся в коктейль-баре в отеле "Рэндольф", что находился на той же улице неподалеку от театра.

Для Морса последний акт спектакли тянулся бесконечно, и он покинул театр задолго до его окончания. Имя Венди звучало в его мозгу снова и снова, словно музыка в честь Амариллис.

Он вошел в бар, когда там еще практически никого не было, сел и стал ждать. Прошло десять минут, потом пятнадцать... В баре тем временем стал скапливания народ, и Морсу дважды пришлось с некоторым смущением заверять посетителей, что да, оба места за его столиком заняты. Наконец он заметил Шейлу, но она была одна. Она нашла его глазами, пробралась через весь бар к его столику и благосклонно приняла его предложение выпить.

- А что будет пить... м-м-м... Венди?

- Боюсь, что она не сможет прийти. Она просила извиниться. Она сказала, что вдруг вспомнила...

Дальше Морс уже не слушал, вечер теперь казался ему печальным и пустым. Он купил девушке второй стакан, потом третий. Она ушла в половине десятого, чтобы не опоздать на автобус, и Морс с облегчением смотрел ей вслед, когда она нерешительно помахала ему рукой, стоя в дверях бара.

Время от времени принимался сыпать снег. Морс в задумчивости шел по Сент-Джон-Стрит и, наконец, остановился там, где он и должен был остановиться. Справа от двери дома номер 22 он обнаружил четыре пластиковые карточки с именами. Против каждого имени была своя кнопка. Сверху было написано: "Мисс В. Спенсер. Верхний этаж", но окна наверху были темными, и Морсу ничего не оставалось делать, как вернуться в свою холодную однокомнатную квартирку.

Три следующих дня Морс провел, шатаясь вокруг Сент-Джон-Стрит. Он пропускал лекции, почти ничего не ел и мечтал только об одном - еще раз увидеть эту девушку. Может быть, она куда-нибудь уехала? Или заболела? Трагические предчувствия роились и его мозгу, и он попусту терял время и силы, терзаемый пустыми и бесплодными фантазиями. На четвертый день он зашел в "Рэндольф", выпил два двойных скотча и вернулся на Сент-Джон-Стрит. С сильно бьющимся сердцем он нажал на верхний звонок. Когда дверь отворилась, она стояла прямо перед ним и нежно смотрела на него.

- Как долго тебя не было, - сказала она.

- Я, право, не был уверен...

- Но ведь ты знал, где меня найти, я тебе сказала.

- Я...

- Получается, что первый шаг сделал не ты...

- Я...

- Может быть, ты зайдешь?

Прямо тем же вечером Морс неожиданно признался ей в любви, а она в свою очередь поведала ему, как она счастлива, что они встретили друг друга. Потом началась долгая счастливая идиллия. Они объездили все окрестности Оксфордшира, ходили в театры, кино, на концерты и в музеи. Они проводили массу времени в барах и ресторанах и через некоторое время, конечно же, в постели друг с другом. Но это блаженное времяпрепровождение не могло не сказаться на их учебе.

Дело кончилось тем, что в конце летнего Триместра тьютор Морса деликатно намекнул ему, что он едва ли сможет получить высокий балл на предстоящем ему в следующем году экзамене. Единственная надежда была на то, что он вплотную займется Платоном во время наступающих каникул. Венди тоже была вызнана к инспектору, который поставил ее в известность, что если она не продемонстрирует в своих тезисах явного прогресса, то и ее грант и докторская степень окажутся под большим вопросом.

Оказалось, что Морс чувствовал большую ответственность за учебу, чем его подруга. Он старался что-то изменить, но из этого ничего не вышло. Накануне рождественских каникул заплаканная Венди объявила ему, что с докторской степенью ничего не получится, к тому же с первого января грант выплачиваться больше не будет. Но, несмотря ни на что, они продолжали жить прежней жизнью: Венди занимала все ту же квартиру и почти сразу же устроилась официанткой в "Рэндольф". Морс изо всех сил старался сократить расходы на пиво и время от времени прочитывал еще одну главу из "Государства" Платона.

По иронии судьбы, как раз накануне годовщины их первого чудесного вечера, проведенного вдвоем, Венди по­лучила телеграмму, в которой сообщалось, что ее овдовевшая мать тяжело больна и требует ухода. Венди пришлось срочно уехать домой. В течение долгих месяцев разлуки влюбленные постоянно писали друг другу письма. Два раза Морс даже приезжал к Венди, в Западную Англию. Но теперь он был крайне ограничен в средствах. К тому же он с горечью начал осознавать, что мать была для Венди гораздо дороже, чем он. Его успехи в учебе были теперь столь скромны, что его лишили стипендии, и перед ним встала унизительная необходимость выпрашивать у государства хоть какие-нибудь средства, на которые он мог бы жить и продолжать обучение.

За три недели до последнего экзамена на степень бакалавра он получил от нее последнее письмо. Она писала, что больше уже никогда не сможет увидеться с ним, что она уже и так виновата перед ним, поскольку почти сломала его жизнь, что ее долг - остаться с больной матерью и что это ее окончательное решение. Она писала, что всегда любила его, любила страстно и глубоко, но теперь все кончено. Она умоляла его не отвечать на ее письмо. Она настаивала на том, чтобы он сосредоточился теперь на сдаче экзаменов и попытался реабилитировать себя в глазах комиссии, потому что она всегда гордилась его успехами и хотела, чтобы его оценили по достоинству.

Морс тут же послал телеграмму, умоляя ее о последней встрече, но не получил никакого ответа. К сожалению, у него не было денег дня того, чтобы съездить к ней. Он был в отчаянии, но так ничего и не предпринял, ровным счетом ничего.

Спустя два месяца ему стало известно, что он провалил экзамен. И, хотя эта новость не была для него неожиданной, он покинул Оксфорд замкнутым и молчаливым молодым человеком, испытывая и глубине души горькое унижение, хотя дух его еще не был окончательно сломлен. Его отец, которому оставалось жить не более месяца, был глубоко разочарован неудачами сына и решил, что тот сможет найти себе применение где-нибудь в полиции.

В кабинет вошла молоденькая и хорошенькая секретарша Морса, которая принесли ему письма на подпись.

- Будете диктовать мне остальные письма сейчас?

- Нет, немного позже. Я вас вызову. После того как она ушла, он снова погрузился в воспоминания, но это не заняло у него мною времени. Как-то вдруг оказалось, что вспоминать больше не о чем. Что стало с Венди Спенсер, он так никогда и не узнал. Наверное, она была еще жива и именно в эту минуту, в эту самую секунду где-то находилась и что-то делала. Он вспомнил строки из Харди, что-то относительно времени, которое излечивает сердца от нежности... Конечно, это была ложь. Но, видимо, для Харди это было именно так.

Никогда также, с тех пор как он уехал из Оксфорда, не встречался Морс с теми преподавателями, которые были у него в комиссии на последнем экзамене на степень бакалавра. И, несмотря на то, что прошло столько лет, он с какой-то трагической ясностью помнил имена шести экзаменаторов, подписавших его экзаменационный лист в тот день. Это было примерно тридцать лет тому назад: Уэллс (председатель комиссии), Стилер, Стоктон, Шервин-Уайт, Остин, Брауни-Смит.

Назад Дальше