Но тем временем он уже приехал в управление и тут же с головой окунулся в дела, связанные с расследованием. Он проглотил двойную дозу таблеток, напомнил самому себе, что сейчас всемогущее средство вступит в окаянную бopьбy с "небольшой инфекцией", и наконец в половине десятого встретился с Льюисом.
- Вы сказали, что будете к восьми, сэр.
- Вам повезло, что я вообще пришел! - Морс развязал шарф, обнажив опухшую щеку.
- У вас болит зуб, сэр?
- Болит - не то слово, Льюис. Вряд ли кто во всей Англии испытывает такую адскую боль!
- Жена всегда рекомендует...
- Забудьте о том, что говорит ваша жена! Она ведь все-таки не зубной врач.
Льюис тут же забыл и молча сел.
Вскоре Морс почувствовал себя лучше, и в течение часа они с Льюисом обсуждали письмо и все те соображения, которые пришли ему ни ум.
- Похоже, кто-то очень хочет как следует нас запутать, - произнес наконец Льюис.
И эта простая фраза сделала еще более очевидной ту совсем простую мысль, которая постепенно формулировалась в голове у Морса. Но для Льюиса жизнь всегда была полна сюрпризов, вот и сейчас его удивило, что Морс попросил его повторить эту же фразу еще раз. И когда Льюис повторил, он заметил, что шеф смотрит на серый не асфальтированный двор полиции застывшим, невидящим взглядом и в его глазах появляется знакомое выражение, свидетельствующее о более глубоком проникновении в суть вещей.
- Или, может быть, совсем наоборот, - загадочно пробормотал Морс.
- Простите, сэр? - переспросил Льюис.
- Как вы думаете, если и выпью чашку кофе, это сильно расстроит мой зуб?
- Все будет в порядке, если сделать кофе не очень горячим.
- Тогда сходите и принесите нам пару чашек.
Когда Льюис вышел, Морс развернул "Таймс" и решил немного отвлечься анаграммами. Сегодня они были на редкость простыми, и только Морс вознамерился перейти к кроссворду, надеясь, что он дает больше пищи для его изощренного ума, как вдруг карандаш застыл в его руке.
Поразительно! Но этого, конечно, не может быть!
На нижнем поле газеты он написал нужное слово и лихорадочно, одну за другой, стал вычеркивать буквы.
Да, все так и есть! Какая невероятная...
- Я попросил ее добавить побольше холодного молока, сэр.
- А сахар в нем есть?
- Вы ведь обычно пьете с сахаром, насколько мне известно?
- Сахар очень вреден для зубов, вы, конечно, знаете это?
- Так что, мне пойти и...
- Нет, лучше сядьте. Я вам сейчас кое-что покажу. О, Боже! Кофе совершенно холодный!
- Что-то вам не слишком много удалось отгадать в кроссворде, - заметил Льюис.
- Вы так считаете? - Морс расплылся в улыбке и протянул Льюису газету.
Тот озадаченно смотрел на исчерканные буквы, но был счастлив. Он понимал, что его шеф напал на какой-то след, шеф всегда шел по какому-нибудь следу. И это было хорошо. Вот почему он так любил работать с Морсом. И даже если ему приходилось принимать на себя всю непредсказуемость Морса, и на его голову обрушивалась раздражительность шефа, часто несправедливо, все равно это была не стишком высокая плата за удовольствие работать с ним. И теперь он тихо ликовал в душе, в то время как Морс объяснял ему головоломку из букв, накарябанных внизу газетной страницы.
- Хотите, сэр, чтобы и занялся этим?
- Нет, лучше займитесь вот этими телефонными номерами.
- Вы хотите сказать, прямо сейчас?
Морс сделал щедрый жест в строну телефона, стоявшего у него на столе, и его толстые губы снова расплылись в улыбке.
-Так вы говорите, что вчера, когда позвонили из Траппа, дежурил Диксон?
-Да.
- Ну, ладно, вы занимайтесь своим делом здесь, Льюис. А я схожу переговорю с Диксоном.
Если к слабостям Льюиса относились запах только что поджаренного картофеля и быстрая езда, то Диксон был помешан па пышных золотистых пончиках с джемом. Он как раз доедал очередной пончик, когда вдруг заметил, что Морс приближается к нему.
- Пальцы у тебя теперь малость жирные, а, Диксон?
- Простите, сэр?
- Сахар вреден для зубов, ты разве не знаешь?
- Но ведь вы и сами много сахара едите, сэр!
В течение следующих нескольких минут Морс терпеливо расспрашивал Диксона о том парне, что звонил из Траппа по поводу тела, замеченного им в воде около моста Обри. Все было ясно. Мужчина сообщил только имя, он назвал его по буквам; он не был совершенно уверен в том, что это труп человека, но все же предмет был похож на труп; звонок был сделан из телефона-автомата, и после второго сигнала, когда нужно было опустить еще одну монету, автомат отключился.
- А разве в Траппе есть телефон-автомат?
- Да, сэр, на углу, возле паба.
Морс кивнул:
- А тебе не пришло в голову, мой дорогой, что после того, как тот парень назвал тебе свое имя, следовало туг же записать его адрес? В соответствии с инструкцией, а?
- Да, сэр, но...
- Почему он не стал разговаривать дальше, скажи на милость?
- Возможно, у него не было монеты.
- Но он мог позвонить тебе еще раз.
- Наверное, он подумал, что... подумал, что уже выполнил свой долг.
- И выполнил его лучше, чем ты, а?
- Да, сэр.
- Почему он не остался в Траппе до приезда полиции?
- Не все любят такие зрелища... смотреть на утопленников.
С этим Морс был совершенно согласен.
- Что же они там ловят?
- Говорят, там около моста попадаются крупные щуки.
- И кто же это, черт возьми, говорит?
- Ну, это сказал один из моих парней, сэр. Он несколько раз ходил туда ловить щук.
- Заядлый рыбак?
Диксон почувствовал некоторое облегчение.
- Да, сэр, он член Оксфордской ассоциации рыбаков.
- Понятно. А тот, который звонил, тоже член этой ассоциации?
Диксон с трудом сглотнул:
- Я не знаю, сэр.
- Ну, так тебе предстоит это выяснить, сукин ты сын!
Морс отошел было от разволновавшегося Диксона, но тут же вернулся.
- Я хочу тебе, парень, еще кое-что сказать. Если твой Рауботэм окажется членом хоть чего-нибудь, не важно чего, я куплю для тебя все пончики в нашей столовой, это я обещаю!
Морс пошел в столовую, заказал еще одну чашку кофе с большим количеством молока, выкурил сигарету, снова прочувствовал всю зловредную сущность своей инфекции, приметил гору пончиков на прилавке, - примерно тридцать пять штук, и вернулся в кабинет.
Льюис сидел за столом, сияя от счастья.
- Я думаю, с этим все, сэр!
Он показал Морсу составленный им список.
- Номер оказался четырехзначный, так что пришлось работать только с десятью номерами. Ну, что вы на это скажете?
Морс прочитал список:
8080 - Дж. Петтифорд, табачный магазин, Пиккадилли.
8081 - Страховая компания, Шефтсбери-Авеню.
8082 - то же.
8083 - то же.
8084 - Дуглас Шварц, "Ксерокс", Олд-Комптон-Стрит.
8085 - Ресторан "Пинг Хонг", Бруэр-Стрит.
8086 - Клод и Матильда, парикмахерские "Унисекс", Лоуэр-Риджент-Стрит.
8087 - Господа Леви и Голдстейн, "Антикварная книга", Тоттенхем-Корт-Роуд.
8088 - Бар "Фламенко". Девушки с обнаженной грудью, Терраса Сохо.
- Одного не хватает, Льюис.
- Вы хотите, чтобы и...
Кажется, и просил вас проверить все телефоны. Впрочем, кто бы ни арендовал номер 8089, было совершено ясно, что это уже не важно, поэтому Морс не стал настаивать.
- Кажется, наше положение выглядит не таким уж безнадежным, мой друг. А теперь, если бы вы могли сделать еще одни звонок и выяснить, сколько стоит билет второго класса до Паддингтона и обратно...
- Мы едем в Паддингтон?
- Да, одному из нас придется ехать, Льюис. Но вам, я думаю, важнее остаться здесь. Дело в том, что у меня есть для вас пара интересных вещей, и я хотел бы, чтобы вы занялись ими. Так что, собственно говоря, наверное, я поеду один.
- Это не пойдет на пользу вашему зубу, сэр.
- О! Вы мне напомнили, - сказал Морс. - Наверное, уже пора принять мои таблетки.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Четверг, 24 июля
В которой сержант Льюис делает свои первые шаги в экзаменационном корпусеуниверситета в Оксфорде.
Время близилось к полудню, когда сержант Льюис вошел в вестибюль экзаменационного корпуса университета через парадную дверь со стороны Хай-Стрит. Никогда прежде ему не доводилось посещать сей храм науки, и он почувствовал некоторую робость, когда его тяжелые башмаки прогрохотали по мраморному полу, выложенному зеленой, синей и оранжевой мозаикой. На фоне дубовых панелей, которыми были отделаны стены, стояли белые, словно застывшие бюсты ректоров университета, бывших первых слуг монархии, а также меценатов. На стенах также висели таблички с названиями разных факультетов: теологии, философии Востока, современной истории и других. Под каждой табличкой за стеклом были прикреплены списки студентом разных курсов с результатами экзаменов по разным дисциплинам.
На доске гуманитарного факультета под заголовком "Последний экзамен на степень бакалавра", как Морс его и заверил, Льюис увидел длинный список студентов первого, второго и третьего курсов, расписание выпускных экзаменов. Он обнаружил также как Морс ему и обещал, что имя Джейн Саммерс (Лонсдейл-колледж) стояло в этом списке на первой строчке, а это означало, что она заняла первое место. Затем, следуя предписаниям Морса, Льюис посмотрел на нижнюю часть листа, где увидел подписи семерых преподавателей. Некоторые из них едва можно было разобрать, но одна выделялась среди других - это была четкая и аккуратная подпись О. М. А. Брауни-Смита. Льюис внес эти данные в свою записную книжку, удивившись про себя, зачем Морсу понадобилось давать ему такое специфическое поручение.
В левой части вестибюля сидел один из университетских служащих, и вскоре Льюис уже задавал ему свои вопросы относительно порядка заполнения ведомостей, принятого в Оксфордском университете. Как выяснилось, происходило это следующим образом.
После того как студенты отчитаются по всем письменным работам, на каждом курсе собирается комиссия, которая оценивает их результаты и подводит итоги. Комиссии обсуждают также кандидатуру каждого студента, получившего определенное количество баллов на своем курсе, и направляют самых достойных на устные экзамены.
Председатель экзаменационной комиссии (это право принадлежит только ему) получает все данные по спискам за день до того, как они будут опубликованы. Получив списки, председатель комиссии обязан снова собрать своих коллег, чтобы вместе с ними тщательно проверить все документы. В тот же день окончательный вариант списков с общего согласия всех членов комиссии вручается одному из высших руководителей университета, в чью задачу теперь входит передать списки в типографию Оксфорда, где их должны тут же напечатать. Все это, как правило, занимает около часа.
Как только списки принесут из типографии, пять их копий передаются обратно комиссии, которая в течение этого часового интервала обычно пьет чай с сандвичами. Затем начинается долгая и скучная проверки результатов всех экзаменов, проверка всех имен, уточнение номерных индексов и названий колледжей.
Когда эта процедура завершена, председатель экзаменационной комиссии должен вслух зачитать своим коллегам окончательный вариант до последней точки и запятой. Только тогда, если окажется, что все правильно, председатель комиссии приглашает ученого секретаря университета, в чьем августейшем присутствии каждая из пяти копий должна быть подписана всеми экзаменаторами по очереди. И только после этого первый экземпляр, наконец, вывешивается в вестибюле университета.
Льюис поблагодарил служащего и снова прогромыхал своими ботинками по мраморному полу, совершив обратный путь через весь вестибюль, где вокруг доски объявлений все еще роились студенты, их родители и друзья. Впервые в жизни он почувствовал зависть к этим с иголочки одетым, в белых галстуках студентам, так счастливо поднявшимся на самые высокие ветви древа познания. Но мысли эти были, по меньшей мере, бесполезными. Тем более что ему предстояло выполнить еще одно поручение - съездить в больницу, которая находилась в Черчилле.
Вернувшись, Льюис обнаружил, что Морса еще нет, а стало быть, у него было немного времени, чтобы обдумать, как идет расследование. В целом он одобрял тактику Морса. Их положение было действительно не таким уж безнадежным. Вот и в университете ему удалось кое-что выяснить. Но что касается Черчилла, то туда, по мнению Льюиса, он съездил совершенно напрасно. Его расспросы в больнице не дали ровным счетом ничего. Таким образом, прогнозы Морса, сделанные столь самоуверенным тоном, совершенно не оправдались.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Четверг, 24 июля
Совершенно случайно Морс выясняет для себя нечто новое, оказавшись в двух комнатах колледжа, куда он первоначально не собирался заходить.
Морс решил про себя, что поедет в Сохо позднее, а вместо этого отправился в Оксфорд, где его ждали более срочные дела. Итак, где-то около полудня он поставил свою "Ланчию" на свободное место на стоянке позади колледжа, туда, где красовалась надпись: "Не занимать. Для старшего преподавательского состава", прошел через главные ворота с надписью: "Посетителям вход воспрещен" и вошел в привратницкую.
Привратник в котелке, очень молодой, по уже обладающий той необходимой смесью раболепия и официальности, выразил полную готовность ответить на те вопросы, которые Морс собирался задать ему: да, большинство студентов уже уехали на летние каникулы; да, большинство преподавателей тоже разъехались, в том числе и ректор, проректор, казначей, старший наставник, старший преподаватель, старший...
- И что, все на Багамы?
- Большинство на континент, сэр, и в Грецию.
- Небось, на эти самые пляжи, где женщины загорают с обнаженной грудью?
В течение нескольких секунд молодой привратник смотрел на него хитрым взглядом, как если бы он собирался вытащить из одной из многочисленных ячеек для писем, что занимали пространство за его спиной, пошлую открытку. Но он быстро совладал с собой и с достоинством ответил:
- Об этом мне ничего не известно, сэр.
- А доктор Брауни-Смит? Он все еще отсутствует?
- Я не видел его в колледже с тех пор, как получил от него записку... а после этого... подождите минутку.
Он отошел к своему столу и снова вернулся к окошечку с вывеской "Справочная", держа в руках пачку писем.
Несмотря на то, что читать пришлось вверх ногами, Морсу удалось кое-что разглядеть. Сначала его взгляд скользнул по конверту, что лежал сверху: "Проф. М. Либерманн - вернется 6 августа. Всю корреспонденцию пересылать в пансион "Хаймштадт", Фридрихштрассе, 14, Цюрих". Следующее, что бросилось ему в глаза: "Г-н Дж. Вэстерби - уехал в Грецию до конца августа. Всю почту сохранить в Лонсдейле". И наконец: "Д-р Брауни-Смит..."
- Вот оно, сэр.
Морс взял написанную от руки короткую записку и прочитал:
Отсутствует до поступления дальнейших сведений адрес не указан.
Он мысленно поставил запятую перед словом "адрес", а затем вернул листок назад.
- А телефонные звонки были?
- Да, сэр. Вчера, мне кажется, был или, может быть, во вторник.
- Вы сами разговаривали?
Привратник кивнул головой:
- Тот, кто звонил, действительно был доктор Брауни-Смит?
- Думаю, да.
- А вы хорошо его знаете?
Молодой человек пожал плечами:
- Да, довольно хорошо.
- Вы бы могли узнать его голос?
- Ну...
- Как давно вы здесь работаете?
- Теперь уже больше трех месяцев.
- Дайте-ка мне ключ от его комнаты. - Морс бесцеремонно показал на связку ключей, что висела сбоку от ячеек для писем, и привратник передал ему ключ.
Уставленная книгами комната, в которую вошел Морс, была темной и тихой, словно могила. Повсюду были видны следы академических занятий, которым Брауни-Смит посвятил свою жизнь: на письменном столе лежала огромная кипа машинописных листов - это оказался опус о Филиппе, отце Александра Великого, рядом масса фотографий, слайдов, почтовых открыток. На шкафу, что стоял около письменного стола, красовался мраморный бюст мрачного Цицерона; на стенах, в промежутках между книжными шкафами, висело множество черно-белых фотографий соборов, ваз и скульптур. Но не было ничего из ряда вон выходящего, все как будто находилось строго на своих местах.
Из этой главной комнаты можно было пройти в два других помещения: в распахнутый настежь довольно грязный туалет и в маленькую спальню. Там стояла единственная кровать, было еще несколько сот книг, белый умывальник и большой шкаф красною дерева. Дверца шкафа пронзительно заскрипела, когда Морс открыл ее. Его взгляд скользнул вдоль ряда рубашек и брюк. Ему пришло в голову, что нужно было прихватить с собой рулетку, и единственное, что его извиняло, была мысль о том, что планирование своих будущих действий было в целом нехарактерно дня него. Кроме проверки карманов одежды в шкафу, он очень заинтересовался огромной коллекцией носков, откуда вытащил совершенно новую пару с биркой, которую и сунул себе в карман.
Вернувшись в главную комнату, он бросил взгляд на полки, заглянул в стенную нишу, не обратив внимания на маленькую электрическую плитку, но и этот осмотр, кажется, вполне удовлетворил его. Он взял чистый лист бумаги, вставил его в портативную машинку, которая стояла на столе, и, невпопад тыкая пальцами по клавишам, напечатал что-то про ленивую бурую лису, которая через что-то там прыгает. Морс не помнил как следует все слова, но он знал, что это выражение включает в себя все буквы английского алфавита.
И только он вышел на лестничную площадку и притворил дверь, забыв запереть ее, как вдруг почувствовал острый толчок в нижней части щеки. И хотя этот нескладный июль стал, наконец, жарким и солнечным, Морс снова обмотал свой шарф вокруг шеи, стоя на широкой, обшитой деревом лестничной площадке. Он огляделся. Сначала его внимание привлекла лестница, идущая вверх, затем он заглянул вниз, потом посмотрел на дверь напротив, на которой было написано "Дж. Д. Вэстерби". Да! Именно это имя он видел несколько минут назад на проходной у привратника. Разумеется, обладатель этого имени сейчас греется на солнышке где-нибудь на островах Эгейского моря. Поскольку дверь была приоткрыта, Морс тихо пересек площадку и прислушался.