- Крайне серьезны, - ответил Лон. - Вообще-то "Газетт" держат очень прочно. Частная собственность. И вся эта собственность находится в руках небольшого числа людей - по большей части членов семьи Хаверхилл. Макларену требуется склонить на свою сторону лишь некоторых из них.
- О семействе мы поговорим позже, - сказал Вульф. - Сейчас же мне хотелось бы услышать ваше мнение о самом Макларене.
Лон сделал глоток "Ремизье". Он, видимо, слишком устал, чтобы заметить чрезмерное любопытство Вульфа. От меня же оно не ускользнуло. Происходило нечто необычное, поэтому я удвоил внимание.
- По моему мнению, Макларен - самое отвратительное явление в журналистике за последние десятилетия. Вы видели его газеты. Он занимается издательским делом только ради прибыли. Или, вернее, ради прибыли и власти.
- Создал ли он хоть одну газету самостоятельно?
- Нет, каждый раз он хватал готовое, швыряясь деньгами. Практически все его издания прибыльны, так что с точки зрения бизнеса деятельность Макларена следует считать успешной. Но то, что он делает, когда получает газету… - скривился Лон. - Он ставит на нее свой штамп, если мне будет позволено так выразиться. Прежде всего он меняет формат, превращая их в таблоиды, затем заполняет первую полосу кричащими заголовками, рубит статьи на части, разбрасывает кругом фотографии девочек и меняет политическую линию, ложась на курс румбов на двадцать правее Джесси Хелмса. Насколько я понимаю, он усвоил худшие черты раннего Уильяма Рэндольфа Херста и Руперта Мердока.
- Как давно он владеет газетами, по крайней мере в этой стране?
- Я знаю ответ на ваш вопрос, - сказал Лон. - Хотя бы потому, что я много читал об этом парне. В Лос-Анджелесе он купил газету в 1974 году - это было его первое приобретение. Затем в 1975 году он проглотил детройтское издание, а еще годом позже - денверское. Вам может показаться любопытным, что его газеты за все эти годы не поддержали ни одного кандидата от демократов в президенты, сенат или палату представителей. Они постоянно стоят горой за республиканцев.
Вульф гримасой выразил свое отвращение.
- Что же он собирается сделать с "Газетт"?
- Одна из целей Макларена - он сам неоднократно провозглашал ее - иметь свою газету в самых крупных городах всех англоязычных стран. Он уже выполнил эту задачу в Канаде, Австралии, Англии, Шотландии, Ирландии, Новой Зеландии и даже в Южной Африке. Остаются только США - и именно Нью-Йорк. Так получилось, что "Газетт" является здесь единственной возможной мишенью. Остальные ежедневные газеты города находятся в руках крупных издательских компаний, вовсе не расположенных их продавать. - Лон допил коньяк, и я вновь наполнил его бокал.
- А владельцы "Газетт" готовы ее продать?
- В этом-то весь вопрос, - ответил Лон, взглядом поблагодарив меня за то, что я не дал иссякнуть источнику "Ремизье". - В редакции поговаривают, что некоторые готовы пойти на это, но удастся ли Макларену собрать контрольный пакет акций или нет, пока не ясно.
- Сколько всего совладельцев у "Газетт"? - спросил Вульф. - И насколько легко будет этому человеку выкупить долю каждого?
- О'кей, я дам вам общую картину, если желаете. Во-первых, Хэрриет Хаверхилл, о которой я упоминал. Она - председатель совета директоров, вдова Уилкинса Хаверхилла, который приобрел газету еще в тридцатых. В то время газета была не Бог весть что - псевдопопулистский таблоид с претензией на конкуренцию с "Нью-Йорк таймс" и "Геральд трибюн". Хаверхилл сделал ее полноформатной, усилил отдел городских новостей и создал сильную систему распространения. Газета повела жесткую линию по отношению к городским властям - настолько жесткую, что Ла Гуардия окрестил Хаверхилла "бульдогам". Я не упоминаю некоторые непечатные эпитеты. Постепенно Хаверхилл превратил "Газетт" в первоклассное издание. Он умер в начале шестидесятых, и с тех пор во главе дела стоит его супруга. Женщина что надо! Ей уж за семьдесят, и она самый крупный держатель акций - больше тридцати процентов всего пакета. Наиболее часто я слышал цифру тридцать пять.
- Может ли она продать свою долю?
- Определенно - нет, и пока это самый вдохновляющий момент во всем деле, - ответил Лон. - Самый крупный ломоть оказался недоступен для Макларена. И это означает, что он крепко надавит на всех остальных.
- И эти остальные?..
- Следующие за Хэрриет крупнейшие держатели - ее приемные дети Дэвид и Донна - Донна Палмер. Они имеют по семнадцать с небольшим процентов. Дэвид занимает пост президента компании, но это во многом чисто номинальный пост. Он давно стремится к большему, но, по моему мнению, парень - типичный неудачник. Он несобран, имеет скверный характер и плюс ко всему большой любитель приложиться к бутылке. У его жены Кэролайн гораздо больше мозгов и сообразительности, чем у него. Хэрриет, если это будет в ее силах, никогда не позволит ему стать во главе дела.
- Донна, приемная дочь, - продолжил Лон, - в значительной степени находится вне событий. - Лон поднял бокал и полюбовался коньяком на свет. - Она разведена, живет в Бостоне и возглавляет консультационную фирму по вопросам связи с общественностью. Думаю, что ее не интересуют ни газета, ни Нью-Йорк в целом.
- Это все члены семьи, которые владеют акциями?
- Нет. Существует еще Скотт Хаверхилл, племянник Хэрриет. Ему принадлежит примерно десять процентов. Он генеральный менеджер и мечтает занять место на самом верху ничуть не меньше Дэвида. Скользкая скотина, постоянно заискивает перед тетушкой и интригует за спинами других, пытаясь получить больше власти. Скорее всего она предпочтет Скотта Дэвиду, если придется решать, кому возглавить дело. Но преимущество одного перед другим крошечное. Это будет просто выбор меньшего из двух зол.
- Эти люди контролируют примерно восемьдесят процентов всех акций, - сказал Вульф, потребовав звонком еще пива. - Кто остальные?
- Это небольшие пакеты, - сказал Лон. - Ну, во-первых, мой босс, издатель Карл Бишоп, имеет пять процентов, и он будет стоять против Макларена до конца. Процента два-три принадлежат Эллиоту Дину, он их семейный адвокат уже, наверное, лет сто. Дин был доверенным лицом Уилкинса Хаверхилла, а после смерти старика стал советником Хэрриет. Некоторое количество акций имеют издательство "Арлен" и человек по фамилии Демарест - именно это семейство продало в свое время "Газетт" Уилкинсу Хаверхиллу.
Вульф откинулся на спинку кресла, возложил руки на холм своего брюха и спросил:
- Чьи акции, по вашему мнению, абсолютно недоступны для мистера Макларена?
- Конечно, акции Хэрриет и Бишопа. Не могу также представить, чтобы Дин продал свои, - ответил Лон. - В детишках я абсолютно не уверен - ни в одном из них. То же могу сказать об "Арлен" и Демаресте. Они все продадут свои пакеты тому, кто даст за них больше. И заплатит скорее. То есть Макларену. "Газетт" - прибыльное предприятие, но ни одному из них может никогда не представиться подобного шанса. Кроме всего прочего, они не испытывают к газете чувства преданности.
- Итак, антимаклареновские силы, если можно так выразиться, контролируют сорок три процента всех акций, не так ли?
Лон кивнул и сказал:
- Наш материал в вечернем выпуске, естественно, не раскрывает каких-либо деталей. Всего несколько строк с высказываниями Макларена и комментарием миссис Хаверхилл: ""Газетт" хотела бы ознакомиться с его предложениями подробнее".
Вульф задал еще несколько вопросов о Макларене, "Газетт" и Хаверхиллах, но я не буду на них останавливаться, поскольку вы, видимо, уловили общий дух беседы. Было около одиннадцати, когда Лон потянулся, зевнул и прикончил последний бокал "Ремизье".
- Я пока не знаю, почему вас так заинтересовал этот жалкий шотландец. Но если что-нибудь из сказанного мною сегодня поможет вам остановить его, я получу от этого удовольствия больше, чем от еды, и этим сказано многое. Не вставай, Арчи. Я знаю, где выход.
Я, тем не менее, проводил его до дверей, отчасти потому, что гость особняка из бурого известняка - "жемчужина в оправе гостеприимства", а отчасти потому, что чувствую себя увереннее, если лично запираю дверь на ночь. Такова сила привычки, умноженная на понимание того факта, что по Манхэттену разгуливают по меньшей мере десяток типов, которые были бы просто счастливы организовать похороны Ниро Вульфа; только из природной скромности не упоминаю о тех, кто готов раскошелиться на надгробие для меня.
Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел прямо, положив ладони перед собой на стол и устремив взор в пространство.
- Арчи, во сколько обойдется платное объявление в "Таймс" размером в одну газетную страницу?
- Понятия не имею, - ответил я, вскидывая одну бровь и усаживаясь в свое кресло за письменным столом. - Думаю, что во много тысяч. Ищете новый нетривиальный метод привлечения клиентов? Не кажется ли вам, что это немного крикливо?
Он молча покосился на меня и закрыл глаза. Поскольку у меня пунктик во всем, что касается времени, я посмотрел на часы. Ровно через семь минут он вернулся к жизни и, моргнув, произнес:
- Слушайте инструкции.
- Есть, сэр! - Я раскрыл записную книжку.
- Утром позвоните в "Таймс" и выясните цену одной полной страницы. Сообщите мне, хотя значения это иметь не будет. Затем отправляйтесь в редакцию и отдайте им платное объявление.
- Какое объявление?
- Не прерывайте! Объявление, текст которого я вам продиктую. Во-первых, заголовок кеглем в сорок пять пунктов…
После этого он принялся диктовать одно из самых необычных объявлений, которое когда-либо доводилось видеть читателям "Нью-Йорк таймс". Весь процесс занял примерно сорок пять минут. Время от времени Вульф останавливался, для того чтобы проверить факты, проконсультировавшись со "Всемирным Альманахом". Затем я прочитал ему всю стенографическую запись, и он внес несколько незначительных изменений в текст.
- Они ни за что это не напечатают, - осмелился заметить я.
- Не согласен. "Таймс" постоянно публикует открытые письма от частных лиц и организаций. Это их старая традиция. Вы любите держать пари, Арчи. Если хотите, я могу сказать, сколько и в каком соотношении я готов поставить.
- Вы слишком уверены, поэтому - пас, - ответил я.
- Сохраните, пожалуйста, копию, когда напечатаете, - сказал он, поднялся и отправился в постель.
Последнего указания вовсе не требовалось. Я всегда сохраняю копии.
Глава 4
На следующее утро, незадолго до восьми, я оказался там, где всегда предпочитаю быть в это время. Я расположился за маленьким столом в кухне Фрица, передо мною находились грейпфрутовый сок, канадский бекон, яйца, оладьи, тосты, черный кофе и свежий номер "Нью-Йорк таймс".
- А вот и она, - сказал я, ни к кому не обращаясь.
- О чем ты, Арчи? - спросил Фриц. Он хлопотал над подносом, чтобы как всегда доставить завтрак в спальню Вульфа.
- Человек по имени Макларен нацелился купить "Газетт", - ответил я. - Статья об этом напечатана на первой полосе "Таймс".
- Газету мистера Коэна хочет купить этот мошенник?
Стоит мне решить, что я наконец поставил Фрица в тупик, как он тут же находит выход из положения. Из-за того, что кулинарный гений проводит столько времени на кухне, я забываю, насколько он хорошо начитан. Фриц просматривает "Нью-Йорк таймс" каждое утро, хотя читает обычно лишь вечером. Кроме того, он выписывает целую кучу европейских журналов. Полагаю, что мне больше следовало бы беспокоиться из-за того, что я до недавнего времени был единственным, кто пребывал в полном неведении о существовании этого шотландского "Гражданина Кейна".
Статья в две колонки в "Таймс" ничего не прибавляла к тому, что мне уже было известно из рассказа Лона. Если изложить суть статьи кратко, то в ней сообщалось, что Макларен готов заплатить по сорок два доллара за одну акцию газеты и что, по его словам, он уже владеет заметной долей общего пакета. В статье говорилось, что Макларен отказался назвать точную цифру. Там также присутствовали комментарии специалиста по ценным бумагам компаний, связанных со средствами массовой информации. Этот эксперт утверждал, что, по недавним оценкам, цена одной акции "Газетт" не превышает тридцати двух долларов и что предложение Макларена является "нереалистично завышенным, так как строится исходя из оценки прибылей компании только за год".
Репортер "Таймс" добрался и до Хэрриет Хаверхилл, но та ответила, что "не имеет комментариев" по поводу анонимных сообщений о якобы уже имевшей место продаже некоторыми членами семьи активов Макларену.
Я вырезал заметку и положил ее в правый верхний ящик стола для дальнейшего использования в случае необходимости.
Затем я обратился к изучению "Газетт". Там статья располагалась на пятой полосе и была значительно короче, чем публикация в "Таймс". В ней сообщалось, что Макларен предлагает сорок баксов за акцию, но не упоминалось о "заметной доле". Приводились слова Хэрриет Хаверхилл о том, что она "внимательно изучит предложение мистера Макларена". Больше там ничего не было, если не считать краткой биографии Макларена и перечня газет, которыми он уже владеет.
Вырезав статью из "Газетт" и присовокупив ее к своей коллекции, я позвонил в "Таймс" и узнал, что отдел объявлений и рекламы закрыт до понедельника. Поразмыслив, не стоит ли сообщить об этом Вульфу немедленно, я пришел к выводу, что этого делать не следует и надо подождать, пока он не спустится вниз. Гений воспринимает плохие известия менее болезненно, когда находится в своем кресле с книгой и пивом.
Однако оказалось, что его совершенно не взволновало сообщение о переносе начала операции на понедельник, также не тронуло его мое напоминание о том, что я намерен провести остаток субботы и все воскресенье с Лили Роуэн в ее загородном домике, который она недавно прикупила в графстве Датчесс. Лили обожает называть свое приобретение домиком, что, на мой взгляд, очень подходит сооружению с четырьмя спальнями, тремя ваннами, сауной, двумя каминами, не считая бассейна и теннисного корта площадью в десять акров, с видом на картинно красивую долину полноводного Гудзона.
Я не стану утомлять вас рассказом о своем уик-энде. Замечу лишь, что он был весьма "расслабляющим". Несмотря на это, я не терял связи с внешним миром и узнал, что предложение Макларена получило в субботу тридцать секунд в национальных вечерних теленовостях и что в секции бизнеса "Санди таймс" опубликован обширный материал, повествующий о космическом взлете Макларена к деньгам, власти и славе.
В понедельник утром, сразу после завтрака я позвонил в "Нью-Йорк таймс" и, выслушав поочередно полдюжины различных голосов, узнал от какой-то сладкоречивой дамы, что объявление, которое я имею в виду, будет стоить тридцать две тысячи девятьсот тридцать два доллара при публикации в будний день и тридцать девять тысяч шестьсот девяносто девять долларов, если я пожелаю, чтобы оно увидело свет в субботу. Пришлось позвонить Вульфу в оранжерею, сообщить обе цифры и запросить инструкции.
- Если вы не намерены оставить свою затею. - сказал я, - осмелюсь предложить публикациию в будни.
- Да! - рявкнул он и с грохотом бросил трубку. Вульф не любит, когда прерывают его общение с цветочками, но еще больше он не любит тратить деньги на что-либо, кроме еды, пива, книг и обожаемых орхидей.
Оставшаяся часть утра была потрачена на то, чтобы пропихнуть наше объявление в "Таймс". Моя первая остановка была в местном отделении "Метрополитен траст компани", где мне был выписан кассовый чек на без малого тридцать три тысячи. Затем я отправился в "Таймс". Чек мой пришелся им вполне по душе, но какая-то чрезмерно вежливая, весьма молодая, очень привлекательная и чрезвычайно рыжеволосая женщина терпеливо объяснила мне голосом, похожим на звон колокольчика, что ввиду "неоднозначности содержания представленного мною объявления" его публикация потребует специального одобрения.
- Сколько времени это займет? - спросил я, подарив ей одну из своих самых искренних улыбок.
- Не исключено, что мы сможем сообщить вам о принятом решении уже сегодня, - ответила она с не менее искренней улыбкой. - Это зависит от того, насколько занят мистер Уорнер. Он решает, приемлемо объявление или нет. Мистер Уорнер может попросить внести некоторые изменения или вообще не разрешить печатать.
- Если нам с вами удастся разрешить все проблемы сегодня, когда можно ожидать публикацию?
- Скорее всего в среду, - последовала еще одна искренняя улыбка.
- Не завтра? - спросил я, вздернув одну бровь. Лили как-то заметила, что у меня это получается очень мило.
- Нет, не завтра, - ответила она, тоже вздернув бровь. Умница. - Мы известим вас, мистер Гудвин, сразу, как только будет принято решение.
Сделав еще несколько хилых попыток ускорить ход событий, я сдался и сообщил рыженькой номер нашего телефона, а она со знанием дела заполнила несколько анкет. Видимо, мне придется изменить свое мнение о рыжульках.
В особняк из бурого известняка я вернулся в начале двенадцатого. Вульф сидел за столом и изучал каталог семян. Я занял свое место и объявил:
- Чек принят, а судьба объявления, или, если хотите, письма, находится в руках "Таймс". Кстати, оно может не пройти их цензуры.
- Вот как? - сказал он, оторвав взгляд от каталога. - И на каком же основании?
- Мне не сказали. Просто заявили, что ввиду неоднозначного характера объявления оно не может быть опубликовано без предварительного одобрения.
- Ха! - воскликнул Вульф. - Они не изменят ни слога.
- Мне плевать на вашу самоуверенность, - сказал я, - и потому ставлю десятку на то, что они потребуют коррективов. Ставка - один к одному.
- Арчи, вы только что потеряли десять долларов, - с самодовольным видом заявил Вульф и вернулся к своему каталогу.
Вообще-то я надеялся, что он прав, но в то же время мне казалось, что я смогу удвоить свои деньги. Больше всего я, однако, опасался, что из "Таймс" по какой-либо причине вообще не позвонят, и реализация всей нелепой затеи отодвинется еще на несколько дней. В таком случае мне придется дольше терпеть и ждать того момента, когда я наконец узнаю, что задумал Вульф. Мои волнения оказались безосновательными, сразу после ленча зазвонил телефон.
- Офис Ниро Вульфа. Говорит Арчи Гудвин.
- Мистер Гудвин, это - "Нью-Йорк таймс". Могу ли я поговорить с мистером Вульфом? - торопливо произнес мужской голос.
Я прошептал почти беззвучно название газеты, и Вульф взял параллельную трубку; я продолжал держать свою у уха.
- Ниро Вульф у телефона.
- Мистер Вульф, я - Боб Уорнер из "Таймс". Хочу сообщить, что ваше объявление принято без изменений. Мы подготовим его к публикации в среду. Если у вас нет никаких особых пожеланий, кроме заголовка в сорок пять пунктов, мы наберем его нашим стандартным шрифтом. Вас это устраивает?