Она вытащила ключи и наградила мистера Уипплстоуна прощальной улыбкой.
- Это очень высококачественное помещение, - сказала она. - Уверена, вы со мной согласитесь.
Юноша, храня сокрушенный вид, проводил мистера Уипплстоуна до дома № 1 по Каприкорн-Уок.
"Тридцать восемь тысяч фунтов! - мысленно сетовал мистер Уипплстоун. - Господи-Боже, это немыслимо!"
Каприкорн-Уок уже заливало солнце, искрившееся на бронзе дверного молотка и почтового ящика дома № 1. Стоя в ожидании на свежевыметенных ступеньках, мистер Уипплстоун заглянул во двор дома. Двор, это приходилось признать, кто-то совсем недавно преобразовал в бесхитростный и скромный, до смешного маленький садик.
"Псевдояпонский", - подумал он, панически пытаясь отыскать какой-нибудь изъян.
- Кто за всем этим ухаживает? - спросил он у юноши. - Хозяин полуподвала?
- Ага, - ответил юноша.
("А сам и понятия не имеет", - подумал мистер Уипплстоун.)
Юноша отворил дверь и отступил, пропуская мистера Уипплстоуна.
Небольшую прихожую и лестницу устилал вишневый ковер, хорошо сочетавшийся с устрично белым глянцем стен. Та же гамма выдерживалась в приятно просторной гостинной. Большие, скругленные сверху окна закрывались шторами в белую и красную полосу, вообще весь интерьер казался замечательно светлым, что является редкостью для лондонской квартиры. Уже почти двадцать лет мистера Уипплстоуна неопределенно печалила мрачноватость его служебного обиталища.
Нежданно-негаданно ему явилось видение, которое человек менее умудренный, пожалуй, счел бы галлюцинацией. Он с совершенной ясностью увидел эту веселую гостинную уже обжитой принадлежащими ему вещами. Чиппендейловское бюро, малиновая софа с парным ей столиком, большой красного стекла кубок, пейзаж кисти Агаты Трой, поздне-георгианский книжный шкаф - все они разместились здесь в полной гармонии. Когда юноша распахнул двойную дверь в маленькую столовую, мистер Уипплстоун с первого взгляда понял, что и стулья у него самого что ни на есть подходящего размера и стиля.
Он отогнал от себя эти видения.
- Перегородки, сколько я понимаю, сдвигаются, объединяя комнаты? - спросил он, отважно изображая безразличие.
- Ага, - ответил юноша и сдвинул их. Затем он раздернул на дальней стене красные с белым занавеси, отчего стал виден внутренний дворик с растеньями в кадках.
- Солнце заслоняют, - надменно сказал пытающийся сохранить ясную голову мистер Уипплстоун. - Зимой его, наверное, и вовсе видно не будет.
Впрочем, сейчас солнца было более чем достаточно.
- И сырость от них, - дерзновенно упорствовал мистер Уипплстоун. - Лишние траты, уход.
"Пожалуй, мне лучше попридержать язык", - подумал он.
Кухня находилась слева от столовой. Вполне современная кухня с выходящим в столовую окошком. "Как тесно!" - хотел сказать мистер Уипплстоун, но у него не хватило духу.
Лестница оказалась крутоватой, хоть это его утешило. Неудобно, когда несешь поднос или чемодан, и предположим, кто-то умрет наверху, как его тогда вниз спустить? Однако он промолчал.
Вид, открывавшийся из доходящего до полу окна хозяйской спальни, обнимал на среднем плане площадь с "Ликом Светила" слева на углу, и дальше, направо, купол Базилики. На переднем располагалась Каприкорн-Уок - укороченные прохожие, запаркованные автомобили, изредка - проезжающая машина. Мистер Уипплстоун открыл окно. В Базилике звонили колокола. Двенадцать. Наверное, служба идет, решил он. Впрочем, шумным дом никак не назовешь.
Колокола смолкли. Откуда-то донесся голос незримого пока крикуна, повторявший одну и ту же ритмичную, все громче звучавшую фразу. Понять ее смысл было невозможно, но голос приближался. Мистер Уипплстоун вышел на балкончик.
- Виточки вежие, - грянул голос и из-за угла площади показалась ведомая под уздцы краснолицым мужчиной лошадь, запряженная в тележку, из которой свешивались, кивая, тюльпаны. Проходя мимо дома № 1, мужчина задрал голову.
- В любое время. Все свежие, - рявкнул он, глядя на мистера Уипплстоуна, и тот поспешно ретировался.
(Его большой красный кубок в сводчатом окне, полный тюльпанов.)
Мистер Уипплстоун не был человеком, склонным к актерству, однако, увлекаемый странным безумием, ныне охватившим его, он, отходя от окна, прихлопнул по воздуху ладонями, словно выпуская его на волю. И, обернувшись, оказался лицом к лицу с двумя незнакомцами, мужчиной и женщиной.
- Прощенья просим, - сказали оба, а мужчина добавил: - Простите, сэр. Мы услышали, как открылось окно, и решили посмотреть, что тут такое.
Он оглянулся на юношу и спросил:
- Квартиру показываете?
- Ага, - ответил юноша.
- А вы, - выдавил, умирая от стыда, мистер Уипплстоун, - вы, должно быть… э-э… наверху…
- Так точно, сэр, - сказал мужчина. Его жена улыбнулась и слегка присела в книксене. Они походили друг на друга, круглолицые, с румяными щечками, голубоглазые, обоим лет, примерно, по сорока пяти, подумал он.
- Вы… как я понял… пока еще, э-э…
- Остались присматривать за порядком, сэр. Мистер Шеридан разрешил нам пожить здесь до конца недели. Это дает нам шанс подыскать другое место, сэр, если мы здесь не понадобимся.
- Я так понял, что вы теперь, э-э…
- Свободны, сэр? - быстро откликнулись оба, а мужчина добавил: - Мы бы с удовольствием остались, если б была возможность. Мы тут прожили с прежними съемщиками шесть лет, сэр, нам тут хорошо. А фамилия наша Чабб, сэр, у нас и рекомендации есть, и хозяин, мистер Шеридан, который внизу, может про нас рассказать.
- Конечно, конечно! - со стремительной поспешностью произнес мистер Уипплстоун. - Я - э-э - пока не принял решения. Даже напротив. В сущности, просто зашел полюбопытствовать. Однако. В случае, если я… в весьма маловероятном случае… буду рад… но пока… я еще не решил.
- Да, сэр, конечно. Не хотите заглянуть наверх, сэр?
- Что? - вскрикнул мистер Уипплстоун таким голосом, словно в него выстрелили из ружья. - А. Спасибо. Впрочем, отчего же? Пожалуй.
- Прошу прощения, сэр. Я только окно закрою.
Мистер Уипплстоун отступил в сторону. Мужчина потянулся к створке балконного окна. Но живое движение это вдруг прервалось, как если б заело кинопленку. Рука мужчины замерла, взгляд застыл на одной точке, рот приоткрылся.
Мистер Уипплстоун испугался. Он глянул вниз и увидел посла Нгомбваны, возвращавшегося с прогулки в сопровождении пса и телохранителя. На него-то и уставился этот мужчина, Чабб. Что-то побудило мистера Уипплстоуна взглянуть и на женщину. Она тоже подошла к окну и тоже поверх мужнина плеча глядела на Посла.
В следующий миг оба ожили. Чабб закрыл и запер окно и с услужливой улыбкой повернулся к мистеру Уипплстоуну.
- Я провожу вас, сэр? - спросил он.
Квартирка наверху оказалась опрятной, чистой, добропорядочной. Маленькая гостиная имела обличие более чем респектабельное и бесцветное, из этого тона выбивалась лишь большая фотография круглолицей девушки лет шестнадцати, привлекавшая внимание фестонами овившей ее черной ленты да стоявшими на столике под ней двумя вазами с высохшими иммортелями. С нижнего края рамки свисало подобие фаянсового медальона. На стене висели еще две больших фотографии - Чабба в военной форме и миссис Чабб в подвенечном платье.
Вся обстановка здесь принадлежала, как выяснилось, Чаббам. Мистер Уипплстоун сознавал, что оба встревоженно наблюдают за ним. Миссис Чабб сказала:
- Для нас это дом. Каприкорны такое хорошее место.
На какой-то пугающий миг ему показалось, что она того и гляди расплачется.
Он поспешил расстаться с Чаббами и покинуть вместе с юношей дом. Пришлось побороться с собой, чтобы снова не заглянуть в гостиную, однако он одержал победу и выскочил из двери на улицу, где его уже поджидала новая встреча.
- С добрым утром, - сказал мужчина, стоявший на ведущих в подвал ступеньках. - Вы, видимо, осматривали мой дом? Меня зовут Шериданом.
На первый взгляд в нем не было ничего примечательного, если не считать крайней бледности и лысины почти во всю голову. Невысокий, неприметно одетый, с правильной речью. Волосы, когда они у него еще имелись, были скорее всего темными, поскольку темными были и глаза, и брови, и волоски на бледных руках. У мистера Уипплстоуна возникло смутное, мимолетное и странно неприятное ощущение, что он уже видел когда-то мистера Шеридана. Последний между тем поднялся по подвальным ступенькам, вошел в калитку и приблизился к мистеру Уипплстоуну, которому, как человеку учтивому, оставалось лишь поджидать его, стоя на месте.
- С добрым утром, - сказал мистер Уипплстоун. - Я просто проходил мимо. Случайный порыв.
- Весной это случается, - сказал мистер Шеридан.
Он немного шепелявил.
- Да, говорят, - не то чтобы резко, но решительно сказал мистер Уипплстоун и чуть шагнул вперед, намереваясь уйти.
- Ну и как вам, понравилось? - небрежно поинтересовался мистер Шеридан.
- О, очаровательно, очаровательно, - ответил мистер Уипплстоун, легкостью тона давая понять, что тема исчерпана.
- И хорошо. Я рад. С добрым утром, Чабб, можно вас на пару слов? - сказал мистер Шеридан.
- Конечно, сэр, - ответил Чабб.
И мистер Уипплстоун обратился в бегство. Юноша дошел с ним до угла. Здесь мистер Уипплстоун собирался его отпустить, и направиться к Баронсгейт. Он обернулся, чтобы поблагодарить попутчика, и снова увидел дом с его гирляндами и нелепым садиком, теперь весь залитый солнцем. Ни слова не сказав, мистер Уипплстоун резко свернул налево и оказался у Эйбла, Вертью и Сыновей, на три ярда опередив попутчика. Он вошел в контору и положил на стол пухлой дамы свою визитную карточку.
- Я желал бы иметь право первого выбора, - сказал он.
С этого мгновения все дальнейшее было предрешено. Нет, он вовсе не потерял головы. Он самым разумным образом навел справки, выяснил как обстоят дела с арендой, канализацией и возможной необходимостью ремонта. Он проконсультировался со своим поверенным, с управляющим своего банка и со своим адвокатом. Трудно сказать, обратил ли бы он хоть какое-то внимание на их возражения, буде таковые имелись бы, однако возражений ни у кого не нашлось и уже через две недели мистер Уипплстоун к собственному нестихающему изумлению перебрался в новое жилище.
Своей жившей в Девоншире замужней сестре он написал следующее: "- ты, может быть, удивишься, услышав о перемене в моей жизни. Не ожидай от этого места чего-либо эффектного, это тихая заводь, полная стариковских причуд, как, собственно, и я сам. Ничего волнующего, никаких "хэппенингов", насилия, отвратительных демонстраций. Меня это устраивает. В моем возрасте предпочитаешь скупую на события жизнь, и именно такой жизнью, - этой фразой он закончил письмо, - я и предполагаю наслаждаться в доме № 1 по Каприкорн-Уок".
Пророком мистер Уипплстоун оказался никудышным.
III
- Все это чрезвычайно мило, - говорил суперинтендант Аллейн. - Но чем, собственно, намерена заниматься Специальная служба? Сидеть на растолстевших задах, размахивая нгомбванскими флагами?
- Что именно он сказал? - спросил мистер Фокс. Речь шла об их начальнике, заместителе комиссара полиции.
- Будто вы сами не знаете! - откликнулся Аллейн. - Его речей чарующих разумность - лишь шелуха парящих в горних дум.
- А что такое "горние", мистер Аллейн?
- Понятия не имею. Это цитата. Только не спрашивайте откуда.
- Да я просто так, поинтересовался, - смиренно сказал Фокс.
- Я даже не знаю, как это слово пишется - горестно сказал Аллейн. - И что оно означает, уж если на то пошло.
- Может оно как-то с горем связано?
- Тогда какой смысл во всей этой фразе? Никакого. Нет, тут речь скорее о горнах, хотя в них либо дудят, либо плавятся. Ну вот, теперь еще и вы меня расстроили, братец Фокс.
- Так может вернемся к комиссару?
- Хочешь не хочешь, а придется. Вся эта каша заварилась из-за предстоящего визита.
- Президента Нгомбваны?
- Его самого. Штука в том, братец Фокс, что я знаком с Президентом. И комиссару об этом известно. В школьные годы мы с ним жили в одном пансионе, в "Давидсоне". И целый год просидели на одних и тех же занятиях. Милый был паренек. Не всем он пришелся по вкусу, но мне понравился. Так что мы с ним были не разлей вода.
- Представляю себе, - сказал Фокс. - И комиссару, значит, хочется, чтобы вы тряхнули стариной.
- А я вам о чем толкую? Его вдруг осенило, что нам стоит встретиться - вроде бы и случайно, но при этом официально. Комиссару угодно, чтобы я втолковал Президенту, что если он не согласится на любую процедуру, которую сочтет уместной Специальная служба, его могут легко прикончить, во всяком случае это породит ужасное беспокойство, смятение и тревогу на всех уровнях, от Королевы и ниже. Причем изложить все это я должен, с вашего позволения, тактично. Они боятся, что Президент обидится и станет публично выражать недовольство. Он, видите ли, чувствителен, словно актиния.
- Так он, значит, против обычных предосторожностей?
- Он всегда был упрям, как осел. В колледже говорили, что если тебе требуется, чтобы старина Громобой сделал что-то, попроси его ни в коем случае этого не делать. К тому же он принадлежит к разряду пренеприятных людей, которые решительно ничего не боятся. И чертовски заносчив к тому же. Разумеется, он против. Он не желает, чтобы его защищали. Он желает изображать Гарун-аль-Рашида и слоняться по Лондону, оставаясь таким же неприметным, как угольный ящик в раю.
- Да, - рассудительно сказал мистер Фокс, - позиция не очень умная. Этот джентльмен - мишень номер один для любого охотника до покушений.
- Зануда он, вот он кто. Конечно, вы правы. Каждый раз как он проталкивает очередной кусок своего промышленного законодательства, он обращается в мишень для какого-нибудь экстремиста. Черт подери, братец Фокс, да всего несколько дней назад, когда он надумал отправиться на Мартинику с широко разрекламированным визитом, какой-то прохвост выпалил в него в упор. Промазал и сам застрелился. Арестовывать было некого. А Громобой радостно покатил дальше, стоя на сиденьи автомобиль, выставив напоказ свои шесть футов и пять дюймов, сверкая глазами и зубами, так что его эскорту каждый дюйм дороги показался милей.
- Похоже, он малый что надо.
- Тут я с вами спорить не стану.
- Совсем я запутался с этими зарождающимися нациями, - признался Фокс.
- Не вы один.
- Я хотел сказать - вот эта Нгомбвана. Что она собой представляет? Вроде бы независимая республика, но при этом как бы член Британского содружества, однако если так, то почему она держит в Лондоне посла, а не полномочного представителя?
- Вот именно, почему? Главным образом благодаря маневрам моего закадычного друга, старины Громобоя. Они все еще состоят в Содружестве. Более или менее. То есть с одной стороны состоят, а с другой вроде бы и нет. Все формальности соблюдены, но при этом у них полная независимость. Все пышки и ни единой шишки. Потому-то он и настоял, чтобы его представитель в Лондоне именовался послом и жил в таких апартаментах, что и великой державе было бы незазорно. Это исключительно его заслуга, старины Громобоя.
- А что думают о визите его люди? Здешние, из посольства. Посол и все прочие.
- Перепуганы до смерти, но при это твердят, что с Президентом не поспоришь, - с таким же успехом можно уговаривать ветер, чтоб он не дул. Он вбил себе в голову - еще в те времена, когда учился здесь и потом практиковал в Лондоне в качестве барристера, - что раз Великобритания не имеет, сравнительно с прочими странами, серьезной истории политических покушений, значит и в будущем их опасаться не приходится. И, должен сказать, идея эта на свой безумный манер довольно трогательна.
- С другой стороны, он все равно не сможет помешать Специальной службе делать свое дело. Во всяком случае вне посольства.
- Он может причинить им массу неудобств.
- Ну так какова процедура, мистер Аллейн? Вы дожидаетесь его прибытия и падаете ему в ножки прямо в аэропорту?
- Ничуть. Я вылетаю в его распроклятую республику завтра на рассвете, а вы тут в одиночку разгребаете дело Дагенхэма.
- Ну, спасибо. Привалило-таки счастье, - сказал Фокс.
- Так что я, пожалуй, пойду укладываться.
- Не забудьте взять старый школьный галстук.
- До ответа на эту глупую шутку я не снизойду, - сказал Аллейн.
Уже у двери он остановился.
- Забыл спросить, - сказал он. - Вам не приходилось встречаться с человеком по имени Сэм Уипплстоун? Из МИД’а.
- Я в этих кругах не вращаюсь. А что?
- Он считался своего рода экспертом по Нгомбване. Кажется, недавно ушел на покой. Милый такой человек. Когда вернусь, надо будет пригласить его пообедать.
- Вы думаете, он мог сохранить какое-то влияние?
- Вряд ли можно ожидать, что он бухнется перед Громобоем на колени и станет умолять его, чтобы тот пошевелил немного мозгами, если хочет их сохранить. И все же кое-какие смутные надежды у меня есть. До скорого, братец Фокс.
Сорок восемь часов спустя облаченный в тропический костюм Аллейн вышел из президентского "роллс-ройса", встретившего его в главном аэропорту Нгомбваны. Изнемогая от жары, он поднялся по грандиозной лестнице, вдоль которой спиной к нему замер строй руританских гвардейцев, и оказался в созданной кондиционерами прохладе Президентского дворца.
Взаимодействие на высшем уровне принесло плоды в виде полновесного и мгновенного приема, какого удостаиваются только "особо важные персоны".
- Мистер Аллейн? - произнес молодой нгомбванец, украшенный золотыми кистями и аксельбантами адъютанта. - Президент так рад вашему приезду. Он примет вас сразу. Хорошо долетели?
Аллейн последовал за небесно-синим мундиром по роскошному коридору, из которого открывался вид на экзотический парк.
- Скажите, - спросил он дорогой, - каким титулом полагается пользоваться, обращаясь к Президенту?
- "Ваше превосходительство", - обернувшись, ответил адъютант, - господин Президент предпочитает эту форму обращения.
- Благодарю вас, - сказал Аллейн и вошел за своим поводырем во внушительных размеров приемную. Весьма представительный, широко улыбающийся секретарь сказал что-то по-нгомбвански. Адъютант перевел:
- С вашего разрешения мы пройдем прямо к нему.
Двое стражей в щегольских мундирах распахнули двойные двери, и Аллейна ввели в необъятный зал, в дальнем конце которого сидел за громадным столом его старый школьный приятель, Бартоломью Опала.
- Суперинтендант Аллейн, Ваше превосходительство, господин Президент, сэр, - торжественно провозгласил адъютант и удалился.
Его гигантское превосходительство уже не сидело, но приближалось к Аллейну легкой поступью профессионального боксера. Колоссальный голос взревел:
- Рори Аллейн, клянусь всем святым!
Ладонь Аллейна потонула в ладони Президента, а спина получила несколько увесистых хлопков. Стоять навытяжку и кланяться, сгибая только шею, что по представлениям Аллейна отвечало этикету, оказалось делом затруднительным.
- Господин Президент… - начал он.
- Что? Глупости, глупости! Фигня, дорогой мой (как мы выражались в "Давидсоне").