Она не осмеливалась, недоумевая - действительно ли он хочет, чтобы она заговорила, или это продолжение игры…
- Подожди… Отвечай на мои вопросы… Что ты делала в Панаме?
- Танцевала в кабаре… В Панаме, в Колоне, в других городах…
- С каких пор?
- С семнадцати лет…
- Кто привез тебя в Америку?
- Один тип, он меня потом бросил…
- Какой тип? Вроде меня?
- Богатый… Он путешествовал, чтобы развлечься… Познакомился с одной испанкой и бросил меня…
- Где ты познакомилась с Арлетт?
- В "Мулен Руж" в Колоне.
- Вы начинаете понимать, майор? Речь идет об Арлетт Марешаль, известной в кабаре Центральной и Южной Америки под именем Арлетт Марес… Представьте себе, я тоже ее знал… Она, видимо, была очень хороша в молодости… Я уже застал великолепные развалины… Но она была совершенно безвольной… И страшно любвеобильной… Нет, не порочной, а любвеобильной… Ей всегда нужно было кого-нибудь любить, и каждый раз - до беспамятства… Ради мужчины она могла пожертвовать чем угодно, поехать за ним на край света… Она становилась его рабой, служанкой… Бедная Арлетт! Расскажи, Лотта, как она кончила…
- Ей было все труднее и труднее находить контракты… Она очень растолстела и потеряла голос… Много пила… В конце она напивалась уже каждый день, иногда с раннего утра… Однажды ночью ее увезли в больницу, и через три дня она умерла…
- Сколько лет назад?
- Два года…
И поскольку Оуэн машинально схватился за бутылку виски, он сказал:
- Пейте, пейте… Вам, наверное, нужно будет выпить… За тебя, Лотта! Расскажи нам о Ренэ.
- Это сын Арлетт.
- Мальчишкой он все детство таскался из города в город, из одного ночного кабака в другой… - уточнил Альфред.
- Когда я познакомилась с ним, он работал в одной конторе…
- Пароходной компании "Фрэнч Лайн", - вздохнул майор.
- Браво! Видите, вы уже начинаете соображать… Еще одно усилие - и вы нам все расскажете… За тебя, Лотта!
- Он стал за мной ухаживать…
- Можешь говорить с майором по-простому…
- Стал моим любовником…
- Ну, продолжай…
- Он любил меня… Его ужасало, как я живу… Собственная жизнь ему тоже не нравилась… Ему было стыдно…
- Слышите, майор? Мальчику было стыдно… Стыдно за мать, понимаете? Стыдно встречать на каждом шагу тех, кто с ней спал… И вот он полюбил женщину из того же теста… Дальше, Лотта!
- Что я должна сказать?
- Правду…
- Он сам не знал, чего хочет… Иногда ходил мрачнее тучи, а иногда становился ужасно веселым… Сначала он предлагал, чтобы мы вдвоем поехали в Европу. "Там, - убеждал он, - меня, нас никто не знает. Я легко найду работу. Я знаю три языка. Купим домик, у нас будут дети…"
- Слышите, майор? Домик… дети… хорошая работа… от звонка до звонка… Согласитесь - славный мальчуган, вам такие должны нравиться… Твое здоровье, Лотта…
- Я не хотела…
- Почему?
- Потому что об этом только мечтают, в жизни так не бывает… Трудно начинать заново в моем возрасте…
- Ты боялась, что тебе это надоест…
Она покраснела.
- Нет, конечно, но…
- Ты боялась, что тебе это надоест!
- Он разозлился на меня… Много раз уходил, заявляя, что это навсегда, потом появлялся снова - через несколько дней или недель… Говорил мне в сердцах: "Не знаю, что я в тебе нашел, но без тебя не могу…" Мы часто ссорились… Он ревновал… По вечерам ждал меня у дверей кабаре… Один раз, когда я думала, что он на работе, я вышла с мужчиной, и он пошел за нами следом… После этого он сразу уехал…
- На Таити, майор… На Таити, где мы сейчас находимся… А его здесь нет, потому что он отправился погулять по островам. Кстати, заметьте, он живет здесь больше года, а у него, говорят, не было ни единой связи… Живет один, как дикарь, на полуострове. Часто бывает в деревне у одного туземца, который мастерит пироги и в то же время пастор какой-то протестантской секты… Они проводят вместе целые дни… В Папеэте Ренэ Марешаль почти не бывает…
- Я больше не нужна? Мне можно пойти умыться? - спросила Лотта.
- Минуточку… Скажи сначала господину, где ты живешь.
- В "Моане"…
- Мелочь, майор, но мне хочется ее подчеркнуть… Посмотрите на эту комнату… Да, да! Что вы видите? Разостланная кровать и одежда, брошенная где попало… Заметьте, что кровать на одного, а вещи - мои… Поищите хоть один предмет женского туалета… Я не так глуп, понимаете? Меня зовут не Ренэ Марешаль, и уже давно я не делал глупостей из-за женщин… Лотта моя приятельница, не больше… Она готовит мне по утрам завтрак - и это все… Иногда я даю ей советы… Представьте себе, а вдруг, когда Рэне Марешаль причалит на своей шхуне, она встретит его на берегу? Расскажет ему, что совершила путешествие в спасательной шлюпке только для того, чтобы увидеть его?.. И предпочла, чтобы дурак радист покончил с собой, но не пошла с ним…
Он смеялся своим недобрым смехом.
- Совсем ни к чему, согласитесь, чтобы Марешалю тут же рассказали о Джо Хилле… Спорим, вы тоже с ним знакомы?
- Да, я его знал…
- Правда, забавно?.. С одной стороны - вы. Приехали из Европы, знали Джо Хилла… С другой - Лотта и я, мы знали Арлетт. А Лотта была любовницей Марешаля… В общем, два лагеря. Как в порядочных семьях: родители мужа и родители жены… В некоторых семьях, где произошел мезальянс, с одной стороны - светские люди, а с другой - простые буржуа, которых нельзя принимать в приличном обществе… Ваше здоровье, майор!
- Ренэ Марешаль знает, кто его отец? - спокойно спросил Оуэн.
- Ответь, Лотта…
- Он говорил со мной на эту тему всего один раз, в Колоне, когда мы жили вместе… Пришел с газетой… Там была фотография на первой странице… "Внимательно посмотри на этого человека", - сказал он мне. Сухопарый маленький человечек с блестящими глазами и взлохмаченной шевелюрой. "Я ненавижу его больше всего на свете". Он захохотал. Я боялась, когда он так смеялся. "Моя мать ничего не рассказывала тебе о моем происхождении?" - "Нет…" - "Так вот, этот тип - мой отец…"
Я посмотрела подпись под фотографией: Джоаким Хилман, а проще - Джо Хилл, английский киномагнат…
"Значит, ты богатый?" - "Как я могу быть богатым, если он ни разу даже не вспомнил обо мне".
Когда позже я хотела вернуться к этому разговору, он велел мне замолчать.
Месяц назад в кабаре, где я выступала, я случайно увидела на столе английскую газету. В Панаме бывает столько англичан и американцев, что я немного научилась говорить по-английски…
Альфред перебил ее:
- Дай мой бумажник…
Она сходила за ним в другую комнату. Он достал из бумажника аккуратно вырезанную из газеты заметку.
"Сына Арлетт Марешаль просят срочно обратиться в адвокатскую контору Хэг, Хэг и Добсон, 14, Флит-стрит, Лондон".
Полагаю, майор, что у вас в бумажнике такая же заметка? Кстати, Джо Хилл даже не знал, как зовут его сына. Лотта навела справки и выяснила, что киномагнат умер четыре месяца назад, и все поняла. Будь она поумнее, то обратилась бы за советом и поддержкой к такому человеку, как я.
- Мне это не пришло в голову, - стала оправдываться она.
- Тогда ей не нужно было бы путешествовать в шлюпке, а этот бедняга радист был бы сейчас живехонек. Теперь, майор, я мог бы сказать: "Ваша очередь…" Но я знаю, что вы немногословны. К тому же бывают минуты, когда трудно не то что говорить, а даже проглотить слюну, верно? Так значит, сколько вы пришли мне предложить?.. Кажется, речь шла о ста тысячах франков?
Он резко поднялся и громко захохотал.
- Итак, благородная часть семейства попыталась купить простолюдинов… Право первородства и чечевичная похлебка. Увы! Нам нечего продать вам, дорогой мсье… Нам никто не нужен… Вы, вероятно, были другом Джо Хилла?
- Я знал его раньше по Монпарнасу.
- Верно, он ведь тоже вышел оттуда… Кажется, его отец был мелким бакалейщиком в Амстердаме?
- В те времена, когда он бывал в кафе "Купол", он работал ассистентом режиссера…
- А вы уже были джентльменом?
Оуэн чуть не ответил: "Мой отец служил офицером в Индии".
Но ведь собеседник вполне мог возразить ему: "Тем хуже для него".
Альфред спросил по-прежнему насмешливо:
- Вы часто общались?
- Я встречался с ним много раз, когда он стал Джо Хиллом. Он уже не занимался режиссурой, потому что собирался создать в Англии сеть кинотеатров и таким образом практически взял под свой контроль кинопромышленность.
- Он забыл, что у него есть сын?
- Может быть, он просто не был в этом уверен…
- Он вспомнил о нем только на смертном одре… Ну ладно, майор! Мне-то кажется, что этот сын сейчас на нашей стороне… Согласитесь, что это справедливо… Я прекрасно понимаю ваше замешательство… Вы оттуда… Вы знали Джоакима… Вы в некоторой степени были осведомлены о его делишках… Мне кажется, что такое состояние, как у него, праведным путем не сколотишь… Неважно… Вы господин из благородных, светский человек… А где-то там, в Америке или на островах, живет один юнец, который даже не подозревает, что он чертовски богат… Понимает ли он по-английски? Прилично ли выглядит? Уходят ваши последние деньги… Но это неважно, ведь вы сорвете верный куш. Именно вы сообщите молодому человеку, что теперь он - один из самых богатых наследников в Европе… Вы возьмете его под свое крылышко, отвезете к господам Хэгу, Хэгу и Добсону… Только сначала заглянете с ним к вашему портному, к сапожнику и дадите ему несколько уроков хороших манер, чтобы сделать из него светского человека.
Опоздали, майор! Есть тут одна зацепка, как мы говорим. Танцовщица из грошового кабака знала Арлетт Марешаль, и в нее влюбился Ренэ Марешаль и, наверное, любит ее до сих пор… Она тоже вбила себе в голову, что отвезет его в Лондон, а может быть, до этого, кто знает, станет мадам Марешаль?
Я не буду играть с вами в покер, потому что мои руки привыкли к другой работе, потяжелее… Мы играем в другую игру. Теперь ваша очередь выкладывать козыри, майор… Слушаю вас…
Он был так доволен собой, что не сдержался и победно посмотрел на Лотту.
- Все будет зависеть от Ренэ Марешаля, не правда ли? - спокойно спросил майор.
Тот сразу же взглянул на него с некоторым беспокойством.
- Это означает, что вы не теряете надежды?..
- Мы узнаем это через две недели, мсье Мужен.
- Разумеется, при условии, что я вам позволю встретиться с ним.
- Конечно, если я умру раньше, вопрос будет стоять иначе…
- Вы можете также оказаться в тюрьме…
- Это вторая возможность, но сомневаюсь, чтобы она осуществилась…
- Знаете, майор, не стойте у меня на дороге…
- А мне показалось, что это вы стоите на моем пути…
- Существуют и другие возможности, по крайней мере, еще одна, о которой вы не подумали.
- Слушаю вас.
- Разрешите не открывать вам эту карту… Я уже говорил в начале, мы - разной породы. Я - из тех, кто идет на любой риск… За тысячу франков, которые у меня отобрали, я получил шесть месяцев тюрьмы. Раньше я рисковал покрупнее, даже головой, за суммы немногим больше… А вы мне предлагаете отказаться от миллионов фунтов стерлингов Джо Хилла… Поговорим серьезно, майор!.. Подумайте… Будьте благоразумны… Не стоит упрямиться… Я советую вам по-дружески…
- Похоже, вы уже считаете деньги Марешаля своими.
И вдруг Мужен зло посмотрел на него. До сих пор он хорохорился. Теперь же в его взгляде не было ни тени издевки или фанфаронства.
- Ну и что дальше? - отрубил он.
Оуэн испугался, по-настоящему испугался, не за себя, за Марешаля, которого никогда раньше не видел и который еще ни о чем не подозревал. Лотта тоже вздрогнула и боязливо посмотрела на спутника.
- Поверьте мне, майор… Лучше побыстрее выходите из игры… Это не для вас… Выпейте стаканчик, вам ведь нужно для бодрости накачиваться виски утром и вечером, и проваливайте… Дай мне чистую рубашку, Лотта.
Он вошел в комнату, не закрыв дверь. Оуэн продолжал сидеть и, несмотря на последние фразы, произнесенные весьма пренебрежительно, он налил себе еще виски. Затем раздавил ногой сигару и спокойно зажег новую.
Альфред надел белую рубашку, взял со стула брюки. Лотта что-то шепотом говорила ему, а он пожимал плечами.
Оуэн разобрал:
- Да не бойся ты его, черт возьми.
Наконец майор поднялся, и так как в комнате никого не было, ему пришлось подойти к двери, чтобы попрощаться.
- До свидания, мадемуазель… До свидания, мсье Мужен…
- Мне нечего добавить, майор…
- Мне - тем более.
Он вышел на свежий воздух, в тепло, где солнечные лучи пробивались сквозь листья пальм и гудели мухи. Сиденья машины обжигали.
Он не замечал, куда ехал, машинально свернул направо, оказался на главной улице и остановился перед "Английским баром".
Время аперитива уже прошло. Мак-Лин обедал за стойкой, поставив тарелку на колени.
- Виски, сэр?
Бывший жокей не задавал ему вопросов, но смотрел внимательно.
- Ничего нового, Мак?
- Ничего особенного, сэр… Эти господа много говорят о деньгах, которые вы выиграли этой ночью… Уже образовалось два лагеря: те, кто за вас, и те, кто против…
- Доктор?
- Доктор по-прежнему, сердится на то, что вы ходили в "Яхт-клуб". Он молчит, вас не защищает… Мне кажется, вам лучше ничего не предпринимать.
Он снова начал есть, искоса поглядывая на майора.
- Я слышал о другом, но это не точно…
- Я слушаю…
- Говорят, что Мужен куда-то уезжает…
- Корабль будет только через три недели.
- Он ищет способ… Не сам, через Оскара… Там в порту есть шхуна, принадлежащая одному торговцу, он каждый год объезжает на ней острова… Я-то считал, что на этой шхуне далеко не уплывешь… Но, наверное, можно, раз хозяин "Моаны" предложил нанять ее на несколько недель… Называют очень высокую цену…
Мак-Лин с явной неохотой теперь вмешивался в подобные истории, они начинали его пугать.
- Не знаю, что за этим стоит, сэр… Полагаю, что вы разберетесь…
Оуэн пока не разобрался, но помнил тяжелый взгляд Альфреда, внезапно обращенный на него, когда он произносил по слогам: "Существуют и другие возможности, по крайней мере, еще одна, о которой вы не подумали…"
- Скажи-ка мне, Мак… Из Папеэте можно проследить движение "Астролябии"?
- Почти день за днем, сэр… Сначала она движется по точному маршруту, объезжая острова архипелага… К тому же радиостанция Папеэте связана с небольшими станциями на разных островах…
- Спасибо, Мак…
- Что-то не в порядке, сэр?
Не слушая, он осушил стакан, вздохнул, раздумывая, выпить ли еще, и вышел, пожав плечами. Если бы Оуэн был беговой лошадью, Мак бы на него не поставил.
VIII
"Нет, мсье Альфред… Я прекрасно понимаю, что на первый взгляд как будто правы вы… Но положа руку на сердце, я должен вам сказать…"
Он был один у себя в комнате. Лежал на кровати, а вокруг в лучах солнца плавала теплая пыль. Наступил час полуденного отдыха. Лицо майора сегодня выглядело более красным, чем обычно. Когда он пришел на обед, мадам Руа внимательно оглядела его и тут же заметила, что он почти ничего не ест.
Да, вот скажем, мадам Руа… Действительно ли она изменила свое отношение к нему или Оуэну это просто показалось?
Большинство старых клиентов, друзья называли ее: "Добрейшая мадам Руа…"
Майор не строил иллюзий на ее счет. На своем веку он повидал немало женщин ее возраста, таких же пухленьких и улыбчивых, тоже содержащих гостиницы, чьи мужья также заправляли на кухне, но он прекрасно знал, что если с хорошими клиентами такие женщины были сама любезность, то едва их деньгам что-то угрожало, в их голосе тотчас же появлялись металлические нотки…
Она пристально посмотрела на Оуэна. Сказала ему:
- Вы должны следить за собой.
Теперь ему показалось, что ее тон не соответствовал совету, точнее, что в ее голосе в любую минуту могут зазвучать эти самые металлические нотки…
В общем, она выжидала, боясь проявить излишнюю любезность, но и не осмеливаясь принять сторону недоброжелателей.
"Нет, мадам Руа…"
Мысли у него путались. Голова была тяжелой, полной солнечной пыли, как и вся комната. Он дышал медленно, глубоко, так дышат во сне; иногда он похрапывал, но все равно его сознание ни на миг не отключалось. Он все время помнил, где находится. Он очень четко ориентировался в пространстве, прислушивался к звукам, доносившимся из сада, с улицы, к далекому шуму города.
В какую-то минуту он обнаружил, что дышит в унисон этим звукам. Потому что город тоже дышал. Этот теплый, плотный воздух, облекавший красную землю, деревья, дома, обтекавший прохожих, создавая нечто наподобие нимба над их головами, трепетал не только от звуков и света, но медленно и лениво колыхался сам по себе. Когда Оуэну случалось дремать после обеда на борту "Арамиса" или на другом корабле, он тоже чувствовал дыхание океана, старался слиться с его ритмом.
"На первый взгляд правы вы, мсье Мужен, но на самом деле вы допустили много ошибок. Ваша первая ошибка - грубость…"
Ему до сих пор было не по себе. Он ненавидел грубость во всех ее проявлениях, а Мужен вел себя с ним грубо, разумеется, на словах - но разве это не худшая из грубостей?
"Вы заметили, что я не пытаюсь возразить вам… Из этого вы заключили, что вы сильнее и хитрее меня, что правда на вашей стороне… Нет, мсье Альфред".
Это становилось просто наваждением, навязчивой идеей, которая зрела помимо его воли.
"Прежде всего, я совсем не похож на Джо Хилла… Мы заказывали костюмы у одного портного, останавливались в тех же отелях, ходили в одни и те же казино, для вас эти места недоступны, вы только с завистью поглядываете на них издали, и потому вам кажется, что все, кто там бывают, принадлежат к одной породе… Я прекрасно понимаю вас, мсье Альфред… Сегодня утром я, как ни странно, едва не поверил вам, и потому мне было стыдно… Вам хотелось выставить меня на посмешище перед этой девчонкой, которая с таким безразличием смотрела на меня. Господи, с каким безразличием! Словно перед ней было большое насекомое. Может быть, иногда в ее взгляде проскальзывала тень любопытства… Так умеют смотреть только женщины, а некоторые глупцы еще уверяют, что именно женщинам свойственно сострадание!.. Видите, мсье Альфред…"
Под окнами проехал велосипед, потом еще несколько - наверное, девушки-туземки в светлых платьях. И над всем этим - синий купол Папеэте, неясный звуковой фон, шум неспешной жизни, и Оуэн ощущал, как эта жизнь постепенно проникает в его плоть.
На втором этаже заведения Мариуса красивые девушки-маори из "Моаны" и "Лафайет" спали в своих убогих комнатках: все двери нараспашку, рука - на голом животе, и изредка одна из них начинала чесаться или стонать во сне или что-то бормотать, не просыпаясь.
Весь город отдыхал. За кисейными занавесками в кроватях лежали люди, на пороге прикорнули полуголые дети, сморенные сном.
"Да, вы прожженный тип, мсье Альфред, крепкий орешек… Вы часто с удовольствием это повторяете… Вы горды собой… Вы готовы глотку перегрызть тому, кто посмел бы назвать вас размазней или слюнтяем…