- Кое-каким поганцам такое уже взбредало в их дурацкую башку, но это и становилось их распоследней ошибочкой, - произнес он нарочито мягко. - Они фараонам поверили, а те сперва из них все вытянули, а потом взялись и за них самих, как пить дать. А раз ты сам этого до сих пор не знаешь, так сиди и не чирикай!
Цимбалист зашелся в приступе кашля.
- Жрать хочется, Господи ты Боже, как же жрать хочется, - запричитал он, задыхаясь и харкая. - Придет этот обормот, в конце-то концов?
Тот же вопрос, только с душераздирающим надрывом, повторил карлик. Его пронзительный голос, срываясь, раскатами, словно в бочке, отдавался по всему подвалу.
- Заткнись! - рык Альбиноса по-прежнему звучал властно. - Ты, никак, со мной решил дело иметь, вонючий недомерок! Кончай голосить! Слушай меня - ты слушать-то можешь?
Он стоял и ждал, напрягая все свое слабое зрение и пытаясь уловить малейшее движение наверху лестницы. Но в темном проеме было по-прежнему тихо.
- Забегаловка тут за углом в пять открывается, - заныл цимбалист. - Мне бы выбраться из этой тюряги перекусить! Я же не ужинал, Тидди! Ты права не имеешь меня голодом морить!
- Чего? - тиддингтонец рассвирепел. - Слушай, Гэтси, я ведь могу тебе устроить, что ты вообще больше у меня не проголодаешься. Совсем, что ли, мочи нет?
Послышавшиеся сверху шаги неожиданно прервали эту исступленную тираду.
- Ну вот, - произнес Тидди Долл уже другим, потеплевшим от облегчения голосом, - ну что я вам говорил? Вот он, вот. Вот Роли. Что там с тобой приключилось, старина? Ты не заблудился?
Вошедший ответил не сразу. Он очень медленно спускался по лестнице. В руках у него был большой сверток из засаленных газет, но причиной его несколько замедленного движения был не он. Едва Роли ступил на кирпичный пол, как подоспевший Долл разразился потоком отборной брани:
- Ага, спиртягой разит! Так ты в ночном кабаке на мясном рынке сидел, сидел и надирался! У тебя, парень, крыша поехала, вот чего. Поехала твоя вшивая крыша. Перед кем это ты там выдрючивался? Перед кем это ты там распинался?
Он держал пришедшего за ворот рубашки и тряс его, как ветку. Обычно как раз один Роли бывал освобожден от таких знаков внимания со стороны Долла, а в начале существования всего их сообщества бывший рыбак иной раз давал тиддингтонцу сдачи. Но на этот раз он не был настроен сопротивляться.
- Кончай, - оборвал он. - Заткнись, Тидди. Я не разговаривал ни с одной живой душой, я же говорю, но за жареной-то рыбкой нельзя не заскочить, без этого никак, ну и пришлось заглянуть в соседнее заведение, принять стаканчик, чтобы успокоиться! У меня тут есть кое-что для тебя, Тидди. Я кой-чего принес!
Это последнее заявление было произнесено несколько пониженным голосом, остроносое лицо выдавало горячее желание поскорее поделиться важной новостью. Долл колебался. Соблазн был велик, но поддаться ему означало потерять управление ситуацией.
- Принес, так попридержи, - рявкнул он по-командирски. - Дай нам сперва пожрать. Меня тут уже пара голодных попрошаек достала.
Он взял сверток у Роли и положил его на стол рядом со стопкой чистой пергаментной бумаги - свидетельством известной рафинированности, равносильным, скажем, кружевной скатерти в ином хорошем Доме.
- Ну вот, - мотнул он головой тем, кто лежал у стены, - вот вы двое, что так голосили, подите-ка сюда, получите свой ужин. Ну припоздали на пару-тройку часиков, так и что же? Ведь получили же!
Однако важность новости он явно недооценил. Пока он распределял жаркое - рыбу в тесте, - Роли проскользнул к Биллу. Одно неосторожное слово искрой проскочило между ними - и вот уже пожар любопытства охватил всю шаткую иерархию разношерстной компании, полуодетые люди лезли друг через друга, чтобы своими глазами увидеть газету. И снова все сбились в кучу, шепот сменился криком, крик перешел в истерические вопли, и беда разразилась.
Тидди Долл пробрался в середину, опоздав на секунду. Заголовки утренних газет были слишком яркими, чтобы их не заметить. На фоне блеклой газетной страницы они резко бросались в глаза, набранные тем шрифтом, который в Англии, похоже, предназначается лишь для мировых катастроф и уголовной поножовщины.
В ТУМАНЕ ЛОНДОНА РЫЩЕТ УБИЙЦА!
Задушен известный врач. Трое убитых в адвокатской конторе.
Заключенный совершает побег из тюремной больницы несмотря на охрану.
Тиддингтонец во все глаза глядел на заголовок, и бледное лицо наливалось яростью, приняв верхний заголовок на собственный счет, он счел все дальнейшее самой невероятной ложью, подкрепленной, что самое страшное, авторитетом печатного слова. Он выхватил газету и, расталкивая локтями наседавших на него остальных оборванцев, устремился поближе к лампе.
- "От нашего специального корреспондента в Лондоне, - он читал по складам, старательно вертя головой вслед за строчками. - Вчера поздно вечером асы Лондонского Департамента уголовной полиции вынуждены были признать, что убежавший заключенный - по-видимому, один из самых опасных преступников в истории нашей страны, - все еще бродит по туманным улицам нашей столицы, возможно даже, с окровавленным ножом в руке. Между тем в адвокатской конторе в западной части Лондона убиты трое ни в чем не повинных людей, один из которых - детектив полиции. Причем все трое, по мнению экспертов, зарезаны опытной рукой и одним и тем же оружием. Немного раньше, тем же вечером в другом конце столицы, в знаменитой больнице Гайз Хоспитал всеми уважаемый ученый, прозванный Добрым Доктором геройски сражался за жизнь…"
Статья, чья блистательная ирония была направлена, в сущности, против чрезмерной строгости законов о клевете н неуважении к суду, являлась в своем роде произведением искусства, но уроженца Саффолка в его подвале она окончательно запутала, оказавшись выше его разумения.
- Зарезаны, - рявкнул он неожиданно. - Кто сказал, что Шмотку зарезали?
- Да ты чего, Тидди? Глянь сюда. Вон там картинки есть!
Билл своими тонкими, как у женщины и грязными, как у мартышки пальцами вырвал газеты прямо из рук у Долла и, перевернув страницу, ткнул в две напечатанные там фотографии, сделанные полицией. Резкое освещение и зернистая печать сделали со снимками все, чтобы превратить их в безжизненные и бессмысленные изображения, понятные только посвященным.
"Если вы увидите этого человека, скорее наберите 999 и спрячьтесь в безопасном месте" - предупреждал текст над фотографией, а снизу шрифтом помельче было набрано: "Вот тот, кого разыскивает полиция. Джек Хэйвок, 33-х лет".
Тидди Долл никак не отреагировал, и тогда Роли, обращаясь к остальным, возбужденно затараторил:
- Знать его Тидди конечно не знает. Он в жизни его не видел. Только это он самый и есть. Тидди! Имя сменял, а мы так и знали, что сменяет, но это он самый, это Бригадир!
Альбинос напряженно посмотрел на него.
- Чего? Вот этот вот? Вот тут?
- Ну! Бригадир это. Он имя сменял.
Тидди Долл, оторвавшись от газеты, устремил на Роли отсутствующий взгляд.
- Бригадир! - повторил он потрясенно.
- Точно! - Роли затряс головой, словно пытаясь пересыпать из нее слова в сознание собеседника. - Он сидел в тюряге. Шмотка правду сказал, но слинял отту-Дова и уделал этого доктора. Все легавые Лондона ищут его, но шиш поймают. С этим у него порядок. Я-то Узнал его, как только фото увидел, хотя на себя он там не больно похож.
Значение этой новости доходило до всех крайне медленно, но дойдя, она произвела несколько парадоксальный эффект: как ни странно, подняла боевой дух всей компании, хотя одновременно и отчасти всех обескуражила. Из своего похожего на склеп угла пленник мог видеть, как изменились силуэты, обступавшие троих собеседников. Очередное замечание Роли раскрыло причину происшедшей перемены:
- Насчет Шмотки тут всего пара строчек, и то на обороте. Про Шмотку они и думать забыли. Они теперь только и думают, что про Бригадира. На улицах полным-полно шестерок, только им до нас и дела нет. Тут у входа снаружи фараон торчал, рыжий-рыжий со здоровым таким шнобелем, так он мне доброй ночи пожелал, как ни в чем не бывало. Считай, нам пока ничего вообще не шьют, про нас и не вспоминают.
- А еще трех порезали, - сообщил Билл, читавший значительно лучше остальных, если его не лишали душевного равновесия. - Вон тут, еще на правой странице. Видно, легавые и Шмотку тоже Бригадиру шьют.
Тидди Долл резко вскинул голову:
- И тут они как в воду глядели, - провозгласил он. Тиддингтонец уже полностью владел собой, и сила его натуры проявила себя снова. - Стало быть, Бригадир все это время срок мотал! - восклицание было исполнено неподдельной горечи сожаления об утраченных иллюзиях. - И нету у него сокровища!
- А ты почем знаешь? Почем ты это знаешь, а, Тидди? - Роли еще пытался сопротивляться. - В таких-то делишках наверняка никогда не скажешь!
- Нет, у него нету сокровища! - задумчиво произнес Билл. - Тут пишут, впаяли ему по полной - шесть лет за разбой. А стало быть, замели его как раз когда мы уж решили, что он нас бросил, а было это еще прежде, чем майору подорваться, а Тому умом тронуться.
Они еще переваривали эту информацию, когда альбинос принял решение:
- А я так скажу, что не Бригадир это, - заявил он, ткнув толстым пальцем в фотографию. - Это кем же надо быть, чтобы на таком вот клочке распознать кого знакомого! Докажи, что это, к примеру, не твое фото, Роли? Да и фамилия вроде как другая. Дудки, не он это!
Билл громко рассмеялся:
- Да я не по фотке просек, что это Бригадир, а по его делишкам!
Восторженно звенящий голос неприятно резал слух его главарю, и Долл снова побагровел.
- А я говорю - это не он, - повторил Альбинос. - Я говорю, Бригадир заграбастал сокровище и живет как лорд, и в один прекрасный день мы его встретим. Стало быть, кто-то другой, вот этот самый субчик из газеты, сделал горемычного Шмотку, когда мы уже с ним распрощались, так что лучше будет нам выйти, как обычно, собирать наши денежки да глядеть в оба!
Закончив, он сообразил, что в этой складной программе имеется один неясный пункт, и глянул через плечо на койку в углу. Следующая мысль далась ему не без труда. Испугавшись, он гнал ее от себя, но она застряла в его сознании, и тиддингтонец, не утерпев, намекнул уже на выходе:
- Нешто тут не пишут, чего такой тип может еще понатворить!
Все промолчали. И в этот миг их внимание привлекло некое явление, и первым, кто его заметил, был пленник.
С его места Джеффри было виден кромешный мрак под угрюмыми сводами потолка и бахрома паутины выше той черты, где заканчивалась побелка. Вдруг что-то произошло с решеткой, сквозь которую вчера вечером упала газета. Эта железяка, мирно покоившаяся на подушке из грязи внутри своей каменной лунки, вдруг тихонько приподнялась, и в темном квадрате появилась пара ног в прекрасно отутюженных широких брюках того покроя, который был в определенных кругах весьма моден перед войной. Брюки предварялись замшевыми туфлями и яркими носками, а в продолжение им явились бежевые полы дорогого твидового пальто.
Непосредственно под этим выходящим в проулок решетчатым люком находился выступ стены наподобие ступеньки или алькова. Покрытый толстым слоем многолетней грязи, он все еще давал достаточно места, чтобы Усесться на нем на корточках и осмотреться.
Внезапно выступ обрел цвет и зашевелился, и пыль вместе с мусором беззвучно посыпалась по беленой стене.
Вся компания, сбившаяся в кучу вокруг газеты, заметила это вторжение одновременно. Мгновенно наступила тишина: бесконечная оглушительная пауза, в течение которой на запрокинутых кверху лицах, неподвижных, как маски, застыли карикатурные гримасы изумления. Затем с глухим стуком решетка легла на свое прежнее место, ноги легко и пружинисто оттолкнулись от стены, и все увидели всего человека. Он висел, держась одной рукой за перекладину возле выступа. Его ноги в шикарных туфлях мягко покачивались в двух-трех ярдах от пола. Квадрат света, упав на него, выхватил из мрака яркий шарф, полоску светлой сорочки между пиджаком и брюками, в том месте, где мышцы на животе вздулись от напряжения, удерживая вес, и каждый обитатель подземелья смог рассмотреть выразительное лицо с низким лбом, окаймленным жесткими волосами, со спокойными глазами, глядевшими на них бестрепетно, как на старых знакомых. Затем он легко спрыгнул на пол, растянув в улыбке кошачий тонкогубый рот и оскалив ряд великолепных зубов.
- Вот папочка и вернулся, - произнес он ласковым, каким-то бархатным голосом.
Лишь глубокая складка на лбу да бледное как бумага лицо выдавало его нечеловеческую усталость. Но позади голубых непрозрачных глаз плясал его дух и глумился надо всем и вся.
Глава 10
Длинная ложка
Тишина в подземелье стояла полная. Все затаили дыхание, беспомощно лежавший в своем углу Джеффри ощутил наступившую напряженность, но не сразу узнал ее истинную причину. Газеты он не видел, а из рассказа Роли понял немного. Сделав болезненное усилие, он приподнял голову, стараясь не выдать себя ни единым звуком, и увидел незнакомца, которого со всех сторон обступили обитатели подвала.
А тот отряхивался, стоя в самом центре образовавшегося круга. Действовал он явно на публику, но без театральности, без единого лишнего жеста. Все его движения были плавными, скользящими, и в то же время необыкновенно грациозными.
Он не торопился, давая всем вволю налюбоваться. Ростом он был почти шести футов, легкого сложения, с покатыми плечами. Могучая шея говорила о феноменальной физической силе, равно как и мышцы бедер, заметные даже под безупречно отглаженной довоенной одеждой. А его красота, поскольку он был весьма даже красив, заключалась прежде всего в тонких чертах лица и в форме узких кистей и аккуратных узких ступнях.
Руки у него были как у фокусника - крупные, мужественные и в то же время изящные, с длинными тонкими просвечивающими пальцами.
Лицо его невольно обращало на себя внимание. Черты казались безукоризненны и прекрасно проработаны, короткий и прямой нос, несколько коротковатая верхняя губа с глубокой впадинкой, подбородок округлый и чуть раздвоенный. Глаза его были чуть навыкате, оттененные очень длинными и густыми ресницами, казались непрозрачными, как голубой фаянс. Каштановые волосы, выбивавшиеся из-под черного берета упрямо пытались виться, несмотря на тюремную стрижку. И даже бледность, тот землистый ее оттенок, который оставляет лишь тюрьма, не портил его.
В детстве он, по-видимому, был прелестным мальчуганом. И все-таки лицо его, по всей вероятности, и тогда не было особенно приятным. Гармонию черт разрушала некая особенность, присущая даже не выражению, но всему его образу. Лицо его напоминало трагическую маску, - горе и мука, и ярость были в нем предельно обнажены. Это, хоть и возбуждало сильнейшее любопытство, но в то же время производило отталкивающее впечатление. Он выглядел тем, кем и являлся на самом деле. Было видно: вот сейчас он очень усталый, да еще тюрьма оставила на нем свой отпечаток. Костюм его, сработанный, по-видимому, портным с пламенным темпераментом, теперь на нем болтался, а на лбу, чуть пониже кромки волос, виднелись небольшие шелушащиеся пятна.
Но прежней своей хватки он совсем не утратил. Подобно Люку, он источал завораживающую магнетическую мощь.
Дождавшись момента, когда прошло первоначальное потрясение, он небрежно кивнул троим, которых узнал:
- Здорово, Роли! Привет, Билл! Привет, Том! Если разрешите, я присяду.
Он уселся на ящик, оказавшись во главе стола, на том месте, где обычно сидел Долл, и ухмыльнувшись карлику, схватил ломтик жареного картофеля с его листа пергамента и сунул себе в рот.
- А Шмотка что - все сидит?
Вопрос был задан как бы между прочим. Во всяком случае, не дожидаясь ответа, гость потянулся длинными пальцами за следующим ломтиком и рассмеялся, когда карлик, высунув язык, нервным жестом пододвинул ему целую горсть.
Однако у собравшихся за столом его вопрос вызвал суеверный ужас. Никогда еще Шмотка не казался мертвее. Бросив предостерегающий взгляд на Роли, Тидди Долл начал бочком продвигаться по направлению к Джеффри, в то время как бывший рыбак принялся сбивчиво оправдываться:
- Не, не сидит он. Шмотка сюда не придет, Бригадир. Он-то, Шмотка, в жизни тут не бывал!
- Да ну? - Хэйвок ел быстро, хотя и без малейших признаков торопливой жадности, но в то же время безостановочно, то и дело протягивая руку за очередным поджаристым ломтиком. - Вот бы не подумал! А он-то мне про вас все выкладывал! От него я и узнал, где вас искать! А тут у вас малина ничего себе!
Речь его была несколько манерной, но впрочем, значительно лучше самого рафинированного кокни, и слова он произносил хотя и не всегда правильно, но отчетливо, и казалось, сам себя с удовольствием слушал.
- Я с ним еще не виделся, - он замолчал, и его губы внезапно растянула пугающе-откровенная улыбка. - Я тут был по одному делу занят!
Шаги за его спиной были едва слышны, но он обернулся так стремительно, что Билл - а это он осторожно подкрадывался сзади, взвизгнув, отскочил в сторону.
Хэйвок рассмеялся ему в лицо:
- Билл, старый придурок, не надо так! Вот ты не знаешь, а я так долго от нервов лечился, что и сам поверил, будто у меня с ними неладно.
- Да знаем мы, Бригадир. Об чем и речь. Мы-то знаем. Когда ты появился, мы как раз про все про это читали.
Билл положил на стол мятый обрывок утренней газеты. Драная манжета вздрагивала, словно кружевная, вокруг его изящного, но грязного запястья. То, что газета уже здесь, пришедшего сильно поразило. И они это сразу же поняли, хотя внешне он себя ничем не выдал. Просто на какое-то мгновение поле его ослабло, словно ток в лампочке, и включилось снова, только и всего.
Миг спустя он снова потянулся за пригоршней картофеля, к общему пакету, и небрежно высыпал его прямо на газетные заголовки.
- Тут, что ли? - он оглядел присутствующих. - Так это я и сам читал. На самом деле у меня точно такая же газетка лежит сейчас в кармане, только моя малость почище, посанитарнее будет. Помните старину Санитарного? Капитана Миллера? Кто-нибудь встречал его? Видно, опять при муниципалитете канализацию стережет.
Билл колебался. Было видно, что отойти от Хэйвока он не в силах, но слишком робеет, чтобы сделать то, что задумал. Он суетливо замахал руками у самого уха гостя.
- Ты ее всю прочел, Бригадир?
- Я прочитал все, что меня интересует. Пошел отсюда, Билл!
- А последнюю страницу ты читал?
- Нет. Я употребил всю эту газету, я ею обтерся. Мне надо было стереть кое-что с моего костюма, а когда я управился, то бросил ее прямо в дверь полицейского участка.
Это была неправда. Никто и не поверил, и все же сказанное произвело должное впечатление.
- А стоило бы почитать, Бригадир, потому как там про старину Шмотку. Помер он. Пришили его. Так в газете и пишут. Настоящее имя и все такое. Зятек опознал!
Слова, вылетая из уст оборванца, соединялись в нечто совершенно невнятное, в то время как сам Билл стоял на цыпочках, раскачиваясь и словно играя с опасностью.