- Почти? - ее губы задрожали, глаза потемнели. - Почти наверняка Мартин опять умер, а я - я все время думала о нем. Он был - такой хороший, пойми меня.
Темная волна благородного гнева пробежала по смуглому лицу Люка - яростная, как и все в нем, и более чем искренная.
- Вот что меня и бесит! - взорвался старший инспектор, - погибает парень, и едва заросла его могила, едва у женщины - у единственного существа, оставшегося после него на белом свете - появляется шанс на капельку счастья, как тут же паршивая свора гробокопателей пошла шуровать, как бы наковырять у него из черепа на грош золотишка! Извините меня, миссис Элджинбродд, только мне от всего от этого плеваться хочется.
- Свора? - хмуро переспросила она. - Он, что не один?
- О нет. Я уже где-то видел эту перекошенную физиономию. Он - пустое место. Манекен. Действуя сам по себе, он хоть что-нибудь да сказал бы. Понятно, что не меня он так перепугался. Вот единственное, что мы от него узнали.
- Но тогда, может быть. Мартин…
- Нет! - он заговорил с неожиданной нежностью. - Нет, леди, нет. Выкиньте из головы. Наш бедный мальчик вместе со своей собакой ушел, ушел туда, куда уходят многие мальчики, некоторых знал и я. А у вас - собственная жизнь, ступайте и живите, живите полной жизнью, и будьте покойны - он бы вас не осудил. Теперь вы поедете домой. Мистер Ливетт будет там?
- Нет. А он вам нужен? Он отвез меня сюда, а потом собирался к себе в офис. Обещал позвонить мне в пять. Вечером у него кажется деловая встреча.
Она уловила выражение его лица и улыбнулась, поспешив успокоить инспектора.
- О, обо мне не волнуйтесь. Отец дома. На самом деле там много народа. Мы были бы рады увидеть вас у себя, если, конечно, вы сможете к нам выбраться.
- Отлично, - Люк, казалось, собрался похлопать ее по плечу и так же очевидно передумал. - Замечательно. Ждите нас. Теперь мы посадим вас в такси тут рядом…
Люк все еще кипел от негодования, когда спустя несколько минут они захлопнули за Мэг дверцу такси и успели заметить выражение лица девушки, сменившее адресованную обоим спутникам бодрую прощальную улыбку. Пробиваясь сквозь толпу к Крамб-стрит вслед за инспектором, Кэмпион в очередной раз удивлялся глубине и силе чувства, только что выказанной его новым знакомым. Люк переживал так, как если бы Элджинбродд приходился ему братом. Он мысленно ставил на место погибшего мужа Мэг одного солдата, к которому некогда был горячо привязан. Да, с этого дня кое-кому у старшего инспектора не поздоровится.
Крамб-стрит, и прежде не блиставшая красотой, сегодня выглядела хуже некуда. Туман растекался по крышам низеньких домишек, как убежавший из котла и стынущий суп по засаленной плите. Лавчонки были жалкими еще тогда, когда их только-только построили в расчете на случайную мелкую торговлю. После победы, когда через вокзал проходили сотни тысяч демобилизованных, каждый с мешком подаренной правительством одежды всех степеней необходимости, половину заведений захватили быстро сориентировавшиеся перекупщики, занявшиеся куплей-продажей подержанных вещей. За каждой второй витриной темнели гирлянды полуреспектабельных лохмотьев, развешанных между нагромождениями серых посудных полотенец, грязных чемоданов и бессистемными коллекциями остатков пехотного хаки вперемешку с голубым авиационным обмундированием. Главным украшением квартала служил новенький полицейский участок на углу. Именно туда прошествовал старший инспектор властной поступью лендлорда. Поток автомобилей на минуту преградил им дорогу, задержав обоих джентльменов на островке безопасности. Пока они стояли посреди проезжей части, мистер Кэмпион вдруг подумал, что туман пахнет как-то зловеще. Это запах залитого водой пепелища, и словно впервые услышал явственный гам раздраженного, полуослепшего города, визг тормозов, ругань шоферов и злобное шипенье шин по мокрому асфальту.
А надо всем этим, ухая барабанами, вел главную тему уличный оркестр. В его звуках не было ни тени жалобной заунывности. Напротив, они торжествовали в сгустившемся воздухе во всем бесстыдстве назойливой и развязной какофонии.
Группа музыкантов располагалась частью в водосточной канаве, частью на тротуаре. В соответствии с законом, они неторопливо перемещались вдоль улицы, и дребезжащие жестянки для сбора пожертвований еще добавляли грохота. Разглядеть их лица было трудно, оркестр все-таки находился чуть поодаль, но в самых движениях оркестрантов сквозила такая омерзительная настырность, что огибая эту компанию, поток пешеходов невольно суживался. Люк мотнул головой в сторону музыкантов:
- Видите? Злостное вымогательство! А то как же! Падайте, па-дайте! - он сунул Кэмпиону чуть ли не под самый нос сложенную лодочкой ладонь, скривив лицо в алчной гримасе. - А ты их попробуй только тронь! Не задерживаться - вот и все, что нам дозволено от них требовать. Подыми такой гвалт коты, их давно бы прибили!
Кэмпион рассмеялся. Люк ему определенно нравился.
- Помню, после Первой Мировой эти оркестры шокировали публику, - заметил он в ответ, - но кажется, в государстве всеобщего благоденствия с ними как-то свыклись. Ветераны, как я понимаю?
- Все мы ветераны, - Люк не скрывал раздражения, - готов спорить, что каждый встречный мужчина младше шестидесяти - ветеран, и половина женщин тоже. Эта гопкомпания - ветераны плюс кое-что еще. А вы их разве прежде не видели? Они слоняются по всему Лондону, а по Вест-Энду в особенности. Нам предъявить им нечего, но выглядят они, прямо скажем, не то чтобы слишком привлекательно.
Взмахнув руками, он начертал в воздухе круг и сощурил глаза до размера булавочной головки.
- У каждого на шее табличка. Вот у этого "Не получаю пенсии". Я, что ли, получаю! А вон еще - "Инвалид. Нет руки". Ишь бедняга! А мог бы сходить за бесплатным протезом в родное министерство здравоохранения! Куда там! "Нет головы" - вот что тебе бы подошло. И ведь ни у кого не увидишь таблички "Безработный" - а то не дай Бог работать предложат. Обычные попрошайки. Вот только песня эта - хорошая, марш ветеранов. Вы помните ее?
- Вспоминаю. Кажется, "Жду тебя"?
Люк, замерев, прислушивался, лицо его приняло странное выражение. Оркестр двигался медленно-медленно.
- "Под зеленым старым дубом, - промычал старший инспектор себе под нос, - буду ждать тебя! Буду ждать те-бя - только ты дождись меня. Под-ставь свои губки, по-правь свои юбки, раз и два и нас повенчают. - И поплывем в челноке - по серебристой реке - где ивы ветвями качают". Не Бог весть какая поэзия, насколько я понимаю, да только те вон голубчики имеют в виду совсем другие слова.
- А, ну да! - аккуратная память мистера Кэмпиона выдала, наконец, нужную строчку. - "И при твоем кошельке - мы уплывем по реке - и нас никто не поймает".
Старший инспектор невесело рассмеялся, диковато хрюкнув.
- Это-то еще ничего. Нет, эти приятели сейчас вспоминают другие строчки. Уж больно зверски они играют. "На приколе живя - я буду ждать тебя - поджидать тебя - когда не ждешь меня. Открой только глотку - распорю как селедку - перо под кадык и здрассьте!"
Брови мистера Кэмпиона испуганно поднялись, и улыбка исчезла… Если задачей Люка было шокировать, то он с ней полностью справился. Приведенный им текст казался не то чтобы пророческим, но все же он на миг высветил истинную суть того, что весь нынешний день не давало им обоим покоя. Кэмпион понял это лишь теперь, на этой коченеющей под покровом сумерек улице. Впервые за сегодня наступило осознание - столь отчетливое, что мороз пробежал у него по коже.
- Насилие, - вслух подумал он.
- Вот именно, дружище, - Люк уловил подходящий момент, и оба джентльмена ринулись наперерез транспорту. - Вот именно, - повторил он, достигнув наконец тротуара. - У нас в столице насилие всегда под боком, с любезненькой такой улыбочкой. Помните, как в той комедии "Из-за фунта не умру". Там, конечно, только шутка. Ну и умора, в точку попали! Бедолага Джордж, физиономия вся в крови - вот смех то! Я думал, мы животики надорвем! - инспектор прервался, чтобы помочь какой-то женщине с коляской высвободить из-под колеса свою собственную ногу, и одарил ее ослепительной улыбкой и радостно продолжал. - Я и сам смеялся!
Мистер Кэмпион слушал с мрачным видом. Подобного юмора он никогда не понимал. До чего омерзителен этот ревущий оркестр, а промозглый туман так явственно таит угрозу!
- Господи, ясное дело, тут пахнет насилием, - широкоплечая фигура Люка двигалась впереди, прокладывая дорогу. - Еще как пахнет! Не удивлюсь, если там, в участке, им уже запахло вовсю. Та серенькая мышка, которую мы с вами изловили, она ведь кем-то до смерти напугана, правда? Хэлло, да что с вами?
Кэмпион, остановившись, внимательно глядел через плечо инспектора, который тоже замер. Они уже стали мешать движению, и несколько прохожих успело их толкнуть.
- Нет, ничего, - ответил он наконец и двинулся дальше. - Ерунда какая-то. Просто мне показалось, я только что видел Джеффри Ливетта. Ошибся, должно быть.
Люк свернул под узкую арку в толще глухой стены нового здания.
- В тумане все друг на друга похожи, - изрек он бодро. - Вы можете провожать домой собственную мамашу в полной уверенности, что это соседская девчонка. Если бы мистер Ливетт был тут, то наверняка прежде всего поспешил бы к нам в участок, чтобы задать пару-тройку важных вопросов, пока мы тут с вами дорогу форсируем. Значит так, мистер Кэмпион: с этим малым надо бы помягче. А потом просто потихоньку отпустим. У нас ведь против него покамест ничего нет, правильно?
Глава 2
Дома
На Сент-Питерсгейт-сквер туман был гуще всего, но здесь в его коричневатых складках насилия не таилось. Напротив, он казался каким-то уютным, совсем не промозглым, ласковым и почти оберегающим. Эту крохотную соборную площадь было и в ясный день найти непросто. Десять лет назад ее не нашла даже вражеская авиация. И теперь ее тихие домики, вероятно, одни во всей округе, остались такими же, какими были до войны. Не иначе как по недосмотру ограда вокруг крохотной лужайки посреди площади не попала в металлолом, а магнолия, несколько лабурнумов и тюльпанное дерево благополучно пережили все эти годы. Из всех площадей такого типа эта была самой маленькой в Лондоне. Там стояло по семь домов друг напротив друга, стена с третьей стороны прикрывала крутой спуск к Портминстер-Роуд и магазинам, а с противоположной стороны вздымалась увенчанная остроконечным шпилем церковь Петра-у-Врат, и рядом с ней - дом священника и два примыкающих к нему приходских домика. Площадь образовывала как бы тупик. Единственный въезд был со стороны стены, так что для выезда приходилось разворачиваться и ехать обратно. Пешеходы, впрочем, могли воспользоваться и ведущим отсюда наверх лестничным пролетом. Церковь стояла на крутом склоне, и между ее узким мощеным двориком и приходским кварталом в стиле Регентства извилистая каменная лестница круто поднималась к широкой улице позади собора, застроенной жилыми домами. Лестница обветшала и была небезопасна по вечерам, несмотря на прикрепленный к церковной ограде уличный фонарь. Однако в дневное время ею вовсю пользовались посетители магазинов, проложившие через маленькую площадь кратчайшую тропу в цивилизацию из осыпающейся штукатурки былого величия, некогда надменно взиравшего с высоты на "торгашей". А нынешним вечером, когда видимость приближалась к нулю, дом священника, казалось, вообще стоит на краю пустоши.
В этом хорошеньком домике было три этажа, не считая расположенных прямо над карнизом изящных мансард. Все окна были освещены, а нижние, по обе стороны приземистого крыльца, светились в тумане красноватыми огоньками.
Каноник Эйврил жил на этой площади издавна. Смена времен меняла его домашний уклад исподволь и без суматохи. Теперь он занимал только второй этаж, где чувствовал себя вполне комфортабельно, а в первом обретался его неизменный церковный сторож, мистер Тэлизмен, а миссис Тэлизмен присматривала за ними обоими. Превосходные комнаты наверху принадлежали Мэг, а мансарды, превращенные в отдельные уютные домики, сдавались жильцам, которых в доме очень любили. Словом, все шло своим чередом, тихо и незаметно, и каноник вполне сознавал, что воистину счастлив.
В былые дни, когда тут жили на широкую ногу, места в доме не хватало, и прислугу пришлось даже поселить в приходских домиках, но хозяину все это было отнюдь не по душе. Теперешний расклад казался ему не в пример лучше. Сейчас каноник стоял в своем излюбленном месте, то есть на ковре у камина в гостиной. Это та самая комната, куда он тридцать лет назад привел свою невесту, и с тех пор по причинам скорее финансового, нежели сентиментального свойства здесь совсем ничего не менялось. Интерьер мог бы показаться несколько старомодным, но составляющие его добротные вещи - ореховый книжный шкаф с выставленными на полке шахматами слоновой кости, бюро с остекленными дверцами, по тринадцать стеклышек в каждой створке, кресло в стиле королевы Анны, со спинкой в семь футов, персидский ковер - свадебный подарок младшей сестры, матери мистера Кэмпиона, - все они, благодаря бережному обращению и покойной жизни с годами обрели некое особое достоинство и значительность, и стали чем-то похожи на своего владельца. Правда, теперь каноник стоял там совершенно расстроенный. Мэг, вернувшись с вокзала, рассказала ему все, а ему это показалось столь невероятно, что он поначалу не поверил. Она заплакала и поднялась к себе, оставив его подавленным и в то же время весьма озадаченным. Его книги в соседнем кабинете, разложенные в удобном беспорядке, ждали, что он вернется туда, в их мир - мир покоя и здравомыслия, но старый Эйврил мужественно сопротивлялся их зову.
Вообще-то он был счастливейшим из смертных. От жизни он требовал так мало, что скудным ее дарам не уставал радоваться и восхищаться. Чем старше и беднее он становился, тем больше спокойствия и мира излучало его тонкое кроткое лицо. То был во многих отношениях несносный человек, с особым взглядом на жизнь - ясным, но чуть смещенным, приводящим всех его коллег в легкое замешательство. Его никто не боялся, простой народ любил и защищал его, как обычно защищает помешанных, и никому другому из ныне живущих духовных лиц еще не удалось вывести из себя стольких добрых христиан.
Знаменитый доктор Поттер, короткое время бывший епископом Лондонским, который в девяностые годы учился вместе с ним в Кембридже, однажды слышал в его исполнении искрометную проповедь на тему какой-то маловразумительной ереси, которую тот прочел перед собранием прихожан в составе четверых лавочников с семействами, пяти маленьких мальчиков и одной глухой старой леди - в то время как оценить подобную проповедь по достоинству во всей Англии смогла бы от силы дюжина знатоков. Когда доктор заметил своему однокашнику, что, мол, вряд ли кто понял, что он, каноник, имел в виду, тот сжал его локоть и не без удовольствия хихикнул: "Конечно, дружище, - а если бы и понял, вот бы удивился!"
Он верил в чудеса, которые и сам не раз наблюдал, и ничто его не изумляло. Воображение у него было неукротимое, как у ребенка, а вера - истовой. Но в повседневной жизни, откровенно говоря, вынести его было трудно.
Внешне это был высокий, крепкого сложения мужчина с косматыми седыми волосами. Он обладал тем даром простоты в обращении, которая первого встречного превращает в старинного приятеля. Сейчас каноник был угнетен и все больше расстраивался.
- Она видела его, - упорно твердил он, - она видела и узнала его и помчалась к нему через весь вокзал. Ты же слышала, она же сама это говорила. Аманда!
Единственное существо, кроме него присутствующее в гостиной - леди Аманда, сестра графа Понтисбрайта, супруга Альберта Кэмпиона, директор головной фирмы "Элендел Эйркрафт Лимитед" и главная надежда британских закулисных деятелей, - сидела в высоком кресле и вышивала на маленькой зеленой рубашке слово "Шериф" крупными буквами. Огненно-рыжие волосы Понтисбрайтов, отнимающие пламень у рубинов, если верить средневековому преданию, коротко остриженные, украшали маленькую головку, обрамляя скуластое лицо с задумчивыми карими глазами.
Она уже в третий раз объясняла Эйврилу существо дела, но на ее гладком лбу не появилось ни морщинки, а в ясном голосе звучал все тот же присущий ей бесстрашный здравый смысл.
- Но ведь когда они поймали его, это оказался совсем не Мартин. Мне тоже случалось так ошибаться, а вам разве нет, дядюшка Хьюберт? Особенно на вокзалах. Там такой шум! А когда ничего не слышишь, то и видишь как-то хуже.
Старик со сомнением покачал головой:
- Ведь когда она его увидела, она же была уверена, - настаивал он. - Она сама так сказала. Я очень боюсь, Аманда, вот и цепляюсь за это, как утопающий за соломинку!
Тонкие смуглые пальцы Аманды ловко управлялись с шерстяной ниткой.
- Что-то сомневаюсь я, чтобы тот человек успел поменяться с Мартином одеждой за несколько секунд в переполненном поезде, - заметила она.
Он рассмеялся отрывистым, кашляющим смехом - сам над собой.
- Сдаюсь, - произнес он. - Нет, конечно, нет. Хотя, знаешь ли, Аманда, иногда люди в самом деле затевают самые невероятные вещи. Но ты права. Это дикость. Это действительно абсурд. Если только случайно их там было не двое!
- Нет, дядюшка! - опытной рукой она отводила его от опасного края. - Там был только один человек, и это был не Мартин. Но издали он напоминал Мартина и одет был как Мартин. Видимо, и походка, и все движения у него были как у Мартина, иначе бы Мэг не обманулась. Следовательно, это какой-то знакомый Мартина и…
- Боже милостивый! - он посмотрел на нее в ужасе, его точеные черты исказились тревогой и болью. - Ты хочешь сказать, что тут замешан наш бедный мальчик, что он, может быть, в каком-то таком месте, да? Может быть, изменился до неузнаваемости и теперь учит кого-то другого, инструктирует?
- Нет, милый вы мой дядюшка! - Аманда не сдавалась. - Мартин мертв. Он убит на войне. А человек, изображающий его, должно быть, знал его прежде. Помните, вы показывали мне, как ходит Генри Ирвинг? Вы сумели это сделать, хотя не видели его лет сорок, а может, и пятьдесят. Когда вернется Альберт, я полагаю, выяснится, что этот человек когда-то давно знал Мартина, может быть, еще во Франции, до войны.
- Может и так, - старик вздохнул, воображаемые картины настолько потрясли его, что успокоился он только отчасти. - Да, может быть, ты и права. А что ты скажешь насчет вот этой фотографии? Что это - тот же самый человек, тот же маскарад?
Он покосился на последний номер "Сплетника", лежащий перед ним на кушетке, и наклонился за ним. Впервые за время их разговора Аманда нахмурилась.
- Это и вправду несчастье, - произнесла она. - Когда мистер Фэзерстоун все рассказал мне сегодня утром по телефону, и я нашла вот это, мне сделалось просто нехорошо. Страшно умная шутка, и совершенно, совершенно бестактная!
- Но тут он так похож на нашего мальчика, каким он мне запомнился. Щеки заросли этакой грозной щетиной! Бедный наш глупенький мальчуган! - каноник поднес страницу к самым глазам, пытаясь отыскать на ее глянцевой поверхности черты, которых там никогда не было. - Тут и имя есть, видишь, вот снизу написано имя.