Она недоверчиво покачала головой, и тут Люк взорвался:
- Да поймите же вы, что мы имели право отвести этого малого в участок только потому, что он кинулся бежать. А приподними он шляпу и иди себе спокойненько, мы бы и этого не сумели сделать. Судьи, они ведь такие дотошные, когда речь заходит о полицейском преследовании подозреваемого! - и инспектор выдал мгновенное, но необыкновенно живое изображение облеченного властью сановника с его начальственной манерой, хрипотцой в голосе и небольшим, но достаточно выпуклым брюшком. - "Однако мы обязаны защитить этого несчастного. Он ведь полагается на нас", и прочее.
Долетевшая с лестницы телефонная трель оборвала речь Люка на полуслове. С первым же, еще неясным звуком Мэг поспешно вскочила, - движение столь же подсознательное, как и взгляд, брошенный на французские каминные часы. Золотая стрелка подбиралась к семи, и в наступившей тишине все внезапно вспомнили: ведь Джеффри Ливетт обещал позвонить в пять. Тем временем с лестницы донесся твердый и подчеркнуто-бесстрастный голос с несколько провинциальным акцентом.
- Алло, алло. А-а, да-да, Нет, нет, к сожалению, поговорить с вами она не сможет. Очень жаль, - речь звучала вежливо, но категорично. - Я записал. Я запомню. Да, она ее видела. О, это удар для нее. Розыгрыш чей-то. Не самого хорошего вкуса. Я с вами полностью согласен. Всего хорошего.
Было слышно, как положили трубку, а следом раздался возглас, способный перекрыть рев переполненного стадиона:
- Мэг, крошка!
- Да, дядя Сэм?
- Дауагер, леди Тотэм. Парк-стрит. Семнадцатое число ее устраивает.
- Спасибо, голубчик, - она вздохнула и снова села в кресло. - И вот так все время. Сэм ведет список. Надеюсь, Джефф сумеет дозвониться. Простите, инспектор, так о чем вы говорили?
Люк глядел на нее, расправив плечи и сунув руки в карманы, отчего пиджак сбился складками над его тощими бедрами. Смуглое лицо озарялось пламенем свирепо-сочувственной пытливости, составляющей квинтэссенцию его натуры, - старший инспектор явно решил поговорить начистоту.
- Миссис Элджинбродд, - резко спросил он, - насколько хорошо вы знали вашего мужа, когда выходили за него?
Лицо мистера Кэмпиона стало вдруг нарочито безмятежным. А Аманда удивленно и настороженно подняла на инспектора карие глаза. Взгляд их уже не скрывал своей враждебности. Люк вызов принял.
- Дело обстоит таким образом, - начал он свой рассказ, избрав себе в собеседники, вероятно, пространство гостиной. - Потолковал я с этим Шмоткой, и мне показалось, что с ним все-таки можно иметь дело. Разговор у него приятный. Убедительный. Возможно даже, он из приличной семьи, подобные парни все так говорят. Не удивлюсь, если у него и боевые заслуги имеются.
В этот момент каноник Эйврил, все это время тихо-тихо сидевший в самом темном углу гостиной, весь подался вперед.
- То есть, вас, наверное, интересует, не было ли у нашего мальчика какого-нибудь серьезного нервного или психического заболевания, но тут мы вам не в силах что-либо ответить, - вставил он. - С детства я его не знал, а в своих письмах из Франции его бабушка ни о чем таком не упоминала. Нам его представил мой младший племянник вскоре после начала войны. А уж потом, когда Мартин вернулся с Ближнего Востока, мы стали видеться с ним чаще. Мне казалось, что они с Мэг чересчур молоды для брака, но ведь и жизнь в те дни летела куда быстрее. Молодость, в конце концов, понятие относительное.
Старший инспектор не был в этом так уверен, но его проницательные глаза улыбались.
- То есть, насколько вам удалось удовлетворить свой интерес к личности Мартина Элджинбродда, - подхватил инспектор, - и проверить…
- Проверить? Люк вздохнул:
- Ни я, ни мистер Кэмпион никогда мистера Элджинбродда не видели. Сегодня мы допросили человека, называемого Шмотка Моррисон. В жизни означенного Моррисона имеется период в пять лет, который, на наш взгляд, как бы выпадает. И именно в эти пять лет Элджинбродд встречается с вашей дочерью и женится на ней. Я просто обязан убедиться, что это - не одно и то же лицо.
Мэг глядела на него в остолбенении. От изумления она даже не услышала раздавшееся на лестнице треньканье телефона.
- Но ведь я его тоже видела!
Люк бесстрастно посмотрел на нее.
- Я знаю, - ответил он, а потом добавил, раздраженно махнув рукой и мгновенно разрушив этим жестом напущенную на себя официальную чопорность, - но вы же тоже человек, а?
- Верно, - ко всеобщему изумлению каноник поднялся с места и, перейдя через всю гостиную, взял дочь за руку. - Верно, - повторил он. - Этот молодой человек просто обязан все проверить, Мэг. Никакой благой цели не достигнешь, если не считаться с самой возможностью греха, - последнее слово прозвучало в его устах как-то фамильярно и по-свойски.
Улыбка Люка делалась все шире и шире, и наконец он, забыл про все условности, поднял вверх оба больших пальца.
- Тогда полный порядок! Эх, вам бы глянуть на него одним глазком, сэр…
Вопль, долетевший с лестницы, прервал инспектора на полуслове:
- Слушай, Мэг, есть тут у нас старший инспектор отделения полиции? Фамилия - Люк! Из участка, срочно!
Миг спустя все напряженно вслушивались в доносившиеся с лестницы обрывки разговора, но понять ничего не смогли.
- Где? - донесся голос Люка после долгого молчания, а затем последовало. - Ясно. Точно. Буду прямо сейчас. Машину посылать нет смысла - туман.
Инспектор влетел обратно в гостиную, скулы его горели непривычным румянцем.
- Боюсь, это вам предстоит нынче же вечером, - обратился он к Эйврилу, - я бы попросил и вас тоже пойти с нами, мистер Кэмпион, если вы не против. Не нравится мне все это. Только что обнаружили Шмотку в переулке неподалеку от Краб-стрит. Судя по тому, что я услышал, он уже мертв.
Мистер Кэмпион выпрямился в кресле, а потом вскочил на ноги.
- Неужто так скоро? - пробормотал он. - Это наш с вами серьезнейший промах, Чарльз. Я тогда еще подумал, уж не к тому ли идет дело, но не мог даже вообразить, что развязка последует так скоро!
- Вы хотите сказать, он убит? - Мэг была очень бледна.
Люк улыбнулся ей, поглощенный своими мыслями.
- Да уж вряд ли погиб от несчастной любви!
Каноник поднялся.
- Нам пора, - произнес он.
* * *
За троими ушедшими захлопнулась входная дверь, и отчетливое эхо раскатилось по этажам, а Мэг все расхаживала взад-вперед по гостиной.
- Я люблю Джеффа, - произнесла она.
- Так, - Аманда сидела неподвижно. Ее глаза, озаренные светом камина, казались теплыми и розовыми, как и все ее лицо. - Извини, но это и так ясно. Вы что, поссорились.
- Да нет, я просто попыталась объяснить ему, но вышло глупо. Ты понимаешь, я думала, я знаю Джеффа, а оказалось, что нет. Я его ужасно люблю, но совершенно не знаю.
В этот миг она выглядела такой пронзительно юной, что собеседница смущенно отвела глаза.
- Сомневаюсь, чтобы сейчас его было так просто узнать, - предположила она. - Выходить замуж - дело довольно сложное, ты не находишь? Я понимаю, что успокаивать тебя бесполезно, но думаю, что следует немного подождать. Ожидание - одно из самых важных искусств.
- Тот жалкий человечек на вокзале был не Мартин.
- Нет, конечно.
- Инспектор мне не поверил.
- Он в заблуждении. Поговорив с Моррисоном, он решил, что это не шантаж. А теперь, естественно, сам на себя злится.
- За то, что не сообразил, что Моррисона хотят убить?
- Видишь ли, - Аманда, казалось, углубилась в проблему со всей серьезностью, - инспектор ведь не присматривал за этим задержанным как следует, правда же?
Мэг задумалась было о судьбе Моррисона, но тотчас же оставила эту попытку.
- А вдруг Джефф вообще не позвонит?
- Не-ет, он обязательно позвонит, деточка.
От удара ноги, обутой в мягкие тапочки, дверь отворилась несколько шире, чем требовалось, и Сэм Драммок осторожно вошел в комнату. Он нес два наполненных до краев фужера и ступал с предельной осторожностью, как трехлетний ребенок, несущий полный кувшин. Это был плотный мужчина с круглой лысой головой, наделенный недюжинной физической силой, как и многие уроженцы центральных графств, с медно-красного лица проницательно глядели маленькие глазки. В данный момент одет он был в свой обычный рабочий костюм. Последний представлял собой род пижамной куртки из плотной чесучи с высоким воротничком, довольно чисто выстиранной, и опрятные серые фланелевые брюки. На ногах у него были аккуратненькие круглые ярко красные шлепанцы, так что при случае весь наряд можно было бы выдать за национальный костюм какой-нибудь экзотической страны.
- Джин-слинг, - пояснил он, протягивая каждой по фужеру, - сам смешивал, так что за качество ручаюсь. Для бодрости. Вам не повредит. Погодите-ка, я схожу за своей посудиной. Она на лестнице. Он вышел пружинистым стремительным шагом, как боксеры, перед которыми он благоговел, и быстро вернулся со сверкающей оловянной пивной кружкой в руке.
- Я ведь все слышал, - доверительно заявил он. - Так его убили? Плохо дело. Ну, не вешайте носы. Хорошо хоть не нас с вами! - и с легким кудахтающим смешком он направился к столику, на котором был выложен для всеобщего обозрения эскиз великолепного свадебного платья. - Как видно, мы скоро увидим в этом нашу Старушку-Королеву! - с удовольствием заметил он, обращаясь к Аманде. - А я буду сидеть на передней скамье и держать свою шапку на коленях. Если старик Епископ не справится, а последнее время он что-то стал сдавать, то обвенчает их Хьюберт, и тогда, уж так и быть, я соглашаюсь на роль посаженого отца, - он снова уставился на рисунок, восхищенно цокая языком, - вот только подпись тут мне что-то не нравится, на мой взгляд она все только портит. "Дорогая, если бы я мог надеть все это, то был бы на седьмом небе!" И подпись - "Ники". Ох, и дождется же у меня этот Ники!
Мэг, несмотря на всю свою озабоченность, не смогла сдержать улыбки:
- Никола де Ришбер - это лучший в мире модельер, дядюшка Сэм!
- О, так держать! - Сэм поднял кружку. - Нам годится только лучший. Но ты и в ситчике несравненна, Старушка-Королева Мэг.
- Да?
- Я должен покаяться и облегчить свою совесть. Та девица из офиса Джеффа опять звонила. Наш дорогой забыл о персональном вызове, заказанном для него его парижским представителем, или брокером, или как его там. Она просит его позвонить сразу, как только он появится.
Сэм был встревоженным. Беспокойство выглянуло на миг из его добрых маленьких глаз и снова там спряталось.
- Ну ничего страшного, - его осенила внезапная надежда, - а может, наш парень пошел пропустить стопочку, а?
- Как-то не похоже на него.
- Верно, - Сэм склонился над кружкой и, освежившись, снова поднял голову.
- Имейте в виду, - изрек он, - что загуляй вот так Мартин, я бы даже не усомнился, что он просто где-то выпил лишнего. Уж это точно.
Аманда недоверчиво покачала головой:
- Я, конечно, Мартина совсем не знала. Он что, был такой сумасброд?
- Кто, Мартин? - Сэм откинулся в кресле. - Ну, то есть! Весельчак, отчаянный малый, потрясающий парень. Но ведь сейчас мы не станем говорить о бедняге, правда же? - глаза его часто-часто заморгали, на них выступили слезы. - Нет, конечно. Хватит. Все это - прошлое. Моя Старушка-Королева будет счастлива с грандиозным парнем. У нее будет хороший, спокойный, разумный, мужественный супруг! - он устремил на дверь восхищенный взор. - Великолепный парень! - провозгласил он. - Один из лучших! Я знаю, что говорю! Честный боец! - более высокой похвалы он не знал. Даже лысина у него светилась от возбуждения. И он снова беспокойно взглянул на дверь. - Но ежели он не валяется где-нибудь в баре, под стойкой, то что же не звонит? - спрашивал он.
Глава 3
След
Нелегко определить с точностью миг, когда начинается вражда, когда впервые проявляется это стихийное чувство, порождаемое отчасти страхом, отчасти соперничеством, а отчасти простой волей к жизни, - но именно во время той поздней прогулки промозглым вечером Чарли Люк первый раз причуял того, кому по всем статьям суждено будет сделаться его врагом номер один.
Как справедливо предполагала Аманда, злился инспектор прежде всего на самого себя. Он принадлежал к тем лучшим полицейским, которые никогда, ни на минуту не забывают, что они именно полиция, а не судьи и не присяжные, не тюремщики и не палачи. Он ощущал сам себя скорее овчаркой, - покуда заблудшая овца не загнана в хлев, он за нее в ответе и обязан ее стеречь. Его дело найти преступника и добыть его живьем. И сам факт, что он не обратил должного внимания на тот ужас, что исказил тогда бледное лицо с огромными усами, и отпустил Шмотку Моррисона на верную смерть, приводил инспектора в ярость. То был чудовищный профессиональный промах, за который Люк себя просто ненавидел.
Но помимо ненависти к самому себе, он ощутил нечто еще. Именно тогда у него зародилось предчувствие, подсказанное выработанным за годы службы инстинктом, - что вот-вот он столкнется с чем-то необычным и крайне опасным. Он словно учуял в тумане запах тигра.
Эта прогулка уже сама по себе добавила инспектору свежих впечатлений. Начать с того, что без старого Эйврила, способного перемещаться по собственному приходу с закрытыми глазами, они бы вообще вряд ли дошли бы до цели. От реки поднимался туман. Он сгустился до предела и теперь висел между фонарями отвратительными, плотными как перина, занавесями. Если учесть, что архитектура домов в этих кварталах довольно однообразна, а улицы состоят из череды скругленных поворотов, по которым можно кружить и кружить даже в солнечный день, то дорога от дома настоятеля до Краб-стрит с полным правом могла быть приравнена к лабиринту, куда старый священник ринулся, впрочем, уверенным и быстрым шагом.
Следуя за дядей Хьюбертом, Кэмпион с нежностью созерцал двигающуюся впереди него фигуру. Весьма примечательным, даже в своем роде уникальным, представлялось пальто каноника Эйврила. Его дизайн вполне мог бы принадлежать Филу Мэю, - полами оно обметало обувь своего владельца, а застегивалось на два ряда костяных пуговиц, каждая размером с небольшое блюдечко, которые заканчивались значительно ниже колен. К тому же, будучи, по-видимому, сшито из пледа, оно с годами полностью приняло форму тела старика, вплоть до вздутого правого кармана жакета, в котором отец настоятель обыкновенно носил свою табакерку, и стало как бы твердой ракушкой, внутри которой каноник обитал.
Известная Кэмпиону история пальто гласила, что сей наряд неоднократно закладывался. Дядюшку Хьюберта отличала небрежность в денежных вопросах, так что мисс Уорбертон, приятная пожилая девица, обитавшая в одном из приходских домиков и полностью посвятившая свою жизнь делам церкви, по смерти жены настоятеля взяла на себя все заботы о его домашнем бюджете. Раз в неделю она выдавала ему деньги на карманные расходы, помещая их в латунную коробочку на каминной полке в его кабинете. Мисс Уорбертон была тверда как алмаз. И если каноник успевал все истратить в начале недели, то оставался без единого пенни до самого выплатного дня.
Стесненные в средствах прихожане из небогатых окрестных улочек знали об этом ничуть не хуже его самого, и по возможности старались под конец недели не докучать старому священнику своими просьбами. Но уж если, как это иногда случается, возникала некая срочная и жизненно важная надобность, всегда имелся в запасе дополнительный выход. В таких случаях пальто отца настоятеля торжественно переносилось средь бела дня через соборную площадь, переброшенное через руку самого должника, в маленькую закладную лавочку на углу, и старый мистер Герц платил за него сорок три шиллинга и шесть пенсов. Таких денег оно, разумеется, не стоило, и ворчун-еврей ни разу не утерпел, чтобы об этом не напомнить. Так что все представление являлось одновременно и епитимьей, и благотворительностью. Правда, надо сказать, лишь самые старые и уважаемые прихожане удостаивались подобного, да и то лишь в исключительных случаях, но тем не менее в определенных кругах выражение "пальто каноника" служило расхожим обозначением предела платежеспособности.
Эйврил, нужно отдать ему должное, вполне ведал, что творил. Иллюзий он не питал и обладал, при всей своей чудаковатости, способностью к внезапным мощным проблескам здравого смысла. Почти всегда ему приходилось выкупать заклад самому. Он не считал сие особой заслугой и не умилялся сам себе, а напротив, был скромен и радовался, что может помочь неимущим и что ему доверяются в тяжелую минуту.
Более того, подобно многим истым христианам, он по-настоящему ощущал радость и душевный покой, лишь отдав все, что имел, как игрок при распасовке мяча. Взамен он обретал особую свободу от материального. Всю жизнь он словно бы шел по воде яко по суху. Ограничивая себя в мелочах, он получал взамен заботу мисс Уорбертон. Весьма выгодный обмен!
Он уверенно шагал по направлению к Крамб-стрит бесчисленными проходными дворами, а племянник и Чарли Люк доверчиво следовали за ним, держась за руки. К цели они вышли как-то вдруг: последний рывок сквозь непроглядный мрак каких то конюшен - и вот они уже на самой середине длинной и сумрачной улицы, откуда рукой подать до полицейского участка. Там каноник остановился, обернувшись к своим спутникам:
- Так где же этот бедняга?
- Проезд Памп, - поспешно ответил Люк, - отсюда прямо, а потом направо, сразу после "Перьев".
Лишь теперь в этих глухих дебрях колонн и фасадов инспектор узнал свои владения и уже по-хозяйски поспешно повел спутников темным переулком мимо зашторенных витрин магазинов. То была не лучшая ночь для прогулок. Прохожих им почти не встретилось, если не считать недогулявшей компании, околачивавшейся у неосвещенной арки близ пивной "Четыре пера", заведения из самых непритязательных. Оно искоса выглядывало из тумана с залихватской небрежностью кое-как намалеванной вывески и криво положенной черепицы, в то время как из окон сквозь стеклянные ромбики, окантованные латунной решеткой, причудливо преломлявшиеся лица завсегдатаев пялились на улицу.
Пробираясь сквозь кучку выпивох, они заметили блеснувший в глубине проезда серебристый лучик, и подоспевший констебль отдал Люку честь.
- Это случилось в том конце, у выхода на Бурн-авеню. Вам не обойтись без фонарика. Там вообще ничего не видно.
Люк к тому времени свой фонарик уже включил. Он был обвязан желтым шелковым носком, чтобы свет меньше рассеивался в тумане, но даже с таким усовершенствованием идти вперед казалось непросто.
Истертая за столетия брусчатка со сточной канавой посредине приобрела вид желоба, а справа и слева стены домов наклонялись друг к другу, словно темные утесы.
- Вот уж где помирать паршиво, - бросил инспектор с омерзением.