При первых словах Эбба брови доктора сошлись еще плотнее, но при слове "детективы" его лицо слегка прояснилось, а когда поэт назвал "комитет по изданию детективных романов", черная борода раздвинулась в улыбке - улыбке, выражавшей олимпийскую иронию. Было очевидно, что доктор Дюрок имеет совершенно определенное и недвусмысленное мнение о ценности упомянутого литературного жанра с медицинской точки зрения и мысль о комитете, призванном заниматься исключительно такого рода книгами, показалась ему настолько комичной, что в ней было даже нечто патетическое.
- Diable! - воскликнул он, когда Эбб исчерпал поток своего красноречия. - Комитет по отбору детективных романов! И вы член этого комитета! И потому смерть Артура Ванлоо навела вас на размышления! Разумеется, эти размышления заслуживают всяческого внимания! Разумеется, их стоит обсудить! Позвольте же спросить, cher Maître, в чем эти размышления заключаются?
- Сразу после того, как мы расстались, - в том же тоне ответил Эбб, - я кое-что нашел в парке. Кое-что спрятанное за кустами. Я нашел вот это!
И театральным жестом он протянул доктору обрывок серовато-коричневой оберточной бумаги. Нельзя сказать, что находка произвела на доктора впечатление.
- Вы нашли эту бумажку, - блеснув глазами, удостоверил он. - И какие же выводы сделали вы из вашей находки, cher Maître?
- Я подумал, - ответил Эбб, - быть может, это была обертка пакета, о котором вы, наверно, тоже слышали. Несколько дней назад велосипедист-рассыльный потерял пакет и по радио сообщили, что пакет разыскивает местная полиция. Пакет был отправлен аптекой Pharmacie Polonaise и в нем был опасный яд - чистый никотин.
Улыбка доктора погасла. Он взял оберточную бумагу и, к удивлению Эбба, внимательнейшим образом ее изучил.
- Для верности, - добавил Эбб, - я навел справки о том, где покупают лекарства обитатели виллы Лонгвуд. Оказалось, что не в Pharmacie Polonaise.
- Вы хотите сказать, - произнес, помолчав, доктор, - что эта бумага могла быть оберткой пропавшего пакета. Ну и как, продвинулись вы далее в ваших… теориях?
- Да. Но покамест давайте отвлечемся от них! Как вы относитесь к моим предположениям насчет того, что это обрывок обертки потерянного пакета, а пакет мог иметь какое-то отношение к скоропостижной смерти Артура Ванлоо? Они очень наивны?
Доктор Максанс расчесал пальцами черную бороду.
- Позвольте спросить, cher Maître, вы излагали кому-нибудь вашу интересную теорию?
- Только двум моим коллегам по комитету.
- Я дам вам добрый совет: пусть это останется между вами! Поскольку вы спрашиваете моего мнения, я отвечу вам двумя словами: это исключено!
- Но вам самому эта смерть показалась странной! - начал Эбб.
- Я и вправду не хотел сразу же выписывать свидетельство о смерти. Но потом выписал. Думаю, мой ответ ясен. Позвольте пожелать…
- Одну минуту! - взмолился Эбб. - Не окажете ли вы услугу бедному члену комитета по изданию детективных романов? Не объясните ли ему, почему вы исключаете мысль о возможности отравления никотином?
Доктор пожал плечами с видом отца, подчиняющегося желаниям своенравного ребенка.
- Не знаю, много или мало вы знаете о действии яда, о котором говорите, - сказал он тоном, который выдавал, что второе предположение представляется ему, безусловно, более вероятным. - Быть может, вам известно, что оно вызывает головокружение, боли в желудке, обильное потоотделение и искажение черт лица. Вскрытие обнаруживает другие симптомы. Желудок и мозг переполнены кровью, кровь темного цвета, сердце ослаблено. Обмануться здесь нельзя. И поскольку я провел исследование бренных останков Артура Ванлоо, то должен вежливо, нерешительно отклонить вашу в остальном весьма интересную теорию. Позвольте…
Но Эбб не хотел так легко сдаваться.
- Часть симптомов, о которых вы упомянули, можно было наблюдать у покойного - обильное потоотделение, искаженные черты и…
- Эти симптомы свойственны многим заболеваниям, - отрезал доктор Максанс тоном, который показывал, что терпение его иссякло. - У Артура Ванлоо было, как я констатировал при вскрытии, слабое сердце, и умер он от сердечного спазма. И никаких, позвольте для верности повторить это вам со всей решительностью, никаких следов какого бы то ни было яда в организме! Не забудьте передать это двум вашим замечательным коллегам по комитету, когда вы в следующий раз будете обсуждать смерть Артура Ванлоо, cher Maître! И позвольте мне пожелать вам всего доброго!
Пришлось Эббу откланяться и удалиться с этой парфянской стрелой в спине. Радовало его только одно: Швеция и в особенности Дания не были свидетелями столкновения Норвегии с компетентным мнением.
Но переживая свое поражение, Эбб немного удивлялся, почему доктор стал говорить под конец с такой запальчивостью. Не осталось и следа badinage, добродушной насмешки. Почему? Может, Дюрок разозлился на городскую аптеку, которая так небрежно обращалась со своими посылками, что ставила врачей в неприятное положение? А может - странная мысль, - у него были те же подозрения, что и у Эбба, и его раздражало, что они не оправдались?
Последнее предположение немного смягчило досаду поэта, которому пришлось ретироваться с докторской виллы. Но все же этого было мало, чтобы скрыть тот факт, что его отступление - это отступление из Москвы и все его теории пошли прахом.
Эбб уже почти дошел до дома, когда вдруг остановился, пораженный внезапной мыслью.
Доктор Дюрок долго и тщательно изучал оберточную бумагу. Но ни слова не сказал о том, что смутило Эбба и доцента Люченса, а именно: что на этикетке слово PHARMAC стояло после РО.
А ведь Эбб и Люченс - все-таки скандинавы, а доктор - француз! Неужели он до такой степени лишен лингвистического чутья?
Приходится в это поверить!
3
Директор банка, уходя с виллы Эбба, уже спланировал предстоящий день. Он собирался идти в библиотеку.
Навел его на эту мысль адвокат Пармантье. Он сказал: "Говорят, семейство Ванлоо положило начало своему состоянию благодаря каким-то делам с Наполеоном". Потом, правда, адвокат отбросил эту мысль, назвав ее просто слухом. Но директор банка вспоминал некую реликвию со Святой Елены, которую он видел на вилле Лонгвуд, и слова миссис Ванлоо, что первый владелец виллы принадлежал к окружению Наполеона. Однако в материалах, касающихся Святой Елены, которые знал Трепка, фамилия Ванлоо не встречалась нигде! Это задевало банкира, задевало его самую чувствительную струнку. Если бы ему сказали, что он плохой финансист, он бы только плечами пожал. Но он не мог допустить, что есть пробел в его знаниях о Наполеоне.
Банкиру сказали, что самая большая библиотека Ривьеры находится в Ницце, и потому, простившись с Эббом и Люченсом, он направился к ближайшей автобусной остановке, чтобы поехать в Ниццу. Но на остановке напротив казино Ментоны в автобус вошла молодая женщина, и банкир едва не забыл о своих библиотечных планах. Дело в том, что банкир, подобно всем своим соотечественникам, был пылким поклонником прекрасного пола, а когда она вошла в автобус, по автобусу пробежал шепоток. Женщина была не очень высокого роста, но прекрасно сложена и отличалась повадкой, свойственной француженкам от рождения. У нее были платиновые волосы и большие темные глаза, в которых притаилась загадка. Хотя было солнечно и жарко, она куталась в роскошную беличью шубку. Трепка смотрел на нее с нескрываемым интересом и мог делать это без всяких помех, потому что она не удостоила его даже взглядом. Она была поглощена усовершенствованием своего облика, хотя он и без того был более чем великолепен. От Ментоны до Монте-Карло она полировала ногти, от Монте-Карло до Эза подкрашивала брови, а от Эза до Ниццы пудрилась. Была ли она красива? Как произведение искусства - безусловно. Но почему не смотреть на женщину как на произведение искусства? Когда автобус проехал таможенную заставу Ниццы, она быстро убрала в сумочку все свои косметические принадлежности, последний раз погляделась в зеркало и устремила взгляд куда-то мимо банкира. Она боится, что я ее узнал, подумал Трепка, - а у нее в Ницце свидание. Он оказался прав.
На конечной остановке в тени киоска ждал какой-то мужчина. Она пропустила вперед всех пассажиров и только потом вышла. У мужчины возле киоска вид был такой, словно он хочет тут же на месте ее обнять.
- Слава богу, наконец! - хриплым голосом сказал он. - Мне нужно с тобой поговорить. А завтра похороны!
- Тсс! - прошептала она. - Тсс!
И оба исчезли в лабиринте маленьких улочек, образующих старую часть Ниццы. Туда Трепка не смог бы тайно последовать за ними, улочки были слишком узки и укромны. А если бы смог, воспользовался бы он такой возможностью? На этот вопрос совести ему трудно было ответить отрицательно или утвердительно… Ведь мужчина, который ждал у киоска, был не кто иной, как Аллан Ванлоо!
Кто была эта женщина? И что означали обращенные к ней слова Аллана? Конечно, после вскрытия, проведенного доктором, теории Эбба становились еще более смехотворными… Но все же Аллан мог поздравить себя с тем, что это Трепке, а не Эббу или Люченсу выпало стать свидетелем его встречи с дамой и услышать слова, с которых она началась. Не то бы… но долой дурацкие фантазии, за работу!
Трепка нашел библиотеку и с радостью убедился, что ее фонд богаче, чем он надеялся. Немного погодя он уже с головой погрузился в книги, посвященные скалистому острову в Атлантическом океане.
О'Мира, Гурго, Лас Каз… так называемый врач Антомарки и щеголь Монтолон… Банкиру казалось, что он знает их всех как свои пять пальцев. И еще Меневаль, и еще Сантини, в одном лице портной, парикмахер и лесничий поверженного властелина… Все они написали о нем книги, все, похоже, хватались за перо, едва ступив на берег в Джеймстауне… Банкир читал одну книгу за другой. И перед его глазами вновь разворачивался ослепительный фильм - ослепительный, несмотря на то что он был грустным и полным банальностей, а может, как раз именно поэтому. Это только исторические романы сплошь состоят из блесток и героических дат… как детективные романы сплошь состоят из преступлений и проницательности… В голове банкира мелькнуло мимолетное воспоминание о том детективе из действительной жизни, свидетелями которого, по утверждению Эбба, они как раз сейчас были в Ментоне… Но он прогнал его, скорчив презрительную мину, и снова набросился на книги. Был ли среди людей, окружавших императора, человек по фамилии Ванлоо?
После нескольких часов работы банкир мог определенно ответить: "Нет!" Все эти записи, которые почти с математической точностью велись в доме на скалистом острове, безоговорочно свидетельствовали: в окружении императора такое имя не значилось. В этом окружении был сорок один человек; двенадцать из них - слуги, привезенные из Франции, восемь - принятые на службу уроженцы острова. Кроме того, на вилле жили два китайских повара и еще несколько китайцев работали в саду. Вот и все. Банкир знал это и раньше, так что он был не слишком удовлетворен, когда к закрытию библиотеки сдал просмотренные книги. Слова старой дамы тревожили его, ее реликвия - тем более. Пусть даже слова Пармантье были не более чем слухом, но слухи часто имеют под собой какое-то основание…
Но упорствовать в борьбе с книгами было таким же безумием, как поддерживать фантазии Эбба в его борьбе против медицинского вердикта! Взяв пальто и шляпу, директор банка направился к выходу из библиотеки. Но на пороге замер и отступил на шаг. И вовремя.
Если бы он вышел на секунду раньше, то обязательно бы столкнулся с парочкой, которая как раз проходила мимо дверей библиотеки, но у нее на уме было что угодно, только не книги. Это были Артур Ванлоо и молодая женщина из автобуса. Они шли в обнимку, отсвет уличного фонаря поблескивал на ее губах, как капля росы. Аллан говорил не умолкая, но что, Трепка расслышать не мог. Зато он поймал несколько слов, сказанных ею:
- Так долго? Ох, как долго приходится ждать!
Трепка пошел за ними, толкаемый силой, противостоять которой не мог. У автобусной остановки напротив городского казино Аллан простился со своей дамой и исчез. А она села в первый же автобус, идущий в Ментону. Трепка последовал ее примеру. На всем пути от Ниццы до Монте-Карло она почти неотрывно смотрела на свою левую руку, которую украшал большой бриллиант, заставивший Трепку вспомнить о капле росы, которая блестела на ее губах, когда она проходила мимо библиотеки. Не доезжая Монте-Карло, женщина сняла кольцо с руки и спрятала его в сумочку, а у всемирно известного казино сошла с автобуса. Трепка видел, как она быстрыми шагами направилась к железнодорожной станции, явно не желая официальной встречи по возвращении в Ментону.
- А она, право, недурна, эта крошка мадам Деларю, non, pas mal du tout! - пробормотал мечтательный голос по соседству с банкиром.
- А вы ее знаете? - так же едва слышно спросил Трепка.
- Конечно! Ее муж играет в ментонском оркестре!
Между Монте-Карло и Ментоной датская совесть директора банка непрерывно решала одну проблему: можно ли не в романе, а в действительности оправдать преступление против священных уз брака? Когда банкир вернулся в отель, ему вручили телеграмму.
Телеграмма пришла из Берлина, и в ней было больше пятидесяти слов.
Прочитав ее, Трепка несколько раз потер свои пухлые губы. Он ожидал, что сведения, добытые фирмой Шюттельмарка, раз и навсегда разрушат фундамент, на котором строили свои фантазии Эбб и доцент, - он надеялся на это с тем большим основанием, что изыскания, которыми занимался в этот день, исключили возможность того, что на острове Святой Елены был какой-то Ванлоо. Но банкир не мог бы сказать, что телеграмма оправдала его надежды… Если быть совершенно беспристрастным - а банкир считал, что в этом деле его можно считать совершенно беспристрастным! - если быть честным с самим собой, приходится признать, что сведения, сообщенные в телеграмме, говорили как раз обратное. Состояние Ванлоо существует, сообщала фирма Шюттельмарка с Берен-штрассе, известная тем, что на ее информацию можно положиться, и мало того, состояние это значительно. Изучив цифры, приведенные в телеграмме, Трепка должен был признать, что слово "значительное" не будет преувеличением. Скорее наоборот… А стало быть, членам семьи Ванлоо есть что наследовать. О сути завещательных распоряжений Трепка уже знал от адвоката Пармантье. Так что если сложить все факты, получалось, что нельзя отрицать: для преступления, насчет которого строили свои домыслы Эбб и доцент, мотив был.
Банкир съел свой ужин в глубоком раздумье, заказал к кофе коньяк да еще выпил грога. И несмотря на все это, никак не мог уснуть.
В два часа ночи Трепка вызвал к себе в номер заспанного и довольно хмурого портье с телеграфным бланком. Написав на бланке длинное сообщение, он вручил его портье.
- Позаботьтесь, чтобы его отправили немедленно, - приказал он. - Сами отнесите его на телеграф! Слышите, сами! Сдачу можете взять себе.
Портье мгновенно стряхнул с себя сон. Он влюбленным взглядом уставился на телеграмму.
- Простите, здесь написано carte blanche? - спросил он.
- Ну да!
- Я только потому спросил, что остальное написано по-немецки, - заметил портье, гордый своими лингвистическими познаниями. - Не беспокойтесь, месье, телеграмма уйдет через пять минут.
Директор банка с облегчением откинулся на подушки. И все же заснул он далеко не сразу.
4
После споров в доме Эбба доценту Люченсу захотелось возобновить знакомство с виллой Лонгвуд, ареной драмы, в которую он неожиданно оказался замешан, ареной того, что Эбб считал не драмой, а трагедией, а директор банка не видел в этом даже драмы. А что считал сам Люченс? Пока что ничего. Но из опыта научной работы он знал, как важно для любой теории отчетливо представить себе, на чем она базируется. Хочешь понять Магомета, поезжай в Аравийскую пустыню…
Люченс улыбнулся этому пышному сравнению и стал подниматься по дороге к вилле.
В рассказе Эбба его поразила одна деталь, касавшаяся оберточной бумаги. Насколько он помнил, сад, окружающий виллу, был вылизан, как гостиная. Трудно было поверить, что там можно найти брошенный кем-то обрывок бумаги. И тем не менее Эбб его нашел. Люченсу хотелось поглядеть на то место, где обнаружилась эта находка. Проделав это, он хотел побаловать себя особым способом - пойти в кондитерскую!
Сад был точно таким, каким запомнился ему при первом посещении. Зеленый, недавно политый газон сверкал чистотой, цвели розы и герань, с ограды водопадом струились глицинии. В саду не было ни души, как в парке, окружавшем замок Спящей красавицы. Эбб говорил о клумбе с цинерариями у дорожки, ведущей к правому флигелю. Вот дорожка, а вот и клумба, наверное, та самая, потому что цинерарии были посажены только здесь.
Голубые, белые, фиолетовые, красные цветы тянули кверху свои сияющие соцветия. Широкие зеленые листья были такими пышными, что в пяти сантиметрах над землей образовывали непроницаемый шершавый балдахин. Как мог Эбб обнаружить что-то в этих джунглях? Как вообще он мог увидеть что-нибудь, кроме цветов и листьев? Доцент переходил с места на место, как выбирающий перспективу художник, и вдруг увидел, как это могло произойти. С того места, где он сейчас оказался, в сердцевине клумбы взгляду открывался как бы узенький тоннель, и перед ним представали не цветы и листья, а черная земля. Ба, что это такое? Неужто и ему суждено сделать открытие?
По-видимому, да! Если Люченс не ошибся, на клумбе что-то белело, и этот белый предмет не был похож на опавший лепесток. Доцент быстро оглянулся по сторонам. Вокруг по-прежнему было тихо и безлюдно, деревья и цветы благоухали, как в райском саду, но в этом раю никто не гулял, потому что дневная жара еще не спала. Доцент шагнул на газон и протянул вперед трость, острый наконечник которой часто приходил ему на помощь в археологических экспедициях. Наконечник пронзил нечто, и это нечто не было облетевшим лепестком. Когда доцент подтянул трость к себе, оказалось, что это клочок бумаги.
Бумажка была грязная, в пятнах сырости. Но насколько можно было разобрать, она была того же сорта, что и та, которую нашел Эбб, аптеки и магазины бытовой химии наклеивают такие этикетки на свои упаковки. Она была порвана по диагонали, и на ней виднелась надпись из четырех букв: LENC.
Имела ли эта бумажка отношение к находке Эбба?
Похоже, что так.
Упрощало ли это проблему?
Быть может, для отца Брауна эта бумажка оказалась бы последним недостающим звеном, вспышкой молнии, осветившей разом всю ситуацию, разрешением загадки. Но для того, кто всего лишь ощупью брел по стопам отца Брауна… что это?
Доцент быстро сунул бумажку в карман. Он больше не был в раю один! В раю жила Ева - Ева, которая пробиралась между деревьями так пугливо, точно боялась услышать голос: "Где ты, Ева? И что ты сделала?"