– Некоторые потом говорили, что слышали выстрелы. Я выстрелов не слышала, да и Фрида тоже. Но до меня донесся душераздирающий крик. Я выглянула из окна и увидела огромный череп. Высокая луна освещала верхнюю часть головы, окна, напоминающие глаза, и часть носа. Вдруг из отверстия, обозначающего рот, выскочило что-то, объятое пламенем. Издали оно казалось совсем крошечным, но было очень похоже на горящего человека, который так кричал, что я слышала даже издалека. Он стремительно бежал по зубчатому краю стены, образующей челюсть черепа, и, черт возьми, я этого никогда не забуду, казалось, чуть не плясал под "Амариллис". Затем он, продолжая гореть, упал со стены. Гмм.
Взгляд женщины стал холодным. Она пыталась отогнать от себя ужасные воспоминания, бесцельно перекладывая карты. Ее сигара догорела. Мисс Элисон вдруг показалась мне очень старой. Но следующие слова произнесла почти весело:
– Тогда я, конечно, не знала, что это был Майрон.
Глава 3. Факелы и лунный свет
Банколен во время рассказа сидел, закрыв лицо руками и шевеля ковер кончиком носка ботинка. Молчание затягивалось, и Банколен спросил:
– А потом?
– Я побежала в холл и послала Фриду за Гофманом, моим дворецким, и Фрицем, шофером, который управляет моторной лодкой. Я велела им перебраться через реку и узнать, что произошло в замке…
Детектив откинулся на спинку стула. От резкого света в комнате темные круги под его глазами казались еще больше, а изогнутые брови выпрямились.
– Один момент, – перебил он. – Замок не был заперт, я правильно понял? Месье Д'Онэ сообщил, что его ремонтировали, когда умер прежний владелец.
– Брр, – проворчала хозяйка дома, пытаясь найти спички. – Невозможно содержать такой огромный дом в безупречном состоянии! Комнаты держали запертыми. Был, конечно, смотритель, но не мог же он поддерживать порядок в стольких комнатах, правда?
– Вы опять говорите в прошедшем времени, мисс Элисон?
– Он исчез, – сообщила женщина, вновь зажигая сигару. Банколен скривился.
– Вы считаетесь лучшим в своем деле, да? – спросила она. – А теперь отвлечемся, если не возражаете. Впрочем, вот что я вам скажу. Майрон тот еще тип. Но он был моим братом. – Она стукнула по столу большой, толстой ладонью. – И того, кто его прикончил, повесят, ясно?
– Кого-то повесят, это вы правильно заметили, – вежливо ответил детектив, насмешливо прищурясь. – Пожалуйста, продолжайте.
– Так вот, я послала Гофмана и Фрица выяснить, что произошло. Подойдя к пристани, они обнаружили, что моторной лодки нет. Они взяли шлюпку и очень долго переправлялись на другой берег. Там они нашли моторную лодку… пустую. Поднимаясь к замку, – а это очень нелегко, поверьте мне, – они услышали шум моторной лодки. Кто-то возвращался…
Банколен резко выпрямился.
– …но они так и не увидели кто. Видите ли, кто-нибудь всегда пользуется лодкой, и поэтому, когда мы слышим звук мотора, никто не тревожится. Зачем? Мы не знаем, что случилось с Майроном. Кто-то, оставаясь незамеченным, вернулся сюда на этой лодке. Гмм. Да… Но я вам уже говорила о Гофмане и Фрице. Добравшись до другого берега…
– Погодите, – остановил ее Банколен. – Я их расспрошу. А сейчас мне больше всего хотелось бы увидеть место преступления. Это… место преступления… Я…
Я никогда не видел Банколена в таком замешательстве и не понимал причины. Не знающий его этого бы не заметил, но от меня ничего не ускользнуло. Внешне он оставался вежливым и невозмутимым, рассеянно глядя в угол комнаты. Но я чувствовал, что он уже ни в чем не уверен. Он ни разу не прервал мисс Элисон своими расспросами. Дневной свет не проникал…
– Кому поручено расследование?
– А! – махнула рукой Агата Элисон. – Следователю Конраду из Кобленца. Валяет дурака, больше ничего. Но он у меня в руках. Я ему велела задержать здесь всех до тех пор, пока мы все не выясним. Он сказал, что это противозаконно. Я обещала сделать все законно… до тех пор, пока Жером не уперся и не настоял на том, чтобы вызвать сюда самого лучшего детектива. Я ему позволила. Между прочим, по-моему, Конрад в ярости. Сообщил мне сегодня утром, что из Берлина вызвали какого-то туза. Неверное ведение процесса и все такое…
Банколен закрыл окно.
– Да, – пробормотал он, – да. Кстати, Джефф, – вдруг повернулся он ко мне, – вы ели?
Хозяйка дома громко вскрикнула. На ее дряблом лице выразилось искреннее раскаяние. Она закричала, хлопнув рукой по колену:
– Господи! Простите меня! Я так поглощена этим делом, что… Ничего не ели? И вы, месье Банколен? – Она обратилась ко мне: – Мы рано обедали. Ваш друг фактически приехал всего за пару часов до вас!
– Несчастный случай? – спросил я.
– Да. Потом Жером принял таблетки и отправился спать… ба! – выпалила женщина. – Но погодите, я сейчас все устрою. Гофман!
Ее голос прозвучал так громко, что я вздрогнул. Почти тотчас в дверях появился дворецкий. Вернее, сначала его большое гладкое лицо, затем и все старческое, но довольно мощное тело. Банколен выразил желание получить холодный ужин, а мисс Элисон с удовольствием предложила нам пива. Мы откланялись…
В холле, пока к нам не спустился дворецкий, Банколен стоял неподвижно. Помещение освещалось только одной лампой, а ковер заглушал шаги. Он тихо произнес:
– Никакого несчастного случая не было, Джефф. Д'Онэ пытался убить меня.
Снова это ощущение приближающегося зла, не только неопределенное, но беспорядочное и безумное! Зло, как буря во время летнего пекла, медленно подступало к дому. Мне вспомнились холодные голубые глаза Д'Онэ и его нервные руки. Я, запинаясь, произнес:
– Но шофер…
– Машину вел Д'Онэ. Шофера он оставил. Это показалось мне довольно подозрительным. Дело в том, что он вел лимузин… Мы проезжали вдоль узкого оврага глубиной в восемьдесят футов. В зеркало заднего вида я увидел его глаза. Даю слово… Это были глаза психически нездорового человека. Он наклонился, налег на руль, одновременно пытаясь открыть левую дверцу. Вероятно, собирался выпрыгнуть… – Детектив содрогнулся. – Машина рванулась к обрыву. Я вырвал у него руль, чуть не сломав ему руки, и затормозил. Признаюсь, я испытал несколько неприятных минут, услышав жужжание переднего колеса автомобиля, крутящегося в воздухе. А потом мы врезались в другой берег оврага… – Банколен разжимал и сжимал пальцы правой руки, безучастно глядя на нее. Затем вокруг его глаз собрались веселые морщинки… – Интересно! Приехав сюда, он засел в доме и пил горячее молоко. Умолял меня не упоминать о том, что машину вел он. Говорит, у него случился нервный срыв… поэтому доктор и посоветовал ему отдохнуть. Иногда он теряет контроль над своими мышцами и совершенно не в состоянии водить машину. Сказал, что если жена узнает…
– Чепуха!
– Но ему удалось выйти сухим из воды, Джефф! Он чудовищно коварен. Или, во всяком случае, подвержен этим приступам… Так или иначе, мы договорились взвалить вину на шофера…
– Но, – возразил я, – он же наверняка понимает, что вы подозреваете, как все произошло на самом деле?
Банколен пожал плечами:
– Самомнение, Джефф, – это более половины той твердой, незыблемой силы, что сделала его тем, кто он есть. Без нее Д'Онэ – ничто. Его глаза опять стали такими, как я увидел в зеркале автомобиля. На мгновение я даже подумал, что он больше не верит в свою непобедимость, потому что…
– Почему?
Вокруг рта Банколена, под тонкими усиками и над острой бородкой, образовались глубокие морщины. Он выпрямил плечи и в тускло освещенном холле показался мне просто гигантом.
– Когда мы разговаривали у Лорана, у меня возникало много вопросов. А потом меня вдруг озарило. – Банколен чуть заметно тряхнул головой. – Причем без всякой причины. Все это сложное и опасное дело предстало передо мной в другом свете. Мне показалось, что я узнал правду о смерти Малеже. Может быть, конечно, это лишь догадки!
– Загадки! – поправил я.
Я вспомнил о рейнском пароходе и о Брайане Галливане, рассказывающем в сумерках о чьей-то невидимой руке, которая стала причиной смерти Малеже. Но я еще ни слова не сказал Банколену о Галливане.
Внезапно раздался оглушительный гром, эхом прокатившийся по всему дому. Даже оконные рамы задрожали!
В жутковатом холле, где специально освещенный портрет преследовал нас глазами, никого не было. Мы отыскали столовую. Гофман только что закончил расставлять холодные закуски. Мы постепенно знакомились с комнатами, атмосфера которых невольно навевала мысли о невидимых руках.
Темная столовая с тяжелыми портьерами, обставленная массивной, резной мебелью из флорентийского дуба, освещалась семью высокими свечами в серебряном подсвечнике, стоящем среди блюд на длинном, узком обеденном столе. Ассортимент блюд поражал многообразием – от икры до ростбифа. Гофман подал пиво, портвейн и бутылку шампанского в серебряном ведерке.
– Минуточку, Гофман, – остановил его Банколен, налегая на сандвичи. Он заговорил по-немецки. Но поскольку мое знание этого языка ограничивалось набором примитивных слов, перешел на английский: – Минуточку, Гофман! Я хочу задать вам несколько вопросов.
– Да, сэр, – откликнулся дворецкий.
Он стоял с наивно-виноватым видом, покачивая тучным телом и слегка склонив набок лысую голову. Светлые брови под нависающим лбом, круглые голубые глаза, нос картошкой и опущенные уголки губ придавали ему вид пожилого пупсика, обладающего глубоким басом. Он заморгал.
– Да, сэр. Открыть шампанское?
– Безусловно. Вы давно служите у мистера Элисона?
– Три года, сэр. С тех пор, как он оставил сцену. – Дворецкий вытащил бутылку из ведерка.
– Гм… да… Но владельцем этого дома, насколько я знаю, он стал намного раньше?
– Да, полагаю, так. Он уже давно владел этой виллой. – Гофман проворно катал в руках бутылку, искоса наблюдая за нами.
– Он был хорошим хозяином?
– Ах, очень… очень великодушным, сэр!
– Вы с ним ладили?
– Ах! – Гофман нерешительно закусил губу. Щелчок, слабое шипение пены, и он изящно налил светлое вино в два бокала в форме тюльпанов. – So, meinherren! Мой хозяин был артистом, и темперамент у него был соответствующий! Вы меня понимаете? Иногда он впадал в ярость. Ему не нравилось, что он перестал получать столько писем от поклонников, сколько получал раньше. Его волосы… – Гофман провел рукой по своей лысой голове и застеснялся. – И он потолстел, сэр, несмотря на все упражнения!
"Гамлет на картине!" – подумал я.
– Он часто ездил в замок?
– Ах да, сэр! Любил ночью гулять по стенам и читать стихи. Но он не любил, когда в замке бывали посторонние. Он никого туда не пускал. Замок показывали только снаружи, вы понимаете?
Банколен нахмурился и, не попробовав вина, поставил бокал на стол. Только через несколько минут он спросил:
– Полагаю, замок охраняется?
– Да, сэр. Бедный Бауэр! – пробормотал Гофман, заморгав. – Он был немного не в себе, но вполне безобидным! Он жил в башне замка и никуда не отлучался. Каждый вечер можно было видеть, как он с фонарем обходит замок. Каждый вечер, кроме этого.
– Понятно… Не расскажете ли, что случилось в тот ужасный вечер?
Гофман уже открыл рот, чтобы заговорить, но, глянув за наши спины, осекся. В столовую вошла невысокая женщина. Она смотрела на Банколена так, словно ожидала увидеть на нем какую-нибудь ужасающую рану. Хорошенькая и, если бы не бледность, могла сойти за почти красавицу. Темно-карие глаза, тусклые волосы грязно-желтого цвета, бледные губы и тени под глазами, делающие ее взгляд еще более смущенным. Единственное, что ее оживляло, – голубое платье. Но когда она подошла ближе, стало ясно, что впечатление ошибочно. При взгляде на эту женщину на ум приходило только одно слово: голод!
– Простите, – произнесла она высоким голосом на прекрасном английском. – Вы детектив из Парижа? Вы говорите по-английски?
– Немного, мадам. – Банколен улыбнулся, и ее глаза немного посветлели. – Не имею чести быть знакомым с мадам.
– Благодарю. Я – Изабель Д'Онэ.
Она беспрестанно теребила свое обручальное кольцо. Эта женщина – жена Д'Онэ? Я представлял себе рослую, практичную бельгийку, которая, при всех его миллионах, сама ведет домашнее хозяйство! Почему-то мне подумалось: "Мадам Изабель, для вас настали не лучшие времена!"
Изабель тем временем продолжала:
– Мне очень жаль, что с вами произошел несчастный случай. Надеюсь, вы не сильно пострадали?
– Нет, мадам, нисколько, благодарю вас! – Банколен представил ей меня.
– Бедный Жером просто сам не свой! Он даже слег. Ума не приложу, как это могло произойти. Обычно Шарль очень осторожен! – Она говорила приличествующие случаю слова, произнося их почти монотонно, но в ее карих глазах застыли вопросы. Наконец она спросила: – Надеюсь, вы отослали Шарля обратно в город?
– Шофера? О да! Остаток пути мы проехали на поезде.
Вопросы остались без ответа. По слегка удивленному лицу Банколена было видно, что шофер значит для него не больше чем сандвич в руке.
– Конечно! – Она улыбнулась, стараясь придать беседе легкомысленный, веселый тон. – Что ж, надеюсь, вы до конца разберетесь в этом ужасном деле. Для всех нас это было довольно неприятным испытанием. Полагаю, вы снова будете всех нас расспрашивать?
Изабель старалась выглядеть милой и почти кокетливой, но бледные губы и напряженный взгляд карих глаз выдавали ее обеспокоенность. Она старалась не смотреть в глаза собеседнику.
– Боюсь, это будет необходимо, мадам Д'Онэ.
– О, мы уже привыкли! Этот ужасный человек из Кобленца указал нам наше место, – пробормотала она, снова улыбнувшись. – Мисс Рейн, сэр Маршалл Данстен и я будем в библиотеке, если мы вам понадобимся.
Ее гортанный голос смолк. Я вспомнил сказку об оловянном солдатике, где бумажную балерину, застывшую перед кукольным домиком, сквозняком бросило в печь. Когда она ушла, Банколен снова повернулся к Гофману:
– Ну? Так что произошло в вечер убийства?
– Мне, сэр, об этом известно немного. Только то, что касается меня. Я подал в библиотеку кофе с ликером. Потом проследил за мытьем посуды и вернулся к себе в буфетную. Никуда не выходил. Просматривал счета и слушал, как месье Левассер играет на скрипке. Он тоже артист! Знаменитый!
– Где находился месье Левассер?
– В музыкальной комнате, сэр. Она расположена на другой стороне дома, но я прекрасно слышал. Иногда он играл великолепные вещи, иногда просто развлекался чем-то легкомысленным. Вот, например, когда меня разыскивала Фрида передать, что мисс Элисон зовет, он играл "Амариллис". Мне велели найти Фрица и ехать… Фриц был на кухне.
– А дойдя до причала, вы обнаружили, что моторная лодка исчезла?
Гофман тяжело вздохнул. Он все больше распалялся, и его детское личико даже покраснело.
– Да, сэр. Мы взяли ялик…
– Погодите! Сколько же здесь лодок?
– Только две, сэр. Моторная и ялик. Так вот, я сказал: "Греби во весь опор, Фриц!" Дело в том, что мы увидели горящую фигуру на парапете. Как мы кричали на другой берег при лунном свете! А когда мы подошли, странно…
– Да? – Банколен оживился, а Гофман нахмурился.
– Странно, что я не заметил этого сразу, сэр. Но после я вспомнил. Да, моторная лодка была привязана к маленькой пристани. Но… видите ли… в этом месте у реки очень сильное течение. Мы всегда привязываем лодку с правой стороны пристани. Тогда течение будет крепко прибивать лодку к сваям причала, она не отвяжется и ее не унесет. Но тогда лодка была привязана к пристани слева и канат натянут. Не важно! Мы бросились через весь причал и начали подниматься по крутому склону. Я всегда боюсь этой тропы. Трудно… как вы это называете… когда не на что опереться? Когда-нибудь Рейн разольется, смоет основание и… Но о чем я вам рассказывал, сэр? – Гофман раскинул руки. – На полпути я стал задыхаться. Чуть не упал. Хватаюсь за куст и смотрю вверх. Высоко! Высоко у себя над головой я вижу эту огромную стену! У меня даже голова закружилась. Внизу темно, но луна светит сквозь деревья. Она бледная, освещает грубые камни и зубчатые стены. Я увидел над парапетом человеческую руку, объятую пламенем, и меня чуть не затошнило. Но вот что еще! Кроме руки я на мгновение увидел огромную фигуру, напоминающую тень на белом небе. Фигуру человека с факелом в руке. Он стоял на зубчатой стене. Затем исчез.
Глава 4. Из страха перед оборотнем
Переведя дух от нахлынувших воспоминаний, дворецкий продолжал:
– Мы долго взбирались по тропе. За это время он появился и опять исчез… прошмыгнул мимо нас за деревья. Потом, еще не добравшись до вершины, мы услышали звук моторной лодки. – Гофман болезненно улыбнулся и замолчал.
– А потом? – нетерпеливо спросил Банколен.
– Деревянные ворота были закрыты, но не заперты. Мы их открыли. Я хотел найти старого Бауэра, который не отвечал на звонок. Внутри стены, а она широкая – много футов, проходит очень длинный каменный коридор. На полу посередине лежал кем-то оставленный горящий факел. Мы побежали через двор, поднялись к зубчатым стенам, прошли через арки к зубам черепа и нашли… Фриц снял пиджак и… – Гофман содрогнулся. – У него обгорели руки, но огонь уже почти погас. Фриц – отважный малый. Но все, разумеется, бесполезно. Правда, голова человека не очень пострадала, и, перевернув его, мы узнали хозяина. Мне стало нехорошо, а отважный Фриц сел на парапет. Его трясло, и при свете луны я увидел, что он плачет.
Гамлет, лежащий на спине на продуваемой ветрами зубчатой стене в дымящейся одежде. Двое трясущихся слуг, склонившихся над ним. Безмолвная, яркая луна в небе, а внизу – стремительные воды Рейна, где отражается огромный каменный череп… Я вновь оглядел столовую, словно тонущую в неровном свете семи свечей, и остановил взгляд на дрожащих руках Гофмана.
– Да, – тихо произнес Банколен. – Понятно. И вам удалось что-нибудь узнать?
– Нет. Нет, сэр. Ничего. Даже не знаем, что стало со стариком охранником. Мы осторожно подняли тело хозяина, перенесли его на причал и положили на дно ялика. Фриц настаивал, чтобы грести, хотя у него были обожжены руки, а я сидел на корме и смотрел…
– Ну а полиция? Она что-нибудь нашла?
– Не знаю, сэр. Следователь Конрад не говорит. Он сказал: "Детективы никогда ничего не рассказывают". Вы должны сами спросить его.
– Ну и дураки же мы! – Банколен пристукнул ладонью по краю стола. – Если он упорно молчит, так мы ни к чему не придем! Не знаете, нашли они оружие? Мне сказали, что мистера Элисона застрелили.
– Не знаю, сэр. Но, – Гофман доверительно понизил голос, – слуги говорят, что это продлится недолго. Из Берлина пришлют человека, и он мигом все раскроет. Приедет великий фон Арнхайм! – Дворецкий взглянул на Банколена, и в его голосе впервые прозвучали покровительственные нотки.
Банколен щелкнул пальцами, всем видом выражая приятное удивление.
– Вы слышали, Джефф? – обратился он ко мне.
Я слышал. Имя герра барона Зигмунда Арнхайма, главного инспектора берлинской полиции, было мне знакомо. Мне много рассказывали о временах, когда они с Банколеном "играли в шпионов" по всей Европе, передвигая фигуры на шахматной доске войны.
– Достаточно, Гофман, – произнес детектив. – Вы свободны. Позднее я задам вам несколько вопросов…